андарахнул из трех пушек. С первого же залпа накрытие...
     Заметались  торпедные  катера  и дымовой  завесой  прикрылись.  Мне  бы
уходить надо, а я прямо на белую пелену пошел. Думаю, выскочит  кто - первым
огонь  открою.  Так оно и  получилось.  Из  дыма два  катера показались.  Их
наблюдатели еще ничего не успели разглядеть,  как я их из пулеметов чесанул.
Они закружились и опять в дым спрятались.
     Я,  конечно,  за ними не  погнался. За  дымовой завесой  могли торпедой
угостить. Отошел в сторонку и жду.
     Когда дым развеяло, мы увидели  на горизонте  не пять  катеров,  а  уже
четыре. И один из них тащили на буксире. А  ведь все могло  быть по - иному.
Не растеряйся катерники, напади на "Лайне"  с разных сторон,  кормить бы нам
салаку. Нас лихость и  нахальство спасли. Очень важно первому удар  нанести,
да такой, чтоб противник дрогнул.
     После  того  как наш  флот  покинул  Таллинн,  трудной  стала  жизнь на
островах. Особенно  на Осмусааре. Остров плоский, мелким щебнем покрыт, весь
просматривается. И от материка до него рукой подать  - каких - то двенадцать
километров.  Хорошо, что  наши рабочие и артиллеристы  еще зимой  догадались
глубокие котлованы в известняке вырубить, забетонировать их и построить доты
с казематами. Пушки уже во время войны монтировали, от самолетов отбивались,
но все сделали честь по чести.
     Гитлеровцы, начиная операцию против Моонзундского  архипелага, решили в
первую  очередь  Осмусаар захватить. Маленький  остров  им  показался  самым
беззащитным.  Они  подтащили  пушки   на  ближайший  мыс   и  принялись  его
обрабатывать. Видно, не знали, что их снаряды либо отскакивают  от броняжки,
либо делают  неглубокие выемки  в  крепком  бетоне.  Наши  же молчали,  чтоб
противник раньше времени батареи не  засек. Но тут к  острову с двух  сторон
катера с десантниками двинулись, пришлось их  встретить  беглым огнем. Часть
катеров в море затонула или  на камни  выбросилась, а остальные - драпанули.
Досталось и открытым батареям на мысу, их тоже измолотили.
     Не  смогли гитлеровцы островок с  первого натиска взять  и  решили  его
измором,  обстрелами  доконать.  Не  давали  людям высунуться,  сразу  огонь
открывали.
     Уже Эзель  и Даго пали,  а  осмусааррвцы  все  держались  и  оставались
грозной силой у входа в Финский залив.
     Четырнадцатого   ноября   гитлеровская   артиллерия   тысячи   снарядов
истратила.  Все  верхние  строения   на  острове  сожгла,  камни  закоптила.
Казалось,  на  Осмусааре  живой души  не  осталось. На  восемнадцати катерах
двинулись десантники  захватить  изувеченный пятачок.  Но не  тут - то было!
Катера  и  половину  пути не  прошли, как осмусааровцы залпами  принялись их
накрывать. Шесть пошли сразу  на дно, а остальные  подбитыми  выбросились  у
мыса Шпитхамн.
     Гитлеровцы не знали, сколько на острове людей, и на время оставили их в
покое. Пусть, мол, от голода и холода мрут. А  тут эвакуация Ханко началась.
Мне,  как знавшему  подходы к Осмусаару, приказали ночами  постепенно  снять
гарнизон. А он оказался не маленьким - более тысячи  человек.  Там не только
мужчины, но и женщины оставались.
     Делал я так: вечером  в темноте пересекал залив, подходил к Осмусаару с
остовой или  зюйдовой стороны и  высылал  шлюпки. На  них  мы и переправляли
островитян. Делали это без шума и быстро, потому что к пяти часам нужно было
вернуться на место дозора, встретить корабли,  идущие с Гогланда, и провести
их на Ханко.
     Однажды иду с Осмусаара,  вижу вдали силуэты каких - то кораблей. У них
там вспышки  сверкают. Я решил, что наш караван с неприятельскими канлодками
бой ведет.  Но примечаю: цепочки светящихся снарядов в мою  сторону  летят и
падают с недолетом. Я прибавляю скорость и даю опознавательные. Меня наконец
узнали и пардона попросили. Это, оказывается, канлодка "Версайтис" стреляла.
     Я подождал караван и провел на Ханковский рейд.
     Всего мы провели  и  вывели с  Ханко  шестьдесят четыре  корабля,  а  с
Осмусаара  сняли  с  оружием, боеприпасами и  продовольствием шестьсот сорок
девять  человек.  Там остались только  самые  необходимые  триста  пятьдесят
человек. Их в последний день БТЩ - 205 снял. Подрывники уничтожили все пушки
и укрытия.
     С  Ханко я уходил вместе  с  "Кораллом", "Версайтисом" и  "Волгой". Шел
концевым. Весь  караван  видел. Я  учитывал,  как  надо идти за  тральщиком,
который  сносило  в  сторону.  Для  этого  нужно  иметь  морское  чутье.  На
канлодках, видно, не приметили отклонения и шли не точно. Сперва "Версайтис"
подорвался, потом "Волга". У меня и на "Коралле" недозволенный перегруз был.
Но мы  все же подобрали тонущих.  Только и принял на  борт двести  девяносто
человек.  А старенький "Коралл"  перегрузился так, что привальный  брус  под
воду ушел, волны у иллюминаторов заплескались. Все же мы пошли дальше.
     Море штормовое,  палубу заливает. Кто был на ней - обледенели! "Погублю
спасенных, - думаю,  - не доставлю живыми". Приказал команде уступить гостям
теплые  помещения -  кубрики, каюты,  коридоры.  Мои  краснофлотцы  всю ночь
одежду спасенных в  машинном сушили  и горячий чай разносили. Месячный запас
сахару истратили.
     Никто у нас не умер в пути. Всех здоровыми на Гогланд доставил. Ну а до
Кронштадта дойти было нетрудно.

