смерть тоже должна. -- Таня на мгновение задумалась, -- Вот только, что делается с душой умершего, не знаю. Может, после этого мира еще какой-нибудь будет?... Или, например, полное забвение?... -- она замолчала. 
    На стене громко тикали массивные бронзовые часы. 
    -- Сколько дневных живет в Общежитии? 
    -- Не знаю -- я их не видела ни разу. Судя по количеству жилых комнат -- человек двадцать-тридцать. 
    -- Как так не видели? -- удивился он, -- Должны же вы хоть иногда с ними встречаться? 
    -- Должна. -- Таня ела, аккуратно отрезая маленькие кусочки гусятины. -- Но не встречаюсь. 
    -- Так откуда ж вы знаете, что они вообще существуют? 
    -- Я их чувствую ... -- она запнулась, не зная, как об®яснить, -- И посуду на кухне они с места на место переставляют. 
    "Интуитивное мышление женщины ..." -- подумал Франц. 
    -- А что люди здесь вообще делают? 
    -- Работают большей частью. А подследственные в активной фазе следствия -- те к следователю и адвокату ходят. Попеременно. 
    -- А в выходные, праздники? 
    -- Праздников здесь не бывает. В выходные можно пойти в кино, в театр ... или за город поехать. Здесь природа очень красивая и, главное, разнообразная: на восток от Города -- море, на запад горы, за горами лес ... Я вас когда-нибудь в горы свожу, -- Таня улыбнулась, -- очень люблю туда ездить ... 
    -- Подождите, -- остановил ее Франц, -- мы с вами находимся на Земле? 
    -- Да. -- Таня кивнула головой. -- Но на какой-то другой ... не на той, что раньше. 
    -- Что находится за лесом и морем? 
    -- Не знаю. 
    -- Как так не знаете? 
    -- Так: добраться туда невозможно, а спросить не у кого -- никто не знает. 
    -- А что на севере и юге? 
    -- На север и юг Город бесконечен. 
    "Господи, с ума ведь можно сойти!" -- подумал Франц. 
    -- И давно вы уже здесь? 
    -- Почти год. Следствие против меня приостановили очень быстро, на вторую неделю. С тех пор работаю. 
    -- Где? 
    -- В архитектурном отделе Магистратуры на полставки. А на вторые пол -- рисую. -- Она махнула в сторону картин, висевших на стене. -- В последнее время стали хорошо покупать. 
    -- В архитектурном отделе ... -- повторил Франц, -- И что же вы в архитектурном отделе делаете, если не секрет? 
    -- Черчу. -- Таня отпила из своего бокала, -- они мне оставляют словесные описания и черновики с размерами, а я им начисто вычерчиваю, отмываю и расцвечиваю ... Зайца один раз пририсовала ... -- неожиданно добавила она. 
    -- Какого зайца? -- заинтересовался Франц. 
    -- Дали мне загородный дом чертить, нудный, как спичечная коробка, так я на генеральном плане в углу зайца нарисовала: как он на задних лапках сидит, а передними умывается. 
    -- И что? 
    -- Ничего, сошло ... Видно, не заметили. 
    -- Кто "не заметили"? -- Франц сформулировал, наконец, правильный вопрос. -- Начальник, например, у вас кто? 
    -- Не знаю, я во всем Отделе единственная ночная служащая. -- и, видя, что он не понимает, Таня об®яснила, -- Каждый понедельник я нахожу у себя на рабочем столе конверт с инструкциями на неделю, а сделанную работу по пятницам отношу в кабинет 825. -- Она помолчала, а потом с выражением безнадежности в голосе добавила, -- Уж не знаю, что они потом с моими чертежами делают. 
    -- Н-да ... -- растерянно протянул Франц, -- А как вы эту работу нашли? 
    -- По об®явлению в газете. 
    -- Здесь и газеты есть? -- удивился он. 
    -- Газета. -- поправила Таня. -- Называется "Ежевечерний Листок Первого Яруса", я вам потом покажу ... Гуся добавки не хотите? 
    -- Спасибо. -- рассеянно ответил Франц, подставляя тарелку. -- Ну, ладно, с работой более или менее понятно ... то есть, понятно, что ничего не понятно ... А как вы продаете свои картины? 
    -- Частно. Через маленькую галерею в центре Города. 
    -- Кто хозяин? 
    -- Старый француз, очень смешной ... производит впечатление полного безумца. 
