выбросить, чтоб такая глупая шутка  больше  никогда
не повторялась. Конечно, я понимаю, что ее не выбросят. Она  будет  слу-
жить еще многим поколениям диверсантов. Но порядок есть порядок. Сержант
должен дать необходимые указания, а молодой солдат должен быть  наказан.
Сержант быстро достает другую ложку и подает мне. Шутка  не  получилась,
но он видит, что я армейский юмор понимаю, умею его ценить и  не  нарушу
старых традиций криком: на розыгрыши и шутки в армии обижаться не  поло-
жено. Он снова серьезен и деловит:
   - Удачи вам, товарищ старший лейтенант.
   - Спасибо, сержант.
 
   2.
 
   Каждый в Советской Армии укладывает свой собственный  парашют  лично.
Это и к генералам относится: не знаю, прыгал ли Маргелов, став генералом
армии, но будучи генерал-полковником, - прыгал. Это я знаю точно. И, ко-
нечно, сам для себя парашют укладывал. А кроме Маргелова в  воздушно-де-
сантных войсках много генералов, и все прыгают. А кроме них десятки  ге-
нералов в военной разведке, и те из них, кто  прыгать  продолжает,  сами
себе парашюты укладывают. Это мудро. Если ты гробанулся, то  и  вся  от-
ветственность на тебе на мертвом. А живые за тебя ответственности не не-
сут.
   Все парашюты хранятся на складе. Они уложены, опечатаны, всегда гото-
вы к использованию. На каждом парашюте расписка на шелке: "Рядовой  Ива-
нов. Этот парашют я укладывал сам".
   Но если нас поднимает не ночная тревога, если нас используют по  пла-
ну, с полным циклом подготовки, то все парашюты распускают и  укладывают
вновь. И вновь каждый на нем распишется: "Этот парашют я укладывал сам".
   Укладка производится в тех условиях, в которых  придется  прыгать.  А
прыгать придется на морозе, оттого и укладка тоже на морозе.  Шесть  ча-
сов.
   Укладывает парашюты весь батальон. На широкой  площади,  отгороженной
высоким забором от любопытных взглядов посторонних солдат.
   Приготовили парашютные столы. Парашютный стол - это не  стол  вообще.
Это просто кусок длинного брезента, который расстилают на бетоне и  кре-
пят специальными колышками. Укладка идет в две очереди.  Вначале  вдвоем
укладываем твой парашют: ты - старший, я - помогающий. Потом уложим  мой
парашют: ролями поменяемся. Потом уложим твой запасной, снова  ты  стар-
ший, а потом мой запасной - тогда я буду старшим. Некоторых из нас будут
бросать не с двумя, а с одним парашютом. Но кому  выпадет  этот  жребий,
пока не ясно. И оттого каждый готовит оба своих парашюта.
   - Начали.
   Операция первая. Растянули купол и стропы  по  парашютному  столу.  В
каждой роте есть офицер-заместитель командира роты по  парашютно-десант-
ной службе - зам. по ПДС. Он подает всей роте команду.  И  он  проверяет
правильность ее исполнения. Убедившись, что все ее выполнили  правильно,
он подает вторую команду: "Вершину купола закрепить!" И опять  пошел  по
рядам, проверяя правильность выполнения. У каждого  за  плечами  большой
опыт укладки. Но мы люди. И мы ошибаемся. Если ошибка будет обнаружена у
кого-то, то его парашют немедленно распустят, и он начнет укладку с  са-
мого начала. Первая операция. Правильно. Вторая операция... Рота  терпе-
ливо ждет, пока тот, кто ошибся, выполнит все с самого начала и  догонит
роту. Операция семнадцать. А мороз трескучий...
   Вместе с батальоном укладку парашютов ведут офицеры разведотдела  Ар-
мии. Мы - проверяющие. Значит, и нам идти вместе с диверсантами неделями
через снега...
   Темнеет зимой рано. И мы полностью завершаем укладку  уже  при  свете
прожекторов в морозной мгле. Мы уйдем в теплые казармы, а наши  парашюты
под мощным конвоем останутся на морозе. Если их занести в помещение,  то
на холодной материи осядут невидимые глазу капельки влаги. А  завтра  их
вновь вынесут на мороз, капельки превратятся в мельчайшие льдинки, креп-
ко прихватив пласты пиркаля и шелка. Это смерть. Вещь простая. Вещь, по-
нятная даже самым молодым солдатам. А ведь случается такое, и гибнут ди-
версанты все вместе. Всем взводом, всей ротой. Ошибок, возможных при ук-
ладке и хранении, - сотни. Расплата всегда одна - жизнь.
   Закоченевшей рукой я расписываюсь на шелковых полосках двух моих  па-
рашютов: "Старший лейтенант Суворов. Этот парашют я  укладывал  сам".  И
еще на одном: "...укладывал сам". Я разобьюсь, а виновного  найдут.  Это
буду, конечно, я.
 
