тиницу я попал, когда уж совсем стемнело. Гостиница та на берегу
лесного озера у отлогого горного склона. Зимой тут, наверное, все  пест-
рит яркими лыжными костюмами. А сейчас,  летом,  тишина,  покой.  С  гор
прохладой тянет, а над некошеным лугом кто-то  раскинул  упругую  перину
белого тумана. А мне некогда на красоты любоваться. Я в номер. На второй
этаж. А ключ в дверь не попадает. Я сам себя успокаиваю. Дверь открываю.
Чемодан в угол бросаю, и - в душ. Грязный я совсем. Целый день за рулем.
   Вот уж и чистенький. Полотенцем по коже сильнее, сильнее. Костюм све-
женький на себя, глаженый. Платок яркий - на шею. А  теперь  в  зеркало.
Нет, так, конечно, не пойдет. Глаза свинцовые, губы сжаты. На лице  без-
заботное счастье светиться должно. Вот так. Так-то лучше. А теперь вниз.
Да не спеша. Смотрят люди на меня, и никто не подумает,  что  сегодня  в
моей очень трудной жизни, лишенной выходных и праздников, - один из наи-
более утомительных дней. И не думайте, что мой рабочий день уже  кончил-
ся, нет, он продолжается.
   А в зале музыка грохочет. А в зале по темным стенам яркие огни мечут-
ся, по потолку тоже и по лицам счастливых людей, распыляющих уйму  энер-
гии в угоду своему наслаждению. В бурном водовороте звуков вдруг яростно
доминирует труба, заглушая все своим ревом, и ритм торжествует над  тол-
пой, подчиняя себе каждого. И по властному велению  ритма  звенит  хрус-
таль, вторя пьянящему шуму танцующей толпы.
   Моя рука чувствует режущий холод запотевшего хрусталя, я поднимаю пе-
ред собой сверкающий, искрящийся сосуд, наполненный обжигающей влагой, и
в то же мгновение в нем отражается весь бушующий ураган звука  и  цвета.
Улыбаясь брызжущему огню и закрывая им лицо, я медленно обвожу зал  гла-
зами, стараясь не выдать своего напряжения. Вот уголком глаза  я  увидел
того, кто в зеленой блестящей папке числится под номером  713.  Я  видел
его только раз, только на маленькой фотографии. Но я узнаю его. Это  он.
Я медленно подношу бокал к губам, гашу улыбку,  пригубливаю  спиртное  и
так же медленно поворачиваю лицо. Вот он медленно поднимает глаза на ме-
ня. Вот наши взгляды встретились. Я изображаю радостное удивление на ли-
це и салютую широким приветственным жестом. Он изумленно  оборачивается,
но сзади - никого. Он вновь смотрит на меня с неким вопросом: ты это ко-
му?! Тебе! - молча отвечаю я. Кому же еще? Расталкивая танцующих, с  бо-
калом в руке я пробиваюсь к нему.
   - Здравствуй! Никогда не думал тебя встретить тут! Ты помнишь тот ве-
ликолепный вечер в Ванкувере?
   - Я никогда не был в Канаде.
   - Извините, - смущенно говорю я, всматриваясь в его лицо. -  Тут  так
мало света, а вы так похожи на моего  знакомого...  Извините,  пожалуйс-
та...
   Я вновь пробился к бару. Минут двадцать я наблюдаю за  танцующими.  Я
стараюсь уловить наиболее характерные движения: в моей жизни никогда  не
было времени для танцев. Когда приятное тепло разливается по всему телу,
я вступаю в круг танцующих, и толпа радушно расступилась, открывая воро-
та в королевство веселья и счастья.
   Танцую я долго и исступленно. Постепенно мои движения приобретают не-
обходимую гибкость и вольность. А может, это только мне кажется. Во вся-
ком случае, на меня никто не обращает внимания. Веселая толпа  принимает
в свои ряды всех и прощает всем.
   Когда он ушел, я не знаю. Я уходил поздней ночью в числе  самых  пос-
ледних...
 
   5.
 