    -- А покупатели кто, тоже безумцы? 
    -- Скорее всего ... -- и, видя, что он хочет задать очередной вопрос, она добавила, -- Знаете, Франц, вы напрасно ... как бы это сказать ... человеческий смысл тут ищете -- его здесь нет. А тот, который есть, -- человеку не понять. Его только принять можно ... И чем раньше вы примете, что окружающие для вас -- все равно что сумасшедшие, тем лучше будет ... на этом, как ни странно, тоже отношения строить можно. 
    -- А вы тоже сумасшедшая? 
    Таня рассмеялась. 
    -- Я -- другое дело. -- она помялась, понимая, что сказанное требует разьяснений, но почему-то не решаясь говорить. -- Я, видимо, ваш "партнер". -- наконец выговорила она и, по-детски покраснев, стала сбивчиво об®яснять, -- У меня есть теория, что здешние люди кажутся друг дружке безумцами не потому, что они действительно безумны, а потому, что живут как бы в перпендикулярных плоскостях -- и оттого не понимают друг друга. Да что там говорить ... ведь и живые люди часто друг друга не понимают, а уж здесь-то все это до последней крайности доведено. -- она поерзала на стуле, -- А чтобы человек на самом деле от одиночества не рехнулся, они посылают ... или сводят ... уж не знаю, как сказать ... -- она смутилась окончательно, -- близких по типу людей вместе. То есть, это я так думаю ... 
    -- Ладно. -- согласился Франц, -- Допустим, что все официальные лица живут, как вы выражаетесь, в "перпендикулярных плоскостях". Но остальные-то люди, люди на улице, они что -- тоже перпендикулярные?... Скажем, если я с кем-нибудь в метро заговорю? 
    -- Я один раз попробовала. -- усмехнулась Таня. 
    -- И что? 
    -- Вспоминать не хочется. -- По ее лицу пробежала тень давно пережитой обиды. 
    -- Значит, по-вашему, мы с вами всем остальным тоже кажемся безумцами? 
    -- Думаю, да. 
    В течение нескольких секунд Франц обдумывал полученную информацию. Потом задал следующий вопрос. 
    -- Вот вы уже почти год здесь и все время без "партнера" -- как это в вашу теорию укладывается? 
    -- Не весь год без партнера. -- она подняла глаза и посмотрела ему в лицо. -- Можно я потом вам об этом расскажу? 
    И Франц понял, что вопросы в этом направлении следует прекратить. 
    -- Конечно-конечно, извините ... -- торопливо согласился он и сменил тему. -- А адвокат у вас, значит, хороший был -- раз следствие так быстро приостановили? 
    -- Адвокат у меня был тот же, что и у вас, -- ответила Таня, -- он всех ночных подследственных в нашем Общежитии обслуживает. Никакой помощи я от него не получила. 
    -- А следователь -- он тоже на всех ночных в этом Общежитии один? 
    -- Один. 
    Таня отпила из своего бокала. 
    -- Что он за человек, на что похож? 
    Она неожиданно рассмеялась. 
    -- Сами потом увидите -- не хочу лишать приятного сюрприза. 
    -- А какие вопросы задает? 
    -- Всякие ... большей частью, бредовые. К примеру, -- Таня нахмурила брови, закатила глаза и произнесла гнусавым басом, -- "Перескажите самое странное происшествие в вашей досмертной жизни". 
    Они оба рассмеялись. 
    -- И что же вы ему ответили? 
    -- В отношениях с ними, -- она неопределенно указала рукой через плечо, -- у меня правило: делай, что попросят, в пределах разумного. Вот я ему просто и пересказала самое странное происшествие в моей досмертной жизни. 
    -- А что это было? -- спросил Франц, -- Или это что-то личное? 
    -- Нет ... Могу рассказать, если хотите.

    6. Рассказ Тани
    -- Я всю жизнь прожила в России, тогда еще СССР, и работала архитектором. Не таким архитектором, который проектирует новые дома, а таким, который изучает старые. Наш отдел занимался усадьбой девятнадцатого века, так что сотрудникам часто приходилось ездить за материалом -- как правило, не очень далеко от Москвы. Я любила эти поездки: они давали возможность вырваться из текучки на одну-две недели, а главное, можно было порисовать на натуре -- не только для работы, но и для себя. С сыном обычно оставалась моя мать, ну а если она не могла, то я просила кого-нибудь из подруг. 
