"Уро-
вень национализма в институте - выше среднего" - этот лозунг ты напишешь
- ночью на стене.
   Он протягивает мне листок тонкой папиросной бумаги.
   - Ты по-молдавски не говоришь, поэтому запомни весь  текст  наизусть.
Сейчас. Попробуй написать. Еще раз. Помни, ты делаешь все сам. Если тебя
где-то остановят: ты отстал от группы, потерял  направление.  Стараешься
сам вернуться в штаб Армии без посторонней помощи. Поэтому ты  по  ночам
едешь в товарных вагонах. Смотри, не усни. Отсыпайся днями в лесу.
   - Какой величины должны быть буквы?
   - 15-20 сантиметров будет достаточно, чтобы свалить председателя мол-
давского КГБ.
   - Одним лозунгом?
   - Тут особый случай. С национализмом в институте боролись давно и бе-
зуспешно. Принимали самые драконовские меры. Донесли в Москву,  что  те-
перь все хорошо. Твое дело доказать, что это не так. Может, конечно, по-
дозрение пасть на Одесский округ, но одесское военное руководство  легко
докажет свою полную невиновность. Удар мы наносим не прямой, а из-за уг-
ла, из соседнего округа. Я повторяю, ты действуешь сам.  Ты  видел  этот
лозунг на клочке бумаги, который валялся на улице, выучил его наизусть и
написал на стенке, не зная его значения. Лучше быть дураком, чем конспи-
ратором. Не забыл лозунг?
   - Нет.
 
   8.
 
   Нас бросали с трех тысяч метров. На второй день группа распалась над-
вое. Командиры двух подгрупп знали, что с этого  момента  они  действуют
самостоятельно, без контроля сверху...
 
   9.
 
   Через пять дней я появился в штабе Армии. Мой путь к начальнику  раз-
ведки. Я докладываю, что в ходе учений после разделения групп  я  должен
был встретить третью группу, но не встретил ее, потерял  ориентировку  и
долгое время искал правильный путь, не пользуясь картой и услугами  пос-
торонних. Легкой улыбкой я докладываю, что дело сделано. Чисто сделано.
   Легким кивком он дает мне знать, что понял. Но он не улыбается мне.
 
   10.
 
