альих  зубов  никому
еще хорошо не бывало. Все сразу ушли в дом  к  Вайткусу,  сам  Вайткус
болел, лежал, а его жена Эгли достала из аптечки  -  ящика  в  углу  -
примочки и настой против шакальего яда,  потом  промыла  рану  Дика  и
велела ему спать. Марьяне смазали лицо жиром. Дик ушел. Через  час-два
лихорадка уляжется, а сейчас ему больно и плохо, он  не  хотел,  чтобы
другие это видели.
   Эгли поставила на стол  миску  с  сахаром,  который  выпаривают  из
корней осоки на болоте. Только они  с  Марьяной  знали,  как  отличить
сладкую осоку от обыкновенной. И еще  малыши,  которые  чутьем  знают,
какая трава сладкая, а какую нельзя трогать.  Потом  Эгли  разлила  по
чашкам кипяток, и каждый  сам  черпал  ложкой  густой  серый  сахарный
кисель. У Вайткусов просто. К Вайткусам все любят ходить.
   - Ничего страшного? - спросил Томас у Эгли. - Дик сможет идти?
   - На нем, как на кошке, сразу заживает.
   - Ты все-таки сомневаешься? - спросил Сергеев.
   - Я не сомневаюсь,  -  сказал  Томас,  -  другого  выхода  нет.  Ты
предлагаешь ждать еще три года? Мы вымрем от скудости.
   - Мы не вымрем, - сказал с койки Вайткус. Борода и копна  волос  на
голове скрывали все лицо. Был виден только красный нос и светлые пятна
глаз. - Мы окончательно одичаем.
   - Одно и то же, - сказал Томас. -  Попался  бы  мне  Даниель  Дефо.
Жалкий враль.
   Вайткус захохотал, словно закашлялся.
   Олег уже слышал эти разговоры. Сейчас их вести - совсем  уж  пустое
дело. Он хотел было пойти в сарай, где Старый с учениками снимал шкуры
с убитых шакалов, поговорить со Старым. Просто  поговорить.  Но  потом
поглядел на миску с сахаром и решил с®есть еще  немного.  Дома  они  с
матерью доели свою долю еще на позапрошлой неделе. Он зачерпнул сахару
так, чтобы ложка была неполной. Ведь он сюда не об®едаться пришел.
   - Пей, Марьяшка, - сказала Эгли, - ты устала.
   - Спасибо, - сказала Марьяна, - я грибы  отмачивать  положу,  а  то
заснут.
   Олег разглядывал Марьяну, будто впервые увидел,  даже  ложку  забыл
поднести ко рту. У Марьяны губы как будто  нарисованы  -  четко,  чуть
темное к краям, удивительные губы, таких ни у кого больше нет во  всем
поселке.  Хотя  она  немного  похожа  на  Сергеева.  Совсем   немного.
Наверное, тоже похожа на мать, только ее  матери  Олег  не  помнил.  А
может быть, на своего деда? Удивительная вещь  -  генетика.  Старый  в
теплице - яме за сараем, хозяйстве  Марьяны,  -  ставил  для  учеников
опыты с горохом. Ну, правда, не с горохом, а со здешней чечевицей. Все
сходилось, только с коррективами.  Иные  наборы  хромосом,  разумеется
иные. У Марьяны треугольное лицо, скулы и лоб  широкие,  а  подбородок
острый, так что глазам на лице места много, и они заняли все свободное
место. И очень длинная шея, сбоку розовый  шрам,  с  детства.  К  нему
Марьяна привыкла, а из-за перекати-поля переживает. Не все  ли  равно,
есть у человека точки на лице или нет? У всех есть.  А  вместо  бус  у
Марьяны, как  у  всех  в  поселке,  веревка  с  деревянной  бутылочкой
противоядия.
   - Представь себе, что поход кончится трагически, - сказал Сергеев.
   - Не хотел бы, раз я в нем участвую, - сказал Томас.
