е, Злыдень угрожающе раскачивался, Добряк удрученно качал головой. 
    -- Вы можете выключить лампы? -- глаза Франца слезились. -- Или, по крайней мере, направить их не в лицо. 
    -- Нет. -- по голосу Злыдня чувствовалось, что он улыбается. 
    -- Почему, господин Следователь? 
    -- По Уставу, господин подследственный. -- издевательский тон Скептика был особенно противен, -- По тому самому Уставу, который вы так хорошо знаете. 
    -- Вы не имеете права видеть наших лиц, -- извиняющимся голосом сказал Добряк, -- и кроме того, допрос записывается на видеопленку -- нужен яркий свет. 
    -- Так зачем же тогда стенографистка, господин Следователь? 
    -- Ну, хватит! -- рявкнул Злыдень, и на этот раз Добряк его урезонивать не стал. -- Если ты сейчас же не заткнешься и не перестанешь дерзить, падаль, ТЕБЕ БУДЕТ ХУДО! -- Последние слова он проорал в полный голос. 
    На мгновение наступила тишина. 
    -- Я вам в последний раз предлагаю изложить ваше об®яснение событий, подследственный. -- по голосу Добряка было слышно, что францева строптивость оскорбила его в лучших чувствах. 
    -- Какой в этом смысл, господин Следователь? Двое ваших коллег уверены, что я -- убийца, и мои слова не смогут ничего изменить. 
    -- Согласно Уставу, ваше дело будет прекращено, если вы убедите в своей невиновности хотя бы одного следователя. -- сухо об®яснил Добряк, -- Ну что, будете говорить? 
    Прежде, чем ответить, Франц еще раз просчитал оба имевшихся у него варианта: 
    доказательного об®яснения он представить не сможет -- что бы он ни сказал, все будет осмеяно и разбито в пух и прах; 
    однако молчание в данной ситуации еще хуже -- версия, по которой он выходит убийцей, останется тогда единственной. 
    Он должен представить выгодную для себя альтернативную версию, об®ясняющую все факты! 
    -- Ну-у?! -- рявкнул Злыдень. 
    -- Хорошо. -- сказал Франц. -- Слушайте. 
    Он был в поту с головы до ног -- эффект холодного душа, принятого перед допросом, давно испарился. 
    -- Я исхожу из того, что, послав зачинщика драки -- то есть, меня -- в карцер, Наставник оставил 12-го и 16-го в камере, а новичка перевел в изолятор. Вскоре после отбоя 24-ый вызвал охрану и заявил, что задыхается или что у него рези в желудке, или, может быть, почечные колики. В таких случаях охранник -- перед тем, как вызвать доктора, -- осматривает больного сам. Я предполагаю, что у 24-го был нож ... 
    -- Откуда? -- перебил Добряк. 
    -- Пронес с Первого Яруса, господин Следователь. 
    -- Это невозможно, подследственный: контроль в приемнике очень жесткий -- все личные вещи, включая одежду, у заключенных отбирают ... впрочем, что я вам об®ясняю -- вы это лучше меня знаете! 
    -- Контроль везде жесткий, господин Следователь. Когда мы с работы возвращаемся, нас тоже обыскивают. 
    -- Обыскивают или не обыскивают, подследственный, а холодное оружие в цехах изготавливается и в камеры проносится. -- Добряк говорил намного суше, чем раньше. -- Надеюсь, вы не станете отрицать очевидного. 
    -- Не стану, господин Следователь, -- не сдавался Франц, -- да только и вы тогда не отрицайте, что оружие в камере могут иметь только урки. Если б они нашли у меня нож, то этим бы ножом меня тут же и зарезали. 
    -- А как, по-вашему, подследственный, -- вмешался Скептик, -- закон урок дозволяет, чтоб вы им морды били? 
    "Вот ведь сволочь!" -- подумал Франц. 
    -- Драка с 12-ым и 16-ым мне потом дорого бы обошлась, после карцера ... 
    -- Если б они до этого дожили ... -- перебил Скептик, -- Ну да ладно, подследственный, давайте для экономии времени по вопросу ножа согласимся не соглашаться: вы считаете, что оружие легче пронести с Первого Яруса, а мы считаем -- что из механических цехов. Не возражаете? -- он посмотрел на двух других следователей, и те закивали. -- Продолжайте. 
    Три черных силуэта неподвижно, как мишени в тире, застыли перед Францем. 