   Прошло три недели. Я внимательно слежу за всеми публикациями.  Понят-
но, что ни в местных, ни в центральных газетах никто ничего не опублику-
ет. Но в местных газетах может появиться статейка под названием "Крепить
пролетарский интернационализм!" Но нет такой статейки...
   Он положил мне руку на плечо, он всегда подходит неслышно.
   - Не теряй времени. Ничего не случится.
   - Почему?
   - Потому что то, что ты написал на стене, не принесет никому никакого
вреда. Текст был совершенно нейтральным.
   - Зачем же я его писал на стене?
   - Затем, чтобы я был в тебе уверен.
   - Я был под наблюдением все время?
   - Почти все время. Твой маршрут я примерно знал, а конечный пункт тем
более. Бросить десяток диверсантов на контроль - и почти каждый твой шаг
зафиксирован. Конечно, и контролеры не знают  того,  что  они  делают...
Когда человек в напряжении, ему в голову могут прийти самые глупые идеи.
Его контролировать надо. Вот я тебя и контролировал.
   - Зачем вы мне рассказали о том, что я был под вашим контролем?
   - Чтоб тебе и впредь в голову дурные идеи не пришли. Я буду  поручать
тебе иногда подобные мелочи, но ты никогда не  будешь  уверен  в  том  -
идешь ты на смертельный риск или просто я тебя проверяю. - Он  улыбнулся
мне широко и дружески. - И знай, что материалов на тебя у меня  столько,
что в любой момент я тебя могу превратить в куклу.
   ...Он смотрит на меня выжидающе, потом наливает по полстакана  холод-
ной водки и молча кивает мне на один стакан:
   - С начальником тоже иногда выпить можно. Не бойся, не ты  ко  мне  в
друзья навязываешься, это я тебя вызвал, пей.
   Я взял стакан, поднял его на уровень глаз, улыбнулся  своему  шефу  и
медленно выпил. Водка - живительная влага. Он снова налил по полстакана.
   - Слушай, Суворов, своим взлетом ты обязан мне.
   - Я всегда об этом помню.
   - Я за тобой наблюдаю давно и стараюсь понять тебя. На мой  взгляд  -
ты урожденный преступник, хотя об этом и не догадываешься  и  не  имеешь
уголовной закалки. Не возражай, я людей знаю лучше, чем ты.  Тебя  наск-
возь вижу. Пей.
   - Ваше здоровье.
   - Осади огурчиком.
   - Спасибо.
   Лицо у него мрачное. По всей видимости, он до моего прихода уже успел
употребить. А выпив, он всегда становится мрачным. Со мной всегда проис-
ходит то же самое. Он, видимо, это давно подметил, и по  некоторым  дру-
гим, почти незаметным признакам с самого себя рисует мой портрет.
   - Если бы ты, мерзавец, к уркам попал, то ты бы у них  прижился.  Они
бы тебя за своего считали, а через несколько лет ты бы в  банде  опреде-
ленным авторитетом пользовался. Возьми колбаски, не стесняйся. Мне ее из
спецраспределителя доставляют. Ты о существовании такой колбасы,  навер-
ное, и не догадывался, пока я тебя к себе не забрал. Пей...
   То, что водки в нем было уже более полкило, сомнений не было. Она по-
немногу действовать начинала. Вилка в его руке точностью уже не  отлича-
лась, но ум его от влияния алкоголя полностью изолирован. Говорит он яс-
но и четко, мыслит тоже ясно и четко.
   - Одно я в тебе, Суворов, не понимаю: ты в  мучительстве  наслаждения
не находишь или только скрываешь это? У нас широкие возможности  наслаж-
даться своей силой. Ваньку-педераста можно мучить столько, сколько  душа
пожелает. А ты от этих удовольствий уклоняешься. Почему?
   - Я в мучительстве наслаждения не чувствую.
   Он покачал головой:
   - Жаль.
   - Это плохо для нашей профессии?
   - Вообще-то, нет. B мире астрономическое число проституток,  но  лишь
немногие из них наслаждаются своим положением. Для большинства из них  -
это очень тяжелая физическая работа и не более. Но независимо  от  того,
нравится проститутке ее работа или нет, ее уровень во многом зависит  от
отношения к труду, от чувства ответственности, от трудолюбия. Профессией
не обязательно наслаждаться надо, не обязательно ее любить надо,  но  на
любом месте проявлять трудолюбие надо. Чего зубы скалишь?
   - Оборот интересный - "трудолюбивая проститутка".
   - Нечего смеяться, мы не лучше проституток, мы делаем не очень чистое
дело на удовольствие кому-то, и за наш тяжкий труд много получаем.  Про-
фессию свою ты не очень любишь, но трудолюбив, и этого  мне  достаточно.
Наливай сам.
   Я налил.
   - А вам?
   - Немного совсем налей. Два пальца. Хорош. Я тебя вот  зачем  вызвал.
Прожить на нашей вонючей планете можно, только перегрызая глотки другим.
Такую возможность  предоставляет  власть.  Удержаться  у  власти  можно,
только карабкаясь вверх. Скользкая она очень. Кроме того, помощь  нужна,
и потому каждый, кто по ее откосам  вверх  карабкается,  формирует  свою
группу, которая идет с ним до самого верха или летит с ним в  бездну.  Я
тебя вверх тащу, но и твоей помощи требую, помощи любой, какая  потребу-
ется, пусть даже и уголовного порядка. Когда ты чуть выше вслед за  мной
поднимешься, то и ты свою собственную  группу  сколотишь,  и  будешь  ее
вслед за собой тянуть, а я тебя буду тянуть, а меня еще кто-то. А вместе
мы нашего главного лидера вверх продвигать будем.
   Он вдруг ухватил меня за ворот:
   - Предашь - пожалеешь!
   - Не предам.
   - Я знаю. - Глаза у него мрачные. -  Можешь  предавать  кого  хочешь,
хоть Советскую Родину, но не меня. Бойся об этом думать. Но ты об этом и
не думаешь. Я это знаю, по твоим сатанинским глазам вижу. Допивай и пош-
ли. Поздно уже. Завтра придешь на работу в 7.00 и к 9.00 подготовишь все
свои документы к сдаче. Меня назначили начальником Разведывательного уп-
равления Прикарпатского военного округа. Туда, в Управление, я свою  ко-
манду потяну за собой. Конечно, я беру с собой не всех и не сразу. Неко-
торых позже перетяну. Но ты едешь со мной сразу. Цени.
 
   11.
 