   3.
 
   Мы греемся в приятном тепле казарм. Потом поздний ужин. А  уже  потом
последние приготовления. Все уже пострижены наголо. Всех в баню, в  пар-
ную. Поварьте, ребята, косточки, не скоро вам еще придется с горячей во-
дой встретиться. Далеко за полночь - всем спать. Каждый должен выспаться
на много недель вперед, каждому по десять часов сна. Все окна в казармах
плотно завешены, чтобы утром никто не проснулся рано. Сон у каждого глу-
боким должен быть. Для этого небольшой секрет есть. Нужно лечь на спину,
вытянуться и расслабить все тело. А потом - нужно закрыть  глаза  и  под
закрытыми веками закатить зрачки наверх. Это нормальное  состояние  глаз
во время сна. И приняв это положение, человек засыпает быстро,  легко  и
глубоко. Поднимут нас очень поздно. Это не будет: "Рота, подъем! Постро-
ение через 30 секунд!" Нет, несколько солдат  и  сержантов,  которые  не
прыгают на этот раз, которые несут охрану рот, их вооружения  и  парашю-
тов, будут подходить тихо к каждому и осторожно будить: "Вставай,  Коля,
время", "Вставайте, товарищ старший  лейтенант,  время".  Время.  Время.
Время. Вставайте, ребята. Наше время.
 
   4.
 
   Сорок третья диверсионная группа 296-го отдельного  разведывательного
батальона Спецназ в своем составе имеет 12 человек. Я,  офицер  информа-
ции, иду с группой тринадцатым. Я - посредник, контролер действий  груп-
пы. Мне легче всех. Мне не нужно принимать решений. Моя задача - в самые
неожиданные моменты задавать вопросы то солдатам, то  командиру  группы,
то его заместителю. У меня с собой лист с сотней вопросов. На многие  из
них я пока не знаю точных ответов. Мое дело задать вопрос и ответ зафик-
сировать. После офицеры третьей группы  под  руководством  подполковника
Кравцова разберут, кто ошибался, а кто нет.
   Диверсионная группа несет с собой две радиостанции типа Р-351М, аппа-
ратуру засекречивания, аппаратуру сверхскоростной передачи сигналов.
   Сегодня ночью будет произведена массированная операция по  ослеплению
радиолокационных станций 8-й гвардейской танковой Армии, против  которой
мы сейчас действуем. Одновременно с этим будет произведен  массовый  ра-
кетный и авиационный удар по ее командным пунктам и скоплениям войск,  и
в ходе этого удара будут высажены двадцать  восемь  первых  диверсионных
групп нашего батальона. Группы имеют разные задачи и разный  состав,  от
трех до сорока человек. Во главе некоторых групп -  сержанты,  во  главе
других - офицеры.
   В последующие ночи будет производиться выброска все новых  групп.  От
трех до восьми групп в ночь. Выброска производится в разных  районах,  с
разных маршрутов, с разных высот. Нас сегодня бросают со сверхмалой  вы-
соты. Сверхмалая - это сто метров. У каждого из нас только по одному па-
рашюту. Раскрытие не свободное,  а  принудительное.  Второй  парашют  на
сверхмалой высоте совсем не нужен.
 
   5.
 
