ть.   Я   собирал   материал   о
преступлениях, совершаемых чиновниками МВД.  И  чего  я  там  насобирал?
Завтра Муся привезет мне ноутбук, и многое прояснится. А  пока  не  буду
рисковать и тихо-мирно отправлюсь прямиком в корпус по  ярко  освещенной
дорожке.
   - Лето опять жаркое будет,  -  послышался  рядом  чей-то  хрипловатый
голос.
   Я  вздрогнул,  обернулся.  Но  это  был  всего  лишь  Фомич,  местный
сантехник,  перманентно  поддатый,   но   аккуратный   и   мастеровитый.
Всеведущий блюститель экономности  речи  Еж  Петрович  рассказывал,  что
Фомич на самом  деле  имеет  совсем  другое  отчество  (я  забыл,  какое
именно),  а  вот  фамилия  у  него  -  Фомичев,  работает  он  здесь   с
незапамятных времен и помнит многих именитых  пенсионеров,  поправлявших
здоровье после долгих лет многотрудного служения отечеству в аппарате ЦК
партии  всей  страны  и  союзных  республик.  На  вид  Фомичу  было  лет
семьдесят, но  я  подозревал,  что  ему  куда  меньше,  ведь  постоянное
употребление горячительного не способствует цветущей внешности.  Был  он
общительным, но ненавязчивым,  выдрессированным  жесткими  требованиями,
предъявляемыми к дисциплине допущенного к важным особам персонала. Ежели
гуляющему экс-руководителю захочется  поболтать  -  мы  всегда  с  нашим
удовольствием, а ежели человеку помолчать  охота  -  мешать  не  станем.
Думаю, что и выпивать на работе Фомич начал только в последние несколько
лет, иначе в санатории не удержался бы.
   Насчет "поболтать"  я  был  не  против,  учитывая  недавно  пережитый
приступ страха: лучше дойти  до  корпуса  в  обществе  Фомича,  так  оно
спокойнее. Обменявшись дежурными репликами о погоде, мы  плавно  сползли
на политику, с нее - на экономику, а с экономической тематики  оказалось
рукой подать до проблемы акцизов на спиртное и сигареты,  на  фоне  чего
немедленно возникла  проблема  хорошего,  но  дорогого  и  дешевого,  но
поддельного. В данном вопросе Фомич оказался крупным специалистом, и я с
любопытством слушал его печальную повесть о мучениях, связанных  с  тем,
что в тех палатках, до которых он может дойти пешком, продается  черт-те
что, а в Москву выбираться ему сложно. Своей машины нет, до платформы, с
которой можно уехать на электричке, идет автобус, но в  выходные  дни  в
него не втиснешься, а в будни  -  по  времени  неудобно,  вечером  рейсы
редкие, пока дождешься, пока доедешь до платформы,  пока  до  Москвы  да
пока еще до толкового магазина доберешься, ведь в палатках возле вокзала
еще больше паленой туфты продается, чем даже за  городом,  а  потом  еще
обратный путь... Фомич  легко  оперировал  минутами,  интервалами  между
электричками, километрами и названиями магазинов, и  было  понятно,  что
тема эта у него наболевшая и хорошо "обтоптанная" собственными опытом  и
ревматическими ногами. В какой-то момент я  до  такой  степени  проникся
сочувствием  к  пожилому  сантехнику,  что  предложил   ему   поделиться
имеющимися у меня запасами хорошего спиртного. Фомич поломался для виду,
ловко вворачивая в свое благодарное бормотание словечки вроде "неудобно"
и "не положено", но терпеливо ждал на скамеечке возле  корпуса,  пока  я
поднимался к себе и выбирал бутылки.
   - Спасибо, Андрей Михалыч, - прочувствованно сказал  он,  с  трепетом
глядя на плотный пластиковый пакет,  в  котором  нежно  позвякивали  три
бутылки - финская водка, французский коньяк и итальянское красное  вино.
- Дай вам бог здоровья и невесту хорошую.
   - Зачем мне невеста, у меня жена есть, уже даже вторая,  -  улыбнулся
я.
   - Ну, где вторая,  там  и  третья,  -  философски  заметил  Фомич.  -
Зарекаться от такого дела не следует. К вам две разные  приезжают,  а  с
третьей в парке гуляете, стало быть, все еще впереди.