    -- Зарезав охранника, 24-ый завладел его пистолетом, пробрался на главный пост и застрелил второго охранника. 
    -- Каким образом? -- резко спросил Добряк, -- Второй охранник не подпустил бы к себе заключенного ночью за пределами территории Потока, не подняв тревоги. 
    -- Насколько я понимаю, господин Следователь, если один из охранников уходит по вызову, то второй остается на главном посту у поворота на карцер. 
    -- Допустим. 
    -- Скорее всего, 24-ый обошел этаж по периметру кругом и подошел к главному посту с востока. Обратите внимание, что от пересечения восточного и северного коридоров до главного поста не более десяти метров; если 24-ый выскочил из-за угла и сразу выстрелил -- охранник среагировать не успевал. С таким сценарием, кстати, согласуется и ориентация трупа: ногами на восток, головой на запад -- пуля, пущенная из восточного коридора, как бы сбила охранника с ног. 
    -- Что ж, убедительно. -- иронически согласился Скептик, -- А теперь давайте рассмотрим альтернативный сценарий: убийца стреляет не из восточного коридора, а из карцерного. -- он наслаждался собственной сообразительностью, -- Причем охранник находится в этот момент слева от входа. Как, по-вашему, будет ориентирован труп? 
    -- В этом случае, труп будет ориентирован примерно так же, но ... 
    -- Достаточно, подследственный. -- Скептик с удовлетворением откинулся на стуле. 
    -- Ну уж нет, господин Следователь, -- впервые за весь допрос Франц повысил голос, -- раз уж вы потребовали от меня об®яснений, извольте выслушать все, что я хочу сказать. 
    -- ЧТО?! -- ужасающим басом заревел Злыдень, -- ОПЯТЬ ДЕРЗИТЬ? -- он привстал на своем стуле. 
    -- Господа! Господа! -- вмешался Добряк, -- Подследственный имеет право сказать, все, что сочтет нужным, -- а уж выводы из его слов вы делайте сами. 
    Недовольно ворча, Злыдень опустился обратно на стул. Он жаждал крови -- разговоры его не интересовали. 
    -- Карцерный коридор просматривается от главного поста насквозь, -- об®яснил Франц, -- а потому, незаметно подобраться по нему к охраннику намного труднее, чем по периметру. 
    -- Но все-таки можно, подследственный, -- опять влез Скептик, -- если охранник стоит не в точности напротив входа. 
    -- Например, слева. -- добавил Добряк, -- Что, как мы уже выяснили, об®ясняет и ориентацию трупа. Продолжайте, подследственный. 
    Комбинезон Франца промок насквозь. 
    -- Ну, может, теоретически я и мог бы пробраться из карцера к главному посту незамеченным. -- он замолчал и секунд пять слушал пульсировавшую в висках боль, -- Но, во-первых, это исключительно маловероятно -- чтобы второй охранник не смотрел в сторону карцера, зная, что его товарищ ушел туда ночью по срочному вызову; а во-вторых, я этого не делал, и доказать обратное никто и никогда не сможет. 
    Он посмотрел по очереди на сидевшие перед ним три черные фигуры. 
    -- Продолжайте, подследственный. -- произнес Добряк ничего не выражавшим голосом. 
    Подавив непрерывно усиливавшееся чувство безысходности, Франц продолжил: 
    -- Потом 24-ый перенес тело первого охранника из изолятора в коридор и спрятал его в стенном шкафу. 
    -- Каким образом в изоляторе не осталось следов крови? -- злобно пробасил Злыдень. 
    -- Если держать труп сидя, прислоненным к стене, то кровь из перерезанного горла будет впитываться в переднюю часть мундира и не попадет на пол. 
    -- Значит, 24-ый попросил охранника сесть на пол и прислониться к стенке -- и лишь потом зарезал его? -- насмешливо поинтересовался Скептик. 
    -- Даже если кровь и брызнула вначале на пол, то в изоляторе есть умывальник, -- все следы ничего не стоило убрать. 
    -- Я в это не верю. -- это сказал Злыдень. 
    -- Ваше право, господин Следователь. -- сделав паузу в ожидании дальнейших придирок (их не последовало), Франц продолжил, -- Затем 24-ый проник в квартиру Наставника, убил его и завладел автоматической винтовкой. 
    -- Каким образом? Все огнестрельное оружие хранится в запертом сейфе -- чтобы открыть его, нужно знать шифр. -- это сказал Скептик. 
