шихся на берег стрелков.
     По нашей отмели били скрытые у верхнего дворца пушки.
     Застрявшая  "каэмка" минуты  через две  вспыхнула  и  загорелась  ярким
пламенем, освещая черную воду и каменный берег.

     Отстреливаясь, катера отступали из опасной зоны в глубь залива.
     Высадка десантников продолжалась.  У  берега загорелся еще какой  -  то
катер.
     Два  снаряда разорвались  вблизи от нашего  МО,  но  луч прожектора  не
настиг его. Мы  были уже у  фарватера и, убавив ход, могли наблюдать за тем,
что творится на берегу.
     Бой в Нижнем парке разрастался.  Около дворцов Эрмитаж и  Марли рвались
гранаты, то и дело слышалось "ура".
     У  Большого  каскада  и дворца  Монплезир меж деревьев  метались  огни,
беспрестанно  взлетали освети - тельные ракеты  и усиливалась  пулеметная  и
винтовочная пальба.
     А пассажирская пристань оставалась  темной.  "Вот куда теперь следовало
бы высаживаться",  - подумалось  мне. Но десантники, видимо,  уже  все  были
высажены,  так как наш катер получил приказ по  радио вернуться домой. Я еще
раз взглянул на  отмель у Эрмитажа. Там какое  -  то суденышко  догорало  на
воде.
     Когда мы подходили к Кронштадту, уже занимался рассвет.
     Спать  не хотелось.  Тревожила  судьба  десанта:  "Удалось  ли  морякам
прорваться на соединение с бойцами сухопутного фронта?"
     Надеясь хоть  что-нибудь  узнать,  я  спустился  в каземат  оперативных
дежурных, где была открыта специальная радиовахта для связи с десантом.
     Но от десантников еще не поступало вестей.
     -  Видно, горячо там... Все еще дерутся, - сказал оперативный дежурный.
- Вот светлей станет, разберутся, где свои, а где чужие. Скорей бы сообщили,
какая часть  Петергофа захвачена. Пора боезапас подбрасывать,  а  не знаю  -
куда.
     От  этого же оперативного дежурного я узнал, что на  фарватере из  воды
подобраны два катерника, плывшие в Кронштадт.
     Не раздумывая, я  помчался  в медпункт, куда  доставили спасенных.  Там
сидели завернутые в одеяла  молодой  лейтенант Гавриков,  недавно окончивший
военно-морское училище, и краснофлотец Малогон, Несмотря
     на  выпитый кофе со спиртом и растирания,  обоих  моряков бил озноб, да
так, что лязгали зубы.
     - Никак не могу согреться, - с запинками сказал лейтенант. - Вода очень
холодная, до костей пробрало.
     На  мои вопросы спасенные  отвечали односложно.  Но  я  был настойчив -
необходимо было написать о них в газету. Другого  материала пока не было. Из
того, что я узнал от них, получился небольшой рассказ.
        "МОРЕ ВЫРУЧИЛО"
     Во время  ночного десанта  краснофлотец  Сергей Малогон  стоял на  носу
катера впередсмотрящим.  Он следил  за всем,  что  происходило  на  воде,  и
промерял 'футштоком глубины.
     Первая  группа десанта  высадилась  почти без  выстрелов.  Но  когда  к
каменной отмели подходил катер Малогона, противник уже всполошился и строчил
по десантникам из пулеметов.
     Метрах в ста от берега катер наткнулся на подводные камни и застрял.
     Десантники спрыгнули в  воду  и бегом устремились вперед. Казалось, что
опустевший катер сам сойдет с отмели. Но не тут - то было: нос прочно  засел
на камнях.
     Малогон в  одежде  соскочил в  воду  и, напрягаясь, принялся сталкивать
свое суденышко.
     Под  нажимом сильных рук нос катера сполз с камней.  Теперь судно могло
отработать задний ход.
     Вдруг  рядом  стали  рваться  снаряды,  вздымая  столбы  воды  и грязи.
Малогон, уцепившись за край палубы, хотел рывком вскарабкаться  на нее, но в
это время нос  катера  от  набежавшей  волны задрался  вверх и  краснофлотец
сорвался...
     В  горячке  боя никто на  судне не заметил, что Малогон остался в воде.
Катер ушел в глубь залива и больше не возвращался.
     "Что теперь  делать? - в  тревоге думал краснофлотец. -  Может, догнать
десантников  и присоединиться к ним?" Он  уже  собрался выйти на берег, но в
это мгновение  ракета  осветила перебегавших между  деревьев  автоматчиков в
стальных   касках.   "Фрицы,   -  понял  Малогон.  -   Без  оружия  выходить
бессмысленно: попадешь в плен. Как быть?"