   Вайткус опять засмеялся, забулькало где-то в середине бороды:
   - Парни, Дик с Олегом, - надежда нашего поселка,  его  будущее.  Ты
один из четырех последних мужчин.
   - Приплюсуйте меня, - сказала басом Луиза и начала  громко  дуть  в
чашку, чтобы остудить кипяток.
   - Меня ты не убедишь, - сказал Томас.  -  Но  если  очень  боишься,
давай оставим Марьяну здесь.
   -  Я  боюсь  за  дочь,  да.  Но  сейчас  разговор  идет   о   более
принципиальных вещах.
   - Я пойду грибы намочу, - сказала Марьяна и легко поднялась.
   - Кожа да кости, - сказала тетя Луиза, глядя на нее.
   Проходя мимо отца, Марьяна дотронулась  кончиками  пальцев  до  его
плеча. Тот поднял трехпалую ладонь, чтобы накрыть ею кисть Марьяны, но
она уже убрала руку и быстро прошла к двери. Дверь открылась,  впустив
мерный шум дождя, и громко хлопнула. Олег чуть было не сорвался  вслед
за Марьяной, но удержался: неудобно как-то.
   Из второй комнаты вышел, нетвердо ступая, один из сыновей Вайткуса.
Сколько ему? Первый родился той весной, а другой недавно, когда  выпал
снег. Значит, этому полтора года. А всего у Вайткусов  шестеро  детей.
Мировой рекорд.
   - Сахару, - сказал сердито ребенок.
   - Я тебе покажу - сахару! - возмутилась  Эгли.  -  А  зубы  у  кого
болят? У меня? А босой кто ходит? Я?
   Она подхватила мальчишку и унесла его из комнаты.
   Олег увидел, что его рука сама по себе снова зачерпнула  сахару  из
миски. Он рассердился на себя и вылил ложку обратно. Пустую поднес  ко
рту и облизал.
   - Давай я тебе еще кипятку налью, - сказала тетя Луиза. - Жалко мне
ребят наших, всегда какие-то недокормленные.
   - Сейчас еще ничего, - сказала Эгли, возвращаясь в  комнату.  Вслед
ей несся басовитый рев Вайткуса-младшего.  -  Сейчас  грибы  пошли.  И
витамины есть. Хуже с жирами...
   - Мы сейчас пойдем, - сказала тетя Луиза. - Ты бледная совсем.
   - Ты же знаешь почему. - Эгли  постаралась  улыбнуться.  Но  улыбка
получилась гримасой, как будто ей больно.
   Эгли месяц назад родила ребенка, девочку, мертвую.  Старый  сказал,
что ей уже поздно рожать. И организм истощен. Но  она  человек  долга.
Род должен продолжаться. "Понимаешь?" Олег понимал, хотя разговоры  об
этом неприятны, потому что об этом вроде бы не следует говорить.
   - Спасибо за угощение, - сказала тетя Луиза.
   - Как ты умудрилась раздаться, непонятно, -  сказал  Томас,  глядя,
как громоздкое тело тети Луизы плывет к двери.
   - Это  я  не  от  хорошей  жизни  распухла,  -  сказала  Луиза,  не
оборачиваясь. В дверях она остановилась и сказала Олегу: - Ты от  всех
треволнений к Кристине забыл зайти. Они тебя ждут. Нехорошо.
   Конечно. Как плохо! Он же должен был еще час назад зайти.
   Олег вскочил.
   - Я сейчас.
   - Ну ладно, я так, для дисциплины, - сказала тетя Луиза. -  Я  сама
загляну. Своих сирот накормлю и зайду.
   - Не надо.
   Олег выскочил на улицу следом за тетей Луизой. И тут вспомнил,  что
забыл поблагодарить Эгли за кипяток с сахаром; стало неловко.
   Они пошли рядом, идти недалеко. Весь поселок можно обежать за  пять
минут по периметру изгороди.