   Звонок будильника разбудил меня рано утром. Я долго лежу,  уткнувшись
лицом в подушку. Меня мучает хроническая нехватка сна. И пять часов  ни-
как не могут компенсировать многомесячного недосыпа.
   Потом я заставляю себя резко вскочить. Пятнадцать минут я мучаю  себя
гимнастикой, а потом душ жгуче холодный, беспощадно горячий,  снова  хо-
лодный и снова нестерпимо горячий. Тот, кто так делает регулярно, выгля-
дит на пятнадцать лет моложе своего возраста. Но не  это  мне  важно.  Я
должен выглядеть бодрым и веселым, каким подобает  быть  праздному  без-
дельнику.
   Вниз я спускаюсь самым первым и погружаюсь в утренние газеты, изобра-
жая равнодушие.
   Вот к завтраку спустилась пожилая чета. Вот прошла женщина  неопреде-
ленного возраста, неопределенной национальности со вздорной, не  в  меру
агрессивной собачкой. Вот группа улыбающихся японцев, обвешанных фотоап-
паратами. А вот и он. Я улыбнулся и кивнул. Он узнал меня и кивнул...
   После завтрака я иду в свой номер. Уборка еще не началась. Я вешаю на
двери табличку "Не беспокоить", запираю дверь на ключ, опускаю жалюзи на
окнах и, оказавшись в темноте, с удовольствием вытягиваюсь на кровати.
   О таком дне, когда никуда не надо спешить, я мечтал давно. Я  пытаюсь
вспомнить все детали вчерашнего дня, но из этого получается только  бла-
женная улыбка на лице. С этой улыбкой я, наверное, и засыпаю.
   Вечером я исступленно танцую в толпе. Он все на том же месте,  что  и
вчера. Один. Увидев его, я улыбаюсь. Я подмигиваю и жестом  приглашаю  в
толпу безумствующих. Он улыбается и отрицательно качает головой.
   Следующим утром я первым спустился в холл. Он был вторым.
   - Доброе утро, - говорю я, протягивая свежие газеты.
   - Доброе утро, - улыбается он.
   На первых страницах всех газет президент Уганды Амин Дада. Мы  переб-
росились фразами и пошли завтракать.
   Самое главное сейчас - не испугать его. Можно, конечно, быка взять за
рога, но у меня есть несколько дней, и потому я использую "плавный  кон-
такт". Многое об этом человеке нам не известно. Но даже наблюдение в те-
чение нескольких дней дает очень много полезной информации: он один,  на
женщин не бросается, деньгами не сорит, но и не  жалеет  каждый  доллар,
весел. Последний факт очень важен - хуже всего  вербовать  угрюмого.  Не
напивается, но пьет регулярно. Книг  читает  много.  Последние  известия
смотрит и слушает. Юмор понимает и ценит, одевается  аккуратно,  но  без
роскоши. Никаких ювелирных украшений не носит. Волосы на голове не всег-
да гладко причесаны - уже этого достаточно для того, чтобы что-то  знать
о внутреннем мире человека. Часто челюсти сжаты  -  это  верный  признай
внутренней подтянутости, собранности и воли.  Такого  трудно  вербовать,
зато потом легко с таким работать. Очень долго украдкой  я  наблюдаю  за
выражением его лица. Особенно мне важны все детали о его  глазах;  глаза
расположены широко, веки не нависают, небольшие мешки под глазами. Зрач-
ки с одного положения на другое переходят очень медленно и задерживаются
в одном положении долго. Веки опускает медленно и  так  же  медленно  их
поднимает. Взгляд долгий, но не всегда  внимательный.  Чаще  взгляд  от-
сутствующий, чем изучающий. При изучении человека особое внимание уделя-
ется мышцам рта в разных ситуациях: в улыбке, в гневе, в раздражении,  в
расслаблении. Но и улыбка бывает снисходительной, презрительной,  брезг-
ливой, счастливой, иронической, саркастической, бывает улыбка победителя
