енным путем, бью, отчетливо понимая,  что  противник  мне  не
ответит. Словно пьяного и беспомощного. И сладко, потому что...
   Я не успел доформулировать суть собственных ощущений. Меня снова, как
волной теплой воды, накрыл уже знакомый веселый голос:
   - Что ж ты делаешь, Михалыч! Ты ж покалечишься, руки попортишь.
   Я опустил руки и сделал шаг  в  сторону,  чувствуя  себя  застигнутым
врасплох нашкодившим пацаном, хотя улыбающийся Телок был как минимум лет
на двадцать моложе меня.
   - Это я Ваську привез, - продолжал Телок как ни в чем  не  бывало.  -
Надо же форму поддерживать. Так-то он у меня дома стоит.
   - Ваську?  -  я  с  трудом  преодолел  смущение  и  с  благодарностью
включился в беседу.
   - Ну. Его Васькой зовут, - Гриша кивком головы указал на пупса. -  Мы
с напарником договорились, что с десяти до двенадцати я тренируюсь, а  с
двенадцати до двух - он. Васька - это мой вклад в тренировки, а напарник
блины привез. Вон в углу лежат.
   - Блины?
   - Ну да. Мы заранее посмотрели, чего тут  у  вас  есть.  Для  больных
годится, а для здоровых - детский лепет. Нам с такими весами, как здесь,
делать нечего, пришлось свое железо тащить. Слышь,  Михалыч,  а  ты  чё,
совсем драться не умеешь?
   - Почему ты так решил? - опешил я.
   - Так что ж я, не вижу, что ли? - усмехнулся Телок. - Удары наносишь,
как девчонка. Кулак должен быть на уровне предплечья, а  у  тебя  он  то
выше уходит, то вниз смотрит, то в сторону  куда-то  скособочивается.  И
рука напряжена. Напряженной рукой никогда настоящего удара не получится.
Рука должна быть свободной, расслабленной, как плеть, и только  в  самый
последний момент, при соприкосновении с противником, кисть  напрягается.
Тогда толк будет. Вот, смотри.
   Он  плавно,  как  будто  в  замедленной   съемке,   продемонстрировал
несколько движений.
   - Ну-ка попробуй сделай, как я показал.
   Я и опомниться  не  успел,  как  начал  послушно  повторять  то,  что
показывал Телок. И спохватился спустя  минут  сорок,  когда  понял,  что
втянулся в процесс обучения. Совершенно неожиданным  оказалось  то,  что
Телок  проявил  себя  хорошим  учителем,  объяснял  понятно,   показывал
медленно и не сердился на  мою  тупость  и  неуклюжесть.  Но  еще  более
неожиданным оказалось для меня то, что мне все это нравилось.  Нравилось
учиться у мальчишки, чуть не вдвое моложе меня.  Нравилось  чувствовать,
что у меня получается то, чем я никогда прежде не  занимался  и  к  чему
никогда не испытывал склонности. Нравилось наносить удары по пупсу Васе.
Нет, не стану кривить  душой,  спасибо  тебе,  толстый  умный  засланный
казачок Бегемот Викторович, скажу так, как есть. Мне нравилось БИТЬ.
   Господи, Корин, Сладкая Бесконфликтная Карамелька, во что же выросло,
в какое такое невиданное растение превратилось то зернышко,  которое  ты
не так давно заметил в своих с детства знакомых,  так  хорошо  изученных
глазах?

***

   Вечером я  решил  продолжить  изучение  местных  заведений.  Обильный
ливень, сменивший дневную грозу,  к  ночи  перешел  в  моросящий  мелкий
дождь, но я бодро вооружился обнаруженным в  номере  зонтом  с  эмблемой
гостиницы и зашагал по улице. Миновал  бар  "Только  у  нас!",  где  был
вчера,  прошел  еще  несколько  домов  и   остановился   перед   высокой
застекленной дверью, за которой смутно  угадывалась  фигура  швейцара  в
ливрее. Зайти, что ли? Это,  должно  быть,  дорогой  ресторан,  не  чета
вчерашнему заведению. Или пойти дальше и поискать еще  что-нибудь  более
интересное? Пока я раздумывал, мимо меня быстрой походкой прошел мужчина
с удивительно  знакомым  лицом.  Спустя  еще  секунду  я  вспомнил  его.
Знаменитый  актер,  звезда  экрана.   Носитель   кинематографической   и
скандальной  славы.  Известен  своим  давним  пристрастием   к   тяжелым
наркотикам. Что он  здесь  делает?  Приехал  развлечься?  Или  навестить
друзей? В любом  случае  его  уверенная,  стремительная  походка  выдает
твердое знание, куда и зачем идти. Уж если в этом городе есть место, где
такому человеку будет интересно, то он идет именно туда.
