тряда.
     -  Мы  беспризорные,  отряда нашего  уже  не  существует, - пожаловался
снабженец.  - Вы  теперь наши  хозяева.  Так  забирайте со  всеми потрохами.
Сколько же можно тут болтаться под обстрелом! Еще утопят.
     - Но на всех у меня нет полномочий.
     - А  всего - то всего -  два бойца  осталось от  команды, я  да  жратвы
немного в ящиках.
     - Но зачем мне баржа?
     - Не  вам,  а для  базы  пригодится, -  негромко вставил Макаров.  - Вы
только распишитесь,  что приняли в свое  распоряжение  имущество  типографии
и... личный состав. А все остальное мы сами оформим.
     Он дал мне расписаться в каких - то двух ведомостях и сказал:
     - А теперь  можете отправляться по своим делам. Все сделаем в наилучшем
виде. Можете не беспокоиться.
     Мне и в голову не могло  прийти, что в такое тревожное время интенданты
пойдут на какую - то махинацию.
     Попрощавшись с девушками и печатником, редактор подхватил свой потертый
чемоданишко, полевую сумку, и вместе со мной перебрался на катер.
     Катер,  обходя  стороной  корабли,  ведущие  бой  с берегом,  проскочил
морские ворота и доставил нас в Итальянский пруд.
     В Пубалте мы нашли только инструктора по печати.
     - Все в разгоне, - сказал он. - Немцы  усиливают нажим. Сегодня, видно,
критический день.
     Он тут же при мне передал редактору шхерного отряда предписание явиться
во вновь сформированную бригаду морской пехоты, а у меня спросил:
     - А вашу газету когда получим?
     - Через день или два, - пообещал я.
     Нашему соединению приказано морем перебросить в Ленинград две дивизии с
Ораниенбаумского   "пятачка".   Для   этой   операции   подбираются   только
плоскодонные  суда  с  мелкой  осадкой  -  канонерские  лодки,  быстроходные
тральщики, сторожевики и баржи с буксирами, способные ходить не по  главному
фарватеру, а и по другим участкам залива, не помеченным вехами.
     На  две дивизии  надо  послать  много  судов. Как  же  с  такой армадой
произведешь тайную переброску войск? Пришлось для  каждого судна  определять
точный час подхода к пирсам, составлять график быстрой погрузки и определять
пути ночного перехода.
     Все штабисты  и политработники заняты предстоящей операцией. Начальство
не  загрузило лишь  редактора  газеты.  Но  разве  будешь  бездельничать?  Я
закрылся  в  своей  комнате  и под  пальбу  артиллерии  написал  передовицу.
Начиналась она так:
     "Над Ленинградом  нависла смертельная опасность.  Очумелые гитлеровские
орды, несмотря на огромные потери, прут и прут. Они несут на штыках рабство,
нищету  и  позор.  Неужели мы  позволим  фашистской  чуме  осквернить  город
революции, город Ленина?
     Да никогда!
     Ни шагу назад. Враг должен быть  остановлен! А если мы  его пропустим -
нас проклянут матери, жены, дети. Нам не простят позора.
     Только победа!
     Грозен народ в своем гневе. На  защиту Ленинграда выйдут все от мала до
велика. Пока бьется  наше сердце, пока видят глаза,  а руки держат оружие, -
не бывать фашистской сволочи на Невском!
     Никакой пощады врагу!
     Не будем жалеть  ни  свинца,  ни  стали, ни  пороху.  Пусть  гитлеровцы
дрогнут от страха и захлебнутся кровью! Иного выхода у нас нет..."
     Не  успел я поставить завершающего восклицания,  как  послышался стук в
дверь. За мной прибежал секретарь политотдела.
     - Срочно к бригадному комиссару! - сказал он.
     "Видно, выговор получу, что своевременно не представился", - подумал я.
И захватив с собой передовицу, поспешил в штабную половину здания.
     Меня встретил черноглазый бригадный комиссар. Он явно куда - то спешил,
был в кожаном реглане и высоких охотничьих сапогах.
     -  Радун, -  коротко назвал он  себя  после моего представления.  - Мне
доложили, что типография уже прибыла. Сумеете сегодня выпустить газету?
     -  Навряд  ли, - ответил я.  - Надо установить  "американку", разложить
шрифты... Да и материала нет.
     - Не  очень  - то вы  мобильны, - заметил бригадный комиссар.  -  А нам
позарез необходимо печатное слово.
     - Может, листовку? - нерешительно предложил я.
