то какой резон на меня обижаться?
   Логики в таком подходе было маловато, и  я  это  отчетливо  сознавал,
однако на уровне эмоций испытывал сильный соблазн поддаться.  Интересно,
как отреагирует матушка, если я ей заявлю: "Я не помню  своего  обещания
написать книгу о сестре,  и  поэтому  не  буду  ее  писать.  Я  не  могу
выполнять обещания, которых не помню и за которые  не  отвечаю.  В  моем
нынешнем состоянии слова "не помню" синонимичны словам "этого не  было".
Наверное, в ответ я услышу, что Верочка никогда так себя не повела бы  и
почему   господь   забирает   к   себе   самых   достойных,   а   всякая
безответственная мразь продолжает  коптить  небо.  Под  безответственной
мразью в данном контексте подразумевался бы, естественно,  я.  Апофеозом
могла бы стать фраза, которую мне приходилось  уже  слышать:  "И  почему
умерла она, а не ты?! Уж Верочка нашла бы способ увековечить твою память
и успокоить мать". Конечно, мама была не в  лучшем  душевном  состоянии,
когда произносила такое, но мне-то от этого не легче, ведь я это  слышал
и  помнил,  эти  слова  оседали  на  дно  души  и  постоянно  зудели   и
пульсировали, как гноящаяся ранка. Вообще-то моя Ольга Андреевна человек
деликатный, но не от природы, а от ума,  от  понимания,  как  надо  себя
вести в приличном обществе. Однако, выведенная  из  состояния  душевного
равновесия, она нередко позволяла себе такое, что, не будь я ее сыном, -
хлопнул бы дверью и навсегда прекратил бы всякие контакты с ней.
   И тем не менее, чем больше времени проходило с того момента, когда  я
столь неосмотрительно вышел поздним вечером в больничный парк, тем менее
реальным казался мне звук выстрела. Выстрел - то  единственное,  что  на
уровне здравого смысла не позволяло махнуть рукой на амнезию.  Я  должен
все вспомнить или восстановить искусственным путем, чтобы понять, кому я
мог насолить или помешать и кто пытается меня убить.  Но  если  оставить
неудачное покушение за рамками  рассуждений,  то  ничто  не  мешает  мне
плюнуть на коварную память и на эти  несчастные  два  года,  которые  на
поверку оказались не таким  уж  катастрофически  большим  сроком,  чтобы
из-за них стоило так напрягаться и ломать копья. Ну  не  помню  -  и  не
помню, и хрен с ним со всем. Буду жить дальше. И, вполне вероятно,  буду
жить по-другому. Чем плохо? А переживания человека,  в  голове  которого
таинственные биохимические процессы  растворили,  как  серной  кислотой,
почти два года жизни, -  прекрасный  материал  для  следующей  книги.  И
погружение имеется в полном объеме, осталось только интригу соорудить.

***

   В первые два  дня  занятий  в  фитнес-центре  от  меня  буквально  не
отходили три врача сразу: спортивный, терапевт  и  Голая  Собачка  Эмма.
Через каждые десять минут измеряли давление и проделывали  еще  какие-то
манипуляции, чтобы выяснить, какую нагрузку можно мне разрешить. В конце
концов все трое облегченно вздохнули, велели запомнить одно-единственное
число - сто десять, и оставили меня в покое. Я  должен  был  следить  за
показаниями на мониторе тренажеров и при частоте пульса свыше ста десяти
немедленно снижать  нагрузку  или  делать  перерыв.  Во  всем  остальном
никаких ограничений не последовало, и  я,  перепробовав  все,  остановил
свой выбор  на  велоэргометре,  беговой  дорожке,  комплексной  доске  и
бассейне. Наверное, я  наделен  излишним  воображением,  но  занятия  на
тренажерах помогали мне еще и психологически,  я  постоянно  представлял
себе, как уезжаю на велосипеде, ухожу, убегаю, уплываю от того времени и
места,  где  слышал  выстрел.  И  сам  выстрел  словно  таял  в  тумане,
становился расплывчатым, терял очертания и превращался в сон, в бред,  в
плод воображения...