   Я не знаю, что со мной. Что-то не так. Я просыпаюсь ночами и  подолгу
смотрю в потолок. Если бы меня отправили куда-то умирать за чьи-то инте-
ресы, я бы стал героем. Мне не жалко отдать свою жизнь, и она мне совсем
не нужна. Возьмите, кому она нужна. Ну, берите же ее! Я забываюсь в  ко-
ротком, тревожном сне. И черти куда-то несут меня. Я улетаю высоко-высо-
ко. От Кравцова. От Спецназа. От жестокой борьбы. Я  готов  бороться.  Я
готов грызть глотки. Но зачем это все? Битва за власть - это  совсем  не
битва за Родину. А битва за Родину - даст ли она утешение моей  душе?  Я
уже защищал твои, Родина, интересы в Чехословакии.  Неприятное  занятие,
прямо скажем. Я улетаю все выше и выше. С недосягаемой звенящей высоты я
смотрю на свою несчастную Родину-мать. Ты тяжело больна. Я не знаю  чем.
Может, бешенством? Может, шизофрения у тебя? Я не знаю, как помочь тебе.
Надо кого-то убивать. Но я не знаю кого. Куда же лечу я? Может, к  Богу?
Бога нет! А может, все-таки к Богу? Помоги мне. Господи!
 
   * ГЛАВА V *
 
   1.
 
   Львов - самый запутанный город мира. Много веков назад его так строи-
ли, чтобы враги никогда не могли найти центр города. Природа все сделала
для того, чтобы строителям помочь: холмы, овраги, обрывы. Улочки  Львова
спиралями скручены и выбрасывают непрошенного посетителя то к оврагу от-
весному, то в тупик. Видно, я этому городу тоже враг. Центр города я ни-
как отыскать не могу. Среди каштанов мелькают купола собора. Вот он, ря-
дом. Вот обогнуть пару домов. Но переулок ведет меня вверх,  ныряет  под
мост, пару раз круто ломается, и я больше не вижу собора, да и вообще  с
трудом представляю, в каком он направлении. Вернемся  назад  и  повторим
все сначала. Но и это не удается. Переулок ведет меня в  густую  паутину
кривых, горбатых, но удивительно чистых улочек и наконец выбрасывает  на
шумную улицу с необычно  маленькими,  чисто  игрушечными  трамвайчиками.
Нет, самому мне не найти, и вся моя диверсионная подготовка мне не помо-
жет. Такси! Эй, такси! В штаб округа! В Пентагон? Ну да, именно туда,  в
Пентагон.
   Огромные корпуса штаба Прикарпатского военного округа  выстроены  не-
давно. Город знает эти стеклянные глыбы под именем Пентагон.
   Львовский Пентагон - это грандиозная организация, подавляющая новичка
обилием охраны, полковничьих погон и генеральских лампасов.
   Но на деле все не так уж сложно, как кажется в первый день. Штаб  во-
енного округа - это штаб, в распоряжении которого  находится  территория
величиной с Западную Германию и с населением в семнадцать миллионов  че-
ловек. Штаб округа отвечает за сохранность советской власти на этих тер-
риториях, за мобилизацию населения, промышленности и транспорта в случае
войны. Кроме того, штаб округа имеет в своем  подчинении  четыре  армии:
воздушную, танковую, две общевойсковые. Накануне войны штаб округа прев-
ратится в штаб фронта и будет управлять этими армиями.
   Организация штаба округа точно такая же, как и организация штаба  ар-
мии, с той разницей, что тут все нз ступень больше. Штаб состоит  не  из
отделов, а из управлений, а управления, в свою очередь, делятся на отде-
лы, а те на группы. Зная организацию штаба армии, тут совсем легко  ори-
ентироваться.
   Все ясно. Все понятно и логично. Мы, молодые пришельцы, еще раз  ста-
раемся во всем убедиться и всюду суем свои носы: а это что? а это зачем?
   Бывший начальник разведки Прикарпатского военного округа  генерал-ма-
йор Берестов смещен, а за ним ушла и вся его компания: старики  на  пен-
сию, молодежь в Сибирь, на Новую Землю, в Туркестан. Начальником развед-
ки назначен полковник Кравцов, и мы - люди Кравцова - бесцеремонно гуля-
ем по широким коридорам львовского Пентагона. Строился он недавно и спе-
циально как штаб округа. Тут все рассчитано, тут все предусмотрено. Наше
Второе управление занимает целый этаж во внутреннем корпусе колоссально-
го сооружения. Одно нехорошо - все наши окна выходят в пустой, огромный,
залитый бетоном двор. Наверное, так для безопасности  лучше.  Отсутствие
приятного вида из окон, пожалуй, единственное неудобство, а в  остальном
- все нам подходит. Нравится нам и разумная планировка, и огромные окна,
и широкие кабинеты. Но больше всего нам нравится уход наших предшествен-
ников, которые совсем недавно  контролировали  всю  разведку  в  округе,
включая и нашу 13-ю Армию. А  теперь  этих  ребят  судьба  разметала  по
дальним углам империи. Власть - дело деликатное, хрупкое.  Власть  нужно
крепко держать. И осторожно.
 
