боитесь. Еще 60000, как
только я проверю, что прибор действует.
   - Когда вы сможете в этом убедиться?
   - Через два дня.
   - Где гарантия, что вы вернете и вторую половину денег?
   - Вы очень ценный человек для меня. Я думаю получить от вас не только
этот прибор. Зачем мне вас обманывать на первой же встрече?
   Он смотрит на меня, слегка улыбаясь. Он понимает, что  я  прав.  А  я
смотрю на него, на своего первого агента, завербованного за рубежом. Бе-
зопасность своей прекрасной страны он продает за  тридцать  сребреников.
Это мне совсем не нравится. Я работаю в добывании оттого, что нет у меня
другого выхода. Такова судьба. Если не здесь, то в другом месте  система
нашла бы для меня жестокую работу. И если я откажусь, меня система  сож-
рет. Я подневольный человек. Но ты, сука, добровольно рвешься нам  помо-
гать. Если бы ты встретился мне, когда я был в Спецназе, я бы тебе, гад,
зубы напильником спилил. Я вдруг вспоминаю, что  агентам  положено  улы-
баться, И я улыбаюсь ему.
   - Вы не европеец?
   - Нет.
   - Я думаю, что нам не надо встречаться в вашей стране, но не нужно  и
в Швейцарии. Что вы думаете по поводу Австрии?
   - Отличная идея.
   - Через два дня я встречу вас в Австрии, Вот тут, - Я протягиваю  ему
карточку с адресом и рисунком отеля. - Все ваши расходы я оплачу. В  том
числе и на ночной клуб.
   Он улыбается. Но я не уверен в значении улыбки: доволен, недоволен? Я
знаю, как читать значение сотен всяких улыбок. Но тут, в полумраке, я не
уверен.
   - Прибор с вами?
   - Да, в багажнике машины.
   - Вы поедете в рощу вслед за мной, и там я заберу ваш прибор.
   - Не хотите ли вы меня убить?
   - Будьте благоразумны. Мне прибор нужен. - На хрена мне  твоя  жизнь?
Ты мне живой нужен, добавляю я уже про себя. Я на первом  приборе  оста-
навливаться не намерен. Зачем же тебя убивать? Я миллион тебе готов пла-
тить. Давай только товар.
   - Если вы готовы платить так много, значит, ваша  военная  промышлен-
ность на этом экономит. Так?
   - Совершенно правильно.
   - За первый прибор вы платите 120000, а экономите себе миллионы.
   - Правильно.
   - В будущем вы мне заплатите миллион, а себе сэкономите  сто  миллио-
нов. Двести. Триста.
   - Именно так.
   - Это эксплуатация! Я так работать не желаю. Я  не  продам  вам  свой
прибор за 120000.
   - Тогда продайте его на Западе за 5500. Если у вас его купят. Если вы
найдете покупателя, который вам заплатит больше, чем я, дело ваше. Я  не
настаиваю. А я тем временем куплю почти такой же прибор в Бельгии или  в
США.
   Это уже блеф. На крупную фирму не пролезешь. Ребра  поломают.  Нет  у
меня другого выхода к приемникам отраженного лазерного луча. Но  я  спо-
койно улыбаюсь. Не хочешь, не надо. Но ты не монополист. Я в другом мес-
те куплю.
   - Счет, пожалуйста!
   Он смотрит мне в глаза. Долго смотрит. Потом улыбается.  Сейчас  свет
падает на его лицо, и поэтому я уверен, что улыбка не таит в себе ничего
плохого. И я вновь улыбаюсь ему.
   Он достает сверток из багажника и передает мне.
   - Нет, нет, - машу я руками. - Мне лучше его не касаться. Несите  его
в мою машину. (В случае чего можно будет сказать, что ты нечаянно  свер-
ток забыл в моей машине. Никакого шпионажа. Просто забывчивость.)
   Он садится в мою машину (это, конечно, не моя, а взятая для меня нап-
рокат теми, кто меня обеспечивает).
   Двери изнутри запереть. Такова инструкция. Аппарат - под  сиденье.  Я
расстегиваю жилет. Это специальный жилет. Для транспортировки  денег.  В
его руки я вкладываю шесть тугих пачек.
   - Проверяйте. Через два дня вы привезете техническую документацию,  я
заплачу остающиеся 60000 и еще 120 000 за документацию.
   Он кивает головой.
   Я жму ему руку.
   Он идет к своей машине. Я, рванув с места, исчезаю в темноте.
 
   9.
 