   Я удивительно быстро набирал форму, если в первый  день  занятий  мне
удалось проработать на велоэргометре только пять минут  при  минимальной
нагрузке, после чего сердце заколотилось с непозволительной частотой, то
сегодня, на седьмой день, я легко справился с двадцатью минутами  и  вот
уже двадцать пять минут шагал по беговой дорожке со  скоростью  шесть  с
половиной километров в час и подумывал о том, не увеличить ли  мне  угол
наклона. Никогда не  думал,  что  физические  нагрузки  могут  приносить
моральное удовлетворение, но мне казалось, что я крепну, наливаюсь силой
и выносливостью прямо на глазах, и  меня  это  ужасно  радовало.  Словно
помешанный, я дважды в день вставал на весы  и  готов  был  прыгать  как
ребенок, увидев, что во мне стало на  сто  или  двести  граммов  меньше.
Однако же за неделю эти ежедневные  смешные  граммы  сложились  в  целый
килограмм, что, конечно же, не оставило меня равнодушным.
   После тренажеров я отправлялся в бассейн и начинал неторопливо водить
руками  в  голубой  воде,  изображая  плавание  брассом.  В  отличие  от
тренажерного зала, где я накачивался здоровьем в гордом  одиночестве,  в
бассейне всегда было много народу, и за неделю я  успел  перезнакомиться
практически со всеми любителями водных процедур.  Публика  разномастная,
разновозрастная  и  разнопроблемная,  объединенная  лишь  одним:   тугим
кошельком, своим  или  чужим,  позволяющим  здесь  находиться.  Из  всех
болезных пловцов я особо выделял только  двоих,  остальные  слились  для
меня в кашеобразную массу.
   Пожилого Павла Петровича я заприметил в  первый  же  день.  Вообще-то
лечился он от какой-то болезни позвоночника,  посему  по  совету  врачей
торчал в бассейне целыми днями. Но, на  мой  непрофессиональный  взгляд,
ему не помешал бы и психиатр, хотя тогда Павел Петрович утратил  бы  всю
свою прелесть, состоявшую в том, что он пытался научить всех  окружающих
бережно  относиться  к  словам.  "Бережно"  в  его  понимании   означало
"экономно", то есть произносить следовало только те слова, которые несут
полезную информационную либо  эмоциональную  нагрузку.  Причем  старикан
особо настаивал на соблюдении  принципа  полезности.  По-моему,  он  уже
достал своими нравоучениями всех, кто посещал  бассейн.  Я  же  от  души
развлекался общением с ним и даже специально провоцировал  на  очередную
менторскую тираду. Павел Петрович являл собой яркий типаж, и просто грех
было бы упустить возможность понаблюдать за ним, чтобы потом вставить  в
книгу.
   Наше знакомство началось с  моего  опрометчивого  возгласа,  случайно
совпавшего с брошенным  на  проходящего  по  бортику  бассейна  пожилого
человека взглядом:
   - Какая вода теплая!
   Он тут же остановился и вперил в меня небольшие серые  глазки,  уютно
устроившиеся между старческими складочками на лице.
   - Молодой человек... не имею чести знать вашего имени...
   - Андрей.
   - Очень приятно. Павел Петрович, - представился он.  -  Вам  кажется,
что я в костюме от Сен-Лорана?
   Вопрос показался мне более чем странным, и я  даже  не  нашелся,  как
ответить, чтобы получилось в том же стиле. Просто я в тот  момент  стиля
еще не понял.
   - Да нет, - простодушно брякнул я, - по-моему, вы в плавках.
   - И как вам кажется, мои плавки мокрые или сухие?  -  Только  тут  до
меня дошло, что идет некая игра, и мне стало интересно и  весело.  Но  я
решил пока не выпендриваться, все-таки пожилой человек...
   - По-моему, мокрые, - честно сказал я, - с них вода капает.
   - Совершенно верно, - Павел Петрович назидательно поднял палец. -  Из
чего можно сделать вывод, что я уже  плавал  и  имел  возможность  лично
ощутить, какова температура воды в бассейне. Так зачем  же  вы  мне  это
сообщаете? Для чего вы тратите слова на то, чтобы проинформировать  меня
о факте, который мне заведомо известен?
   В первый момент я собрался было огрызнуться, дескать, с чего он взял,
что я собирался ему что-то сообщать, да  я  просто  сам  с  собой  вслух
говорил, и произнес-то я всего три  слова,  пусть  и  ненужных,  на  его
взгляд, а он в ответ сколько слов  потратил,  дабы  разъяснить  мне  мою
тупость? Но чисто детский порыв удалось вовремя усмирить, и слава  богу.
Дядька показался мне забавным, и я решил продолжить игру.