   Страх животный видел в глазах людских? А я видел. Это когда на сверх-
малой высоте с принудительным раскрытием бросают. Всех нас перед полетом
взвесили вместе со всем, что на нас навешано. И сидим мы  в  самолете  в
соответствии с нашим весом. Самый тяжелый должен выходить самым  первым,
а за ним чуть менее тяжелый, и так до самого легкого. Так  делается  для
того, чтобы более тяжелые не влетели в купола более легких и не погасили
бы их парашюты. Первым пойдет большой скуластый радист. Фамилии его я не
знаю. В группе у него кличка Лысый Тарзан. Это большой угрюмый человечи-
ще. В группе есть и потяжелее. Но его взвешивали вместе с радиостанцией,
и оттого он самым тяжелым получился, а потому и самым первым.  Вслед  за
ним пойдет еще один радист по кличке Брат Евлампий. Третьим по весу чис-
лится Чингисхан - шифровальщик группы. У этих первых троих - очень слож-
ный прыжок. Каждый имеет с собой контейнер на длинном, метров в  пятнад-
цать, леере. Каждый из них прыгает, прижимая тяжелый контейнер к  груди,
и бросает его вниз после раскрытия парашюта. Контейнер  летит  вместе  с
парашютистом, но на пятнадцать метров ниже его.  Контейнер  ударяется  о
землю первым, после чего парашютист становится как бы легче, и в послед-
ние доли секунды падения его скорость несколько падает. Приземляется  он
прямо рядом с контейнером. От скорости и  от  ветра  парашютист  немного
сносится в сторону, почти никогда не падая на свой контейнер. От  этого,
однако, не легче. И прыжок с контейнером -  очень  рискованное  занятие,
особенно на сверхмалой  высоте.  Четвертым  идет  заместитель  командира
группы старший сержант Дроздов. В группе он самый большой. Кличка у него
Кисть. Я смотрю на титаническую руку и понимаю, что лучшей клички приду-
мать было нельзя. Велик человек. Огромен.
   Уродит же природа такое чудо! Вслед за Кистью пойдет командир  группы
лейтенант Елисеев. Тоже огромен, хотя и не  так,  как  его  заместитель.
Лейтенанта по номеру группы называют: 43-1. Конечно, и у него кличка ка-
кая-то есть, но разве в присутствии офицера кто-нибудь осмелится назвать
кличку другого офицера?
   А вслед за командиром сидят богатырского вида,  широкие,  как  шкафы,
рядовые диверсанты: Плетка, Вампир, Утюг, Николай Третий,  Негатив,  Шо-
пен, Карл де ля Дюшес. Меня они, конечно, тоже как-то между собой  назы-
вают за глаза, но официально у меня клички нет, только номер 43-К. Конт-
роль, значит.
   В сорок третьей диверсионной группе я самый маленький и самый легкий.
Поэтому мне - покидать самолет последним. Но это не значит, что  я  сижу
самым последним. Наоборот, я у самого десантного люка. Тот, кто  выходит
последним, - выпускающий. Выпускающий, стоя у самого люка, в самый  пос-
ледний момент проверяет правильность выхода  и  в  случае  необходимости
имеет право в любой момент десантирование прекратить. Тяжелая  работа  у
выпускающего. Хотя бы потому, что сидит он в самом хвосте и лица всех
 
смотрят. Куда я ни гляну, всюду глаза диверсантов на меня в упор смотрят. 
Шальные глаза у всех. Нет, пожалуй, командир группы - исключение. Дремлет 
спокойно. Расслаблен совсем. Но у всех остальных глаза с легким блеском 
помешательства. Хорошо с трех тысяч прыгать! А тут только сто. Много всяких 
хитростей придумано, чтобы страх заглушить, но куда же от него уйдешь? Тут 
он, страх. С нами в обнимку сидит. 
   Уши заломило, самолет  резко  вниз  пошел.  Верхушки  деревьев  рядом
мелькают. Роль у меня плохая: у  всех  вытяжные  тросики  пристегнуты  к
центральному лееру, лишь у меня он на груди покоится. Пропустив всех ми-
мо себя, я в последний момент должен свой тросик  защелкнуть  над  своей
головой. А если промахнусь? А если сгоряча выйду, не успев  его  застег-
нуть? Открыть парашют руками будет уже невозможно:  земля  рядом  совсем
несется. Я вдруг представил себе, что валюсь вниз без парашюта, как кот,
расставив лапы. Вот крику-то будет! Я представляю свой предсмертный вой,
и мне смешно. Диверсанты на меня понимающе смотрят: истерика у проверяю-
щего. А у меня не истерика. Мне просто смешно.
   Синяя лампа над грузовым люком нервно замигала.
   - Встать! Наклонись!
   Первый диверсант, Лысый Тарзан, наклонился, выставив для устойчивости
правую ногу вперед. Брат Евлампий своей тушей навалился на него.  Третий
навалился на спину второго, и так вся  группа,  слившись  воедино,  ждет
сигнала. По сигналу задние напрут на передних, и вся группа почти однов-
ременно вылетит в широкий люк. Хорошо им. А меня никто толкать не будет.
   Гигантские створки люка, чуть шурша, разошлись в стороны.  Морозом  в
лицо. Ночь безлунная, но снег яркий, слепящий. Все как днем видно.  Зем-
ля-вот она. Кусты и пролески взбесились,  диким  галопом  мимо  несутся.
ПОШЛИ! Братцы! ПОШЛИ!!!
   Хуже этого человечество ничего не придумало. Глаза  сумасшедшие  мимо
меня все сразу. Сирена кричит, как зверь умирающий. Рев ее уши рвет. Это
чтоб страх вглубь загнать. А лица  перекошены.  Каждый  кричит  страшное
слово: ПОШЛИ! Увернуться некуда. Напор сзади неотвратимый. Передние  по-
сыпались в морозную мглу. Поток ветра каждого вверх ногами бросает. ПОШ-
ЛИ!!! А задние, увлекаемые стадным инстинктом, тут же в  черный  снежный
вихрь вылетают. Я руку вверх бросил. Щелчок. И вылетаю в морозный  мрак,
где порядочные люди не летают. Тут черти да ведьмы на  помеле,  да  Витя
Суворов с парашютом.
   Все на сверхмалой высоте одновременно происходит: голова вниз, жаркий
мороз плетью-семихвосткой по роже, ноги вверх, жуткий рывок за  шиворот,
ноги вниз, ветер за пазуху, под меховой жилет, удар по  ногам,  жесткими
парашютными стропами опять же по морде, а в перчатках и в рукавах по ло-
коть снег горячий и сразу таять начинает. Противно...
   Парашюты в снег зарыли, какой-то гадостью вокруг посыпали. Это против
собак. Вся местная милиция, КГБ, части МВД, все сейчас тренируются.  Все
они сейчас против наших несчастных групп брошены. А у нас руки,  считай,
связаны. Если бы война, мы захватили бы себе несколько  бронетранспорте-
ров или машин, да и разъезжали бы по  округе.  Но  сейчас  не  война,  и
транспорт нам захватывать запрещено. Драконовский приказ. Ножками,  нож-
ками. От собак.
   Лыжи у нас короткие, широкие. Снизу настоящим лисьим мехом  отделаны.
Такие легко на парашюте бросать. Такие лыжи скользят вперед, а назад от-
дачи нет. Лисий мех дыбом тогда становится, не пускает. Лыжи эти  дивер-
сионные, часто следа не оставляют, особенно на  плотном  лежалом  снегу.
Они широкие очень, не проваливаются. Из таких лыж и избушку в снегу сло-
жить можно - мехом внутрь, спите, ребята, по очереди. Но самое  главное,
лыжи эти не обмерзают, ледяной коркой не покрываются.
 
