, вытянутая книзу. Как ни старайся, клей попадал на руки,
пальцы стекленели и немели. По утрам надо было опасаться колючих шаров
перекати-поля,  которые  поднимались  в  воздух  и  летели  в  поисках
медведя, чтобы прорасти на нем новыми побегами.
   Наконец шар был склеен.
   Потом была готова сеть. И даже канат с якорем, чтобы  цепляться  за
землю. И горелку Сергеев закончил вовремя, и топлива заготовили  целый
деревянный бак. И корзина была сделана, упругая крепкая корзина. Можно
было собирать шар.
   Старый требовал, чтобы сначала шар запустили без  человека.  Пускай
повисит, если поднимется, и опустится обратно. Но  Олег  воспротивился
этому, и его поддержал Сергеев. Ведь испытывать надо  было  не  только
шар, но и горелку, надо узнать, будет ли шар слушаться человека.
   - Канат сделайте покороче, - сказала мать.
   Олег только улыбнулся. Канат плели Лиз с Кристиной. И  он  тоже  им
помогал, хотя времени для этого совсем не было. Олег понимал, что  Лиз
делает это, чтобы доставить ему радость. Он раза два вечерами приходил
в дом, где жили Лиз  с  Кристиной,  слушал  Кристину,  которая  всегда
жаловалась и ждала смерти, и они плели этот бесконечный  канат.  Олегу
можно было бы не приходить - какой из него  плетун.  Лиз  смотрела  на
него, отвлекалась и  старалась  найти  предлог,  чтобы  коснуться  его
рукой. Олег терпел-терпел, слушал  пустые  слова,  старался  думать  о
другом, а  потом  все-таки  не  выдерживал  и  убегал  к  себе  или  в
мастерскую.
   Олег знал, что первым на шаре поднимется он, и никто  не  оспаривал
этого - шар был детищем Олега, без  его  настойчивости  ничего  бы  не
вышло. Казик последние дни молча  ходил  за  Олегом  и  никак  не  мог
примириться с мыслью, что его собственное  путешествие  откладывается.
Он надеялся на чудо, которое заставит взять его в первый  полет.  Олег
был непреклонен. В этом были не только доводы разума, но  и  некоторая
доля злорадства: "Никто не верил, что шар будет, но  шар  есть.  И  он
мой. Нет, конечно, он общий, его сделали вместе, но он мой.  И  полечу
на нем я".
   Может, кто-то и догадался о мыслях Олега, но не сказал вслух.
   Только Старый сказал. Утром, когда должен был подняться шар.
   - Ощущаешь себя Наполеоном? - спросил Старый.
   - Почему? -  сказал  Олег.  -  Никогда  не  видел  Наполеона.  Даже
картинки не видел. И не знаю, что он сделал.
   - Знаешь, - ответил Старый, любуясь Олегом.
   Олег вытянулся за зиму, плечи  стали  шире,  волосы  потемнели,  но
сохранили легкую пышность. Хочется запустить пятерню  и  потрепать.  А
лицо погрубело, потеряло мальчишескую мягкость. Это было  умное  лицо.
Может, недостаточно сильное, но в круглом подбородке и  острых  скулах
была внутренняя настойчивость. Приятное лицо.
   - Ну ладно, знаю, - улыбнулся Олег. - Завоевал половину Европы.
   Он натянул сапоги и проверил, надежно ли они  прилегают  к  штанам.
Вайткус сказал, что там, наверху, будет холодно. Как в горах.
   - Разве этого недостаточно? - спросил Старый.
   Вбежали  близнецы,  воспитанники  Старого,  существа   беззаботные,
склонные к взрывам смеха и необдуманным  шалостям.  Они,  как  и  весь
поселок,  чувствовали,  что  сегодня   торжественный   день,   большой
праздник.  И  Олег,  очень  обыкновенный  Олег,   который   живет   за
перегородкой и у которого злая мать, сегодня полетит в небо.
   - Все это слишком просто, - сказал Олег. - Как будто математическая
формула. Александр Македонский  завоевал  полмира.  Наполеон  завоевал
половину Европы, Гитлер пытался завоевать всю Европу. Юлий Цезарь тоже
завоевал. Кажется, Египет. Всех этих людей нет. Для меня даже  понятий
за ними нет, смысла нет. Вы  их  видите  иначе.  Видели  их  портреты,
читали  о  них  книги.  Они  для  вас  необыкновенные,  а   для   меня
обыкновенные. Я ведь даже Европы не видел.
   - Ну уж, обыкновенными их назвать  нельзя,  -  возразил  Старый.  -
Именно необыкновенность привлекает к ним человеческую память. Хорошая,
дурная, но необыкновенность.