     Пятясь, он забрался поглубже  в воду и начал  озираться.  Левее Малогон
заметил неподвижный силуэт "каэмки".
     "Никак застряла", - обрадовался он и поспешил к катеру.
     "Каэмка", поврежденная снарядом, застряла  на подводных камнях. Стоя по
грудь в воде,  командир  катера лейтенант  Гавриков пытался столкнуть ее  на
глубокое место. Боцман и моторист возились с заглохшим мотором.
     Малогон  взялся  помогать. Вдвоем  они  столкнули "каэмку"  с камней  и
поторопились вскарабкаться на борт...
     Но тут  еще один снаряд угодил в середину судна. Сильный взрыв отбросил
моряков в воду.
     На  катере  вспыхнул бензин и, растекаясь по воде, осветил  все вокруг.
Стало жарко от огня. Вблизи рвались снаряды.
     Малогон помог подняться на  ноги Гаврикову,  и они вдвоем,  по горло  в
воде, поспешили отойти в темную часть отмели.
     Боцман и  моторист  "каэмки", видимо, погибли. Судно от новых попаданий
стало разваливаться.
     - Куда же мы теперь денемся? - спросил Малогон у лейтенанта.
     - В  нашем  положении  только  море  может  выручить, - ответил тот.  -
Плавать умеешь?
     - Слабовато. Вон там у катера я видел спасательные пояса.
     - Сходи подбери, - велел Гавриков.
     Краснофлотец  ушел,  а  лейтенант, добравшись до  нагромождения камней,
попытался снять тяжелые рыбацкие сапоги. Но его усилия ни к чему не привели:
намокшая кожа выскальзывала из рук.
     Малогон  вернулся минут  через пять и протянул  лейтенанту спасательный
круг. Пробковый пояс он надел на себя.
     -  Оставь  себе, - сказал Гавриков. - У меня  капковый бушлат. Он  часа
четыре продержит на воде.
     - Неужели так долго придется плыть?
     - Сколько выйдет.
     Они  помогли друг другу снять  сапоги.  Вышли на  глубину  и  не  спеша
поплыли в сторону Кронштадта.
     На  берегу грохотал  бой, мелькали вспышки разрывов, доносилась  частая
пальба, а в море было тихо, темно и очень холодно.
     От ледяной  воды  ломило руки, сводило  челюсти. Но моряки не сдавались
холоду - делали широкие гребки и плыли вперед.
     Иногда  они останавливались отдохнуть. Растирали один другому  плечи  и
ноги. Всякий раз лейтенант подбадривал краснофлотца:
     - До фарватера уже совсем немного осталось. Держись, Малогон.
     Они  плыли  долго. Остывавшее тело  деревенело. От  мелькания невысоких
волн  мутило. Пальцы совсем не шевелились. Хотелось безвольно опустить руки,
закрыть глаза и хоть немного вздремнуть.
     -  Что  -  то  спать  хочется, - во  время  короткого  отдыха  сознался
краснофлотец. - Глаза сами закрываются.
     -  Не  вздумай! - прикрикнул на него Гавриков. - На  дно  пойдешь.  Вон
катер идет.
     Но лейтенанту померещилось, фарватер был пустынным.
     Морской охотник их  заметил только на рассвете. Катерники едва шевелили
руками, но все же плыли. Они не хотели сдаваться смерти.
     Сами пловцы не могли  ухватиться за протянутые им концы.  Пальцы уже не
действовали. Кронштадтцев подхватили несколько рук и втащили на палубу МО.
     Спасенных немедля спустили в кают - компанию катера, а там боцман и два
комендора, надев  шерстяные перчатки, смоченные спиртом, принялись растирать
их тела.
     Так два бойца, избравшие вместо плена море, остались жить.
     7  октября.  Пока  газета  печаталась,  я  лег  вздремнуть  и... словно
провалился в бездну.
     Днем меня растормошил печатник:
     - Товарищ редактор, вставайте, проспите обед.
     После  ночной  операции  в  горле саднило, как при ангине, голова  была
тяжелой. Я не говорил, а хрипел.
     - Что слышно о десанте? - спросил я.
     - Ничего пока не известно, -  ответил  Клецко. - В  штабе и политотделе
все хмурые. Кажется, нет связи. Катер Панцирного ушел в Петергоф.