   Дома под косыми односкатными крышами теснились, прижимались один  к
другому двумя полосками по обе  стороны  прямой  дорожки,  что  резала
поселок пополам: от ворот в изгороди до общего сарая и склада.  Крытые
плоскими длинными розовыми листьями водяных тюльпанов  крыши  блестели
под дождем, отражая всегда серое, всегда туманное небо. Четыре дома на
одной стороне, шесть домов на другой. Правда,  три  дома  пустых.  Это
после прошлогодней эпидемии.
   Дом Кристины предпоследний, за ним  только  дом  Дика.  Тетя  Луиза
живет напротив.
   - Не страшно уходить? - спросила тетя Луиза.
   - Надо, - сказал Олег.
   - Ответ, достойный мужа. - Тетя Луиза почему-то улыбнулась.
   - А Сергеев Марьяну отпустит? - спросил Олег.
   - Пойдет твоя Марьяна, пойдет.
   - Ничего с нами не случится, - сказал Олег. - Четыре человека.  Все
вооруженные. Не первый раз в лесу.
   - В лесу не первый раз, - согласилась Луиза, - но  в  горах  совсем
иначе.
   Они остановились на дороге между домами Кристины и Луизы.  Дверь  к
Луизе была приоткрыта, там блестели глаза - приемыш Казик ждал тетю.
   - В горах страшно, - сказала Луиза. - Я на всю жизнь  запомню,  как
мы по  горам  шли.  Люди  буквально   на   глазах   замерзали.   Утром
поднимаемся, а кое-кого уже не добудишься.
   - Сейчас лето, - сказал Олег, - снега нет.
   - Принимаешь желаемое за действительное. В горах всегда снег.
   - Но если пройти нельзя, мы вернемся, - сказал Олег.
   - Возвращайтесь. Лучше возвращайтесь.
   Луиза повернула к своей двери. Казик выбежал к ней навстречу.  Олег
толкнул дверь к Кристине.
   У Кристины душно, пахнет чем-то кислым, плесень уже закрыла  стены,
как обои, и хоть плесень желтая, оранжевая, яркая, в комнате от  этого
не светлей. И светильник не горит.
   - Привет, - сказал Олег, придерживая дверь, чтобы  разглядеть,  кто
где в темной комнате. - Вы не спите?
   - Ох, - сказала Кристина, -  пришел  все-таки,  я  думала,  что  не
придешь, я так и полагала, что забудешь.  Раз  вы  в  горы  собрались,
зачем обо мне помнить?
   - Ты не слушай ее, Олег, - сказала тихо, очень тихо, почти шепотом,
Лиз, - она всегда ворчит. Она и на меня ворчит. Надоело.
   Олег нашел стол, пошарил по нему руками, отыскал светильник,  вынул
из кошеля на поясе кремень и трут.
   - Чего без света сидите? - спросил он.
   - Там масло кончилось, - сказала Лиз.
   - А где банка?
   - Нет у нас масла,  -  сказала  Кристина.  -  Кому  мы  нужны,  две
беспомощные женщины? Кто принесет нам масла?
   - Масло на полке, справа  от  тебя,  -  сказала  Лиз.  -  Вы  когда
уходите?
   - После обеда, - сказал Олег. - Как себя чувствуешь?
   - Хорошо. Только слабость.
   - Эгли сказала, что дня через три ты уже встанешь. Хочешь, мы  тебя
к Луизе перенесем?
   - Я не оставлю маму, - сказала Лиз.
   Кристина не была ей матерью. Но они давно жили  вместе.  Когда  они
пришли в поселок, Лиз было меньше года, она была самая  маленькая.  Ее
мать замерзла на перевале, а отец погиб еще раньше. Кристина несла Лиз
все те дни. Она тогда была сильная, смелая, у нее еще были глаза.  Так
и остались  они  вдвоем.  Потом  Кристина  ослепла.   Из-за   тех   же
перекати-поле: не знали еще, что делать.  Вот  и  ослепла.  Она  редко
выходит из дома. Только летом, если нет  дождя.  Все  уже  привыкли  к
дождю, не замечают его. А она не привыкла. Если дождь, ни  за  что  но
выйдет. А если сухо, сядет на ступеньку, угадывает по шагам проходящих
мимо и жалуется. Старый говорит, что Кристина немного ненормальная.  А
раньше она была крупным  астрономом.  Очень  крупным  астрономом.  Лиз
как-то сказала Олегу: "Представь себе трагедию человека,  который  всю
жизнь смотрел на звезды, а потом попал в лес, где звезд не бывает, и к
тому же вообще ослеп. Тебе этого не понять".