   - Для вас - да. Вы по ним могли мерить  свое  существование.  Я  не
могу. Когда мне было лет двенадцать,  меня  вдруг  начала  мучить  эта
проблема. Что такое "завоевал"? И я спросил в классе: а был ли  другой
Наполеон, который завоевал  не  половину  Европы,  а  четверть?  И  ты
ответил мне, что  различие  между  завоевателями  заключается  лишь  в
продолжительности их успехов. Не было ни  одного,  который  бы  достиг
своей окончательной цели.
   - Помню, - сказал старик. - И я еще сказал, что  те,  кто  потерпел
поражение в начале пути, нам неизвестны, потому что в каждом  сражении
есть  проигравшая  сторона.  И  каждый  Наполеон   дожидается   своего
Ватерлоо, если не успевает погибнуть раньше. Я помню.
   - Ну вот, - сказал Олег, подпрыгивая на месте, чтобы проверить, все
ли на нем сидит прилаженно. Потом он взял флягу  со  сладкой  водой  и
повесил через плечо. - Я и говорю. Завоевательство -  обычное  занятие
завоевателей. И все они одинаковые. Но это очень  чужое  и  непонятное
занятие. Так же, как торговля. Для меня необыкновенный тот, кто делает
что-то в первый раз.
   - Об®ективно ты прав, - согласился  Старый.  -  Но  я  назвал  тебя
Наполеоном не потому, что хотел сравнить с завоевателем. Аналогия была
совсем иная. Весь поселок  вылез  на  улицу,  потому  что  ты  сегодня
запускаешь свой шар.
   - Ну, не я один.
   - Сегодня действия всех нас подчинены твоей воле, понимаешь ты  это
или нет? И я представил себе такую картину... Я сам этого не видел, но
в отличие от тебя могу представить. Раннее утро. Где-то в Австрии  или
в Пруссии, в  начале  девятнадцатого  века.  Наполеон  провел  ночь  в
небольшой, пахнущей ванилью, чистенькой гостинице. Он  просыпается  от
шума под  окном  и,  еще  не  совсем  очнувшись,  подходит  к  окну  и
распахивает его. Вся дорога и  площадь  городка  запружены  повозками,
фургонами маркитанток, орудийными упряжками. Идут люди,  ржут  кони  -
столпотворение.  И  вдруг  Наполеон  понимает,  что  в  этом  всеобщем
движении есть странность - оно кем-то начато,  из-за  чего-то  растет,
набирает силу... И эти солдаты  ждут  завтрака  у  походной  кухни  не
потому, что  любят  завтракать  именно  таким  образом,  и  эти  пушки
выезжают на площадь совсем  не  потому,  что  пушкарям  больше  нечего
делать, - все это движение, все это скопище жизней и судеб  происходит
по воле его, Наполеона, у которого всю ночь болел зуб и которому вдруг
хочется закричать в открытое окно: "Скорее возвращайтесь домой!"
   - И он закричал? - спросил Олег.
   - У тебя вырабатывается обязательное качество великого  человека...
- Старый был недоволен. - Выпадение чувства юмора.
   В дом заглянул Казик. Его тонкая гибкая фигура была  напряжена.  Он
никак не мог смириться с тем, что  не  полетит  сегодня  на  шаре.  Но
понимал, что главнее всего, чтобы шар все-таки полетел, хотя бы и  без
него. Потому что  если  он  полетит  сегодня,  то  Казика  обязательно
возьмут в следующий раз.
   - Я иду, - сказал Олег. Он был готов.
   Они с Казиком вышли из дома. За ними Старый. Он тяжело опирался  на
палку.  Палка  была  новая,  безобидная.  Прошлую   палку,   красивую,
серебряного цвета, ему срезал осенью Дик  в  шипящей  роще.  Но  когда
наступила весна, палка в один прекрасный день пустила  колючие  липкие
побеги и попыталась уползти из дома, пока Старый вел урок.  За  палкой
гонялись всем классом, а  потом,  поймав,  отпустили  на  волю.  Палка
добралась до изгороди, там пустила корни и превратилась в пышный куст.
Старый  как-то  услышал,  как  мальчишки  собирались  на   рыбалку   и
договаривались встретиться у "палки", и догадался,  что  они  имеют  в
виду.
   Олег, уже с поляны, обернулся  и  поглядел  на  медленно  бредущего
старика. Ему вдруг стало его жалко. Старый уже скоро  умрет.  Он  стал
хуже ходить, много болеет, даже в школе ему нелегко  вести  уроки.  Он
все забывает. Хорошо еще, что дети подросли  и  скоро  уже  улетят  на
Землю. Старый много сделал. Если бы не его школа,  никто  бы  не  смог
научить детей всем наукам.