     Обедать мне не хотелось. Я отправился в политотдел. Там действительно у
многих  было подавленное  настроение.  Оказывается, с  суши ни танкистам, ни
пехотинцам  не  удалось  прорвать  линию  немецкой обороны и  соединиться  с
десантом.  Слишком обескровленными  оказались наши  дивизии,  отступавшие по
Прибалтике с тяжелыми  боями, в них не осталось  и трети бойцов. А главное -
дал себя знать острый недостаток  снарядов, бомб и мин. Мы не могли подавить
немецкие  батареи  и  танковые  заслоны.  Моряки,  попавшие  в  гущу  хорошо
вооруженных вражеских полков, дерутся одни.  Каково их  положение, никому не
известно.  Коротковолновые  радиостанции  молчат.   Видимо,  повреждены  или
утоплены при высадке.
     - Как же помогают десантникам? - спросил я.
     Мне никто  не  ответил.  Без  слов  было понятно, что  моряки попали  в
тяжелое положение.  Им нечем  обороняться  против танков. Винтовочной  пулей
бронированную  машину не остановишь. А  гранаты, наверное,  израсходованы  в
начале  боя.  Вместе со  стрелками необходимо было  перебросить на  берег  и
комендоров, вооруженных  хотя бы легкими противотанковыми пушками.  А теперь
их не высадишь. Гитлеровцы начеку. Хорошо, если десантники захватили большой
плацдарм.
     Я вышел на улицу и,  пройдя к посту  наблюдения,  стал  всматриваться в
петергофский берег. Издали казалось, что  в Нижнем парке, ярко  расцвеченном
осенью, полное затишье, что там нет ни наших моряков, ни немцев.
     "Куда делись десантники? Может,  лежат в обороне у пристани и надеются,
что  вместе  с  боезапасом  им  подкинут  новых  бойцов,  или  прорвались  к
аэродрому, как было намечено,  и  ждут армейцев?  Сколько их  осталось? Куда
укрыли раненых?"
     Вопросов возникало много, и все они оставались без ответа. На  траверзе
Петергофа,   маневрируя   и   ставя   дымзавесы,   зигзагами   ходили   наши
разведывательные  катера. Изредка  они  стреляли.  Но вот  один из  катеров,
словно наткнувшись на белый столб, возникший  из воды, закружил  на месте...
Другой потянул за собой пушистый хвост, прикрывая его дымовой завесой.
     У меня  не  было  бинокля.  Желая  узнать, что  случилось  в заливе,  я
поднялся на вышку. Там старшина обеспокоено наблюдал за происходящим.
     - Подбили "мошку", кажется тонет, - сказал  он. Я взял от него бинокль,
но в белесом дыму ничего не мог разглядеть.
     - Удалось ли хоть одному подойти к берегу? - спросил я у старшины.
     - Нет. Куда ни ткнутся, всюду стреляют. А наши не выходят  на берег.  И
ракет не видно.
     Вскоре в  кроншлотскую бухту  вернулся МО  - 210. Катерники были злы  и
малоразговорчивы. Им не удалось сгрузить боезапас десантникам.
     - Не видно их, - хмуро сказал лейтенант Панцирный. - А в  штабе решили,
что мы  струсили. Прислали командира дивизиона. Он храбро пошел и... угробил
четыреста двенадцатый.
     На МО - 412 я ходил ночью. Весть о его гибели потрясла меня. Я попросил
подробней рассказать о случившемся.
        "РАССКАЗ ЛЕЙТЕНАНТА ПАНЦИРНОГО"
     Ночью  я был на  высадке десанта. Вернулся в шесть. Только прилег, часу
не проспал, уже тормошат. Командир ОВРа к себе вызывает.
     Иду к нему. Капитан второго ранга Святов посмотрел на  меня, переставил
на столе чернильницу и, не поднимая глаз, говорит:
     -  Назначаю вас  старшим.  Пойдете  с  МО  - 232,  бронекатером и двумя
"каэмками"  к   петергофской  пристани.   Надо  срочно  подбросить  боезапас
десантникам.
     - С десантом связь установлена? - спрашиваю я.
     - Пока нет, - ответил он коротко. - Когда сгрузите боезапас, "каэмки" и
МО отошлете, а сами останетесь для связи.
     - К кому там обратиться?
     - Прямо сгружайте.
     Поняв,  что   капитан  второго  ранга  не  знает  обстановки,   я,  как
полагается, сказал "есть" и - бегом на катер.
     Подхожу к пассажирской пристани. Там меня уже ждут катера.
     Собираю командиров, объясняю им задачу,  а  самого гложет мысль: "Ты же
ничего не знаешь. Не  обманывай, надо разведать обстановку". Поэтому я их не
взял с собой, а приказал подойти к Петергофу через час.