    В тот раз все с самого начала пошло как-то не так: начать с того, что ни один из сотрудников-мужчин поехать с нами не смог. Я оказалась старшей в группе, состоявшей, помимо меня, еще из двух несмышленых девчонок, которые и работали-то в Институте без году неделя. Делать, однако, было нечего, спасибо и на том, что шофер институтской машины помог нам загрузить в поезд тяжеленные ящики с документацией и чертежами. С билетами нам тоже не повезло: ехать пришлось в общем вагоне, набитом соответствующей публикой -- они непрерывно ссорились, жрали тошнотворную снедь, пили теплую водку и пахли (было довольно жарко, вентиляция не работала). На этом злоключения не кончились: поезд задержался и прибыл на нашу остановку с двухчасовым опозданием. Еле успев выгрузить барахло за три минуты стоянки, мы, взмыленные, злые и голодные, оказались в шесть часов вечера в абсолютно незнакомом месте -- никто из нас не бывал в этом городишке раньше. Наш об®ект находился в сорока километрах отсюда, причем по грунтовой дороге, а не по шоссе. Автобусы туда не ходили, проката машин в России не существовало, что же касается такси ... да само понятие "такси" было столь же чуждо этому месту, как и понятие космического перелета. Имевшееся у меня письмо из Института к местному начальству с просьбой выделить машину оказалось бесполезным, ибо найти никого не удалось (рабочий день уже закончился). Девчонки обежали все три городские гостиницы -- мест не было. 
    Это был типичный среднерусский городок, застроенный уродливыми пятиэтажками и полуразваленными деревянными домишками. Пьяные мужики угрюмо шатались по неосвещенным улицам. Сидя на своем барахле на безлюдной вокзальной площади, мы не знали, что делать; было уже около девяти, почти совсем темно. И вот тут-то около нас притормозил проезжавший мимо грузовик. Из кабины высунулась глупая, но вполне добродушная, харя и весело спросила: "Куда ехать-то, девоньки?" "В Жадуны." -- заискивающе заглядывая в глаза, пропели Ляська и Бегемот. "А ну бросай барахло в кузов, сами садись в кабину!" -- гаркнула харя, и девчонки аж застонали от облегчения. Шофер, здоровенный детина лет сорока, помог нам загрузить ящики в кузов и усадил всех троих в кабину на два пассажирских места. Из окошка грузовика городишко уже не смотрелся враждебным: даже шарахавшиеся по улицам пьяные мужики выглядели скорее бессмысленными, чем опасными. Поднимая клубы пыли на сухих местах и жирно чавкая шинами по грязи, грузовик выехал из города на проселочную дорогу. 
    Усадьба, которую мы собирались "мерять", находилась в трех километрах от деревни -- нас должен был встретить предупрежденный телеграммой смотритель. Больше в усадьбе никто не жил, ибо она, как памятник архитектуры, охранялась государством. Наш спаситель, не взяв предложенной десятки, выгрузил вещи прямо на крыльцо, сбегал за смотрителем и быстро укатил. Напоследок он посоветовал "... не очень-то седни по лесу бродите -- мужики в Жадунах с утра гулямши, а об сю пору непременно пойдут вертуновским морду бить". 
    Смотритель -- ветхий старичок лет девяноста -- отпер барский дом и отвел нас в небольшую комнату, где, по его словам, было всего удобнее остановиться. Мебели там не имелось, зато имелся камин ... и даже дрова -- на дворе в сарае. Ляська притащила с пяток сухих березовых поленьев, мы с Бегемотом разобрали рюкзаки, расстелили спальники и достали еду. Мы были ужасно голодны и за ужином слегка переели ... то есть слегка переели мы с Ляськой; Бегемот же переел так, что отвалился назад, бессмысленно таращил глаза и тихо хрюкал. Посуду мы решили помыть утром; шустрая Ляська еще раз сгоняла в сарай и подкинула в камин дров, после чего дверь в нашу комнату мы заперли (жадуновские мужики не дремлють!), а ключ повесили рядом на гвоздь. 
    Мы легли спать -- я, однако, проспала не долго. В два часа ночи меня что-то разбудило. 