   2.
 
   На новом месте вся наша компания, и я в том числе, обживаемся быстро.
Работа у нас все та же, только тут размах шире. Тут интереснее. Меня уже
знают, и мне уже улыбаются в штабе. У меня уже хорошие отношения с ребя-
тами из "инквизиции" - из  группы  переводчиков,  мне  уже  рассказывают
анекдоты шифровальщики с узла связи и операторы из центра  радиоперехва-
та. Но и за пределами Второго управления меня уже знают. Прежде всего  в
боевом планировании - в Первом управлении. Боевое планирование без наших
прогнозов жить не может. Но им вход в наше управление запрещен, и потому
они нас к себе зовут:
   - Витя, что в ближайшую неделю супостат в Битбурге делать собирается?
   Битбург - американская авиабаза в Западной Германии. И чтобы ответить
на этот вопрос, я должен зарыться в свои бумаги. Через  десять  минут  я
уже в Первом управлении:
   - Активность на аэродроме в пределах нормы, одно исключение: в  среду
прибывают из США три транспортных самолета С-141.
   Когда мы такие прогнозы выдаем, операторы улыбаются: "Хорошо тот  па-
рень работает!"
   Им, операторам, знать не положено, откуда дровишки к  нам  поступают.
Но операторы - люди, и тоже шпионские истории читают, и оттого  они  на-
верняка знают, что у Кравцова есть супершпион в каком-то натовском  шта-
бе. Супершпиона они между собой называют "тот парень". Хвалят "того пар-
ня", и довольны им очень офицеры  боевого  планирования.  Действительно,
есть у Кравцова люди завербованные. Каждый военный округ вербует  иност-
ранцев и для получения информации, и для диверсий. Но  только  в  данном
случае "тот парень" ни при чем. То, что от секретной агентуры поступает,
то Кравцов в сейфе держит и мало кому показывает. А то,  чем  мы  боевое
планирование питаем, имеет куда более прозаическое происхождение.  Назы-
вается этот источник информации - графики активности.  И  сводится  этот
способ добывания информации к внимательному слежению за активностью  ра-
диостанций и радаров противника. На каждую радиостанцию, на каждый радар
дело заводится: тип, назначение, расположение, кому принадлежит, на  ка-
ких частотах работает. Очень много сообщений расшифровывается нашим  пя-
тым отделом. Но есть радиостанции,  сообщения  которых  расшифровать  не
удается годами. И именно они представляют для нас главный  интерес,  ибо
это и есть самые важные радиостанции. Понятны нам сообщения или нет,  на
станцию заводится график активности и каждый ее выход в эфир  фиксирует-
ся. Каждая станция имеет свой характер, свой почерк. Одни  станции  днем
работают, другие - ночью, третьи имеют выходные дни, четвертые не имеют.
Если каждый выход в эфир фиксировать и анализировать, то скоро становит-
ся возможным предсказывать ее поведение.
   А кроме того, активность радиостанций в эфире сопоставляется  с  дея-
тельностью войск противника. Для нас бесценны сведения,  поступающие  от
водителей советских грузовиков за рубежом, от проводников советских  по-
ездов, от экипажей Аэрофлота, от наших спортсменов и, конечно, от  аген-
туры. Сведения эти отрывочны и не связаны: "Дивизия поднята по тревоге",
"Ракетная батарея ушла в неизвестном направлении", "Массовый взлет  всех
самолетов". Эти кусочки наша электронная машина  сопоставляет  с  актив-
ностью в эфире. Замечаются закономерности, учитываются особые  случаи  и
исключения из правил. И вот в результате многолетнего анализа появляется
возможность сказать: "Если вышла в эфир РБ-7665-1, значит, через  четыре
дня будет произведен массовый взлет в Рамштейне". Это нерушимый закон. А
если вдруг заработает станция, которую мы называем Ц-1000, тут и ребенку
ясно, что боеготовность американских войск в Европе  будет  повышена.  А
если, к примеру...
   - Слушай, Витя, мы, конечно, понимаем, что нельзя об этом говорить...
Но вы уж того... Как бы сказать понятнее... В общем, вы  берегите  "того
парня".
 