   Ух ты! Ну и глаз у нашего вечно пьяненького сантехника! "Две  разные"
- это, надо полагать, Лина и Муся, а гуляю я с Мимозочкой. Это  что  же,
он про всех обитателей  санатория  информацию  собирает?  Впрочем,  чего
удивляться,  при  прежних-то  порядках   здесь   небось   все,   включая
сантехников и кочегаров, работали или в КГБ, или на  КГБ,  вот  навык  и
остался. Крепкий, видать, навык, даже алкоголь его не берет.
   Внезапно меня посетила мысль абсолютно, на второй  взгляд,  дурацкая,
но на первый - показавшаяся мне правильной и перспективной.  А  если  со
мной снова случится неприятность вроде той, когда в меня не то стреляли,
не то нет? Фомич - прекрасный наблюдатель, у  него  всегда  можно  будет
узнать, не видел ли он чего-то странного, необычного, может, незнакомого
человека, чужую машину... С Фомичом надо дружить.
   - У меня скоро день рождения, - сообщил я, - много выпивки  привезут,
сами знаете, мужикам всегда в подарок бутылки носят. А мне  здесь  много
не нужно, сам-то я не пью, пока болен, только  гостей  угощаю.  Так  что
где-то через недельку с удовольствием с вами снова поделюсь.
   Глаза у Фомича маслянисто  блеснули,  после  чего  мы  и  расстались,
вполне довольные друг другом.

***

   Несмотря на обилие полученной от Муси информации, спал я на удивление
крепко,  зато  утром,  едва  проснувшись,  чуть  не  рухнул  под  глыбой
всяческих соображений и новых вопросов. Кто такой этот человек  из  МВД,
снабжавший меня сведениями? У меня действительно было несколько знакомых
в милицейском ведомстве, все  как  один  -  генералы,  тусующиеся  среди
журналистско-писательской братии. Собственно, на этих тусовках я с  ними
и познакомился. И что-то ни в одном из них не заметил душевной  боли  по
поводу  развала  милиции  и  утраты  ею  своих  позиций  как   в   плане
общественного мнения и престижа, так и в плане  реальных  результатов  в
борьбе с преступностью. Генералы были сытыми, откормленными,  одетыми  в
непомерно дорогие костюмы  или  даже  (в  особо  торжественных  случаях)
смокинги. Неужели среди них  оказался  один  ловкий  притворщик?  Вполне
возможно. Но кто из них? Валяясь  в  постели,  я  старательно  вспоминал
каждого, пытаясь восстановить в памяти их лица, жесты,  манеры,  голоса,
слова, а также должности. Никто из них вроде бы не тянул на роль, и в то
же время каждый мог оказаться моим добровольным информатором.
   Мысли о милицейских генералах  периодически  перебивались  мыслями  о
моей франкфуртской любовнице. Какая  она?  Какой  у  нее  рост,  фигура,
какого цвета глаза и волосы, какова она в постели? И, между прочим,  как
ее зовут? Сколько ей лет, замужем ли  она,  есть  ли  у  нее  дети,  чем
занимается  фирма,  в  которой  она  работает?  Отчего-то  вчера  я   не
удосужился спросить об этом Мусю, хотя она, конечно,  знает  все,  кроме
интимных подробностей. Но вчера я был так ошеломлен ее рассказом о  моей
новой книге,  что  на  деталях  не  заострялся.  А  вот  сегодня  поутру
детали-то и выплыли. До завтрака еще оставалось  немного  времени,  и  я
торопливо принялся набрасывать на листе бумаги вопросы, которые нужно не
забыть задать Мусе, когда она сегодня приедет. Правда, появится она  еще
не скоро, с утра она  собиралась  ехать  в  Талдом  разбираться  с  моей
машиной,  благо  генеральную  доверенность  я  на  нее  оформил   осенью
девяносто восьмого года, так что бумажка пока еще  действительна.  Потом
ей нужно связаться с Линой и договориться насчет  моего  компьютера.  Я,
конечно, дал Мусе свои ключи от квартиры, но все  равно  она  не  станет
лезть  в  дом  без  ведома  хозяйки.  Лина  нормальная  баба,   излишней
подозрительностью не страдает, и я был на двести процентов  уверен,  что
она не будет настаивать на своем присутствии и разрешит Мусе  самой  все
сделать, но кто знает, какая шлея может  вдруг  ни  с  того  ни  с  сего
попасть под хвост моей супруге. А уж  если  попадет,  то  Мусе  придется
ждать часов до девяти, а то и до десяти вечера,  пока  Лина  вернется  с
работы, накормит Женьку ужином, сама поест, тщательно приберет  во  всех
комнатах и кухне и только после этого соизволит допустить моего агента в
квартиру. Прецедентов пока, правда, не было,  но,  зная  характер  Лины,
можно было вполне ожидать чего-то подобного. При таком развитии  событий
наработанные материалы к новой книге мне придется ждать до завтра. Опять
ждать, опять проволочки!
