же вопрос можно  освещать,  находясь  в
тысячах километров от интересующего ГРУ объекта: планы германского Генш-
таба освещались из Женевы, но и из Токио, но и из Никосии. И ни один ис-
точник не подозревает о существовании других, ни их возможностей.
   Если данные одного источника резко отличаются от других, то,  значит,
что-то неладно с этим источником. Но может быть и наоборот:  что-то  не-
ладно со всеми другими источниками - они заглатывают дэзу, и  лишь  один
глаголит истину. Во всяком случае, если с разных концов света  поступает
один и тот же аппарат, который вдобавок ко всему  при  копировании  дает
положительные результаты и разрешает проблемы армии, то  можно  пока  не
беспокоиться. Пусть даже друг перевербован. Пусть он двойник.  Не  беда.
Давал бы материальчик. Если полиция думает так дорого платить только  за
то, чтобы поиграть с нами, пусть платит. Мы и такие подарки принимаем. А
как только подарки окажутся негодного качества, с  гнильцой,  информация
нам быстро об этом просигнализирует.
   Но Аквариум не только друзей проверяет, но и  нас.  Проверяет  часто,
утомительно, придирчиво. Против нас другой метод придуман -  провокация.
За время учебы и работы много я таких штучек от Аквариума  получал.  Все
они беспокоятся - как я реагировать буду. А я правильно всегда  реагиро-
вал: немедленно обо всем, что со мной приключится, что с друзьями  моими
случается, все и точно своему командиру докладываю. Увидел в лесу своего
друга - командиру доложи. С другом ничего не случилось,  значит,  он  на
операции в том лесу был, а может, он там просто находился, чтобы  коман-
дир проверить мог: увижу ли я его, доложу ли  вовремя.  Меня  все  время
проверить пытаются: кто для меня дороже - Аквариум  или  друг.  Конечно,
Аквариум! А попробуй не доложи! А если это только проверка? Вот и  конец
всему, вот ты уже и на конвейере.
   Впрочем, последнее время мне доверять больше стали. Я теперь сам пос-
тоянно в проверках участвую. Вот и сейчас, темной ночью,  бросив  далеко
машину, я шлепаю по лужам в темноте. Ногам холодно и мокро.  Когда  вер-
нусь домой, обязательно в ванну залезу на целый час, попарюсь.
   В кармане у меня пакет, в котором - Библия. Книжечка  маленькая  сов-
сем, на тоненькой бумаге отпечатана. Это их всякие религиозные  общества
так специально выпускают, чтобы удобнее в  Союз  провозить  можно  было.
Библию эту я в почтовый ящик брошу. Почтовый же ящик Вовке Фомичеву при-
надлежит - он капитан, помощник военного атташе - наш то есть парень, из
Аквариума, недавно прибыл. Догадывается он или нет, но ему сейчас  Аква-
риум серию гадостей подбрасывает. Вот я и иду к его дому.
   Библию он завтра утром из своего почтового ящика достанет - их всякие
религиозные общины и организации нам постоянно подбрасывают. Вряд ли  он
знать будет, что это мы на этот раз в его ящик  пакет  опускаем.  Может,
книжечка заинтересует его, может, он ее ради бизнеса сохранить попытает-
ся: в Союзе народ с ума посходил, за такие книжечки уйму  денег  платит,
не скупится. Завтра - выходной, на работу идти не надо. Вот мы и полюбу-
емся - прибежит он утром с докладом или тайно выбросит, чтоб лишних неп-
риятностей не было. Но любой из этих вариантов, кроме первого, кроме не-
медленного рапорта - для него конец означает. Конвейер то есть.
   Холодно, мокро. Листья ветер по тротуару гонит. А как попадет  листок
в лужу, вот и все. Влип. Больше не летает.  Его  теперь  мусорная  метла
подхватит. Заметет.
   Никого на улицах. Лишь я - одинокий шпион великой системы.  Я  своего
собрата сейчас проверяю. Впрочем, трудно сказать,  кто  кого  проверяет.
Вовка Фомичев - мне друг. Мы с ним уже дважды на операции совместные вы-
ходили. Работает он мастерски и уверенно. Но, черт его знает, прибыл  он
недавно, а может быть, со спецзаданием. Может быть, с его  помощью  меня
сейчас проверяют? То-то он ко мне в друзья мостится. Опыта  желает  наб-
раться! Может быть, это меня вновь проверяют. Брошу я пакет в его  ящик,
а сам его по-дружески предупредить попытаюсь, чтоб бегом докладывать бе-
жал. Тут мне и конец. Тут уж меня на конвейер поставят: друг тебе дороже
доблестной советской военной разведки?