   Без долгих раздумий я последовал за ним. И  очень  скоро  оказался  в
просторном зале с высоким потолком и богатым убранством. В первый момент
я хотел повернуться и выйти, ведь  мой  костюм,  состоящий  из  джинсов,
свитера и куртки,  совсем  не  соответствовал  обстановке,  напоминающей
большой прием или бал, но, оглядевшись,  я  заметил,  что  публика  была
одета  весьма  разнообразно:  от  вечерних  декольтированных  платьев  и
смокингов до легких  пляжных  сарафанчиков  и  затрапезных  повседневных
одежек. Так что белой вороной я не буду.
   Смешавшись с толпой бродящих по  залу  присутствующих,  я  осмотрелся
повнимательнее и с удивлением обнаружил, что здесь  не  кормят.  Вернее,
никто  не  ест,  и  никаких  признаков  ни  съестного,  ни  приборов  не
наблюдается. Более того, и напитков не видно. Наверное, я попал в  самый
момент начала сбора гостей, когда даже аперитив еще не разносят.  Однако
время  шло,  я  по-прежнему  ходил  по   большому   залу,   рассматривая
присутствующих  и  прислушиваясь  к  невнятному  шелесту  разговоров,  а
официанты с подносами так и не  появились.  Периодически  мне  навстречу
попадался Актер, блуждающий в одиночестве с весьма рассеянным  видом.  В
какой-то момент я решил, что в следующий раз, встретив  его,  непременно
заговорю, спрошу об общих знакомых, которых у нас с ним было  немало,  а
заодно и поинтересуюсь, что он делает в этой странной деревне, бывал  ли
в этих местах раньше и что  думает  по  поводу  царящих  здесь  странных
порядков. И внезапно понял...
   Нет, это не то слово. Не то понятие. Я не понял, я ощутил.  Понимание
- функция разума,  ощущение  -  функция  души.  Наверное,  после  долгих
разговоров с Марией, неизменно сворачивавших на разъяснение отличий души
от разума, меня на этом заклинило. Как бы там ни было, но я ощутил, или,
если вам угодно, душой понял, что не  хочу  общаться.  Не  хочу  никаких
разговоров. И Актер не хочет. И никто из присутствующих не хочет. У меня
словно  открылись  глаза,  и  я  отчетливо   увидел,   что   подавляющее
большинство людей ходит по залу в одиночестве, что лишь  очень  немногие
идут парами или по трое и разговаривают между собой.  Остальные  молчат.
Но молчат не тяжело, не напряженно, а как-то самоуглубленно и тихо.  Вот
именно, вот это правильное определение: тихое молчание. Бывает  молчание
громкое,  за  которым  угадываются  клокочущая  ненависть,  негодование,
исступленно кричащий страх, желание устроить скандал. А бывает тихое, за
которым слышны только движения души.  Молчание  не  означает  отсутствия
звуков. Стороннему человеку такие слова могут показаться  странными,  но
только не музыканту, ведь в каждой  опере,  в  балете,  в  мюзикле  есть
сцены, в которых изображается ночь, тишина, молчание, но музыка-то в это
время звучит. Просто это такая музыка, которая сама собой изображает или
иллюстрирует молчание.
   И на меня снизошел покой. Странный такой, неожиданный и необъяснимый.
Ведь только  сейчас,  только  минуту  назад  во  мне  кипело  и  бурлило
любопытство, хотелось общаться, задавать вопросы, обсуждать ответы...  И
вдруг все исчезло. Остался только покой и  тихая  умиротворенность.  Что
там говорила на этот счет Мария? Вернее, это я сам говорил о некой  ауре
покоя, бестревожности и беспечальности.
   Грянула музыка. Распахнулись  высокие  двери,  открывающие  дорогу  в
следующее  помещение,  еще  более  просторное.  Все   потянулись   туда,
задвигались  ритмично  и  плавно,  закружились.   Танцевали   парами   и
поодиночке. Я подхватил  какую-то  даму  в  красивом  длинном  платье  и
закружил в вальсе. Танцевали молча.
   Меня поразило, что музыка не прерывалась, один танец без всяких  пауз
переходил в  другой,  гости  меняли  партнеров,  улыбались  друг  другу,
благодарили за танец, но почти никто не разговаривал во время собственно
танца. Это было так странно...