и улыбка проигравшего, улыбка попавшего в неловкое положение или  улыбка
угрожающая, близкая к оскалу. И во всех этих ситуациях принимают участие
мышцы лица. Работа этих мышц - зеркало души. И детали эти гораздо  более
важны, чем знание его финансовых и служебных  затруднений,  хотя  и  это
неплохо знать.
   Ночью я бросаю в машину рюкзак,  длинные  сапоги,  удочки  и  еду  на
дальнее озеро ловить рыбу. На рассвете из камышей появляется Младший ли-
дер. Он садится рядом со мной и забрасывает удочку в воду. Кругом  нико-
го. Вода теплая к рассвету, парит слегка. Розовая от восхода, солнца еще
не видно.
   Заместитель командира рыбалку терпеть не может. Особенно его  раздра-
жает то, что находятся на свете люди, которые добровольно  руками  берут
червяков. Он к ним притронуться боится, если бы приказали - другое дело.
Но тут старшим был Он. Нужды брать их в руки не было, и потому он забра-
сывает удочки с пустым крючком. Он очень  устал.  Глаза  у  него  совсем
красные, а лицо серое. Ради короткой встречи со мной он  явно  всю  ночь
провел за рулем. А у него множество своих ответственных дел. Он  неудер-
жимо зевает, слушая меня, правда, в конце рассказа он  зевать  перестал,
слегка даже заулыбался.
   - Все хорошо, Виктор.
   - Вы думаете, можно вербовать?
   Третий раз в жизни я удостоился взгляда, который усталый учитель  да-
рит на редкость бестолковому ученику. Учитель трет свои красные от недо-
сыпа глаза:
   - Слушай, Суворов, ты чего-то не понимаешь. В таком деле ты просто не
имеешь права спрашивать разрешения. Если ты спросишь, я тебе дам  отказ.
Когда-нибудь ты станешь Младшим лидером и даже Навигатором, но  запомни:
и тогда ты не должен никого спрашивать. Ты пошлешь запрос в Аквариум,  а
ответ по техническим причинам обязательно опоздает. Я могу  знать  очень
многое о твоем человеке, но я не могу его чувствовать. Ты разговариваешь
с ним, и только твоя собственная интуиция может тут помочь. В этой ситу-
ации ни я, ни Навигатор, ни Аквариум - брать на себя ответственность  не
желаем. Если ты человека не завербуешь, это твоя ошибка, которую тебе не
скоро простят. Если ты ошибешься и тебя арестуют  на  вербовке,  тебе  и
этого не простят. Все зависит только от тебя.  Хочешь  вербовать  -  это
твой будет орден, это тебя будут хвалить, это твой успех и твоя карьера.
Мы тебя все тогда поддержим. Запомни, что Аквариум всегда прав. Запомни,
что Аквариум всегда на стороне тех, у кого успех.
   Если ты будешь нарушать правила и провалишься - попадешь под трибунал
ГРУ. Если. будешь действовать точно по правилам, но провалишься -  опять
ты же и будешь виноват: догматично использовал устав. Но если ты  будешь
иметь успех, то тебя поддержат все и простят все, включая нарушение  са-
мых главных наших правил. "Творчески и гибко использовал устав,  отметая
устаревшие и отжившие правила". Уверен в успехе - иди и вербуй. Не  уве-
рен-откажись сейчас. Я другого пошлю, о такой возможности любой  развед-
чик мечтает. Дело твое.
   - Я буду вербовать.
   - Это другой разговор. И запомни: ни я,  ни  Навигатор,  ни  Аквариум
твоих намерений не одобряем. Мы просто их не знаем. Ошибешься - мы  ска-
жем, что ты глупый мальчишка, который превысил свои полномочия,  за  что
тебя нужно выгнать на космодром Плесецк.
   - Я понимаю.
   - Тогда желаю успеха.
   Чтобы быть похожим на рыбака, он взял несколько пойманных мной  рыбе-
шек и скрылся в камышах.
 