   Дом Вовки Фомичева - большой, нарядный, в  нем  множество  дипломатов
живет всяких наций и стран. Дом, конечно же, под контролем полиции,  па-
радные двери во всяком случае. Может быть, и нет, но лучше предполагать,
что да, и на основе такого предположения строить свои планы.  Поэтому  я
не через парадный вход иду. Я темными задними  дворами  мимо  аккуратных
мусорных ящиков - в подземный гараж. Ключи у нас есть  от  очень  многих
гаражей и подъездов домов, в которых обычно  дипломаты  живут.  В  любой
отель Вены я тоже без труда пройду. У нас громадный шкаф  с  ключами.  И
где наши собратья из Аквариума ни пройдут, они везде копии ключей снима-
ют. Главное - установить точный порядок учета и хранения,  чтоб  вовремя
нужный ключик найти. Сегодня у меня в кармане три ключа. Если надо, я  к
Вовке и в квартиру залезть могу. Откуда ему знать, что три года назад  в
этой квартире его неудачливый предшественник жил, который и  сделал  для
ГРУ копии ключей? К сожалению, ни на что более героическое у него сил не
хватило, и он был с позором эвакуирован и изгнан из Генерального штаба.
   От мусорного ящика коты в разные стороны метнулись с воем  душеразди-
рающим. Это хорошая примета: значит, тут поблизости  других  людей  нет.
Может, телекамера скрытая? Света нет - экономят. Зачем на  заднем  дворе
свет? Но телекамера может  работать  и  в  инфракрасных  лучах.  Поэтому
пальто у меня расстегнуто так, чтобы скрепка галстука была видна. На вид
она совсем обычная, но покрыта особой краской, и если в темноте меня об-
лучат инфракрасными лучами, то она будет светиться. Ибо она -  индикатор
ИК-излучений. Повернувшись вокруг, я и направление скрытой  камеры  могу
определить. Если за мной следят,  я  малую  нужду  меж  мусорных  ящиков
справлю да и побреду дальше. Но застежка не блестит, наблюдения  нет.  Я
достаю ключ и осторожно вставляю в скважину. Дверь гаража тихо  скользит
в сторону. Я в громадном гараже с сотнями машин.
   Ступаю осторожно. Но моя походка не должна быть крадущейся, а  взгляд
вороватым. Пусть думают, что я только что приехал, оставил в парке  свою
машину и иду домой. Стальную дверь открываю другим ключом. На  лифте  из
подземного гаража я поднимаюсь на самый верхний этаж и жду там несколько
минут, внимательно прислушиваясь. Дом спит. Ни дверь не стучит, ни  лифт
не скользит по шахте. Я смотрю на часы. Если за мной и следят, мое посе-
щение должно остаться непонятным. Может, я к американскому дипломату  на
встречу пришел, может, меня женщина ждет. Если за мной следят,  то  даже
истинная моя цель - бросить Библию в почтовый ящик - может им показаться
маскировкой, а над истинной целью они будут долго думать: слишком  долго
я оставался наверху.
   Впрочем, лифты так и замерли в шахтах, и по лестницам никто не ходит,
полная тишина.
   Теперь я осторожно спускаюсь вниз по лестнице. Ступаю не на  носки  и
не на всю площадь подошвы. Нет.
   Я касаюсь пола только внешними рантами ботинок, как  клоун,  искривив
ноги колесом. Подошвы у меня мягкие. Не скрипят. Но все  же  лучше  идти
так, как учили. Так никогда не слышно шагов. Вот нижний этаж. В  мрамор-
ном вестибюле десятки дверок почтовых ящиков. Я знаю, какой  нужен  мне,
но останавливаюсь у многих, разглядывая надписи  с  именами  владельцев.
Всем телом прилегаю к блоку ящиков и незаметно  бросаю  пакет  в  нужную
щель. Если бы мне в спину смотрели, то вряд ли точно  определили,  какой
ящик интересовал меня и что я с ним сделал.
   Со скучающим видом, не обнаружив ничего интересного, я дальше спуска-
юсь по лестнице вниз, в подземный гараж.
   Тот, кто использует один и тот же путь для входа и  для  выхода,  де-
монстрирует отсутствие  вкуса  к  конспиративной  работе.  Я  вкус  этот
чувствую. Он не похож ни на вкус вина, ни на  вкус  любви,  ни  на  вкус
борьбы. Вкус конспиративной жизни не похож ни на какие другие, я его по-
нимаю и ценю. У меня он есть. И не отсутствие вкуса вновь гонит  меня  в
темный гараж. Просто нет у меня лучшего пути.
 
   3.