   - Конечно, - сказала Кристина, - перенесите ее  куда-нибудь.  Зачем
ей со мной подыхать?
   Олег отыскал на полке банку с маслом, налил в  светильник  и  зажег
его. Сразу стало светло. И видна была широкая кровать, на которой  под
шкурами лежали рядом Кристина и Лиз. Олег всегда удивлялся,  насколько
они похожи, не поверишь,  что  даже  не  родственники.  Обе  белые,  с
желтыми волосами, с широкими плоскими лицами и мягкими губами.  У  Лиз
зеленые глаза.  У  Кристины  глаза  закрыты.  Но  говорят,  тоже  были
зелеными.
   - Масла еще на  неделю  хватит,  -  сказал  Олег,  -  потом  Старый
принесет. Вы не экономьте. Чего в темноте сидеть?
   - Жаль, что я заболела, - сказала  Лиз.  -  Я  хотела  бы  пойти  с
тобой.
   - В следующий раз, - сказал Олег.
   - Через три года?
   - Через год.
   - Через этот год, значит, через  три  наших  года.  У  меня  слабые
легкие.
   - До зимы еще долго, выздоровеешь.
   Олег понимал, что говорит не то, чего ждала от него эта  девушка  с
широким лицом. Когда она говорила о походе, она имела  в  виду  совсем
другое: чтобы Олег всегда был вместе с ней, потому что ей страшно, она
совсем одна. Олег старался быть вежливым, но не всегда удавалось:  Лиз
раздражала - ее глаза всегда чего-то просили.
   Кристина поднялась с постели, подобрала палку, пошла к  плите.  Она
все умела делать сама, но предпочитала, чтобы помогали соседи.
   - С ума сойти, -  бормотала  она.  -  Я,  видный  ученый,  женщина,
некогда  известная  своей  красотой,  вынуждена  жить  в  этом  хлеву,
брошенная всеми, оскорбленная судьбой...
   - Олег, - сказала Лиз, поднимаясь на локте. Открылась большая белая
грудь, и Олег отвернулся. - Олег, не уходи с ними. Ты не вернешься.  Я
знаю, ты не вернешься. У меня предчувствие...
   - Может, воды принести? - спросил Олег.
   - Есть вода, - сказала Лиз. - Ты не  хочешь  меня  послушаться.  Ну
хотя бы раз в жизни!
   - Я пошел.
   - Иди, - сказала Лиз.
   В дверях его догнали слова:
   - Олежка, ты посмотри, может, там  есть  лекарство  от  кашля.  Для
Кристины. Ты не забудешь?
   - Не забуду.
   - Забудет, - сказала Кристина. - И в этом нет ничего удивительного.
   - Олег!
   - Ну что?
   - Ты не сказал мне "до свидания".
   - До свидания.

        x x x

   Старый мылся на кухне над тазом.
   - Крупных зверей вы убили, - сказал он.  -  Шерсть  только  плохая,
летняя.
   - Это Дик с Сергеевым.
   - Ты сердит? Ты был у Кристины?
   - Там все в порядке. Потом принесите им масла. И еще у них картошка
кончается.
   - Не беспокойся. Заходи ко мне, поговорим напоследок.
   - Только недолго! - крикнула мать из-за перегородки.
   Старый  ухмыльнулся.  Олег  снял  полотенце,  протянул  ему,  чтобы
удобней было вытереть левую руку. Правую старик потерял лет пятнадцать
назад, когда они первый раз пытались пройти к перевалу.