   Не желая пускать дело на самотек, я тут же позвонил  домой,  надеясь,
что жена еще не ушла на работу.
   - Конечно, пусть Мария заезжает в любое время, если у нее есть ключи,
- спокойно отозвалась  Лина,  из  чего  я  немедленно  заключил,  что  в
квартире идеальный порядок, нигде ни пылинки, каждая вещь  находится  на
своем месте и можно без стеснения впускать посторонних  в  дом.  -  Даже
хорошо, что она заедет, я оставлю для  тебя  пакет  с  чистым  бельем  и
пирожками, у меня вчера получились дивные пирожки, и я так  жалела,  что
не успеваю до тебя доехать. Ты не обижаешься, что я вчера не приехала  и
сегодня не успеваю?
   - Ну что ты, - великодушно откликнулся я, - я же не на смертном одре,
а ты действительно очень занята, я понимаю.
   На самом деле я  даже  обрадовался,  что  Лина  сегодня  не  приедет.
Все-таки странно устроены мужики! Или, может, не все мужики, а только  я
один? До тех пор, пока я был уверен, что "вернулся" к Лине, я  относился
к ней как к своей единственной  (на  данный  момент)  женщине,  со  всем
доступным мне пылом и посильной жадностью. Стоило только мне узнать, что
у меня, оказывается, есть подруга, как интерес к жене заметно  притух  и
стремление сладострастно  помечтать  о  незнакомке,  в  которую  я,  как
выяснилось, был влюблен, пересилило желание обладания реальной женщиной.
   На завтрак я явился, все еще пребывая в легком недоумении  по  поводу
собственного непостоянства. Павел Колючкович  встретил  меня  радостными
возгласами, а Елена затравленно глянула запавшими глазами и уткнулась  в
свою тарелку.
   - Куда вы запропастились? Вас вчера опять не  было  на  ужине,  мы  с
Леночкой уже начали беспокоиться.
   Павел Петрович умел одновременно  жевать  и  говорить  без  малейшего
ущерба для дикции, чем постоянно повергал меня в изумление. На этот  раз
я решил развеять их тревогу раз и навсегда, хотя прежде, когда  старикан
наседал на меня с вопросами по поводу пропущенной  трапезы,  предпочитал
отмалчиваться или уклончиво врать  насчет  головной  боли  или  внезапно
накатившей сонливости. Но Муся освободилась из канадского плена,  отныне
она будет приезжать ко мне регулярно, и я подумал,  что  пора  поставить
моих  сотрапезников  в  известность  о  моей,  с   позволения   сказать,
самостоятельности.
   - Вчера приезжал мой литературный агент,  нам  о  многом  нужно  было
переговорить. Вы же понимаете, мне неудобно было  оставлять  человека  в
комнате, а самому идти на ужин.
   Мне  показалось  или  щеки   Елены   слегка   покраснели?   Наверное,
показалось.
   - О, у вас есть свой агент!  -  Павел  Петрович  от  этого  сообщения
возбудился до чрезвычайности. - Насколько я знаю, в нашей стране это  не
было принято, во всяком случае при советской власти. А сейчас у  каждого
писателя есть свой агент или только у вас?
   Завтрак, таким образом, прошел под лозунгом "Каждому  автору  -  свой
литагент". Я подробно рассказывал Чертополоху все, что знал, отвечал  на
его  пытливые  вопросы,  краем  глаза  наблюдая  за  трепетной  Мимозой,
которая, как  мне  казалось,  по  ходу  разговора  оживала,  расправляла
листики и даже начала улыбаться.
   - Она была очень занята, но теперь освободилась и будет приезжать  ко
мне часто, может быть, даже каждый день. Так что  не  обессудьте,  Павел
Петрович, Елена, - я изобразил полупоклон  в  сторону  каждого  из  моих
сотрапезников, - но мне придется порой пропускать обеды и ужины. Вам  не
следует из-за этого тревожиться.
   - Позвольте! - Старикан,  похоже,  решил  вцепиться  в  меня  мертвой
хваткой. - Вы сказали, ваша дама-агент была очень занята. Из-за кого  же
вы пропускали ужины?
   - Ко мне приезжала жена.
   Я  ответил  спокойно,  но  в  душе  был  несколько  покороблен  такой
бесцеремонностью со стороны Павла Петровича.