 
   У меня вновь недосып. А когда выспишься? Глаза воспалены. Я рано  ут-
ром в Забое появляюсь, хоть сегодня и выходной. Я Вовку жду. Если бы  он
появился еще раньше меня, это было бы великолепно. Но только Саша-Аэроф-
лот в углу зевает. У него глаза тоже красные. Он, наверное, тоже каверзы
кому-то ставил, может быть, даже мне. Он тоже, наверное,  ждет  кого-то,
кто должен прибежать запыхавшись. Он передо  мной  оправдывается:  нужно
срочно финансовый отчет закончить. Я, конечно, понимаю, что это  правда,
но не вся. В 6 утра в воскресенье его в Забой другая нужда  пригнала.  Я
ему говорю, что у меня к следующей почте три отчета об операциях еще  не
отпечатаны. Это действительно так. Но только и он понимает, что  это  не
единственная причина, пригнавшая меня сюда. Он вид делает, что работает,
а сам на часы поглядывает. Я тоже вид демонстрирую.  Сам  тоже  на  часы
поглядываю, но украдкой. Документы я на своем рабочем столе разместил, а
сам в стенку смотрю. Жаль, окошек нам не положено иметь в рабочих  поме-
щениях.
   В 10 утра Младший лидер приглашает Сашку-Аэрофлота  в  свой  кабинет.
Теперь в большом рабочем зале я один.
   В 11.32 появляется Навигатор.
   - Ну что?
   - Товарищ генерал, я подарок вложил без происшествий. Но  он  еще  не
отреагировал.
   По выражению лица Навигатора я понимаю, что это не меня проверяли,  а
Вовку Фомичева. Элементарная провокация. Он клюнул. По какой-то причине,
найдя Библию в почтовом ящике, он немедленно не доложил  руководству.  А
если с ним что-то серьезное случится, доложит ли он тогда или нет? Ясно,
что он опасен всей нашей тайной организации и всей советской системе.
   - Виктор Андреевич, иди домой, отдыхай. Вернешься в 6 вечера.
   - Есть.
   Весь мир имеет выходные дни. Дни, когда никто на работу не ходит. Со-
ветские дипломаты по два таких дня в неделю  имеют.  Суббота  и  воскре-
сенье.
   Но ГРУ не имеет выходных дней. И КГБ тоже.  Но  вот  представим  себе
картину, что в каждый выходной часть дипломатов в посольство не ходит. А
другая, большая часть - ходит. Все сразу ясно станет, кто чистый  дипло-
мат, а кто не очень.
   Чтобы этого не случилось, много  всяких  хитростей  придумано,  чтобы
чистого дипломата в выходной день в посольство завлечь, чтобы его  широ-
кой дружеской улыбкой загородиться, чтобы активность резидентур  скрыть.
Посольство в выходной день - муравейник, и - неспроста.  В  выходные,  и
только в выходные, почту из Союза выдают. Письма да газеты. Всем "Извес-
тия" нужны. Там курс валют печатается. Каждый вычислениями занят: сейчас
менять валюту на сертификаты или подождать, курс  валют  скачет.  Какова
позиция советского Госбанка через неделю будет, одному только  Богу  из-
вестно, но никому другому, даже и председателю Госбанка.
   А еще по выходным дням в посольствах советских по всему  миру  особые
магазины работают - с ценами удивительными; вся советская колония в  ма-
газин валом валит. А еще в воскресенье лекции читают. Все тоже валом ва-
лят. Но не потому, что лекции любят. Там на лекциях всем  крестики  ста-
вят: был, не был. Вообще-то никого не заставляют на лекции ходить,  дело
твое. Но если вдруг покажется кому-то, что Иван Никанорович, к  примеру,
апатию проявляет и политикой особенно не интересуется, то ему эвакуация.
Внезапно ночью ему в дверь позвонят: папаша ваш не  в  себе,  проститься
желает.
   И конвой Ивану Никаноровичу приставят. Хочешь прощаться  с  родителем
не хочешь, а пошли - к самолету.
   А еще по воскресеньям в советских посольствах фильмы показывают.  Но-
вые и не очень новые. Тоже народ валом  валит.  Массовость  посещения  -
признак высокой сознательности, нерасторжимой связи  с  социалистической
родиной.
   Много народа по выходным в посольстве. Машину поставить негде.  Но  я
поставил. У меня на этот случай место особое зарезервировано.
   Мы с Навигатором по парку гуляем. Парк огромный. Беседуем. Мы на  во-
рота издали поглядываем. Тут же - Петр Егорович Дунаец, вице-консул,  да
Николай Тарасович Мороз, первый секретарь  посольства  -  прогуливаются.