    Некоторое время я лежала в темноте и слушала. Сначала не было слышно ничего, кроме ляськиного сопения и какого-то потрескивания; потом я поняла, что, кроме сопения и потрескивания, ничего и нет. Где-то в доме трещали половицы (здесь лежал старинный дубовый паркет), мне даже почудился в потрескивании некий вальсирующий ритм. Кто-то танцевал вальс -- раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три ... какая чушь! Никого здесь, кроме жадуновских мужиков и старика смотрителя, быть не могло; ни те, ни другой вальса танцевать не станут. Как можно тише я вылезла из спальника, прокралась к двери и приложила ухо к замочной скважине -- потрескивание стало явственным. Будить Ляську и Бегемота я не стала: этот странный звук совершенно не вязался с их недовольным брюзжанием ... мне почему-то казалось, что, если девчонки проснутся, то он сразу же затихнет -- и что я им тогда скажу? Я сняла ключ с гвоздя и неслышно повернула его в замке -- за дверью находилась еще одна пустая комната, из которой было два выхода: прямо, в центральный зал, и налево, в маленькую боковую комнатушку. Стараясь наступать на скрипучий паркет как можно легче, я пошла прямо. И увидела вот что ... 
    Зал был очень большим; в слабом лунном свете, втекавшем через окна, он казался безграничным. На деревянных деталях поблескивали следы позолоты, на стене висел, покосившись, нивесть как сохранившийся бронзовый канделябр. А в дальнем конце зала кружила белая женская фигура, в пышном платье до пят. Я не могла различить ее лица, закрытого белым низким капюшоном. Животный страх приковал мою руку к холодной притолоке. Танцовщица дрейфовала, кружась, как сгусток тумана, все ближе и ближе к тому месту, где стояла я. Наконец, она пронеслась мимо -- оборчатый край платья скользнул по моей ноге, ледяной ветер обдал лицо. И вдруг из-под полупрозрачной кисеи капюшона на долю секунды вспыхнули два красных нечеловеческих глаза .... я никогда не забуду этот взгляд. А потом женщина укружилась обратно в темноту зала, из отчетливой фигуры превратилась в сгусток тумана ... дальше, дальше ... пока не растворилась совсем. И только тогда я смогла отлепить руку от притолоки и вернуться в нашу комнату.

    * * *
    Она перевела дыхание и замолчала. 
    -- Так ... что же это была за женщина? -- осторожно нарушил молчание Франц. 
    -- Не знаю ... -- ответила Таня. 
    Они сидели в полусфере света от лампы на столе, завернутые в один слой тишины и два слоя темноты -- темноты в комнате и темноты за окнами. И вдруг, на какое-то мгновение, Францу показалось, что никакой аварии не было, что с ним ничего не произошло -- а просто он познакомился с этой необычной женщиной в бархатном платье и неяркой улыбке. Сейчас они выйдут на улицу и пойдут в кино или в бар, или просто гулять по городу, а впереди у них -- целых сорок лет, два месяца и семнадцать дней, а не всего лишь одна вечность ... 
    -- Мне пора на работу. -- сказала Таня, вставая из-за стола, -- Если вам что-нибудь понадобится -- я живу в номере 27. И мой вам совет: не задавайте никому вопросов, начинающихся со слова "зачем"; а в первую очередь, самому себе не задавайте. Думайте лишь о том, что с вами произойдет в ближайший момент. Сейчас, к примеру, идите в кладовку и наберите себе одежды. Потом разберитесь по телефонной книге, где можно заказать продукты. Сходите в банк. Загляните в почтовую комнату -- вам должна придти повестка на допрос. И никогда не делайте двух дел зараз, а главное, не думайте о вечном, -- это единственный здесь рецепт от безумия. 
    -- Можно последний вопрос? -- спросил Франц. 
    -- Можно. 
    Они стояли друг напротив друга, как дуэлянты: Таня -- на полпути к двери, Франц -- у стола. 
    -- При каких обстоятельствах вы погибли? 
    -- Меня убил троюродный брат моего первого мужа. 
    Вопрос и ответ прозвучали настолько дико, что они оба прыснули. 
    -- За что? 
    -- Ни за что. Это был несчастный случай. 
    "Естественным развитием закончившейся трагедии, -- подумал Франц, -- является фарс. Или кто-то сказал это до меня?" 
    -- До свидания. -- произнес он.