   То и дело мне начинало казаться, что  в  самом  центре  бальной  залы
происходит нечто очень важное или, по крайней мере, любопытное. Я видел,
что именно к центру стремятся находящиеся здесь мужчины, и подумал, что,
может быть, там стоит стол с напитками. Предприняв некоторые  усилия,  я
протиснулся со своей очередной партнершей, "отвязанной" чумазой  девицей
с волосами немыслимого цвета, в шортиках  и  короткой  маечке,  ближе  к
центру зала и обомлел.
   Там была Анна. Невероятно красивая, до боли в сердце, до спазмов,  до
желания кричать. В роскошном белом платье,  украшенном  милыми  женскими
глупостями, названия которых я так и не выучил, не  то  рюшечки,  не  то
воланы, не то оборки, черт их разберет. Длинные густые волосы собраны  в
сложную прическу, оставляющую  открытой  изящную  шею.  По  контрасту  с
пышной юбкой и без того стройная талия кажется еще тоньше. Лицо строгое,
но, как ни странно, улыбающееся. Мало я  видел  в  своей  жизни  женщин,
которые умели вот так же,  как  Анна,  улыбаться  и  при  этом  казаться
строгой. Почему-то женщины в  основной  своей  массе  всегда  впадали  в
крайность и на их личиках рисовалась  либо  дурацкая  смешливость,  либо
мрачность крокодила.
   Глядя на Анну, неподвижно стоящую в центре зала,  я  поймал  себя  на
мысли о том, что жизнь могу отдать за одну ночь с  ней.  Я  хочу  ее  до
обморока, до красных пятен перед глазами. И что  самое  удивительное,  в
этом  желании  нет  ничего  сексуального.  Мне  вовсе   не   обязательно
совокупляться с ней. Я просто хочу  обладать  ею,  а  в  какой  форме  -
телесной, духовной, эмоционально-волевой или интеллектуальной - мне  все
равно. Во мне проснулся инстинкт самца-обладателя: если  есть  на  свете
по-настоящему стоящая вещь, то она должна быть моей, иначе мне не  жить.
И пошла к черту эта  старая  карга  Мария  со  своими  предупреждениями,
туманными намеками и нравоучительными сентенциями. О, как я в эту минуту
понимал тех мужчин, о которых мне рассказывала старуха в  нелепом  ярком
красно-зеленом одеянии! Как  я  понимал  того  мужика,  которого  застал
сегодня утром на крыльце дома Анны!
   Странно, однако, что никто  не  пытался  пригласить  Анну  на  танец.
Неужели все  до  такой  степени  боятся  старухиных  мрачных  прогнозов?
Неужели она так всех запугала?  Но  я-то  ничего  не  боюсь.  И  я  буду
танцевать с ней. Я буду держать ее в своих объятиях. И  никто,  ничто  и
никогда не сможет мне в этом помешать.
   Однако я ошибся. Еще до того, как мне удалось протиснуться хотя бы на
метр ближе к заветной цели, рядом с Анной оказался Актер.  Он  церемонно
поклонился и протянул ей руку. Губы женщины шевельнулись.
   - Вы уверены? - скорее угадал, увидел, нежели услышал я.
   Он молча кивнул. В  лице  его  была  такая  решимость,  что  Анна  не
захотела отказывать. Или не посмела?
   Они медленно кружились в немыслимо  долгом  вальсе,  который  все  не
кончался и не кончался... А потом вместе с вальсом кончилась  и  музыка,
свет стал медленно гаснуть, и народ начал расходиться.
   Я не торопясь вернулся в гостиницу, принял душ и, когда укладывался в
постель,  заметил,  что  за  окном  начало   светать.   Оказывается,   я
протанцевал на этом странном тихом балу всю ночь, а я думал, всего  часа
два, не больше. И не устал совсем. Просто удивительно,  учитывая  совсем
недавнюю мою болезнь.
   Утром я проспал  до  полудня,  пропустил  завтрак,  долго  валялся  в
постели, прикидывая, как спланировать день. То ли пойти в гости к Марии,
которая вчера предлагала заходить в любое время без приглашения,  то  ли
отправиться в очередной поход по заведениям, выискивая  новую  пищу  для
ума и души, то ли попытаться навязаться на обед к Анне  и  поговорить  с
ней о бале и о ее кавалере, с которым у меня так много  общих  знакомых.