    -- Он мог пригрозить Наставнику и заставить его выдать шифр. 
    -- Этого не могло быть, подследственный: все указывает на то, что преступник убил Наставника сразу же, как проник в его апартаменты. 
    Франц на мгновение задумался. 
    -- Ну, тогда Наставник, в пьяном виде, мог забыть запереть сейф после того, как выдал оружие охранникам. 
    -- Это тоже маловероятно: охранники-то были трезвы и указали бы ему на просчет. 
    -- Они могли не заметить, господин Следователь. 
    -- Ну, хорошо, продолжайте. -- неожиданно сдался Скептик. 
    Добряк и Злыдень промолчали -- победа пришла к Францу подозрительно легко. 
    -- Далее, 24-ый проник (с помощью ключей, взятых у охранников) на территорию Потока и расстрелял всех заключенных, кроме 12-го и 16-го; а последних, угрожая оружием, отвел к карцеру, приказал им лечь на пол и перерезал им глотки. Потом он быстро перенес тела в карцер и уложил на кровати -- вся операция не должна была занять более десяти секунд. 
    -- А вы даже не проснулись? -- язвительно поинтересовался Скептик, -- Крепкий сон -- признак чистой совести. 
    -- Проснулся, господин Следователь, но не сразу, и, поскольку трупы были укрыты с головой простынями, ничего не заметил. 
    -- Вы поразительно ненаблюдательны, мой друг. 
    Франц промолчал, не желая тратить немногие оставшиеся у него силы на бесплодные препирательства. 
    -- Я уснул опять; а 24-ый, вернувшись в камеру, обнаружил, что некоторые заключенные не убиты, а только ранены, и дострелял их. 
    Злыдень и Скептик, перебиравшие бумаги на своих столах, подняли головы. Добряк резко спросил: 
    -- Откуда вы знаете? 
    -- Что знаю? 
    -- Что некоторые из заключенных не были убиты наповал? 
    -- Догадался по пороховым отметинам на их телах -- их приканчивали одиночными выстрелами в упор, да и винтовка, когда я ее нашел, была переключена с автоматического боя на одиночный. 
    Злыдень и Скептик опять опустили головы и зашуршали бумагами. Франц продолжал: 
    -- После этого 24-ый вернулся в карцер, приоткрыл дверь и разбудил меня каким-то звуком, а сам отправился в апартаменты Наставника (он понимал, что рано или поздно я обязательно туда приду). Он спрятался в спальне, намереваясь задушить меня, оттащить труп в изолятор, а потом представить дело так, будто я сам напал на него, но не рассчитал своих сил. Именно для этого он расстрелял все патроны и оставил нож в камере: иначе бы получалось, что я явился в изолятор вооруженным до зубов, и ему б никто не поверил, что он сумел меня одолеть. 
    -- И он не испугался оставить нож? -- недоверчиво спросил Добряк. -- Ведь вы могли прихватить его с собой, и тогда бы он не имел ни одного шанса. -- Добряк посмотрел на остальных двух следователей, и те согласно закивали головами. 
    -- 24-ый демонстративно оставил на рукоятке ножа отпечатки своих пальцев -- он понимал, что, увидев их, я ножа не коснусь. Он, видимо, собирался стереть отпечатки уже после того, как убьет меня; он даже мог принести нож в изолятор, коснуться рукоятки моей ладонью и унести обратно -- что подтверждало бы его версию событий. Видимо, 24-ый был уверен, что справится со мной голыми руками ... и, кстати, справился бы, если б мне под руку не подвернулся тот камень. 
    Скептик поднял голову. 
    -- Я должен предупредить вас, мой друг, -- с лицемерной заботливостью сказал он, -- что следов крови 24-го на камне не обнаружено -- только мозги и кровь вашего Наставника. Ну и, конечно, отпечатки ваших пальцев. 
    -- Уж не хотите ли вы сказать, что я убил Наставника этим камнем, господин Следователь? 
    -- Конечно же, нет, подследственный. -- снисходительно улыбнулся Скептик, -- Я отлично знаю, что он был застрелен. 
    -- Так в чем же тогда дело? -- на этот раз Франц решил настаивать на своем, -- Я ведь об®яснил, каким образом кровь Наставника оказалась на камне. 