   - Согласен с вами, вы совершенно  правы,  -  мне  не  совсем  удалось
справиться с эмоциями, и хоть я и старался подпустить в  голос  побольше
раскаяния, все равно наружу выперло лукавство. А Павел Петрович, не будь
дурак, это сей же момент заметил и не замедлил отреагировать:
   - Не лгите, молодой человек. Если бы вы были  согласны  со  мной,  то
постарались бы сделать выводы из только что преподнесенного вам урока  и
следить за своей речью, а вы снова допустили  ошибку,  потратили  лишние
слова. "Согласен с вами" - вполне достаточно, вторая  часть  фразы  была
совершенно излишней.
   Он спустился по лесенке  в  воду,  продолжая  читать  мне  лекцию  об
экономном и бережном отношении к словам, и мы медленно поплыли рядышком.
К концу первого сеанса плавания я уже знал, что Павел Петрович  страдает
болями в спине, находится в клинике уже два месяца, а лечение оплачивает
его состоятельная дочь - бизнес-леди. С того дня проводимый  в  бассейне
час превратился для меня  в  неиссякаемый  источник  развлечений.  Павел
Петрович  вещал,  а  я  слушал,  наслаждался  и  запоминал,   чтобы   по
возвращении в палату записать наиболее яркие его высказывания.
   Вторым человеком, который оказался мне  симпатичен  среди  больничной
публики, стала молодая женщина по имени Елена. Ну, во-первых,  она  была
очень красивой. Конечно,  дожив  почти  до  сорока  шести  лет,  я  стал
понимать, что понятие красоты весьма  и  весьма  относительно  и  кто-то
готов заплатить миллион долларов за обладание Клаудией Шиффер, а  кто-то
пройдет мимо нее и даже не обернется, поэтому, когда я говорю о том, что
какая-то женщина красива, я имею в виду, что  лично  для  меня,  в  моих
глазах она обладает несомненной внешней привлекательностью. Хотя вкус  у
меня, как утверждают  очевидцы,  весьма  специфический,  как  человек  с
художественным  вкусом,  я  способен  оценить  изящество  форм   хрупкой
блондинки или огненную грацию гибкой брюнетки, но как мужика меня всегда
привлекали представительницы того типа, который я сам для  себя  называл
"славянско-деревенским": рослые круто-бедрые женщины с небольшой грудью,
стройными сильными ногами, мягкими лицами и  волосами  темно-русыми  или
каштановыми. И желательно с небольшим  избыточным  весом,  дабы  мне  не
чувствовать себя рядом с ними огромным и  толстым.  Кто-то  из  знакомых
мужиков однажды пошутил, что во мне силен инстинкт  самца-производителя,
потому что широкие бедра у женщины - это залог легких  родов  без  риска
травмы у младенца, а маленькая грудь, как правило, дает  больше  молока,
чем пышная. Не знаю, может, он и прав, я как-то не задумывался над  тем,
почему мне нравится именно этот женский тип. К нему,  кстати,  относятся
обе мои жены, и первая, и вторая, а также основная масса тех,  с  кем  я
крутил романы.
   Елена была тихой и какой-то забитой. В отличие  от  Павла  Петровича,
который  воспринимал  меня  просто  как  некоего  Андрея,  попавшего   в
автомобильную аварию, она сразу узнала писателя Корина, и порой я  ловил
на себе ее взгляд, в котором явно просматривалось обожание и восхищение.
Но в разговорах она ничего такого себе не позволяла, просто в первый  же
день попросила разрешения взять автограф и принесла на подпись  все  мои
книги. Все до единой. Сказала, что я ее любимый писатель и она, ложась в
больницу, взяла с собой любимые романы.  Конечно,  я  был  растроган  до
глубины души и постарался для каждого автографа найти теплые, недежурные
слова.
   Общаться с Еленой было легко,  она  словно  бы  каким-то  невероятным
чутьем угадывала темы, которые  я  обсуждал  с  удовольствием,  и  темы,
которые  были  мне  неприятны.  Кроме  того,  она,  в  отличие  от  всех
остальных, не раздражалась от бесконечных поучений  Павла  Петровича  и,
казалось, получала от разговоров с ним не меньшее  наслаждение,  чем  я.