     - Хм, листовку?.. А знаете, это еще лучше! Когда текст будет?
     - Он готов.
     Я показал ему незаконченную передовицу. Он тут  же  бегло прочитал ее и
сказал:
     - Мне нравится. Но не слишком ли краски сгустили?
     -  А  разве у  нас  лучше  положение? Правда и  откровенность действуют
сильней.
     -  Ладно, подписываю, -  согласился он с  таким видом, точно бросался в
омут будущих неприятностей. - Сколько к ночи дадите экземпляров?
     - Две тысячи, - наобум пообещал я.
     - Действуйте. Листовки раздадим бойцам на наших кораблях.
     Типографское имущество  прибыло на  двух  грузовиках. Его  разместили в
бывшей шкиперской кладовой.
     Я собрал свое "войско" и, рассказав о готовящейся переброске стрелковых
дивизий на помощь Ленинграду, спросил:
     - Сумеете сегодня для этих бойцов напечатать листовки?
     -  Дайте текст, наберем  за два  часа, - ответила рослая наборщица Тоня
Белоусова. - Ведь так, Катя? - спросила она подругу.
     -  Так, - отозвалась несловоохотливая Катя Логачева, прикрывая ладошкой
рот. У нее не  хватало  двух передних зубов, и она все время пыталась скрыть
свой недостаток.
     -  Какой разговор! Бойцы кровь проливают,  а мы что  же - прохлаждаться
будем? - добавила корректор Раиса Справцева. - Сделаем.
     - Ну, а мы -  как прикажут, - сказал худощавый тихоня печатник Архипов.
- Помогите только станину развернуть.
     - Тогда за работу! - скомандовал я.

     Наборщицы,  распаковав плоские ящики со  шрифтами,  принялись  набирать
текст листовки, а Клецко с Архиповым занялись установкой "американки".
     Через два  с  половиной  часа наша редакция  стала  выдавать  листовки,
сильно пахнущие керосином и краской.
     - Хорошо, что  с типографским душком, - нахваливал Клецко. - На закурку
не пойдут.
     Его почтальонский опыт нам очень пригодился: Клецко знал, куда и  каким
людям надо вручать пачки листовок, чтобы они  попали на корабли, участвующие
в операции.
     С последними пакетами я сам отправился в Ораниенбаум.
     Погрузка войск  шла  на всех пирсах. Затемнение строго  соблюдалось. На
верхних  палубах  не  разрешалось  курить  даже в  кулак. Нетерпеливые бойцы
роптали, а опытные следили за ними и приговаривали:
     - Лучше потерпеть часок, чем под обстрел попасть, да еще на воде.
     Разведка   противника  еще  не  приметила  погрузки.  По  всему  южному
побережью шла пальба, а  на ораниенбаумской  пристани  еще ни один снаряд не
разорвался.
     Корабли принимали  бойцов с вооружением и немедля уходили в залив, а их
место занимали новые тральщики, сторожевики и канонерские лодки.
     Я  понимал,  что  на затемненных  палубах  бойцы листовок  не  прочтут,
поэтому  весь  оставшийся  тираж  отдал  политрукам  стрелковых  батальонов,
которые переправлялись во вторую и третью очередь.
     Первая ночь прошла  благополучно, лишь в  полдень гитлеровцы обстреляли
ораниенбаумский  порт.  Но весьма неточно: ни  корабли, ни  хорошо укрытые в
верхнем парке бойцы не пострадали.
     16 сентября. Порывистый ветер гонит  изодранные тучи. Временами  хлещет
дождь.  Земля  промокла, стоят  лужи. Наступившую темноту разрывают  вспышки
орудийных залпов. Стреляют корабли и все северные форты.
     Я  знаю,  что сейчас в этой  воющей и грохочущей мгле, раскачиваясь  на
волнах, идут  переполненные войсками наши сетьевики, тральщики  и баржи. Всю
ночь  они будут переправлять войска в  Ленинград.  Пока переброска идет  без
потерь.
     18 сентября.  То, что  нам сообщили, не решаюсь  даже доверить тетради.
Впрочем, если это произойдет,  уже не  будет тайной. Мой долг зафиксировать,
как это было.
     Полчаса  назад  Радун  собрал  политотдельцев  и  приглушенным  голосом
сказал:
     -  Мы  должны  быть  готовы  к  самому  худшему,  хотя командование  не
собирается отдавать Ленинград. На случай,  если немцы прорвутся в город,  на
предприятиях созданы  "тройки"  по  уничтожению всего  того,  что  не должно
попасть в руки противнику. Будут заминированы заводы, мосты, крупные здания.