     Оставив катера, я лег курсом прямо на петергофскую  пристань и приказал
наблюдателям получше всматриваться, особенно в нагромождение камней.
     Ни  на  пристани, ни  под  пристанью  никто не  показывался.  Это  меня
насторожило. Если  пристань в руках десантников, то почему они не дают знать
о себе?
     Круто развернувшись, я пошел влево.
     Берег по - прежнему был пустынен. Даже вороны и чайки не летали. Что за
чертовщина?
     Дохожу  до крупных  камней, торчавших  из  воды  у  Старого  Петергофа,
поворачиваю  на  обратный  курс.  Внимательно  вглядываюсь  в  набережную  у
Эрмитажа, в деревья у дворца Марли, в кусты у пляжа - ни единой души!
     Вновь  подхожу  на  довольно  близкое  расстояние  к  полоске  земли  с
пристанью, выдвинутой в залив. Неужели и на этот раз никто не покажется?
     Пристань пустынна. Около каменного домишки мои наблюдатели приметили на
земле неподвижных людей.
     - Мертвые, - сказал один из них, - не шевелятся.
     Прохожу  дальше, всматриваюсь  в  открытые  террасы  Монплезира, в  его
пристройки.  Приземистый каменный  дворец  удобен для обороны. Не  здесь  ли
находятся наши?
     Даю  ракету  в  надежде  вызвать  ответный сигнал. Напрасно.  Монплезир
молчит.
     Странно, не могли же разом погибнуть немцы и наши все до одного? Откуда
- то наблюдают за мной. Но откуда?
     - Смотреть  лучше!  - приказываю  наблюдателям.  Поворачиваю, иду назад
малым ходом и думаю:
     "Сейчас фрицы ударят по катеру. Неужели не соблазнятся?"
     - Есть! - кричит наблюдатель. - Засек. Наверху, левей главного каскада,
в кустах танк. Он поворачивал ствол пушки в нашу сторону.
     Значит, противник  прячется, держит  катер на прицеле,  но не стреляет,
боится обнаружить себя. Как бы вызвать огонь скрытых батарей и засечь их?
     Вижу - мои  катера приближаются. Значит,  уже прошел  час. Поворачиваю,
чтобы  встретить  и предупредить их.  И тут фрицы не выдержали: дают залп по
катеру. Стреляют пушки, скрытые  у каскада "Золотая горка", и  танк.  Столбы
разрывов поднимаются за кормой.
     "Недолет, -  соображаю я. - Сейчас ударят с  опережением". Резко снижаю
ход. "Свечки" поднялись из воды впереди. Чтобы не получилось накрытия, круто
изменяю направление и мчусь назад к пристани.
     Фрицы, не понимая моего маневра, умолкают.
     Я сбрасываю одну за другой пять дымовых шашек - и  ходу. Ветер гонит на
меня дым, прикрывает.
     Сообщаю по  радио в  штаб,  что  был обстрелян,  и не вижу  на пристани
десантников. В ответ получаю грозное указание: "Выполняйте приказ".
     Делать  нечего,  иду  к своим катерам. МО посылаю  влево вести  дуэль с
обнаруженным танком и время  от времени  возобновлять дымзавесы.  Бронекатер
отправляю   вправо.  У  него  более   мощная   пушка,  пусть  подавит  огонь
обнаруженной  батареи.  "Каэмкам" приказываю подойти  вплотную к  пристани и
сбросить боезапас, никого не ожидая. Сам готовлюсь прикрыть их.
     До  пристани остается метров сорок.  И вдруг раздается треск автоматов.
Под пристанью засада.
     Автоматчики, укрываясь за переплетениями толстых деревянных свай,  бьют
короткими  очередями. "Каэмки" под огнем круто разворачиваются и, не сбросив
груза, уходят.
     Я приказываю своим пулеметчикам открыть  огонь по  автоматчикам. А надо
было ударить из  пушки зажигательными. Пусть бы фрицы  поплясали под горящим
настилом. Но сразу не сообразил.
     На  "каэмках" появились  раненые. Вновь связываюсь по радио  со штабом.
Мне разрешают отпустить  "каэмки",  а  самому продолжать разведывать огневые
точки противника.
     Отослав  все катера  в  Кронштадт, я  решил  поглумиться  над  фрицами.
Выскочу  из дымзавесы, открою беглую пальбу из пушки  и смотрю, где сверкнут
ответные выстрелы, а затем - опять в дымзавесу.
     Гитлеровцы, видимо,  обозлились, принялись палить  по  катеру с  разных
сторон. А нам это на руку: помечаем на карте новые огневые точки противника.