Впервые она появилась в бассейне три дня назад, и к сегодняшнему дню  мы
втроем составили маленький коллектив, не  только  вместе  плавая,  но  и
гуляя в парке, и занимая один стол в столовой. Меня все время  подмывало
спросить, чем Елена больна,  но  что-то  меня  удерживало,  а  сама  она
молчала. Однако  если  исходить  из  того,  что  она  лежала  в  том  же
отделении, что и я, то есть в  неврологии,  то  кое-какие  предположения
можно было строить, особенно учитывая ее поведение.  Какая-то  она  была
робкая, напуганная, что ли. В  бассейне,  например,  никогда  первой  не
подходила ко мне, терпеливо ждала, когда я сам ее замечу и поздороваюсь.
Не проявляла инициативы в плане прогулок, просто соглашалась на мои  или
Павла Петровича предложения. И даже когда общительный  и  разговорчивый,
постоянно нуждающийся в слушателях Павел Петрович стал уговаривать  меня
занять вместе с ним и Еленой один стол в общей столовой,  Елена  хранила
молчание, ничем не выдавая своих желаний, так что я до конца и не понял,
хотела ли она, чтобы мы трижды в день встречались еще и за трапезой,  не
хотела ли или ей это было абсолютно безразлично.
   Мысленно я называл их обоих "мой букет", ибо Павел Петрович напоминал
мне высохший колючий чертополох, а Елена была похожа на мимозу, такая же
нежная  и  боязливая,  готовая  увянуть   от   малейшего   неосторожного
прикосновения. Сегодня половина букетика  уже  мокла  в  воде,  когда  я
появился в бассейне после занятий на тренажерах. Половина - потому что я
заметил только Елену, жавшуюся в углу бассейна и  тихонько  перебиравшую
ногами в воде. Бравого блюстителя чистоты  речи  нигде  видно  не  было.
Бросив полотенце и махровый халат на пластмассовое  креслице,  я  скинул
резиновые шлепанцы, нырнул в воду и подплыл к мимозе, одновременно думая
о том, что же должно случиться в жизни молодой женщины, если  при  таком
роскошном теле и привлекательном лице она производит впечатление хилого,
жалкого, сломанного цветка.
   - К Павлу Петровичу дочь с мужем приехали, он  просил  передать  вам,
что сегодня не составит нам компанию, - пояснила Елена в  ответ  на  мой
вопрос.
   - Я надеюсь, это не означает, что мы с вами будем нарушать  режим,  -
во мне тут же проснулся кобель. - Мы вместе обедаем,  а  в  четыре  часа
идем гулять вдвоем.
   Будь на ее месте не мимоза, а хотя бы василек, я бы не  удержался  от
скабрезной шутки и между обедом и прогулкой  вставил:  "вместе  проводим
тихий час". Но с мимозами так шутить нельзя, того и гляди от  ужаса  все
свои пушистые шарики посбрасывает. Мы мило болтали, Елена  расспрашивала
меня о европейских городах, куда  я  часто  ездил,  и  об  азиатских,  в
которых мне тоже довелось побывать. И даже смеялась, когда я рассказывал
ей о Китае, об общественных туалетах  без  закрывающихся  дверей  и  без
унитазов, о непонятной  европейцу  манере  являться  без  приглашения  в
гостиничный номер и о других вещах, удивлявших  и  забавлявших  меня  во
время поездки по провинциям Куэньминь и Юньнань. Я был благодарен ей  за
то, что она ничего не рассказывала о себе, о  своей  личной  и  семейной
жизни, потому что мне пришлось бы это слушать, а  потом  не  нашлось  бы
приличного  повода  отвертеться  от  вопросов  на  аналогичные  темы.  Я
совершенно не собирался обсуждать свою амнезию ни с  Павлом  Петровичем,
ни с Еленой, ни с кем бы то ни было посторонним.
   Закончив плавание, мы стали выползать на бортик.  Я  пропустил  Елену
вперед на лесенку и снизу  смотрел  на  поднимающиеся  из  воды  красиво
очерченные плечи, вызывающие в памяти описание Элен  Безуховой,  сильную
спину, пышные округлые ягодицы,  мускулистые  ноги.  Такую  женщину  при
других обстоятельствах я видел бы в образе породистой кобылы. Надо же, я
и не обращал внимания, какой у  нее  красивый  купальник!  И  те  формы,
которые он влажно и туго обтягивал, будили в моем воображении совершенно
недвусмысленные фантазии.  Но...  Она  сошла  с  последней  перекладины,
ступила на бортик, обернулась ко мне лицом, и я снова увидел перед собой
хрупкую  мимозу,  готовую  скончаться  от  грубого  прикосновения.   Все
фантазии тут же свяли.
   Мы разошлись по палатам, чтобы переодеться, и встретились за  обедом.