    -- Я лишь хочу обратить ваше внимание, подследственный, -- сказал Скептик с напускным сожалением, -- что даже самые незначительные детали вашего рассказа не подтверждаются вещественными доказательствами. 
    Отвечать на это Франц не стал. 
    Силуэты следователей, будто вырезанные из черной бумаги, застыли перед ним. 
    Наконец, Добряк шевельнулся и спросил: 
    -- В своем рассказе, подследственный, вы сконцентрировались на описании действий 24-го ... 
    -- Гипотетических действий 24-го. -- поправил Скептик. 
    -- Хорошо, гипотетических. -- Добряк откашлялся, -- Однако почти не уделили внимания его мотивам. Иными словами -- зачем 24-ый все это сделал? 
    Франц опустил голову -- он давно ждал этого вопроса, однако удовлетворительного ответа не имел. 
    -- Когда 24-ый на меня напал, он был стопроцентно безумен ... 
    -- А до этого? -- перебил Скептик, -- Показался ли он вам безумным накануне событий, когда только появился в камере? 
    -- В камере я его видел около трех минут, -- парировал Франц, -- за это время диагностировать шизофрению не смог бы даже опытный психиатр. 
    -- Однако ж в кабинете вашего бывшего Наставника вы диагностировали ее и за более короткое время. -- ехидно прокомментировал Скептик. 
    -- 24-ый в это время меня душил -- это помогает. -- в тон ему ответил Франц. 
    Скептик презрительно хмыкнул, но ничего не сказал. 
    -- Думаю, что 24-ый убил охранников, Наставника и остальных заключенных в припадке безумия, вызванном шоком от перехода с Первого Яруса на Второй и нападением на него урок. А потом решил свалить вину на меня. Если бы он меня задушил, то его версия выглядела бы единственно возможной. Она даже сейчас выглядит возможной, -- Франц сделал паузу, -- но, все же, не единственной. -- Он помолчал секунду, а потом повторил, делая ударение на каждом слоге, -- Не е-дин-ствен-ной. 
    -- Я принял бы этот аргумент, подследственный, -- печально сказал Добряк, -- если б версия ваша не базировалась на столь невероятном поведении 24-го. Это превращение из запуганной жертвы в маньяка-убийцу ... А зачем он засунул труп первого охранника в стенной шкаф? Или, посудите сами, разве может убийца-шизофреник действовать с таким тонким расчетом, какой 24-ый проявил, как вы утверждаете, в вопросе ножа? 
    -- Шизофреник -- это не обязательно идиот, господин Следователь. -- возразил Франц, но Добряк лишь сокрушенно покачал головой. 
    -- А доказательства? Можете ли вы подкрепить вашу версию хоть одним вещественным доказательством? 
    Франц на мгновение задумался. 
    -- 24-ый мог оставить отпечатки своих пальцев в карцере или апартаментах Наставника. 
    -- Никаких отпечатков, кроме ваших, не обнаружено. 
    -- Тогда проверьте группы крови в лужах на полу возле карцера, господин Следователь, -- они должны соответствовать крови 12-го и 16-го -- а значит, те были убиты в коридоре, а не карцере. 
    -- А что, это идея ... -- заинтересовался Добряк и стал рыться в бумагах на столе, -- Точно! -- Он повернулся к остальным двум следователям, -- Смотрите протокол No 14: образцы 17а и 17б содержат кровь второй группы -- то есть, той же, что и у заключенных 12/21/17/2 и 16/21/17/2 -- смотрите образцы 24 и 25 в протоколах No 18 и 19, соответственно. -- Он повернулся к Францу, -- Что ж, это несколько меняет дело ... 
    -- Нисколько не меняет, коллега, -- вмешался Скептик, -- ибо, если вы проверите по протоколу No 2 образец 1, то убедитесь, что вторую группу крови имел также и зарезанный охранник ... чей труп, кстати, находился в двух шагах от тех луж крови в карцерном коридоре. 
    Некоторое время Добряк изучал злополучный протокол No 2, а потом поднял голову и с подчеркнутым сожалением произнес: 
    -- Мой коллега прав, подследственный: совпадение групп крови ничего не доказывает. 
    -- Тогда сделайте анализ ДНК. -- предложил Франц. 
    -- Какой анализ? -- удивился Добряк и, судя по голосу, вполне искренне, -- Что такое ДНК?... 
    -- Вы никогда не слыхали об анализе дезоксирибонуклеиновых кислот? 