    7. В банке
    Кладовка представляла собой небольшую комнату со стеллажами, забитыми картонными ящиками с вещами в целлулоидных пакетах. Выбор был небольшим: каждое наименование имелось лишь в одном фасоне, причем абсолютно все изготовила компания с красноречивым названием "Без затей". Франц отнес белье в свою комнату и разложил по полкам в шкафу. Что теперь?... а, продукты ... Он вытащил из тумбочки телефонную книгу и выписал номер отдела доставки одного из ночных супермаркетов. Оставалось сходить в банк за деньгами. 
    Ночное отделение банка, найденное им все в той же телефонной книге, находилось неподалеку. Сунув в карман танину карту, Франц спустился по лестнице на первый этаж и по пути заглянул в почтовую комнату (маленькое помещение со стеллажом, разделенным на двадцать шесть ячеек -- по числу букв латинского алфавита). В ячейке, помеченной буквой S, он нашел карточку-уведомление: 
    Настоящим вызывается Франц Шредер для свидания со следователем. 
    Время свидания: 1:30, 13 мая 1993 г. 
    Место свидания: комната 1723, под®езд 21. Остальные ячейки были пусты.
    Он сунул карточку в карман и вышел на улицу; начинало светать. Поеживаясь от утреннего холода, Франц прошел по Авеню 8,5 и свернул на обсаженную липами улицу со странным названием "Верблюжья Аллея". Через какое-то время Аллея расширилась и в полном согласии с предсказаниями карты стала Проспектом Банков И Фонтанов. Дома здесь стояли современной постройки, из стекла и бетона, и довольно высокие; в широких промежутках располагались обещанные фонтаны. Банков также имелось предостаточно -- нижние этажи всех домов по обеим сторонам улицы занимали различные отделения "Единственного Банка Первого Яруса". Искомое ночное отделение размещалось в доме 37 -- пятнадцатиэтажном здании-пирамиде с черными отсвечивающими стенами. Взбежав по ступенькам, Франц вошел внутрь и оказался в обычной банковской обстановке: большой зал и пять кассиров за стеклянной стеной. Посетителей не было ни души. 
    В крайнем окошке сидела крошечная сморщенная старушонка, наряженная в нелепую для ее возраста униформу: ярко-голубое платье и красный, в белый горошек, шейный платок. На груди у нее было приколото два значка: "Smile!" и "Меня зовут Марией". 
    -- Здравствуйте. -- сказал Франц. 
    -- Ась? 
    -- Здравствуйте, говорю. 
    -- Говори громче, милок -- я плохо слышу. 
    -- ЗДРАВ-СТВУЙ-ТЕ! -- заорал Франц. -- На мой счет должны были прийти деньги. 
    -- А сколько денег, милок? 
    -- Точно не знаю. Это вы мне скажите. 
    -- Что-что? 
    -- Я говорю -- не знаю я точной суммы. Около тысячи монет. 
    -- Ну-у, милок ... эдак я тебе помочь не смогу -- ежели ты сам не знаешь сколько у тебя денег. -- старуха неприязненно поджала губы. 
    -- Так что же мне делать? -- растерялся Франц. 
    -- Узнай, сколько на твоем счету денег. -- захлопнув окошко, старуха откинулась назад, сложила руки на животе и закрыла глаза. 
    -- Эй! -- закричал Франц, но ответа не получил. Он постучал ногтем по стеклу, -- Откройте, пожалуйста! 
    Старуха спала -- он явственно слышал похрапывание. 
    В растерянности он шагнул по направлению к выходу, но остановился. Старуха или ошибалась, или лгала ... да ни в одном банке мира не нужно знать точную сумму счета, чтобы снять часть денег наличными! Франц обернулся назад и ... отшатнулся: подавшись всем корпусом вперед, притворщица-бабушка смотрела на него колкими, как елочные игрушки, глазами. 
    Не сводя завороженного взгляда с сумасшедшей старухи, Франц боком отошел к соседнему окошку. 
    И увидал бандитской наружности негра: сломанный нос, глаза-щелочки, небритая щетина на щеках. Передние зубы на обеих челюстях отсутствовали. Голубая униформенная рубашка, расстегнутая до пояса, обнажала могучую, но не слишком чистую грудь, покрытую неразборчивой татуировкой. Шейный платок с®ехал набок, значок "Smile!" на рубашке казался изощренным издевательством. 
    -- Слушаю. -- прохрипел негр. 
    -- На мой счет должны были поступить деньги. 
    -- Имя и фамилия? 
    -- Франц Шредер. 
    -- Доказательства?