   На поле, за сараями, некрасивой грудой лежал воздушный шар. Горелка
шипела и нагоняла  теплый  воздух  внутрь  шара.  Но  работала  она  в
четверть  мощности.  Сергеев,  который  командовал  шаром,  не   хотел
рисковать.
   Шар был похож на большого  горного  слона  -  бесформенную  громаду
плоти, чуть шевелящуюся во сне. Еще на рассвете шар был просто большим
куском тряпки, отдельно сеткой, отдельно корзиной. Все изменилось. Шар
оживал.
   Коза с козлятами опасливо замерли в стороне.
   Когда Олег подошел, Сергеев, стоявший у корзины, спросил:
   - Прибавим пламя?
   Он обращался к Олегу, как к равному. Он тоже признавал, что  шар  -
собственность Олега, как зеркальце - собственность Марьяны. Но это  не
означало, что зеркальце не принадлежит всем. Ведь не могло же  Марьяне
прийти в голову отказать, если кому-то понадобилось зеркало?
   - Мы потом тоже полетим? - спросила рыжая Рут.
   Все лица казались очень четкими, словно Олег смотрел на них  сквозь
увеличительное стекло. Вот бежит Марьяна с банкой клея - она заметила,
что где-то шов пропускает воздух.
   Вот большая Луиза, громоздкая, толстая  женщина  с  отекшим  лицом,
поправляет ветку, вылезшую из корзины.
   Шар вздрогнул, будто вздохнул, и как-то сразу стал круглее.
   Олег нагнулся, проверяя, надежно ли он прикреплен к земле.
   К кольям, глубоко вбитым в землю, были привязаны веревки. А  близко
от корзины в землю был закопан гнутый  штырь  из  железного  дерева  -
якорь. Рядом канат, сложенный аккуратными кольцами.
   Шар еще раз вздохнул. Теперь он был почти круглым и  касался  земли
лишь в одном месте.
   - Я залезу в корзину? -  спросил  Олег  у  Сергеева,  и  голос  его
неожиданно сорвался.
   Он испугался, что другие заметят его волнение и будут смеяться. Про
себя он подумал: "Я не Наполеон.  Я  хочу  необыкновенных  дел,  а  не
завоеваний. Я не хочу, чтобы из-за меня люди ели из походных кухонь  и
стреляли из пушек. Люди движутся не потому, что я того хочу,  но  если
им будет лучше от моих дел, я буду рад".
   - Рано еще, не улетит, - сказал Сергеев. Он не засмеялся.
   Неожиданно шар приподнялся, оторвался от земли, но тут же опустился
вновь. Крупная сетка врезалась в его тело, и тонкая оболочка  пузырями
вылезала в ячейки.
   - Лучше бы материал был пожестче, - сказал  Вайткус.  -  В  будущем
обратимся к опыту дирижаблей.
   - К какому опыту? - Олег вдруг понял,  что  дирижабль  для  него  -
пустое слово.
   - Если промазать шар тонким слоем клея, - сказал Вайткус, почесывая
бороду, - то он станет жестким.
   - Что же ты раньше не сказал? - До Олега дошла красота этой  мысли,
и он обиделся на Вайткуса, что тот  скрыл  от  него  такую  прекрасную
мысль.
   - Я только сейчас подумал, - сказал Вайткус.
   - Это увеличило бы вес, - сказал Сергеев.
   Тут шар окончательно оторвался  от  земли  и  криво,  под  углом  к
корзине, поднялся вверх.
   Олег не стал ждать. Он перелез через край корзины и  встал  в  ней,
крепко держась руками за борт.
   Корзина была невелика, диаметром в полтора метра и высотой по пояс.
В середине ее умещался еще запас топлива и несколько мешков с песком -
в каждом шаре обязательно должен быть балласт.
   Шар медленно шевелился над головой, и до нижнего обода, под которым
прикреплена  горелка,  можно  было  дотянуться  рукой.  Олег  потрогал
канаты, крепившие корзину к ободу. Канаты были крепкими.
   Корзина стояла на земле, можно было легко перемахнуть через ее край
и встать на мягкую молодую траву, но Олег ощущал  некую  отчужденность
от всех, кто стоял рядом, как будто все остальные люди были уже далеко
внизу.
   Корзина дернулась,  шар  натянул  канаты,  стараясь  поднять  ее  в
воздух.
   - Полетит, полетит, отвязывайте! - закричала рыжая Рут.
   - Молчи, - оборвал ее Сергеев. - Рано.