    -- Нет. -- в голосе Следователя послышалось раздражение, -- Такой анализ мне неизвестен. Есть ли у вас реалистические предложения? -- Франц пожал плечами, и Добряк повернулся к Скептику и Злыдню, -- Вопросы? 
    -- Ты зачем при аресте в стенку стрелял, гад? -- с бешенством в голосе поинтересовался Злыдень. -- Убить никого уже не мог, так решил имущество попортить? 
    -- Я не знал, кто там ходит. -- индифферентно отвечал Франц. -- Хотел отпугнуть. 
    Он на мгновение зажмурился, защищая глаза от режущего света ламп. 
    -- Еще вопросы? -- спросил Добряк. 
    Вопросов не последовало. 
    -- Выступления? 
    Скептик поднял руку. 
    -- У меня есть выступление. 
    Он встал на ноги и прошелся взад-вперед поперек комнаты. (Силуэт его иногда перекрывался с силуэтами остальных следователей -- однако, ходил ли Скептик перед столами или позади них, Франц разобрать не мог. Картина перед ним была двумерна, как экран). 
    -- Ход событий представляется мне несколько другим, чем в рассказе уважаемого подследственного. -- приложив руку к сердцу, Скептик отвесил издевательский поклон в сторону Франца, -- А именно: отправив признавшегося зачинщика драки в карцер, Наставник допрашивает потерпевших, однако толку добиться не может: запуганный 24-ый мямлит что-то невразумительное и опасливо косится на урок, а те несут какую-то чушь о неспровоцированном нападении на них маньяка 23-го. Не выяснив ничего, однако понимая, что за безопасность 12-го и 16-го опасаться не следует, раздраженный Наставник на всякий случай отсылает новичка в изолятор и уходит к себе. Он делает соответствующую запись в Дневнике Потока, затем достает бутылку рома и начинает пить -- за каковым занятием его посещает, наконец, здравая мысль: как так получилось, что обычный "мужик" затеял драку с двумя урками? Логичного об®яснения этому нет, и, прикончив бутылку, Наставник идет в изолятор, чтобы допросить 24-го с пристрастием. На этот раз -- вдали от своих обидчиков -- новичок рассказывает правду. Раз®яренный сверх всякой меры (его обманули!), наш доблестный воспитатель несется в камеру, вызывает охранников и спьяну отправляет 12-го и 16-го в тот же самый карцер -- про 23-го он к тому времени уже забыл! После чего с сознанием выполненного долга возвращается к себе, неверной рукой делает еще одну запись в Дневнике и засыпает в кресле -- так сказать, на боевом посту. 
    Однако вернемся к судьбе двух урок. 
    Охранники ничего не знают о подоплеке событий и, ничтоже сумняшеся, исполняют данное им приказание: 12-ый и 16-ый оказываются в карцере. На верхней полке кто-то спит, однако опасение разбудить спящего ниже достоинства урок. Кляня в полный голос проклятого 23-го, они обещают прирезать его при первой же возможности: "Вот этим самым ножом!" -- говорит один из них и похлопывает себя по карману комбинезона. "И отвечать потом за убийство?" -- пугается другой; "Да ты что, вчера родился, парень? -- удивляется первый, -- Перережем ему вены и подержим минуты две, а когда подохнет, -- вложим нож в его руку, всего-то и делов! Пройдет как самоубийство." 
    Они ложатся спать. 
    Скептик откашлялся. 
    -- Я не ручаюсь, коллеги, за мелкие детали диалога между 12-ым и 16-ым, однако уверен, что общий ход их мыслей я передал правильно. -- Повернувшись на месте, он опять стал прохаживаться по темной комнате. -- Между тем, тот самый 23-ий, которого урки только что приговорили к смерти, проснулся от громких голосов и слышал все их угрозы. Вывод один: если он хочет жить -- нужно действовать, иначе ему не пережить под®ема. Как только в карцере загорится верхний свет, 12-ый и 16-ый увидят его и зарежут до прихода охранников. Единственный реальный шанс -- это опередить их. Выждав, пока урки уснут, 23-ий спускается вниз, обыскивает их комбинезоны, находит нож и перерезает им горла. 
    Скептик на мгновение замолчал, а потом добавил тошнотворным тоном показного беспристрастия: 
    -- Я готов признать, что 23-ий имел все права защищать свою жизнь. 
    И он картинно указал на Франца широким жестом правой руки. 
    -- Однако дальнейшие дейст