   Сколько офицеров ГРУ обеспечивают только меня? Не знаю точно. Но  се-
годня у меня еще две встречи. Во-первых, полученный  прибор  должен  как
можно скорее оказаться за стенами советского  посольства.  Во-вторых,  я
должен отдать взятую напрокат машину и получить свою дипломатическую.
   Через полчаса на горной просеке в теплом тумане  я  встречаю  второго
секретаря советского посольства в Берне. У него белая машина "Пежо-504".
Ее еле видно в густых лохматых клубах тумана.
   Мой пакет уже упакован в зеленый плотный брезентовый мешок, заперт  и
опечатан двумя печатями. Дипломат - подполковник ГРУ. Но и ему не  поло-
жено знать - ни кто я, ни что находится в пакете. Ему  приказано  встре-
тить меня. Принять груз, запереть двери изнутри и  -  немедленно  в  по-
сольство. В момент, когда пакет попал в дипломатическую машину, он в от-
носительной безопасности. Как только он поладет за каменные  заборы  по-
сольства - он в полной безопасности.
   Я останавливаю машину борт к борту, опускаю стекло. У него уже стекло
опущено. Принимай.
   Он - крупный светловолосый человек. Лицо серьезное. По упрямым склад-
кам у рта без ошибок скажу, что он вербует успешно.  Варяг,  без  всяких
сомнений. Такие упрямые парни долго в обеспечении  не  работают.  Просто
сегодня день сумасшедший. Просто всех сегодня в женевской и бернской ре-
зидентурах в обеспечение бросили.
   Мы не имеем права говорить, тем более по-русски. Остановился,  бросил
груз, исчез. В это короткое мгновение он успевает рассмотреть  меня.  По
каким-то неприметным признакам он узнает во  мне  зелененького  борзягу,
замученного агентурным обеспечением, первый раз вкусившего варяжьего ус-
пеха. Он улыбается мне. Он ничего не говорит, он только  чуть  шевельнул
губами. А я понимаю: успехов тебе.
   И только красные огни по белому туману, только улыбка его зубастая за
стеклом. Исчез.
   Я жду три минуты. Ему сейчас преимущество. Он сейчас с грузом.  Через
два часа возле Интерлакен у меня еще одна встреча:  отдать  эту  машину,
получить свою.
   В ту ночь меня могли видеть во  Фрибурге  и  в  Нешателе.  Рассвет  я
встретил в Цюрихе. Главное сейчаскак можно больше контактов. Меня  могли
видеть в огромной библиотеке, в оружейном магазине, в пивной, на  вокза-
ле. Я разговаривал с мужчинами и женщинами. Я разыскивал фирму,  которая
реально существует, но мне совершенно не нужна. Я рылся в адресных  кни-
гах и искал людей, которые нам совсем неинтересны. Говорят, что лиса то-
же так же путает свои следы.
   Границу я пересек у Брегенца поздно  вечером.  Полицейского  контроля
почему-то не было. Но если бы и был контроль,  разве  позволено  кому-то
осматривать мою дипломатическую машину? Но если бы, применив силу и  на-
рушив Венскую конвенцию 1815 года, они осмотрели мой багаж, могли бы они
найти что-то? Нет. То, что интересно, то уже в Москве на Ходынке, в  ог-
ромном здании, именуемом Аквариум. Пока я путаю следы, особый самолет  с
вооруженными дипломатическими курьерами уже давно привез десятки плотных
зеленых опечатанных мешков, аккуратно уложенных в алюминиевые  контейне-
ры.
   Австрийские полицейские меня приветствуют, улыбаются. Документы?  По-
жалуйста. Осмотреть машину? Да ни в коем случае! Но у  них  и  намерения
такого нет. Толстый добродушный дядька с пистолетом  на  боку  козыряет:
проезжай.
   Зачем им придираться к советскому дипломату, у которого такое простое
доброе лицо. Разве он похож на лохматых террористов, фотографии  которых
вывешены у полицейского участка?
   Я медленно проезжаю пограничный шлагбаум, салютуя им. Я вам не  враг.
Я почти друг. Мы провели массовую вербовку, но среди  наших  агентов  ни
одного гражданина Швейцарии, ни одного гражданина Австрии. Ваших мы вер-
буем в других местах. Против Австрии мои коллеги работают  с  территорий
всех остальных стран мира. А  мы  никогда  не  злоупотребляем  гостепри-
имством.
 
   10.
 