К  этому  должен  подготовиться  и  флот.  Короче говоря,  на каждого из вас
заготовлен конверт. Распечатаете только тогда, когда получите приказ. Каждый
будет  отвечать  за  потопление  конкретного  корабля.  Мы  обязаны  сделать
фарватер непроходимым, ни один наш корабль не должен достаться Гитлеру.
     Ошеломленные  неожиданной вестью, первые  секунды мы не могли вымолвить
слова, ждали, что еще скажет Радун.  А он  стоял бледный  и  молчал. Наконец
поднялся старший политрук Филиппов и осевшим голосом спросил:
     - Куда деть команду перед потоплением корабля?
     - В море возьмете только необходимых. Перед потоплением погрузите людей
на катера  или  шлюпки,  захватите оставшийся провиант и  оружие. Всем нужно
вернуться  в Кронштадт, а если не будет такой возможности - высаживайтесь на
берег и действуйте самостоятельным  отрядом. Задача: уничтожить больше живой
силы противника. Под руинами Ленинграда должна погибнуть армия оккупантов.
     Других  вопросов не  было. Мы разошлись  с  тяжелым  чувством на  душе.
Каждый  понимал, что критический  момент может настать в  любой час. Надо  к
нему подготовиться.
     Вернувшись,  я разобрал  и смазал  маслом пистолет.  Собрал  весь запас
патронов.  Что  же  еще захватить с собой? Тетрадь и блокнот. Их я заверну в
резиновую маску противогаза и буду носить в сумке. Еще понадобятся спички  и
папиросы. В случае беды - нормы снабжения сократятся. Надо бы добыть сухарей
или галет. Поговорю об этом на корабле.
     20 сентября.  Вчера на  Котлин  упали первые  бомбы.  Одна  разорвалась
невдалеке от Петровского парка. Осколком убило школьницу, которая смотрела в
окно.
     На "Марат",  стрелявший  с канала по  берегу, напала авиация. На  борту
линкора разорвались бомбы. Но он пришел в Кронштадт своим ходом. Здесь будет
ремонтироваться.
        "ОСТРОВ ПОГИБШИХ ЖЕНИХОВ"
     21 сентября.  Прошло только три  месяца войны, а такое ощущение, что мы
воюем  давно.  Очень  уж  много было  тревог, бессонных ночей,  обстрелов  и
бомбежек. Мирная жизнь и покой вспоминаются как нечто далекое, несбыточное.
     Кронштадт с его фортами мешает немцам продвигаться к Ленинграду. Гитлер
отдал приказ: "Сравнять остров Котлин  с водой". Сегодня мы ощутили действие
этого приказа.
     С  утра  верстался номер многотиражки,  посвященной итогам трехмесячной
борьбы. И вдруг в репродуктор послышался голос местного диктора:
     - Воздушная тревога! Воздушная тревога! Всем в укрытие!
     Мы  слышали не  раз  подобные  призывы, поэтому не кинулись  в убежище.
Петровского парка, а остались работать в здании.
     Вскоре  послышалась  частая  пальба  зениток  и  гудение  моторов.  Шум
нарастал, надвигался... Я выглянул в окно - и увидел наползавшую с моря тучу
черных крестов. Это были "юнкерсы" и "мессершмитты".  Их было много. Они шли
волнами...
     Грохот  зениток стал таким, что казалось, будто рушится раздираемое над
головой  небо. С противным  воем и свистом  посыпались бомбы. Я  отпрянул от
окна и крикнул своему "войску":
     - На улицу! В здании задавит обломками...
     Мы выскочили во  двор. И тотчас же попятились под навес у входа. Сверху
падали  горячие,  зазубренные  осколки  зенитных  снарядов.  Они  звякали  о
булыжник, разбрызгивали лужицы.
     Многие  овровцы жалели, что  своевременно не  укрылись в земляных щелях
парка. Теперь туда не пройдешь, свалят осколки.
     А  черные  самолеты,   как  стаи   воронья,  продолжали   кружить   над
Кронштадтом.
     В  угол  парка упала  бомба  огромной силы. Воздушной  волной всех  нас
повалило... Когда я  вскочил на  ноги, то  увидел, как через каменное здание
перелетела  во  двор добрая треть ствола  расщепленного дерева, вырванного с
корнем. Кора на нем висела длинными вожжами,  а ствол белел,  как обнаженная
кость.