Нас они вроде не замечают. Но не зря они тут гуляют.  Готовится  эвакуа-
ция. Помощник советского военного атташе в  Вене  капитан  ГРУ  Владимир
Дмитриевич Фомичев - ненадежен. Самолет уже вызван. В эвакуации участву-
ет очень ограниченное число людей: Навигатор - это его решение, я -  по-
тому что в проверке участвовал и знаю о ненадежности Фомичева, полковни-
ки Дунаец и Мороз - заместитель и первый заместитель резидента.
   Вот серый "форд" Фомичева плавно проплыл через ворота. В кино  помощ-
ник военного атташе приехал с супругой. Отчего же ты, Володя,  утром  не
прибежал, высунув язык? Отчего ты Библию с собой  не  принес?  Зачем  ее
спрятал? Ну зачем она тебе нужна? Бога нет, усвоить  пора.  Выдумки  про
Бога - гнусная антисоветская стряпня. Рай не после смерти. Рай на  земле
нужно строить. Если ты думаешь, что рай после смерти наступит,  то  этим
самым самоустраняешься от активного строительства рая на земле. Это баб-
кам неграмотным простят. Тебе - нет. На конвейер пойдешь. Из тебя правду
сумеют вырвать. Зачем Библию прятал? Может, ты ее и  не  прятал  совсем.
Может, ты боялся неприятностей и поэтому взял и выбросил ее  в  мусорный
ящик, думал, никто не узнает. А мы все знаем: обо всем, что с тобой слу-
чается, ты обязан докладывать. Молчания тебе ГРУ не простит.
   Заместитель командира медленно (гуляет!) побрел к  воротам.  Войти  в
посольство можно только одним путем, но и выйти можно  только  им.  Путь
этот уже отрезан для помощника военного атташе. У ворот охрана. Она  ни-
чего не знает. Охрана так ничего и не узнает, если помощник военного ат-
таше не попытается бежать. А если попытается, то  мышеловка  захлопнется
перед самым его носом. Командир и Младший лидер к библиотеке бредут.  Не
спешат. Они тоже гуляют. Там, возле библиотеки, запасной вход в бункер.
   Я немного еще тут подожду.
   Вот Боря, третий шифровальщик, на парковку спешит. Боря в  эту  тайну
не посвящен. Его задача - подойти, поздороваться  и  сказать:  "Владимир
Дмитриевич, вам шифровка".
   Я издалека наблюдаю.
   Вот Боря около машины. Вот Фомичев выходит. Выражения лица не  видно.
Вот он что-то жене говорит. Вот он ее целует слегка. Вот она одна  пошла
к кинозалу. Эх, не знаешь ты, капитан, что тебя ждет! Преступник ты.  Не
доложил командиру, что буржуазный мир тебя совратить пытается,  сбить  с
правильного пути. За это, капитан, тебя, конечно, не расстреляют,  но  в
тюрьму посадят - за попытку обмануть резидента. А в тюрьме еще тебе срок
добавят. Там таким, как ты, добавляют обязательно. Если ты  когда-нибудь
из тюрьмы выйдешь (у нас особая тюрьма есть), то жена с  тобой  вряд  ли
встретиться пожелает. Она бросит тебя. Я ее лицо видел однажды на дипло-
матическом приеме близко совсем. Бросит наверняка.
   Пора и мне.
   Стальная дверь. Коридор. Лестница вниз. Еще дверь. Это та дверь,  что
с черепом улыбающимся. Снова вниз. В бункер. В  Забой.  Большой  рабочий
зал. Коридор. Малый рабочий зал. Еще коридор. Двери направо и налево. Он
сейчас в комнате Младшего лидера. Жму на звонок.  Лицо  Младшего  лидера
появляется из-за двери. Дверью он, как щитом, прикрывается.  Что  внутри
кабинета - не разглядишь.
   - Чего тебе?
   - Помощь нужна?
   - Да нет. Иди, Виктор Андреевич, кино смотри. Сами справимся.
   - До свидания, Николай Тарасович.
   - До свидания.
   По коридору. По лестницам вверх. Малый рабочий зал...
   - Витя! - Младший лидер за мной спешит.
   - Слушаю вас.
   - Витя, совсем забыл. Дождешься конца фильма. Встретишь его жену  Ва-
лентину, скажешь, что муж ее на срочном задании на  два  дня.  Пусть  не
волнуется. Секретное задание, скажешь. Сообразишь так, чтобы она не  за-
подозрила. И домой ее отвезешь. А пока машину его с  парковки  убери.  В
подземный гараж спрячь, вот ключи. Все. До завтра.