   Я смотрю в зеркало, а на меня смотрит серое лицо, поросшее щетиной.
   Глаза красные у этого человека в зеркале, ввалились. Он сильно устал.
   - Спускайся вниз, попарь косточки. Побрейся. И к командиру-на львиную
шкуру.
   - Зачем?
   - Не бойся, не на расправу.
   В сауне трое моих друзей: 4-й, 2-й, 32-й.
   - Здорово, братцы.
   - Здравствуй, варяг!
   Парятся они уже, видно, давно. Раскраснелись.
   - Садись, Витя! - и ржут все. Знают, что я сидеть не могу после  двух
суток за рулем. Они сами не сидят. Лежат на животах.
   - Хочешь, Витя, пивка?
   - Еще бы...
   Спину мне Колька березовым веником исхлестал и задницу тоже.
   - Восстанавливается кровообращение?
   - О-о-о... да.
   - Вить, а Вить, да не спи ты, опасно это. Вить, лучше пивка попей.
   В большом зале накрыт праздничный стол. Стульев нет. Кто  сейчас  си-
деть будет? Все молчат. Улыбаются. Появляется  Навигатор,  за  ним,  как
верный оруженосец, - первый шифровальщик.
   - Деталей прошедшей операции я оглашать не буду. Не  имею  права.  Но
успеха добились все. Некоторые имеют по три вербовки. Несколько  человек
- по две вербовки. - Навигатор поворачивается к первому шифровальщику  и
говорит:
   - Александр Иванович, зачитай личному составу шифровки  в  части,  их
касающейся.
   "Командиру дипломатической резидентуры 173-В генерал-майору Голицыну.
Восемь контейнеров дипломатической почты, направленной вами  из  Женевы,
Берна и Парижа, получил.  Первый  анализ,  проведенный  9-м  Управлением
службы информации, - позитивный. Это позволяет  сделать  предварительное
заключение о надежности всех лиц,  привлеченных  к  сотрудничеству.  На-
чальник 1-го Управления ГРУ вице-адмирал Ефремов. Начальник 5-го направ-
ления 1-го Управления ГРУ генералмайор артиллерии Ляшко".
   Мы улыбаемся.
   - Читай дальше.
   Командир сам сияет.
   "Проведенная вами операция - одна из наиболее успешных массовых  вер-
бовок последних месяцев. Поздравляю вас и весь личный состав резидентуры
со значительными достижениями. Заместитель начальника Генерального  шта-
ба, начальняк Второго главного управления генерал армии Ивашутин".
   Пробки ударили залпом. Заиграл золотистый напиток, заискрился. Бутыл-
ки запотевшие. Ведерочки со льдом - серебряные. Как я устал! Как я  хочу
пить! Как я хочу спать.
   По одному, по одному - к командиру.
   И я подхожу.
   - Товарищ генерал, поздравляю вас. Многое имеет Япония, многое  имеет
Америка, а мы с сегодняшнего дня имеем все.
   Он улыбается.
   - Не все, но выходы ко всему. Ты почему второго вербовать не стал?
   - Не знаю, товарищ генерал, боялся испортить.
   - Правильно сделал. Самое страшное в нашей работе: мнительность и из-
лишнее увлечение. Одна вербовка это тоже очень много. Поздравляю.
   - Спасибо, товарищ генерал.
   - Александр Иванович...
   - Я!
   - Читай последнюю.
   Первый шифровальщик вновь открывает свою папку:
   "Генерал-майору Голицыну. Благодарю за службу. Начальник Генерального
штаба генерал армии Куликов".
   - Ура!-заорали мы.
   Командир вновь серьезен. Он торжественно поднимает бокал...
 
   11.
 
   Разбудил меня третий шифровальщик через четыре  часа  тридцать  минут
после того, как я коснулся подушки щекой. В комнате отдыха  восемнадцать
раскладушек. Некоторые уже свободны. На остальных еще спят мои товарищи,
те, у которых сегодня вторая операция.
   - Виктор Андреевич, я вас правильно разбудил? - шифровальщик  смотрит
в свой список.
   Я смотрю на часы и киваю.
   Завтрак подают в большом зале, еще хранящем запах  шампанского.  Есть
не хочется. Голова кружится. Я заставляю себя  выпить  стакан  холодного
сока и съесть кусок бекона. А в дверях уже шифровальщик:
   - Младший лидер ждет вас. Кофе он разрешает взять с собой.
   У Младшего лидера глаза ошалевшие. Наверное,  он  так  и  не  ложился
спать.
   - Жилет с деньгами подгони поточнее. Дверь в машине должна быть  пос-
тоянно закрыта изнутри. В случае неприятностей требуй советского  консу-
ла. За ночь твою машину вымыли,  проверили,  отрегулировали,  заправили,
сбросили лишний километраж. Маршрут движения и сигналы снятия с операции
согласуешь в группе контроля. Все. Желаю удачи. Следующий!
   Я вернулся через двое суток. Новый агент, который теперь уже именует-
ся 173-В-41-706, привез на встречу полное техническое  описание  прибора
RS-77. Он передал список официальных лиц, которые имеют  контакт  с  его
фирмой и которые могли бы быть завербованы позже. На каждого из них было
составлено короткое дело с фотографией, адресом, а главное, с перечисле-
нием выявленных слабостей. Я заплатил ему 120000 долларов. Назначил  но-
вую встречу.
   Данные, которые он собрал по собственной инициативе, будут в  следую-
щий раз.
   Полученные документы экономили нам миллионы и годы.
 