   Олег, запрокинув голову, смотрел на шар. Он был так  громаден,  что
закрывал половину неба. И был некрасив  -  неровно  склеен,  пузырист,
веревки  как-то  неудобно  и  неловко  стягивали  его.  Полупрозрачная
белесая оболочка отражала траву и кривые домики поселка.  И  в  то  же
время в этой нелепой громадине чувствовалась  странная  сила,  которая
была и в его медленных настойчивых попытках вырваться,  оторваться  от
земли, и в том, как натягивались веревки, державшие корзину, и в  том,
как гудела горелка и ее гудение увеличивалось и гулко  растворялось  в
чреве шара.
   Теперь шар был точно над головой, и канаты  были  сильно  натянуты.
Олег отвлекся, глядя на  шар,  и  но  сразу  увидел,  как  по  сигналу
Сергеева  его  помощники  наклонились  над  кольями,  к  которым  были
привязаны веревки.
   - Готовься, Олежка, - сказал Сергеев.  -  Сейчас  будем  отпускать.
Крепче держись. Может дернуть.
   - Держусь, не  беспокойся!  -  крикнул  Олег,  глядя,  как  Вайткус
склонился совсем близко - можно дотронуться  до  спины,  -  отвязывает
узел.
   Но тут же Олег чуть было не вывалился наружу.
   Как  ни  старался  Сергеев,  чтобы  все   веревки   были   отпущены
одновременно, силы его помощников были далеко не  равны.  Вайткус  уже
отвязал веревку и крепко держал ее. Дик выпрямился,  чуть  улыбаясь  и
показывая всем своим видом, что он  принимает  участие  в  несерьезной
забаве. Свой канат он держал не очень крепко,  шар,  хоть  и  большой,
казался ему несильным. С другой стороны  корзины  Луиза  и  Эгли  чуть
замешкались, отвязывая узлы.  Шар  как  будто  ждал  этого,  Дик  чуть
подергал за веревки и увидел, что  с  одной  стороны  они  еще  крепко
держатся за землю, а с другой уже освобождены, дождался легкого порыва
ветра, который пришел к нему на помощь, и как следует дернул.
   Вайткус, почувствовав рывок и будучи готов к нему, повис всем телом
на веревке, но другая веревка резко  рванула  вверх,  разодрав  ладони
Дика, и вырвалась, отбросив его  на  землю.  Он  тут  же  по-звериному
перевернулся  через  голову,  вскочил  и  бросился,  чтобы  подхватить
веревку,  но  было  поздно:  корзина,  которую  шар  резко   накренил,
рванувшись в сторону, завалилась набок, Олег упал, ударившись о  банку
с топливом, на него навалились мешки с балластом. Корзина отбросила  в
сторону большую Луизу,  придавила  Эгли,  шар  еще  раз  поднатужился,
качнулся  в  другую  сторону,  отбросив  Вайткуса,  вырвал  из   земли
остальные веревки и с кольями, болтающимися  в  воздухе,  резко  пошел
вверх.
   Корзина болталась под ним, как невесомый жучок.
   Все это  заняло  несколько  секунд,  которые  были  полны  треском,
криками, уханьем воздуха.
   И тут же наступила тишина, короткий период тишины,  в  котором  был
слышен только тихий плач Фумико: она на всякий случай  начала  плакать
еще до этих событий, потому что боялась за Олега.
   Молчали все, даже Эгли, которой оцарапало корзиной руку,  и  Луиза,
все еще лежавшая на земле, и Сергеев, и  Вайткус,  и  даже  дети.  Все
смотрели вверх, потому что там, в корзине, был Олег.
   Мать  Олега,  единственная  из  всех,  зажмурилась,  потому  что  с
убийственной ясностью представила себе, как тело  ее  сына  падает  из
корзины и летит, растопырив руки, к земле.
   А для Олега все прошло очень  быстро:  в  одно  мгновение  он  упал
внутрь корзины и на него, как душный зверь, навалился мешок с  песком.
И в следующее мгновение он понял, что летит, что ничего под  ним  нет,
что земля  где-то  очень  далеко,  потому  что  корзина  раскачивалась
свободно и легко и сквозь щели в прутьях он видел свет.
   Он  очень  осторожно,  охваченный  страхом  высоты,   поднялся   на
четвереньки, ощущая в то  же  время,  что  корзина  раскачивается  все
меньше и шар все увереннее тянет ее вверх.
   И пока Олег поднимался  на  ноги,  к  нему  возвращались  ощущения,
словно  органы  чувств  по  очереди  включались,  сообщая   ему,   что
происходит вокруг. Шипела горелка, гоня внутрь  шара  горячий  воздух,
скрипели веревки, елозили по оболочке, поскрипывали ветки корзины,  по
которым он ступал. И снизу доносился тонкий детский плач.