     Израсходовав снаряды и  дымшашки, мы отошли  подальше от берега и стали
ходить  переменными  курсами  и  скоростями.  А  фрицы  еще  долго  не могли
угомониться:  продолжали  стрелять  по  катеру. Они  смолкли,  только  когда
увидели, что от Кроншлота идут ко мне пять морских охотников.
     На  МО -  412  прибыл  сам  командир  дивизиона  -  капитан - лейтенант
Резниченко.  Он  остер на язык,  не прочь  похвастаться удалью.  Я стал было
докладывать ему о  засаде  и  танках,  а он,  насмешливо взглянув  на  меня,
перебил:
     - Смотри, лейтенант, как это делают мужчины.
     И,  не слушая больше меня, повел катера прямо к пристани. Но,  конечно,
не дошел до нее. Первый же снаряд  угодил  в МО -  412 и  разворотил  корму.
Катер,  закружив  на  месте,  стал  тонуть. Хорошо, что  командиры других МО
поверили мне, они успели поставить дым - завесы и спасти тонущих.
     Катера дивизиона Резниченко там еще остались, но  они  навряд ли найдут
десантников.
     8 октября.  И  к ужину ничего  не удалось узнать. Наши самолеты кружили
над Петергофом, но десантников не обнаружили.
     Командование  решило под покровом ночи в разные участки парка забросить
разведчиков. Нельзя же оставаться в неведении.
     Все, конечно, понимали, что противник предельно  насторожен. Лишь чудом
можно  проскочить беспрестанно освещаемую береговую  полосу. Но иного выхода
не оставалось, хотя людей  не хватало,  приходилось рисковать  ими, посылать
почти на верную смерть.

     У  нас  в  Кроншлоте  подготовили  две  группы разведчиков. Командирами
назначили политработников: начальника кроншлотского клуба Василя  Грищенко и
недавно прибывшего политрука Воронина, служившего в Ораниенбауме.
     Младший  политрук  Грищенко рыжеват. Его лицо  и  шею  густо  покрывают
веснушки.  На  островке  он  руководит   самодеятельностью,  добывает  новые
кинокартины, книги и привозит в клуб  артистов. В Кроншлоте к нему  прилипло
не  очень  лестное  прозвище  - начальник  канители.  Но он  не обижается на
шутников и отвечает:
     - Без моей канители вы тут от скуки тиной бы заросли.
     Грищенко часто возил молодых краснофлотцев на экскурсии в  Петергоф. Он
хорошо знает,  где расположены дворцы, куда ведут аллеи и дорожки  в Верхнем
саду и Нижнем парке. Поэтому его и назначили руководить группой разведчиков.
     Младший политрук отобрал в свою группу четырех моряков, которых знал по
Кроншлоту, а Воронину достались пехотинцы.
     Каждый отряд  получил  по  два  катера: один бронированный, с пушкой  и
пулеметами,  другой  невооруженный,  с  малой  осадкой.  Командирам  катеров
приказали высадить разведчиков  бесшумно, а если они будут обнаружены, то не
оставлять в воде, а подобрать и доставить в Кроншлот.
     Разведчики  разместились  на  малых  катерах  и  в  двадцать  три  часа
двинулись в путь по темному заливу. Бронекатера, как охранники, пошли рядом.
     Мы  ждали  их  всю  ночь.  Под утро вернулась только  первая группа. Ее
постигла неудача.
     Я отыскал трех разведчиков на камбузе. Переодетые в сухое, они прямо из
бачка деревянными ложками хлебали горячие щи.
     - Никак не согреться, - сказал Грищенко. - И проголодались сильно.
     0т  него  я узнал, что катера сумели подобраться в  темноте  к отмелям.
Разведчики не прыгали в воду, а сползали.
     - Когда  я соскочил,  в воде  захватило дух,  такой она была  холодной,
слова  вымолвить  не мог, -  вспоминал  Грищенко. -  Чтобы  не  упасть,  шли
прощупывая дно. Холода уже не чувствовалось.  Даже жарко стало. Ветер, тьма.
В  одной руке  у меня ракетница, в  другой - пистолет. Осталось каких-нибудь
метров  семьдесят  до берега. Вдруг ракета из  кустов вылетела.  Помигала  и
погасла.  Сразу  же еще  три зажглось. Мы  присели.  Из воды  только  головы
торчали.  Но  нас  приметили.  Застучали  пулеметы.  Стреляли  трассирующими
пулями. Прямо снопы огня обрушились. Вижу - плохо наше дело, скрытой высадки
не  получилось.  Двигаться вперед бессмысленно. Убьют или  в  плен захватят.
"Назад!"  -  кричу ребятам и на