   12.
 
   Еще через восемь, дней я получил очередное воинское  звание  -  майор
Генерального штаба.
   Мне почему-то грустно. Первый раз в такой день мне не радостно. Когда
командир прочитал мне шифровку, я рявкнул: "Служу Советскому  Союзу!"  А
сам подумал: со мной они, как с моим  агентом  обращаются.  Он  получает
сотни тысяч, а там, наверху, экономят миллионы. Я добываю эти  миллионы,
а мне за это алюминиевую звездочку в награду. Да и ее я носить  не  имею
права, спрятав свой мундир в шкаф с нафталином.
   Мне грустно. Меня не радуют чины и ордена. Меня что-то мучает.  Я  не
знаю - что. Главное скрыть свою тоску от чужого  взгляда.  Если  в  моих
глазах погаснет оптимизм, то это заметят и примут меры. Не  знаю  какие,
но примут. Мне это совсем ни к чему.
   Я смотрю в генеральские глаза и улыбаюсь радостно и счастливо.
 
   * ГЛАВА X *
 
   1.
 
   Когда я сплю, я укрываюсь с головой, я укутываюсь в одеяло, как в шу-
бу. Это старая армейская привычка. Это бессознательный рефлекс. Это  по-
пытка сохранить тепло до самого утра.
   Я уже не сплю в холодных палатках, в мокрых землянках,  в  продрогшем
осеннем лесу. Но привычка кутаться - на всю жизнь.
   Последнее время одеяло меня стало пугать. Внезапно проснувшись  ночью
в кромешной темноте от жуткого страха, я спрашиваю себя: не в  гробу  ли
проснулся. Я осторожно носом касаюсь мягкого теплого одеяла. На гроб  не
похоже. А может, я в полотнище закутан, а доски гроба чуть выше? Медлен-
но я трогаю воздух. Нет, я пока не в гробу.
   Наверное, так люди начинают сходить с ума. Так к людям подкрадывается
безумие. Но может быть, я давно шизофреник, только окружающие меня  пока
не раскусили? Это вполне допустимо. Быть сумасшедшим совсем не так  пло-
хо, как это может показаться со стороны. Если меня завтра замотают в бе-
лые простыни и повезут в дурдом, я не буду сопротивляться и  удивляться.
Там мое место. Я, конечно, ненормальный. Но кто вокруг меня нормальный?
   Вокруг меня сплошной сумасшедший дом. Беспросветное  безумие.  Отчего
Запад пускает нас к себе сотнями и тысячами? Мы же шпионы. Разве не  по-
нятно, что я направлен сюда для того, чтобы причинить максимальный  вред
Западу? Отчего меня не арестуют, не выгонят? Почему эти странные,  непо-
нятные западные люди никогда не протестуют? Откуда у них  такая  рабская
покорность? Может, они с ума все посходили? А может быть, мы все  безум-
ны? Уж я-то точно. И крышка гроба не зря мне мерещится. Ох, не зря.  На-
чалось это полтора года назад после встречи с Киром.
   Кира все знают. Кир - большой человек. Кир Лемзенко в Риме сидел,  но
работал, конечно, не только в Италии. У Кира везде успехи были. Особенно
во Франции. Римский дипломатический резидент ГРУ генерал-майор Кир  Гав-
рилович Лемзенко власть имел непомерную. За то его папой римским велича-
ли. Теперь он генерал-полковник. Теперь  он  в  административном  отделе
Центрального Комитета партии. Теперь он от имени партии  контролирует  и
ГРУ и КГБ.
   Полтора года назад, когда я прошел выездную комиссию ГРУ, вызвал меня
Кир. Пять минут беседа. Он всех принимает: и ГРУ и КГБ  офицеров.  Всех,
кто в добывание уходит. Кир всех утверждает. Или не утверждает. Кир  ве-
лик. Кто Кира знает? Все знают. Судьба любого офицера в ГРУ и  в  КГБ  в
его руках.
   Старая площадь. Памятник гренадерам. Милиция кругом. Люди в штатском.
Группами. Серые плащи. Тяжелые взгляды. Подъезд э 6. Предъявите  партий-
ный билет. Суворов - читает прапорщик в синей форме, Виктор Андреевич  -
отзывается второй, найдя мою фамилию в коротком списке. Да -  отзывается
первый. Проходите. Третий прапорщик провожает меня  по  коридору.  Сюда,