Елена пришла в  столовую  в  свитере  изумительного  фиолетового  цвета,
который ей совершенно не шел,  но  сам  по  себе  был  чудо  как  хорош.
Возможно, я судил необъективно, просто я этот цвет очень люблю.
   - У вас красивый свитер, - заметил я, желая быть любезным.
   Она  долго  молчала,  глядя  мне  в  глаза,  словно  я  сказал  нечто
несусветное или уж слишком заумное, требующее тщательного обдумывания.
   - Он мне не идет, я знаю, - тихо ответила она наконец.  -  Но  я  все
равно его ношу, потому что мне цвет очень нравится.
   Потрясающее единомыслие! А может, она экстрасенс? Точно,  экстрасенс.
Или телепат. Короче, она умеет читать мысли. И  из-за  этого  у  нее  не
складываются отношения с людьми, отсюда и нервные  болезни.  Вот  почему
мне так комфортно с ней общаться, вот почему она  не  затрагивает  темы,
которые мне неприятны или неинтересны.  Теперь  все  понятно,  теперь  я
знаю, от чего она здесь лечится и почему не рассказывает о себе.  Ай  да
Корин, ай да  молодец,  дотумкал  все-таки,  своим  умом  дошел,  знаток
человеческих душ, любимец публики! Умница.
   Но не будем делать скоропалительных выводов, надо все перепроверить.
   - А вы знаете, как характеризуются люди, которым нравится  фиолетовый
цвет?
   - Знаю, - кивнула она. - Они хотят взаимопонимания, доверия, ласки. Я
и не скрываю, что хочу этого. И вы тоже этого хотите, верно?
   Ох ты какая! Разве я говорил, что мне цвет нравится?  Я  сказал,  что
свитер красивый, а о цвете и речи не было. Но она права,  эта  Мимоза  с
дрожащими шариками, я  действительно  хочу,  чтобы  рядом  со  мной  был
человек, который понимал бы меня и которому я мог бы доверять,  и  не  в
данный конкретный момент, а вообще. Я всегда этого хотел, всю  жизнь.  Я
выбрал одиночество и карьеру писателя, но бывали моменты, когда меня мой
выбор не просто не радовал - ужасал. И когда я  общался  с  психологами,
работая над книгой о  спасателях,  мне  рассказывали  о  цветовом  тесте
Люшера и о том, как он работает. Вот тогда-то я и узнал, откуда  у  меня
такая любовь к серому и фиолетовому цветам.
   - С чего вы взяли? - фальшиво удивился я. - Почему вы решили, что мне
не хватает ласки и взаимопонимания? Я ведь не ношу фиолетовых  вещей,  в
отличие от вас.
   - Вы носите серые, - мягко  улыбнулась  Елена.  -  А  фиолетовые  вам
нравятся. Вы слышали про тест Люшера?
   Да что ж это такое?! Стоит только подумать о чем-то, она тут  же  это
улавливает, как будто я сам с собой  вслух  разговариваю.  Неужели  и  в
самом деле телепатка? Вот весело-то будет! Придется прекращать  контакты
с ней, а то буду чувствовать себя голым на всеобщем обозрении.
   - Слышал, - я постарался быть сдержанным, не говорить лишнего  и  тем
паче не думать. Хорошо бы и тему сменить  как-нибудь  поизящнее.  -  Вы,
вероятно, психолог?
   - Вовсе нет. Вам не кажется, что суп островат?
   - Кажется, - с готовностью согласился я. Она  сама  сменила  тему,  и
хорошо. Интересно, это было ее собственное решение или Елена  подслушала
мое желание?
   Солянка и в  самом  деле  была  приготовлена  по  всем  правилам,  со
специями и оливками. Но я не любил острую пищу. Однако  как  быстро  она
сориентировалась и  перевела  разговор  на  более  безопасный  для  меня
предмет!  О  кулинарии  можно  рассуждать  спокойно  и  себя  особо   не
контролировать. Спасибо тебе, чуткая Мимоза. Или все-таки телепатка?
   До конца обеда мы деловито прообсуждали местную кухню, но, когда дело
дошло до десерта в виде запеченных с вареньем яблок, я подумал,  что  не
хочу идти гулять с Еленой без Павла  Петровича.  На  меня  снова  наехал
страх. В компании с Чертополохом разговор носил характер безличностного,
ибо начинался с очередного монолога по  поводу  лишних  слов,  сказанных
мной или Мимозой, и д