   - До свидания, Николай Тарасович.
   Валя Фомичева - женщина особая. На таких оборачиваются,  таким  вслед
смотрят. Она небольшая совсем, стрижена, как мальчишка. Глаза  огромные,
чарующие. Улыбка чуть капризная. В уголках рта что-то блудливое  витает.
Но это только если присмотреться внимательно. Что-то в  ней  дьявольское
есть, несомненно. Но не скажешь  -  что.  Может  быть,  вся  красота  ее
дьявольская. Зачем ты, Володя, себе такую жену выбрал? Красивая  жена  -
чужая жена. Кто на нее в посольстве только не смотрит? Все смотрят. И  в
городе тоже. Особенно южные мужчины,  французы  да  итальянцы,  высокие,
плотные, с легкою сединой. Им эта стройная фигурка покоя не дает. Едем в
машине, останавливаемся на перекрестке, взгляды упрекающие меня сверлят:
зачем тебе, плюгавый, такая красивая женщина?
   А она вовсе и не моя. Я ее домой везу, ибо муж ее уже  на  конвейере,
уже показания дает. Из него еще тут, в Вене, вырвут нужные признания.  А
потом он в Аквариум попадет, в огромное стеклянное здание на Хорошевском
шоссе.
   Валя, его жена, об этом пока не догадывается. Ушел в ночь, в  обеспе-
чение. Ее это не волнует, привыкла. Она мне  о  новых  блестящих  плащах
рассказывает, вся Вена такие сейчас носит.  Плащи  золотом  отливают,  и
вправду красивые. Ей такой плащ очень пойдет. Как Снежная королева,  бу-
дешь ломать наш покой своим холодным надменным взглядом. Сколько  власти
в ее сжатых узких ладонях. Несомненно, она повелевает любым, кто  встре-
тится на ее пути. Если сжать ее, раздавишь, как хрустальную вазу. С  та-
кой женщиной можно провести только одну ночь, а после  этого  бросать  и
уходить, пусть будет огорчена. В противном случае - закабалит, подчинит,
согнет, поставит на колени, я знаю таких, в моей жизни была точно  такая
женщина. Тоже совсем маленькая и хрупкая. На нее тоже  оборачивались.  Я
ушел от нее сам. Не ждал, когда прогонит, когда обманет, когда  поставит
на колени.
   Глуп ты, капитан, что за такой пошел. Наверняка знаю, что  она  смея-
лась тебе в лицо, а ты, ревнивец, следил за ней из-за угла. А потом, по-
винуясь мимолетному капризу, она согласилась стать  твоей  женой.  Ты  и
сейчас на конвейере только о ней думаешь. Тебе один вопрос покоя не  да-
ет: кто ее сейчас домой везет. Успокойся, капитан, это я, Витя  Суворов.
Не нужна она мне, обхожу таких стороной. Да и не в Вене этими вещами за-
ниматься. Слишком строго мы друг друга судим, слишком пристально друг за
другом следим.
   - Суворов, ты почему никогда мне не улыбаешься?
   - Разве я один?
   - Да. Мне все улыбаются. Боишься меня?
   - Нет.
   - Боишься, Суворов. Но я заставлю тебя улыбаться.
   - Угрожаешь?
   - Обещаю.
   Остаток пути мы молчим. Я знаю, что это не провокация ГРУ. Такие жен-
щины только так и говорят. Да и не может сейчас  ГРУ  следить  за  мной.
Операции ГРУ отточены и изящны. Операции ГРУ отличаются от операций  лю-
бых других разведок простотой.
   ГРУ никогда не гоняется за двумя зайцами одновременно. И  оттого  ГРУ
столь успешно.
   - Надеюсь, Суворов, ты не бросишь меня возле дома. Я красивая  женщи-
на, меня на лестнице изнасиловать могут, отвечать ты будешь.
   - В Вене этого не бывает.
   - Все равно я боюсь одна.
   В этой жизни она ничего не боится, я знаю таких женщин: зверь в юбке.
   В лифте мы одни, она смеется:
   - Ты уверен, что Володя ночью не вернется?
   - Он на задании.
   - А ты не боишься меня одну ночью оставлять, меня украсть могут.
   Лифт плавно остановился, я открываю перед ней дверь.  Она  квартирную
ключом отпирает.
   - Ты что сегодня ночью делаешь?
   - Сплю.
   - С кем же ты спишь, Суворов?
   - Один.
   - И я одна, - вздыхает она.
   Она переступает порог и вдруг оборачивается ко мне. Глаза жгучие. Ли-
цо чистенькой девочки-отличницы. Это самая коварная порода женщин. Н