     Плохо  человеку,  когда  он не у  пулемета и  не  у  пушки, а вынужден,
изнывая от ожидания, вслушиваться в свист бомб и думать: "Вдруг не убьет,  а
лишь  поранит, сделает  уродом или калекой  на всю  жизнь. Лучше  смерть, но
какая бесславная и бессмысленная!"
     Налет  длился минут пятнадцать, а нам он показался изнурительным часом.
Наступившая тишина не могла успокоить возбужденного сердца.
     Вернувшись  со  двора, мы  увидели в  типографии разбросанную  бумагу и
перевернутый верстак. Все покрывали  известковая пыль и обломки обвалившейся
штукатурки. Стекол в окнах не было, они начисто вылетели.
     Осколками  стекла  и штукатурки  повредило  шрифты  в подготовленной  к
печати  полосе.   Девушкам  пришлось  вооружиться  шильями  и   выковыривать
изувеченные литеры, заменять их новыми.
     Ходивший на разведку Клецко вернулся с невеселыми вестями.
     - Обеда сегодня не будет, - сообщил он. - Нет ни  воды,  ни света. Все,
что  варилось и  жарилось,  - пойдет  в помойку.  Сейчас только  унесли двух
коков. Во время налета они смотрели  в окна.  Одному осколком стекла вышибло
глаз, другому лицо порезало. В открытые котлы и противни тоже попало стекло.
Обед выдадут сухим пайком...
     Но не успел он, рассказать о том,  что видел, как опять раздался сигнал
тревоги. На  этот  раз  мы бегом устремились в  Петровский парк и забились в
щели под землей.
     Тошно прятаться в укрытии и не знать, что творится над тобой. Доносятся
лишь  глухие удары,  от которых колеблется почва, и сверху за ворот сыплется
песок. Иногда врываются отсветы взрывов и с грохотом рушатся деревья.
     В парке мы натерпелись  такого страха, что больше  сюда нас не заманишь
ни уговорами, ни приказом. Все бомбы, не попавшие в цеха Морского завода и в
пирсы  Усть-Рогатки, падали  на  нас.  Они  вонзались  под  корни  деревьев,
вздымали к небу тополя, дубы или, застряв в глубине, хранили молчание.
     Что это за бомбы? Может, замедленного действия?  Лучше быть подальше от
них.
     Во время третьего  налета мы понеслись в ров у Якорной площади. Там под
толщей земли была вырыта узкая, как туннель, пещера. Но она оказалась плохим
бомбоубежищем. Строители не сообразили установить вентиляцию. Людей в пещеру
набилось столько,  что женщины  и  дети стали  задыхаться,  терять сознание.
Пришлось  их выносить на свежий  воздух и  под грохот  бомбежки приводить  в
сознание.
     Потом мы укрывались в цементных трубах, приготовленных для канализации,
и  к  вечеру  поняли, что  в  Кронштадте  очень  мало  надежных бомбоубежищ.
Населению, да и военным, деваться некуда.
     Штаб  ОВРа  и  политотдел, чтобы  не быть  погребенными  под  обломками
зданий,  еще днем перебрались в казематы Кроншлота. И мне приказано  явиться
туда же, найти место для типографии и перевезти ее на остров.
     Как   только  отпечатаем   тираж   газеты,   парни  примутся  разбирать
"американку", а девушки -  упаковывать  шрифты для нового и, видимо,  самого
опасного путешествия.
     Довезем  ли мы свое имущество  до Кроншлота? Не  утопить бы его в пути.
Хотя бы ночью налетов не было.

     В  городе  разрушено много  домов.  Краснофлотцы  разбирают  на  улицах
завалы. После отбытия штаба и политотдела  старшим в базе остался Белозеров.
Его нервы не выдержали дневной бомбежки.  Я встретил Белозерова во дворе без
кителя,  в  белой   рубашке   с  разодранным   воротом,  таким  пьяным,  что
разговаривать о чем -  либо было  бесполезно. Он покачивался, бормотал что -
то невнятное и утирал тыльной стороной кисти слезы.
     Где я возьму людей на погрузку? Самим нам не справиться.
     22  сентября.  Грузчиков  не  достал.  Пришлось  одному  отправиться  в
политотдел  на  стареньком  рейдовом  катере.  До  Кроншлота недалеко, но мы
добирались  минут  двадцать,  потому  что  вдруг  начали   вздыматься  белые
"свечки". Это  гитлеровцы из  дальнобойных орудий били по рейду, Морзаводу и
улицам Кронштадта.
     Снаряды  с  визгом  проносились над  головой. От разрывов на  Морзаводе
поднималась красная кирпичная пыль.