   - Я не понимаю! - Он театрально воздел вверх сухонькие ручонки,  что,
вероятно, должно было выражать крайнюю степень возмущения. - Когда к вам
приезжает человек по делу и вы из-за этого не можете выйти к ужину - это
разумно. Но как  ваша  жена  могла  спокойно  смотреть  на  то,  что  вы
остаетесь голодным? Она же не может не  понимать,  что  она-то  вернется
домой и покушает, а вам придется ждать до  утра.  Поразительный  эгоизм!
Просто  поразительный!  Вы  меня  простите,  Андрей,  я  знаю,  что  вас
регулярно навещает ваша матушка, но из-за нее вы ни разу  не  пропустили
ни обед, ни ужин. Она этого просто не допустила бы! Она -  мать,  и  для
нее на первом месте вы и ваши интересы, ваше здоровье.
   И в этот момент я рассвирепел. Что на меня  нашло  -  не  знаю,  ведь
выходил к завтраку я вполне благодушным. И вроде  бы  Чертополох  ничего
плохого мне не сделал, ничего обидного не  сказал.  Не  могу  объяснить,
из-за чего я взорвался, но факт остается фактом.
   - Павел Петрович, - негромко начал я,  -  вот  уже  сколько  дней  вы
постоянно  учите  меня  быть  экономным  в  своих  словах,  не  говорить
очевидных,  банальных  и  хорошо  известных  всем  вещей.  Позволю  себе
заметить,  что  сами  вы  нарушаете  свои  же  собственные  принципы   и
позволяете себе рассказывать  мне  о  моей  жене  и  моей  матери  вещи,
которые, как вы сами должны понимать, мне прекрасно известны. Если бы  я
нуждался в ваших оценках поведения моих близких, я  поставил  бы  вас  в
известность и с удовольствием выслушал бы ваши суждения. И последнее:  я
люблю свою жену, я  люблю  свою  мать,  и  мне  крайне  неприятны  любые
критические  замечания  в  их  адрес.  Мою  матушку  вы  пока   еще   не
критиковали, но я хотел бы, чтобы вы имели это в виду на будущее. Я ясно
выразил свою мысль?
   Закончил свою тираду я так же тихо,  как  и  начал.  Более  того,  я,
кажется, даже улыбался, пока произносил ее. Поэтому меня очень  удивило,
что Елена взглянула на меня полными слез глазами и внезапно сорвалась  с
места и выбежала из столовой, словно я на нее накричал. И  не  кричал  я
вовсе. И вообще, мои слова были адресованы не ей.
   Павел Петрович, видимо,  не  ожидал  от  меня  такой  прыти,  привык,
наверное, что все пригибаются под его натиском  и  боятся  лишнее  слово
произнести. Во всяком  случае,  в  открытую  конфронтацию  он  решил  не
вставать.
   - Ну вот, снова Леночка расстроилась, - огорченно пробормотал  он.  -
Ей, бедненькой, и так тяжело, а тут еще мы с вами ее  до  слез  доводим.
Нехорошо получилось.
   Мне понравилось это "мы с вами". Неизвестно еще, кто именно  или  что
конкретно заставляет нежную Мимозу впадать в рыдания. С  одной  стороны,
вроде  бы  она  болезненно  отреагировала  на   мои   последние   слова,
адресованные Колючкину,  так  что  винить  следует  меня.  Но  с  другой
стороны, стоило мне пропустить ужин (а  Лина  приезжала  ко  мне  четыре
раза), как к завтраку Елена выходила вся сжавшаяся, какая-та  забитая  и
несчастная. Из чего вполне  закономерно  можно  сделать  вывод,  что  за
минувший   вечер   Чертополох   ее   по-настоящему    доставал    своими
нравоучениями.  А  уж  до  какой  степени   неуместными   и   болезненно
воспринимаемыми могут оказаться нравоучения, когда  человек  лечится  от
депрессии, я-то хорошо знаю. Ведь в  моей  жизни  была  сестра  Верочка,
которую депрессия довела до самоубийства.

ГЛАВА 6

   Оставшаяся  до  дня  рождения  неделя  была  посвящена   изучению   и
обдумыванию  материалов,  которые  Муся  скачала  из   моего   домашнего
компьютера. Оказалось, с февраля по конец апреля  я  неплохо  поработал.