пожалуйста, Виктор Андреевич, Ему, охраннику, не дано знать,  кто  такой
Виктор Андреевич Суворов. Он только знает, что этот Суворов приглашен  в
Центральный Комитет на беседу. С ним будут говорить на седьмом этаже.  В
комнате 788. Охранник вежлив. Пожалуйста, сюда.
   Вот OHИ, коридоры власти. Сводчатые потолки, под которыми ходили Ста-
лин, Хрущев, Под которыми ходит Брежнев. Центральный Комитет -  это  го-
род. Центральный Комитет - это государство в центре Москвы. Как  Ватикан
в центре Рима.
   Центральный Комитет строится всегда. Десятки зданий  соединены  между
собой, и все свободные дворики, переходы застраиваются все новыми белыми
стеклянными небоскребами. Странно, но со Старой площади этих белоснежных
зданий почти не видно. Вернее, они видны, но не бросаются  в  глаза.  На
Старую площадь смотрят огромные окна серых дореволюционных зданий,  сое-
диненных в одну непрерывную цепь. Внутри же квартал Центрального Комите-
та не так суров и мрачен, Тут смешались все архитектурные стили.
   Пожалуйста, сюда. Чистота ослепительная. Ковры красные. Ручки  дверей
- полированная бронза. За такую ручку и взяться рукой страшно, не испач-
кать бы. Лифты бесшумные.
   Подождите тут. Передо мной огромное окно. Там, за окном, узкие  пере-
улки Замоскворечья, там белый корпус гостиницы "Россия", золотые маковки
церквей, разрушенных и вновь воссозданных для иностранных туристов. Там,
за окном, громада Военно-инженерной академии. Там, за окном, яркое солн-
це и голуби на карнизах. А меня ждет Кир.
   - Заходите, пожалуйста.
   Кабинет его широк. Одна стена - стекло. Смотрит на скопление  зеленых
железных крыш квартала ЦК. Остальные стены светло-серые. Пол ковровый  -
серая мягкая шерсть. Стол  большой,  без  всяких  бумаг.  Большой  сейф.
Больше ничего.
   - Добрее утро, Виктор Андреевич, - ласково.
   - Доброе утро, Кир Гаврилович.
   Не любит он, чтобы его генералом называли. А может быть, любит, но не
показывает этого. Во всяком случае приказано отвечать "Кир  Гаврилович",
а не "товарищ генерал". Что за имя? По фамилии украинец, а  по  имени  -
ассирийский завоеватель. Как с таким именем человека в Центральном Коми-
тете держать можно? А может, имя его и не антисоветское, а наоборот, со-
ветское? После революции правоверные марксисты каких только  имен  своим
детям не придумывали: Владлен - Владимир Ленин, Сталина,  Искра,  Ким  -
Коммунистический Интернационал Молодежи. Ах, черт. И Кир в этом же ряду.
Кир - Коммунистический Интернационал.
   - Садитесь, Виктор Андреевич. Как поживаете?
   - Спасибо, Кир Гаврилович. Хорошо.
   Он совсем небольшого роста. Седина чуть-чуть только проступает. В ли-
це решительно ничего выдающегося. Встретишь на улице  -  даже  не  обер-
нешься, даже дыхание не сорвется, даже сердце не застучит. Костюм на нем
самый обыкновенный, серый в полосочку. Сшит, конечно, с душой. Но это  и
все. Очень похож на обычного человека. Но это же Кир!
   Я жду от него напыщенных фраз: "Руководство ГРУ и Центральный Комитет
оказали вам огромное доверие..." Но нет таких фраз о  передовых  рубежах
борьбы с капитализмом, о долге советского разведчика,  о  всепобеждающих
идеях. Он просто рассматривает мое лицо. Словно доктор, молча  и  внима-
тельно.
   - Вы знаете, Виктор Андреевич, в ГРУ и в КГБ  очень  редко  находятся
люди, бегущие на Запад.
   Я киваю.
   - Все они несчастны. Это не пропаганда. Шестьдесят пять процентов не-
возвращенцев из ГРУ и КГБ возвращаются с повинной. Мы их  расстреливаем.
Они знают это и - все равно возвращаются. Те, которые не возвращаются  в
Советский Союз по своей собственной воле, кончают  жизнь  самоубийством,
спиваются, опускаются на дно. Почему?
   - Они предали свою