   6.
 
   Вечером мы пьем с 713-м. Он и не подозревает о том, что у него  давно
есть номер, что большой компьютер уделил ему особое внимание, что вокруг
горного отеля собраны немалые силы ГРУ, что из Аквариума прибыл один  из
ведущих психологов ГРУ полковник Стрелнев, который проводил  анализ  ко-
роткого фильма, снятого мной. 713-й не знает: работу  его  лицевых  мышц
анализировали, может быть, самые успешные психиатры тайного мира развед-
ки.
   Мы пьем и смеемся. Мы говорим обо всем. Я начинаю говорить о  погоде,
о деньгах, о женщинах, об успехе, о власти, о сохранении мира и предотв-
ращении мировой ядерной катастрофы. Должна быть какая-то  тема,  которую
он поддержит и начнет говорить. Главное, чтобы он говорил  больше  меня.
Для этого нужен ключик. Для этого нужна тема, которая его интересует. Мы
снова пьем и снова смеемся. Ключик найден. Его интересуют акулы. Смотрел
ли я фильм "Челюсти"? Нет, еще не смотрел. Ах, какой фильм! Акулья пасть
появляется, когда зал, полный зрителей, ее не  ждет.  Какой  эффект!  Мы
снова смеемся. Он рассказывает мне о повадках акул. Удивительные сущест-
ва... Мы снова смеемся. Он старается угадать,  какой  я  национальности.
Грек? Югослав? Смесь чеха и итальянца? Смесь турка с немцем? Да нет  же,
я русский. Мы оба хохочем. Что же ты тут, русский, делаешь? Я  -  шпион!
Ты хочешь меня завербовать?! Да! Мы хохочем до упаду.
   Потом он вдруг перестал смеяться.
   - Ты правда русский?
   - Правда.
   - Ты шпион?
   - Шпион.
   - Ты пришел вербовать меня?
   - Тебя.
   - Ты все обо мне знаешь?
   - Не все. Но кое-что.
   Он долго молчит.
   - Наша встреча заснята на пленку, и ты будешь теперь меня  шантажиро-
вать?
   - Наша встреча заснята на пленку, но шантажировать я не  буду.  Может
быть, это не совпадает со шпионскими романами, но шантаж никогда не  да-
вал положительных результатов, и потому не используется. По крайней  ме-
ре, моей службой.
   - Твоя служба - КГБ?
   - Нет. ГРУ.
   - Никогда не слышал.
   - Тем лучше.
   - Слушай, русский, Я давал  клятву  не  передавать  никаких  секретов
иностранным державам.
   - Никаких секретов никому передавать не надо.
   - Чего же ты от меня хочешь? - Он явно  никогда  не  встречал  живого
шпиона, и ему просто очень интересно со мной поговорить.
   - Ты напишешь книгу.
   - Про что?
   - Про подводные лодки на базе Рота.
   - Ты знаешь, что я с этой базы?
   - Потому я и вербую тебя, а не тех за соседним столом.
   Мы снова смеемся.
   - Мне кажется, что все как в кино.
   - Это всегда так бывает. Я тоже никогда не думал, что попаду  в  раз-
ведку. Ну, спокойной ночи. Эй, девочка, счет.
   - Слушай, русский, я напишу книгу, и что дальше?
   - Я опубликую эту книгу в Советском Союзе.
   - Миллион копий?
   - Нет. Только сорок три копии.
   - Немного.
   - Мы платим семнадцать тысяч долларов за каждую копию. Контракт мы не
подписываем. 10% мы платим немедленно. Остальные сразу по получении  ру-
кописи, если, конечно, в ней освещены вопросы, интересующие наших  чита-
телей. Потом книгу можно опубликовать и по-английски. Если западному чи-
тателю что-то может быть не интересно, это можно в американском  издании
упустить. Так что никакой передачи секретов нет. Есть только свобода пе-
чати, и ничего больше. Люди пишут не только про подводные  лодки,  но  и
про кое-что пострашней, и их никто за это не судит.
   - И всем им вы тоже платите?
   - Некоторым.
   Я оплатил счет и пошел спать в свой номер.
 
   * ГЛАВА XIV *
 
   1.
 