   6.
 
   К утру выбились из сил. Три часа из района  выброски  уходили,  следы
путали. Куртки мокрые. Лица красные. Пот ручьями. Сердце наружу  рвется.
Язык вываливается, как у собаки на жаре. Это всегда так сначала бывает.
   На четвертый-пятый день втянемся и будем идти как машины.  Но  первый
день всегда очень тяжелый. Первая ночь и двое последующих суток -  ужас-
ны. Потом легче будет.
   - Командир, в деревне собаки брешут. Не к добру.  Значит,  там  чужие
люди.
   Это любому понятно. Кто в такой глуши, в такую рань деревенских собак
потревожить мог?
   - Обходить будем. Влево пойдем.
   - Влево засада КГБ. Вон в том лесочке. Смотри,  командир,  птицы  над
лесом кружат.
   Тоже правильно. Кто их в такой мороз с мест поднял? Птицы  сейчас  на
ветках нахохлившись сидят, инеем покрытые. Туда идти,  конечно,  нельзя.
Остается только путь через овраги, через бурелом, где добрые люди не хо-
дят. Там только волкам дорога да диверсантам из Спецназа.
   - Готовы? Вперед.
 
   7.
 
   Нормы жестокие. Восемь километров в час. Вечер. Мороз силу  набирает.
За день прошли 67 километров. Отдыхали дважды. Пора бы и еще в снегу по-
лежать.
   - Ни черта, дармоеды, - командир подбадривает, - вчера спать надо бы-
ло.
   Злой командир. Группа маршевой скорости не выдерживает. Группа  злая.
Ночь надвигается. Плохо это.
   Днем иногда группа может залечь в снегу, в кустах, в болоте и  переж-
дать. Но ночью этого никогда не случается. Ночь для работы придумана. Мы
как проститутки - ночами работаем. Если днем не отдыхал, то ночью не да-
дут.
   - Снег не жрать! - командир суров. - Сокрушу!
   Это не ко мне относится. Это он Чингисхану и Утюгу  угрозы  адресует.
Меня положение обязывает. Проверяющий. Нельзя мне снег в  рот  брать.  А
если бы непроверяющим я был, то обязательно тайком белой влаги наглотал-
ся бы. Горстями бы в глотку снег запихивал. Жарко. Пот струйками по  лбу
катит. Хорошо, голова бритая, иначе волосы в  один  комок  слиплись  бы.
Куртки у всех на спинах парят. Все потом пропитано, все морозом  прихва-
чено. Одежда вся колом стоит, как из досок сшитая. Перед глазами оранже-
вые круги. Группа маршевой скорости не выдерживает... Не  жрите  снег!..
Сокрушу!.. Лучше вниз смотреть, на концы лыж. Если далеко  вперед  смот-
реть, сдохнешь. Если под ноги смотришь, дуреешь, идешь чисто  механичес-
ки, недосягаемый горизонт не злит.
   - Окорока чертовы! Желудки! - командир свиреп. - Вперед  смотреть!  В
засаду влетим! Негатив слева огонек не заметил.  Смотри,  Негатив,  зубы
палкой лыжной вышибу!
   Группа знает, что командир шуток не любит. Вышибет.
   - Вперед, желудки!
 