Интересно, удалось ему проводить ее домой и остаться на ночь или нет?  Я
поймал себя на том, что в  моем  мысленном  вопросе  не  было  ни  капли
ревности. Только чистое любопытство. Утром, при  ярком  солнечном  свете
страстное желание  обладать  этой  прекрасной  и  таинственной  женщиной
заметно поутихло, а если быть совсем точным - сошло  на  нет.  Выспался,
наверное.  Вчера  мысли  мои  и  чувства  были  взбудоражены  длительным
общением с Марией и теми  загадочными  недосказанностями,  которыми  она
меня потчевала целый день. Сегодня же, отдохнув и отойдя  от  вчерашнего
дня на расстояние крепкого здорового сна, я очнулся и пришел в себя.  Ну
что такое эта Анна в конце-то концов? Да, красивая, но мало ли  красивых
женщин на свете. Что ж мне теперь, по  каждой  с  ума  сходить?  Обычная
мать-одиночка с финансовыми  проблемами  и  со  сложными  детьми  числом
четыре. Зачем она мне? Что я буду с ней делать?
   Взбодренный отдыхом и "правильными" мыслями, я принял душ,  спустился
в ресторан гостиницы, порадовал себя  плотным  ленчем  и  отправился  на
прогулку, так и не решив окончательно, какова  будет  ее  цель.  Проходя
через гостиничный холл, зацепил краем глаза работающий телевизор, увидел
знакомую заставку и приостановился, чтобы послушать новости.
   -  Час  назад  поступило  трагическое  известие.  Популярный   актер,
обладатель четырех "Оскаров"...
   На экране появилось знакомое лицо  в  траурной  рамке.  Ослепительная
улыбка, густая шевелюра, ямочка на подбородке. Я  зажмурился.  Этого  не
может быть. Как же так! Ведь только сегодня ночью он танцевал на балу  с
Анной.  Я  же  видел  его  собственными  глазами,  живого  и  здорового,
преисполненного намерения уложить в постель свою очередную жертву.
   - ...смерть наступила от  передозировки  наркотиков.  Из  достоверных
источников известно, что любимец публики неоднократно  лечился,  пытаясь
преодолеть пагубное пристрастие...
   Где же он умер? Неужели прямо здесь, в деревне? А Мария уверяла,  что
у них тут никто не умирает. Или Актер  уехал  сегодня  утром?  А  может,
прямо ночью, сразу после бала? Но почему? Расстроился, что  с  Анной  не
получилось? Наверное, так и есть. Иначе зачем бы ему так срочно уезжать,
лег бы у себя в номере, поспал, отдохнул,  а  утром  со  свежими  силами
предпринял бы новую атаку на неприступную красавицу. Во  всяком  случае,
именно так поступило бы большинство мужчин, умеющих не превращать первый
отказ женщины во вселенскую драму.
   А если с Анной все получилось? Я вздрогнул. Он приблизился к  Анне  -
читай, был близок с ней - и  умер.  Сразу  же.  Едва  успев  выехать  за
пределы деревни. Господи,  господи,  Мария,  ты  совсем  заморочила  мне
голову! Где истина и  где  старушечьи  бредни?  Где  та  грань,  которая
разделяет их? Боже милосердный, дай мне силы  почувствовать  эту  грань,
понять ее, увидеть, иначе я сойду с ума.

***

   Незапланированное изменение режима тренировок почему-то  выбило  меня
из колеи. Во-первых, от непривычных интенсивных движений я  почувствовал
себя страшно уставшим. А во-вторых, те  же  самые  непривычные  движения
подтолкнули мои мысли по непривычному пути. Я  начал  работать,  радуясь
тому, что придумалось неожиданное развитие  сюжета,  увлекся,  пропустил
обед, а потом заснул богатырским сном. Сквозь сон  я  постоянно  слышал,
как надсадно жужжит мобильник, но пренебрег чужими желаниями  пообщаться
со мной. Меня сковало такое оцепенение, что мысль о разговорах  казалась
мне просто-таки кощунственной.
   Проснулся я около семи вечера, посмотрел на дисплей - 12 неотвеченных
звонков. Кого же это так  разбирает?  С  мамой,  Линой  и  Мусей  я  уже
поговорил с утра, даже со Светкой  успел  пообщаться.  Нажав  кнопку,  я
просмотрел список номеров, с которых поступили звонки. Так и есть,  пять
раз звонила матушка, шесть раз - Лина, и один звонок от Борьки Викулова.
Настойчивость моих дам вполне понятна, они прочли интервью, о котором  я
им заранее ничего не говорил. Им можно не перезванивать, сами объявятся,
тем более что ничего нового я от них не услышу. Одни вопросы и  хлопанье
крыльями. А вот с Борькой надо  связаться,  он  просто  так  звонить  не
станет.