   Олег прошел в комнату Старого, сел за стол, отполированный  локтями
учеников,  отодвинул  самодельные  счеты  с  сушеными  орехами  вместо
костяшек. Сколько раз он сидел за этим столом? Несколько тысяч раз.  И
почти все, что знает, услышал за этим столом.
   - Мне страшнее  всего  отпускать  тебя,  -  сказал  старик,  садясь
напротив, на учительское место. - Я думал, что через несколько лет  ты
сменишь меня и будешь учить детей.
   - Я вернусь, - сказал  Олег.  Он  подумал:  "А  что  сейчас  делает
Марьяна? Грибы она уже замочила, потом переложила свой  гербарий,  она
обязательно перекладывает гербарий. Собирается? Говорит с отцом?"
   - Ты меня слушаешь?
   - Да, конечно, учитель.
   - И в то же время я сам настаивал  на  том,  чтобы  тебя  взяли  за
перевал. Пожалуй, это тебе нужнее, чем Дику  или  Марьяне.  Ты  будешь
моими глазами, моими руками.
   Старый поднял руку и посмотрел на нее с интересом,  словно  никогда
не видел. И задумался. Олег молчал, оглядывая комнату.  Старый  иногда
замолкал так, внезапно, на минуту, на две. У  каждого  свои  слабости.
Огонек светильника отражался на  отполированном,  как  всегда,  чистом
микроскопе. В нем не было главного стекла. Сергеев тысячу раз  говорил
Старому, что пустая трубка слишком большая роскошь, чтобы  держать  ее
на полке, как украшение. "Дай мне ее в  мастерскую,  Боря.  Я  из  нее
сделаю два чудесных ножа". А Старый не отдавал.
   - Прости, - сказал старик.  Он  моргнул  два  раза  добрыми  серыми
глазами, погладил аккуратно подрезанную белую бороду, за которую тетка
Луиза звала его купцом. - Я размышлял. И знаешь о чем? О  том,  что  в
истории Земли уже бывали случаи,  когда  по  несчастливой  случайности
группа людей оказывалась отрезанной от общего  потока  цивилизации.  И
тут мы вступаем в область качественного анализа...
   Старик опять замолк и пожевал губами. Ушел в  свои  мысли.  Олег  к
этому привык. Ему нравилось сидеть рядом со стариком, просто  молчать,
и ему казалось, что знаний в старике так много, что сам воздух комнаты
полон ими.
   - Да, конечно, надо учитывать временной диапазон.  Диапазон  -  это
расстояние. Запомнил?
   Старый всегда об®яснял слова, которые ученикам не встречались.
   - Одному человеку для деградации  достаточно  нескольких  лет.  При
условии, что  он  белый  лист  бумаги.  Известно,  что  дети,  которые
попадали в младенчестве к волкам или тиграм, а такие случаи отмечены в
Индии и Африке, через несколько  лет  безнадежно  отставали  от  своих
сверстников. Они становились дебилами. Дебил - это...
   - Я помню.
   - Прости. Их не удавалось вернуть  человечеству.  Они  даже  ходили
только на четвереньках.
   - А если взрослый?
   - Взрослого волки не возьмут.
   - А на необитаемый остров?
   - Варианты различны, но человек  неизбежно  деградирует...  степень
деградации...
   Старик взглянул на Олега, тот кивнул. Он знал это слово.
   - Степень деградации зависит от уровня, которого человек  достиг  к
моменту  изоляции,  и  от  его  характера.  Но  мы  не  можем  ставить
исторический эксперимент на одной  сложившейся  особи.  Мы  говорим  о
социуме. Может ли группа  людей  в  условиях  изоляции  удержаться  на
уровне культуры, в каковой находилась в момент отчуждения?
   - Может, - сказал Олег. - Это мы.
   - Не может, - сказал старик. - Но для младенца достаточно пяти лет,
для группы, даже если она не вымрет,  потребуется  два-три  поколения.
Для племени - несколько поколений... Для народа, может быть, века.  Но
процесс  необратим.  Он  проверен  историей.   Возьмем   австралийских
аборигенов...