   8.
 
   Над миром встает кровавая заря. В морозной мгле над лиловыми  верхуш-
ками елей выкатилось лохматое, надменное солнце. Мороз трещит по  просе-
кам леса.
   Мы в ельнике лежим. За ночь второй раз. Ждем высланный вперед  дозор.
Лица у всех белые, ни кровиночки, как у мертвецов. Ноги гудят. Их  вверх
поднять надо. Так кровь отливает. Так ногам легче.  Радисты  спинами  на
снегу лежат, ноги на свои контейнеры положили. Все остальные  тоже  ноги
вверх подняли. После десантирования прошло уже более суток. Мы все время
идем. Останавливаемся через три - четыре часа на пятнадцать-двадцать ми-
нут. За обстановкой наблюдают двое, и двое выходят вперед, остальные ло-
жатся на спины и засыпают сразу. Карл де ля Дюшес запрокинул спящую  го-
лову, из-под расстегнутой его куртки медленно  струится  пар.  Аккуратно
вырезанная снежинка медленно опустилась на его раскрытое горло и  плавно
исчезла. Мои глаза слипаются. Под веки вроде бы золы  насыпали.  Промор-
гать бы, да и закрыть их, и не раскрывать минут шестьсот.
   Командир группы подбородок трет: нехороший признак, мрачен  командир.
И заместитель его Кисть мрачен. К узлу связи танковой армии шли одновре-
менно с разных сторон пять диверсионных групп. Приказ прост был: кто  до
трех ночи к узлу связи доберется, тот в 3.40 атакует его. Те, кто к  ус-
ловному времени не успеет, в бой не вступают, обходят узел связи большим
крюком и идут к следующей цели. Наша 43-я группа ко времени  не  успела.
Мрачен потому командир. Вдали мы слышали взрывы и стрельбу длинными оче-
редями. В упор били, значит. С нулевой дистанции. Ко времени успели  ми-
нимум три группы. Но если даже и только одна группа ко  времени  успела,
сняла часовых и появилась на узле связи в конце  холодной  неуютной  но-
чи... О, одна группа много может сделать против узла связи, пригревшего-
ся в теплых контейнерах, против  очкастых  ожиревших  связистов,  против
распутных телефонисток, погрязших в ревности и  блуде.  Жаль  командиру,
что не успели его солдаты к такой заманчивой цели. Знает командир навер-
няка, что группа лейтенанта Злого уж точно ко времени поспела. Наверное,
и старший сержант Акл своих молодцов вовремя успел привести. Акл  -  это
Акула значит. У старшего сержанта зубы  острые,  крепкие,  но  неровные,
вроде как в два ряда. За то его Акулой величают. А может, не  только  за
это. Скрипит командир зубами. Ясно, он сегодня группе  расслабляться  не
позволит. Держитесь, желудки!
 
   9.
 
   Спим. Идет одиннадцатый день после выброски. Днями поднять головы не-
возможно. Вертолеты в небе. На всех дорогах кордоны. На  опушке  каждого
леса - засада. Появилось много ложных объектов: ракетные  батареи,  узлы
связи, командные пункты. Диверсионные группы выходят на них, но попадают
в ловушку. Батальон уже потерял десятки своих диверсионных групп. Мы  не
знаем сколько. Нам бросают  посылки  с  неба  каждую  ночь:  боеприпасы,
взрывчатку, продовольствие, иногда спирт. Такое внимание означает только
одно: нас мало осталось. За эти дни наша группа нашла линию  радиорелей-
ной связи, не известную нашему штабу раньше. По ориентировке приемных  и
передающих антенн группа нашла мощный узел  связи  и  тыловой  командный
пункт. Тогда на пятый день операции группа впервые вышла в эфир, сообщив
о своем открытии. Группа получила благодарность  личн