   -  Ты  прогрессируешь,  -  в  голосе  Викулова  звучала  нескрываемая
насмешка. - Набрался храбрости во всеуслышание объявить правду  о  себе.
Молодец, хвалю.
   Я поморщился. Ну почему он, будучи  моим  ровесником,  всегда  ставит
себя в положение старшего, начальника, учителя? Как будто я  нуждаюсь  в
его похвалах. "Не ври себе, Корин, - тут же одернул я себя.  -  Еще  как
нуждаешься. Во всяком случае, до последнего времени нуждался".
   - Теперь по поводу твоей дамы, - продолжал он.
   - Да? - напрягся я.
   -  Кажется,   твои   сомнения   небеспочвенны.   Образование   высшее
юридическое, работала следователем в Северо-Восточном округе,  три  года
назад уволилась якобы по состоянию здоровья.
   У меня внутри все похолодело.  Мимоза  -  бывший  следователь.  Иными
словами, человек, у которого огромные связи именно в милицейской  среде.
Молодая, красивая, "своя". Идеальный кадр для работы со мной.
   - Почему якобы? Там были другие причины? - на всякий  случай  спросил
я.
   - Потому что увольнялась она по  заключению  медкомиссии,  в  котором
стоял страшный диагноз. Если бы заключение было настоящим, твоя дама  до
сегодняшнего дня просто не дожила бы. Ты ее руками трогал?
   - Кого? - растерялся я.
   - Кого-кого, дамочку твою, - рассмеялся Борька.  -  За  ручку  держал
хоть раз?
   - Ну, держал. И что?
   - Теплая ручка-то?
   - Борька, прекрати, - разозлился я.
   - Ну вот, стало быть, живая дамочка-то,  не  призрак  с  того  света.
Более того, Дюхон, пока она жила на милицейскую зарплату, это была  одна
песня, а как уволилась и получила  пенсию  по  инвалидности,  так  песня
стала совсем другая. Более, так сказать,  громкая  и  мелодичная.  Более
красивая, чтоб тебе понятней было. Ты, надеюсь, понимаешь, что пенсия по
инвалидности ни при каких условиях не может быть выше зарплаты?
   - Понимаю, конечно. Она что, нигде сейчас не работает?
   - Официально - нигде. Вот и делай выводы, Дюхон.
   - Круто, - протянул я. - А семья есть?
   - Был муж, который ее бросил в аккурат тогда, когда она увольнялась.
   - То есть больную бросил, что ли? - я ушам своим не поверил.
   - Дюхон, у тебя с головой как? Я ж тебе русским языком  говорю,  что,
если бы она была  действительно  больна  тем  самым,  что  в  заключении
написано, она бы сейчас уже была покойницей. Заключение липовое,  просто
нужен был не вызывающий сомнений повод для увольнения. Уж  кто  и  зачем
все это устроил, я не знаю, но ты  поразмысли  на  этот  счет.  А  также
насчет того,  почему  в  этот  самый  момент  ей  занадобилось  от  мужа
избавляться. Все, Дюхон, не отвлекай меня больше, я в  машине  еду,  мне
говорить неудобно. Если что еще узнаю - позвоню.
   - Спасибо, Борис, - с чувством произнес я.
   Вот такие вот дела, милая Мимоза... Что ж, пойду погляжу, как ты себя
за ужином ведешь. Интервью-то небось прочитала уже и указания  от  своих
начальников успела получить. Сейчас и узнаем, что это были за указания.
   В столовой я впервые за все время оказался  раньше  своих  постоянных
сотрапезников, зато в компании с веселым трогательным Телком, который  с
неописуемой скоростью запихивал в себя  два  салата,  рыбу  с  гарниром,
рисовую кашу с изюмом и яблоками и прилагающиеся к чаю блины. Причем все
блюда исчезали в его утробе не по очереди, а одновременно.
   - Куда так спешишь? Подавишься, - заметил я,  аккуратно  отправляя  в
рот крошечную порцию салата.
   - Тороплюсь, -  пояснил  Телок  с  набитым  ртом.  -  Надо  напарника
отпустить на ужин. Я тут за обедом с Аленой расчирикался, за временем не
уследил, так мне таких... этих самых... - он проглотил  вполне  понятное
слово, - вставили по  самые  уши.  Напарник  -  старший,  а  я  пока  на
испытательном сроке, нарываться нельзя.
   - А кто такая Алена?
   - Как кто? Соседка твоя по столу. Ты что, не знаешь, как ее зовут? Ну
ты даешь, Михалыч.  Елена  она,  Ален