     Проскочив опасное место, мы укрылись в кроншлотской бухточке.
     Кроншлот - это искусственный островок перед входом в Петровскую гавань.
Говорят, что он держится на сваях, вбитых в грунт еще в петровские времена.
     Если смотреть  на  Кроншлот  сверху,  то  по форме  своей он напоминает
огромную вытянутую каплю с круглым глазом в середине - неглубоким затоном, в
который могут заходить катера и буксиры.
     На островке всего  четыре строения.  На  самом кончике  капли  -  почти
дачный  домишко  с  верандой.  У  бухты  -  эллинг  для  небольших  судов  и
двухэтажное круглое здание с крохотными комнатами.
     На  самой  широкой  части Кроншлота высится  солидное главное здание  с
глубокими подвалами - казематами.  Со стороны моря оно облицовано толстенным
слоем  гранита.  Петр  Первый, точно  предвидя будущие  обстрелы и бомбежки,
строил его прочно и  надежно. Стены здания  имеют чуть ли не четырехметровую
толщину:  два метра  кирпичной кладки и почти столько же отесанного гранита.
Около здания на поляне высажены клены.

     В главном  здании под землей  в  казематах расположился штаб. В  первом
этаже политотдел, а в верхних помещениях - кубрики краснофлотцев,  старшин и
командиров.
     Мне  отведено  место  в обширной комнате со сводчатым потолком.  В  ней
двенадцать коек, выстроившихся  в три ряда. Заняв свою койку, я отправился к
начпо  и  доложил,  как  обстоит  дело  с  вывозом  типографии.  Он  выразил
недовольство  и  нехотя  позвонил  командиру  базы,  обязав   его  доставить
типографию в Кроншлот.
     - А  вы  оставайтесь здесь, - предложил Ильин.  - В  шестнадцать  часов
будет совещание политработников. Подготовьтесь сообщить о планах газеты.
     Прошедшей ночью я не сомкнул глаз. Смертельно  хотелось спать. От начпо
прошел  прямо  в  кубрик и  не  раздеваясь  улегся  на  койку.  Несмотря  на
продолжавшийся обстрел,  я мгновенно  уснул. Человек способен  привыкнуть ко
всему.
     Проснулся от сотрясений. Было уже три часа дня.
     Гитлеровцы опять устроили массовый налет авиации на Кронштадт. Кроншлот
они не трогали. Только случайно какой - то самолет обронил бомбу на отмели у
маяка.
     С  Кроншлота мы спокойно наблюдали за  тем, что творилось на  рейде и в
воздухе.  Сегодня впервые вступили  в  бой  над морем  шесть  краснозвездных
истребителей. Они, как  юркие  коршуны, врывались в строй бомбардировщиков и
клевали  их  то с  одной стороны, то  с  другой, не давая прицельно бомбить.
Порой нападали с такой яростью, что из бомбардировщиков валил дым. "Юнкерсы"
взрывались в воздухе, пылая падали в воду.
     Итог удивительный: не потеряв ни одного  истребителя, советские летчики
сбили  восемь  "юнкерсов". Где же держали этих асов? Почему их не посылали в
бой раньше?
     По подсчетам штаба, вчера на Котлин нападало сто восемьдесят самолетов.
А нам показалось, что их было несколько сотен. Ведь небо потемнело.
     Вчера  сильно досталось  линкору  "Октябрьская  революция". Он  шел  по
Морскому  каналу   и  вел  огонь  из  двенадцатидюймовых  пушек  по  берегу,
захваченному противником. На траверзе  Петергофа на  него напала  эскадрилья
пикирующих бомбардировщиков.  Линкор мгновенно открыл зенитный огонь. Все же
одному бомбардировщику удалось прорваться... Бомбы угодили  в носовую  часть
корабля и разворотили железную палубу. Но линкор не  потерял боеспособности:
продолжал стрелять, дошел до Кронштадта и здесь встал на ремонт.
     Кроме  линкора на  рейде  пострадали  эсминцы "Грозящий"  и  "Сильный",
плавбаза  подводников "Смольный" и развалился от взрыва старенький транспорт
"Мария".
     Сегодня снаряды попали в  цеха Морзавода, разрушили стенку дока.  Среди
рабочих  много  убитых  и  раненых.  Артиллерийский  налет был  неожиданным,
судостроители не успели укрыться в земляных щелях.
     23 сентября. Тяжелейший для флота день.
     Утро  выдалось  теплым  и  ясным,