   3.
 
   Меня проверяют. Меня всю жизнь будут проверять.  Такая  работа.  Меня
проверяют на уравновешенность, на  выдержку,  на  сообразительность,  на
преданность. Проверяют не меня одного. Всех проверяют. Кому  улыбаешься,
кому не улыбаешься, с кем пьешь, с кем спишь. А если ни с кем - опять же
проверка: а почему?
   - Заходи.
   - Товарищ полковник, старший лей...
   - Садись, - приказывает он.
   Он - это полковник Марчук, новый заместитель  Кравцова.  У  советской
военной разведки формы особой нет. Каждый ходит в форме  тех  войск,  из
которых в разведку пришел.- Я, к примеру, - танкист. Кравцов -  артилле-
рист. В Разведывательном управлении у нас и пехота, и летчики, и саперы,
и химики. А полковник Марчук - медик. На малиновых петлицах  чаша  золо-
тистая да змеюга вокруг. Красивая у медиков эмблема. Не такая,  конечно,
как у нас, танкистов, но все же красивая. В  армии  медицинскую  эмблему
по-своему расшяфровывают: хитрый, как змей, и выпить не дурак.
   Марчук смотрит на меня тяжелым, подавляющим взглядом. Гипнотизер, что
ли? Мне от этого взгляда не по себе. Но я его выдерживаю.  Тренировка  у
меня на этот счет солидная. Каждый в Спецназе  на  собаках  тренируется.
Если смотреть в глаза собаке, то она человеческого взгляда не выдержива-
ет. Человек может ревущего пса взглядом  остановить.  Правда,  если  пес
один, а не в своре. Против своры нужно ножом взгляду помогать.  В  глаза
ей смотришь, а ножичком под бочок ей, под бочок. А тогда на другую начи-
най смотреть.
   - Вот что, Суворов, мы на тебя внимательно смотрим. Хорошо ты работа-
ешь и нравишься нам. Мозг у тебя вроде как электронная машина... ненаст-
роенная, Но тебя настроить можно. В это я верю. Иначе  бы  тебя  тут  не
держали. Память у тебя отменная. Способность к анализу развита достаточ-
но. Вкус у тебя утонченный. Девочку из группы контроля ты  себе  хорошую
присмотрел. Звонкая девочка. Мы ее знаем. Она к себе никого не подпуска-
ла. Ишь, ты какой. А вроде ничего в тебе примечательного нет...
   Я не краснею. Не институтка. Я офицер боевой. Да и кожа у меня не та.
Шкура у меня азиатская и кровь азиатская. Оттого не краснею.  Физиология
не та. Но как, черт их побери, они про мою девочку узнали?
   - Как ни печально.. Суворов, но мы обязаны такие вещи знать. Мы  обя-
заны о тебе все знать. Такая у нас работа. Изучая тебя, мы делаем заклю-
чения, и в своем большинстве это положительные заключения. Больше  всего
нам нравится прогресс, с которым ты освобождаешься от своих недостатков.
Ты почти не боишься теперь высоты, закрытых помещений. Крови ты  не  бо-
ишься, и это исключительно важно в нашей работе. Тебя не пугает неизбеж-
ность смерти. С собачками у тебя хорошие отношения.  Поднатаскать  тебя,
конечно, в этом вопросе следует. Но вот с лягушками и со змеями  у  тебя
совсем плохо. Боишься?
   - Боюсь, - признался я. - А вы как узнали?
   - Это не твоя проблема. Твоя проблема научиться змей не бояться. Чего
их бояться? Видишь, у меня змеюги даже на петлицах  сидят.  А  некоторые
люди лягушек даже едят.
   - Китайцы?
   - Не только. Французы тоже.
   - В голодный год я, товарищ полковник, лучше бы людей ел...
   - Они не от голода. Это деликатес. Не веришь?
   Ну, конечно же, я этому не верю. Пропаганда.  Мол,  плохая  жизнь  во
Франции. Если он настаивать будет, я, конечно, соглашусь, что плохо про-
летариату во Франции живется. Но это только вслух. А про себя я останусь
при прежнем мнении. Жизнь во Франции хорошая, и пролетариат  лягушек  не
ест. Но не обманешь Марчука. Сомнение в моих  глазах  он  разглядел  без
труда.
   - Иди сюда. - В кинозал зовет, где нам фильмы секретные про супостата
крутят. Марчук кнопку нажимает, и на экране  замелькала  кухня,  повара,
лягушки, кастрюли, красный зал, официанты, посетители ресто