Конечно, основную массу  фактуры  мне  удалось  собрать,  как  я  теперь
понимаю, пока я еще дописывал "Треугольный  метр",  но  за  три  месяца,
прошедших после сдачи романа о  риэлтерах  в  издательство,  я  набросал
фабулу и прорисовал портреты основных персонажей. Это мой обычный  стиль
работы: сперва придумывается костяк сюжета, главные  линии  и  повороты,
потом  под  этот  сюжет  конструируются  действующие  лица   со   своими
характерами и биографиями. И только потом я  начинаю  писать  собственно
текст. Но до всего этого, до фабулы и характеров, я собираю фактуру. Вот
этой самой фактуры в моем компьютере  оказалось  более  чем  достаточно,
чтобы   довести   до   широкой   общественности   неприглядную   картину
существования нашей родной милиции.
   У  меня,  честно  признаться,  волосы  на  голове   зашевелились   от
прочитанного. Конкретные имена, звания и должности,  названия  банков  и
фирм, денежные суммы (ох, немалые!), преступные группировки и их лидеры,
известные политики, беспрестанно мелькающие на телевизионных экранах,  -
все это оказалось сплетенным в тесный  клубок  взаимных  связей,  услуг,
обязательств, как выполненных, так и невыполненных, расчетов, конфликтов
и разборок. Хотелось бы понимать, эти имена и названия - настоящие или у
меня хватило ума при записи заменить их на вымышленные? Если  настоящие,
то я не уверен, что моя жизнь  стоит  хотя  бы  три  доллара.  Наверняка
меньше. За этими сведениями должна идти охота сразу с двух сторон:  одни
наверняка захотят их уничтожить, а другие - приобрести.  Ну  и  что  мне
теперь со всем этим делать?
   Да нет же, нет, не мог я оказаться  полным  идиотом  и  записывать  в
стоящий дома, в неохраняемой квартире, незащищенный компьютер  подлинные
имена и названия. И вообще, чего я зря страх на себя нагоняю? Я попал  в
больницу в конце апреля, Лина вернулась из-за границы только спустя  две
недели, и все эти две недели квартира стояла,  как  девушка  на  панели,
доступная  и  одинокая.  Если  бы  кому-то  понадобились  собранные  мою
сведения, их за две недели мог бы получить даже ребенок. Однако ни мама,
ни Лина, ни Муся, приезжавшая ко  мне  домой  за  записной  книжкой,  ни
малейших следов взлома и пребывания  посторонних  не  обнаружили.  Стало
быть, никакой катастрофы. Все материалы  выглядят  вполне  невинно,  как
плод писательской фантазии. Никому они не  нужны,  и  сам  я  никому  не
нужен, и ни у кого не возникла надобность в меня стрелять. Все  это  мне
просто  примерещилось  на  фоне  травмы  головы  и  общей  ослабленности
организма.  Последней  убедившей  меня  деталью  была  фамилия  министра
внутренних дел, фигурировавшая в моих набросках. Явно вымышленная, ибо у
настоящего министра, как следовало из  регулярно  читаемых  мною  газет,
фамилия была все-таки другой.
   Что же касается фабулы, то она была, на мой  взгляд,  весьма  ничего,
хотя, конечно, сказалась усталость: я взялся за новую книгу  практически
сразу же после окончания "Треугольного метра", засохшие мозги не  успели
расправиться и посвежеть,  и  придуманному  сюжету,  вполне  крепкому  и
складному, явно не хватало  изюминки.  Обычно  после  сдачи  рукописи  я
уезжал отдыхать на две-три недели, после чего погружался  в  сбор  новой
фактуры, и к моменту лепки фабулы мозги успевали  вновь  обрести  боевую
готовность. Здесь же фактура была готова, а  на  отдых  я  почему-то  не
уехал...  Впрочем,  понятно,  почему.  Не  люблю  ездить  зимой,  я   не
спортсмен, лыжи меня не привлекают, а  просто  гулять,  тупо  передвигая
ноги, можно и на даче. Вот там я и сидел в феврале, об этом в один голос
заявили и мама, и Лина, и Муся.
   Кстати, на мой вопрос о том, кто из министерских чиновников поставлял
мне информацию, Муся назвала фамилию - Маслов. Фамилия ни о чем  мне  не
говорила, среди моих знакомых из МВД никакого Маслова не было. Видимо, я
успел с  ним  познакомиться  уже  после  восемнадцатого  июля  девяносто
девятого года, а вот когда и где -  теперь  уже  не  вспомнить.  Но  это
ничего, попрошу Мусю разыскать этого деятеля  и  уточню  все,  что  меня
интересует.
   Ну что ж, начнем работать. Условия есть,  тишина,  покой,  переносной
компьютер, все материалы под руками, вполне можно, прик