   Наконец Олег смог подняться. Он крепко взялся за край корзины и уже
готов был выпрямиться, но, к счастью, не  успел,  потому  что  корзину
резко дернуло, так что Олега чуть не выкинуло вверх.  И  он  не  сразу
догадался, что вытравился весь канат, которым корзина была привязана к
якорю.
   Движение  шара  вверх  прекратилось,  хотя  он  продолжал   попытки
вырваться, и от этого корзина вздрагивала и пошатывалась.
   Внизу всем казалось, что прошло очень много времени.  Почти  минуту
все смотрели наверх и молчали. Шар поднялся метров на сто - дальше его
не пускал канат - и начал медленно двигаться к лесу,  словно  стараясь
обмануть канат, который цепко держал его.
   Олега все не было видно.
   Но, по крайней мере, он оставался в корзине.
   Сергеев,  опомнившийся  раньше  других,  ужо  хотел  было  крикнуть
Вайткусу и Дику, чтобы они помогли ему тянуть шар вниз,  потом  понял,
что сначала надо закрыть горелку, а то  под®емная  сила  шара  слишком
велика и его не пересилить.
   И тут закричала Ирина.
   - Сынок! - кричала она,  нарушая  этим  молчаливую  торжественность
полета. - Сынок, ты цел? Олежка!
   Олег услышал этот крик, и ему стало стыдно, что мать зовет его, как
маленького, но потом мелькнула мысль, что  и  у  Наполеона,  наверное,
была мама, и он, высунувшись из корзины и крепко цепляясь за  веревки,
крикнул вниз:
   - Все в порядке!
   Совсем маленький темный силуэт Олега - голова и плечи -  был  виден
всем на земле, и все стали кричать, дети запрыгали, а  Ирина  зарыдала
во весь голос.
   Шар медленно двигался  над  головами  -  это  был  самый  настоящий
воздушный корабль, который может полететь в небо.
   Старый помог Вайткусу, который так и просидел ту минуту  на  земле,
подняться и сказал ему:
   - А потом они изобрели воздухоплавание.
   Вайткус улыбнулся.
   - Уменьши пламя в горелке! - крикнул Сергеев. -  Уменьши  под®емную
силу! Ты меня слышишь?
   - Отлично слышу! - откликнулся Олег, и его голова пропала.
   Олег обернулся к горелке, осторожно уменьшил пламя. Но  не  сильно.
Теперь, когда все обошлось, ему совсем не хотелось спускаться.
   Он еще раз поглядел вниз и помахал рукой:
   - Все в порядке!
   И увидел поселок сверху. Сразу весь. Улицу - грязную  речку,  вдоль
которой тянулись такие жалкие сверху хижины,  кривые  крыши  сараев  и
мастерской, покосившаяся изгородь. Маленькую россыпь человечков  -  их
пришлось угадывать, потому  что  некоторые  стояли  прямо  под  шаром.
Кто-то махал руками, дети прыгали, изображая дикий танец.
   Олег увидел, что на пороге своей хижины сидит Кристина.  Может,  не
захотела прийти к шару, а может, о ней забыли в суматохе.
   А вон там задрала зеленую морду коза. Она еще  не  видела  летающих
слонов.
   Взгляд Олега скользнул дальше, за ограду, - неширокая полоса  луга,
а потом начинается лес. Никогда он еще не видел его сверху.  Сплетение
белесых голых ветвей, кое-где бурые и зеленые пятна лишайников и лиан,
и это месиво тянется до болота. Сверху болото, такое обширное, кажется
совсем небольшим, и за ним начинается кустарник, дальше снова лес, без
перерыва и просвета, скрывающийся в туманной дымке.
   Олег осторожно перешел на другую сторону корзины. Теперь  ему  было
видно начало пути, который они прошли к горам, к "Полюсу". Снова  лес,
за ним пустошь и красные скалы, поднимающиеся из леса.
   Еще два шага вправо. Тоже лес. Только он прерывается - там  участки
степи, куда они ходят охотиться на оленей,  и  темная  стена  большого
дальнего леса, куда редко добираются охотники и  собиратели.  Там  нет
дичи и во влажной полутьме таятся хищные цветы и лианы.
   Подул ветер, стараясь унести шар. Корзина задрожала.
   Олег понимал, что ему нужно  еще  уменьшить  огонек  горелки.  Люди
внизу ждут, когда он спустится. Но он не мог оторваться  от  простора,
открывшегося перед ним. Он перестал  быть  му