   Чувство глубокое и неповторимое: возвращаться в родные бетонные казе-
маты после самостоятельной вербовки.
   Неделя отсутствия замечена всей нашей ордой, всей сворой. Если  добы-
вающий офицер отсутствует три дня - ясно, в обеспечении работал. А  если
больше недели? Где был? Всем ясно, на вербовке.
   И вот иду я по коридору. Вся наша шпионская братия расступается и при
моем приближении умолкает. А я губы кусаю, чтобы не улыбнуться. Не поло-
жено мне улыбаться до командирского поздравления, неприлично.
   А они тоже традиции уважают. Никто  вопроса  нескромного  не  задаст.
Никто не улыбнется. Никто не поздравит. Не положено  никого  поздравлять
до командирского поздравления. Никто, конечно,  не  знает,  с  чем  меня
поздравлять, но каждый понимает, что есть такая причина. Каждый каким-то
внутренним чувством понимает, что я триумфатор сейчас. И серый мой помя-
тый костюм - это мантия пурпурная. И каждый сейчас на моей голове  сияю-
щий венец в бриллиантах видит.
   Приятно думать, что нет ни в ком сейчас зависти, но - понимание, ува-
жение есть, радость. И есть гордость и за меня и за всех нас: вот  идешь
ты, Витька, по красному ковру прямо к генеральскому кабинету, и рады  мы
за тебя, и мы вот так же по этому ковру хаживали, а если нет, то  обяза-
тельно вот так же гордо и сдержанно пойдем по нему.
   Смотрит на меня шпионская братия, дорогу уступает. И как-то  радостно
всем и смешно, что вот вернулся я, и не попался, и не скрутили меня,  не
повязали, не обложили, как медведя в берлоге, не гнали собаками, как ра-
неного волка.
   Дверь командирского кабинета передо мной открывается.  Сам  Навигатор
меня на пороге встречает. Просто все. Посторонился, пропуская  в  дверь:
заходи, Виктор Андреевич. Вроде ничего и не случилось, да  только  такое
обращение совсем необычно. И оттого кто-то в глухой тишине  так  глубоко
вздохнул, что командир в дверях обернулся и засмеялся.
   И за командиром все засмеялись этому простодушному вздоху.
   Устав ГРУ категорически запрещает объявлять одним офицерам что-либо о
работе других, будь то успехи или провалы. Навигаторы устав свято соблю-
дают. Понимают, что никто не должен знать больше, чем положено  для  вы-
полнения своих функций. Но как же тогда поддерживать атмосферу  жестокой
конкуренции внутри тайной организации?  И  потому  выдумывают  командиры
всяческие хитрости, чтобы устав обойти и продемонстрировать  всей  своре
свое персональное расположение к одним и неудовольствие к другим.  Нахо-
дят командиры эти пути.
   В моем случае - сразу вслед за мной по коридору продефилировал шестой
шифровальщик в белых перчатках с серебряным запотевшим ведерком и бутыл-
кой шампанского в нем.
   Ведерко со льдом да  накрахмаленные  салфетки  братия  дружным  гулом
одобрения встретила: лихо Батя устав обходит! А  Витька  Суворов,  прох-
вост, эвон на какие высоты взлетел. На форсаже вверх идет. Молодые  бор-
зяги о моем взлете с блеском в глазах говорят. Старые мудрые варяги  го-
ловами качают. Они знают, что в жизни добывающего офицера успех -  самое
тяжелое время. Успеху предшествует дикое напряжение сил,  нечеловеческая
концентрация внимания на каждом слове, на каждом шаге, на  каждом  дыха-
нии. Вербующий разведчик собирает в кулак всю свою волю, свой  характер,
все знания и наносит удар по своей жертве, и в этот  момент  величайшего
напряжения и концентрации воли против объекта вербовки он еще  и  обязан
следить за всем происходящим вокруг него.
   Успех - это расслабление. Внезапная разрядка может кончиться  катаст-
рофой, срывом, истерикой, глубочайшей депрессией, преступлением,  самоу-
бийством. Мудрые варяги знают это.
   И Навигатор знает. И оттого он и радостен и строг. Навигатор  мне  на
какие-то несуществующие мои промахи указывает: дабы не  взорвался  я  от
ликования. А как не ликовать? Он согласен. Он взял деньги. Он взял  спи-
сок вопросов, которые должны быть отражены в книге (в английском издании
многие из этих деталей могут быть опущены). Получив 10%, он в наших  ла-
пах. 73 тысячи он растратит быстро, и ему захочется получить  остальные.
Опыт ГРУ говорит, что было множество людей, желавших получить 10% и  ни-
чего потом не делать. Но каждый из них, почувствовав вкус денег, за  ко-
торые не надо много работать и не надо много рисковать, делал работу  на
совесть и получал остальное. Это правило без исключений.
 
   2.
 
   Не знаю почему, но успех не радует меня. Правы, наверное, люди, кото-
рые говорят, что счастье можно испытывать, лишь карабкаясь к  успеху.  А
как только успеха достигнешь, то уже не ощущаешь себя счастливым.  Среди
тех, кто добился успеха, мало счастливых людей. Среди оборванных,  гряз-
ных, голодных бродяг гораздо больше счастливых, чем среди  звезд  экрана
или министров. И самоубийства среди всемирно признанных писателей и поэ-
тов случаются гораздо чаще, чем среди дворников и мусорщиков.
   Мне плохо. Я не знаю почему. Сейчас я готов на все. Почему,  интерес-
но, нас никто не вербует? Вот если бы сейчас подошел ко мне американский
дипломат и сказал: "Эй, ты, давай завербую!"
   Не вру, согласился бы. Он бы удивлялся, зная повадки ГРУ. Эх ты,  ду-
рак, сказал бы мой американский коллега, ты соображаешь, что тебя ждет в
случае провала? Соображаю, радостно ответил бы я. Ну, вербуй меня, прок-
лятый капиталист! Я на тебя без денег работать буду. То, что  американс-
кая разведка мне передавать будет, клади в свой карман! Я просто так хо-
чу головой рисковать. Разве не упоительно  по  краю  пропасти  походить?
Разве не интересно со смертью поиграть? Ведь находятся же идиоты,  кото-
рые на мустангах скачут диких или перед бычьими рогами танцуют. Не  ради
денег. Удовольствия ради.
   Ну, вербуйте меня, враги, я согласен!
   Что же молчите?
   Проверки, проверки, снова проверки. Совсем замучили проверки,  надое-
ли.
   Завербованных нами друзей проверять легко. Всех их постоянно  контро-
лирует Служба информации, конечно, не зная ни их имен, ни их  биографий,
ни занимаемых постов. Один и тот