   Вошла мать Олега, она была причесана, надела выстиранную юбку.
   - Я посижу с вами, - сказала она.
   - Посиди, Ирочка, - сказал  старик.  -  Мы  беседуем  о  социальном
прогрессе. Вернее, регрессе.
   - Я уж слыхала, - сказала мать. -  Ты  рассуждаешь,  через  сколько
времени мы начнем ходить на четвереньках? Так я тебе отвечу  -  раньше
мы все передохнем. И слава богу. Надоело.
   - А ему не надоело, - сказал старик. - И моим близнецам не надоело.
   - Из-за него и живу, - сказала мать, - а вы его посылаете на верную
смерть.
   - Если встать на твою точку зрения, Ира,  -  сказал  Старый,  -  то
здесь смертью грозит каждый день. Здесь лес - смерть, зима  -  смерть.
Наводнение - смерть, ураган - смерть, укус шмеля -  смерть.  И  откуда
смерть выползет, какое она примет обличье, мы не знаем.
   - Она выползает, когда хочет, и забирает, кого пожелает, -  сказала
мать, - Одного за другим.
   - Нас больше, чем пять лет назад. Главная  проблема  не  физическое
выживание, а моральное.
   - Нас меньше! Нас с тобой  меньше!  Ты  понимаешь,  нас  совсем  не
осталось! Что эти щенки могут без нас?
   - Можем, - сказал Олег. - Ты в лес одна пошла бы?
   - Лучше повеситься. Я порой на улицу боюсь выходить.
   - А я хоть сейчас пойду. И вернусь. С добычей.
   - То-то сегодня Дика с Марьяшкой еле спасли.
   - Это случайность. Ты же знаешь, что шакалы стаями не ходят.
   - Ничего не знаю! Пошли все-таки стаей или нет? Пошли?
   - Пошли.
   - Значит, ходят...
   Олег  не  стал  больше  возражать.  Мать  тоже  замолчала.   Старый
вздохнул, дождался паузы и продолжал свой монолог:
   -  Я  почему-то  сегодня  вспомнил  одну  историю.  Тысячу  лет  не
вспоминал,  а  сегодня  вспомнил.  Может,  просто  к  месту  пришлось?
Случилось это в 1530 году, вскоре  после  открытия  Америки.  Немецкое
китобойное судно, которое промышляло  к  югу  от  Исландии,  попало  в
шторм, и его отнесло на северо-запад, в  неизвестные  воды.  Несколько
дней корабль несло по волнам среди айсбергов. Айсберг - это...
   - Это ледяная гора, я знаю, - сказал Олег.
   - Правильно. Через несколько дней показались  заснеженные  гористые
берега неизвестной земли. Теперь она называется  Гренландией.  Корабль
бросил якорь,  и  моряки  спустились  на  берег.  И  представляете  их
удивление, когда вскоре они  увидели  полуразрушенную  церковь,  потом
остатки каменных хижин. В одной из хижин они нашли  труп  рыжеволосого
мужчины в одежде, кое-как сшитой из тюленьих  шкур,  рядом  сточенный,
ржавый нож. А вокруг запустение, холод, снег...
   - Не пугай, Боря, - сказала  мать.  Пальцы  ее  нервно  стучали  по
столу. - Псевдоисторические сказки...
   - Погоди. Это не сказка. Это строго  документировано.  Тот  человек
был последним викингом. Ты помнишь, Олег, кто такие викинги?
   - Вы рассказывали о викингах.
   - Викинги бороздили моря, завоевывали целые  страны,  они  заселили
Исландию, высаживались  в  Америке,  которую  называли  Винланд,  даже
основали свое царство в Сицилии.  И  у  них  была  крупная  колония  в
Гренландии. Там  было  несколько  поселков,  стояли  каменные  дома  и
церкви. Но вот корабли викингов перестали выходить в море. Колонии  их
перешли к другим народам или были  заброшены.  Прервалась  связь  и  с
Гренландией. А тем временем климат там становился все  более  суровым,
скот вымирал, и гренландские посел