     7 декабря.  Меня  и двух  инструкторов  политотдела  комиссар дивизиона
катеров МО пригласил на обед. Мы, конечно, не отказались, так как знали, что
катерники на Ханко запаслись продуктами.
     Вышли за час до обеда. На улице морозно,  пощипывает носы. Мех на наших
кожаных шапках со  спущенными  наушниками  заиндевел. Мы  шли  прижимаясь  к
стенкам домов,  потому что начался обстрел. Снаряды рвались  в разных частях
Кронштадта.
     У пирса подплава стояли тральщики,  сторожевики  и катера. Мы разыскали
спасательное  судно, на  котором должна была состояться встреча, но в кают -
компанию  не  попали. Дежурный доложил, что  командир и  комиссар  дивизиона
катеров вызваны в штаб соединения.
     Возвращаться  не солоно хлебавши  не  хотелось.  Мои спутники, чтобы не
остаться без  обеда, поспешили  на  тральщики. Там  их накормят. Я  же решил
заглянуть на МО - 210 к Панцырному.
     Лейтенант  вышел  на верхнюю палубу  в сером  свитере, кожаных штанах и
валенках. Увидев меня, обрадовался.
     -  Прошу в кают -  компанию, -  пригласил Панцырный. - Вовремя  пришли.
Сегодня мы шикуем: обед с пирожками и компотом!
     Гостеприимный хозяин усадил меня за стол в крошечной  кают - компании и
велел коку подавать все, что у него есть.
     Вскоре появился дымящийся  бульон с корешками и полная миска пирожков с
рисом.
     -  Я  никого  не  обижу?  -  взяв  поджаристый  пирожок,  спросил  я  у
Панцирного. - Они ведь у вас по счету?
     -  Сегодня без счета. На Ханко мои хлопцы мешок крупчатки добыли и ящик
консервов. Потом еще  принесли какие -  то запаянные цинковые ящики. В одном
сушеный  картофель  оказался,  в другом -  морковь, в  третьем -  лук.  Этак
островитянам  овощи  впрок  заготовляли. Интенданты хотели утопить, но мы не
дали, растащили по катерам. Благо груз не тяжелый.
     На таком обеде я давно не бывал. Мы досыта наелись бульона  с пирожками
и жареного  картофеля с консервированным мясом. Стакан яблочного  компота  я
уже с трудом одолел.
     Панцирный,  взглянув на  мои  осоловевшие  от сытости  глаза, предложил
отдохнуть в  кают - компании.  Но я, боясь, что  нам могут помешать, вытащил
блокнот и попросил:
     -  Пока  мы  одни,  выкладывай  быстрей:  что   было  при  переходе?  И
поподробней, пожалуйста.
     Наше  дыхание  и горячие блюда обеда вызвали  в каюте нечто  похожее на
дождь.  На  холодном подволоке  пар конденсировался,  превращался  в крупные
капли, которые то и дело падали на стол. Прикрывая блокнот рукой, я старался
записать все, что говорил Панцирный.

        "ПОСЛЕДНИЙ ПЕРЕХОД С ХАНКО"

     Катерникам  Панцирного  вдруг выпала  двухнедельная  передышка.  Да  не
где-нибудь, а на далеком, окруженном врагами полуострове! Другим бы жизнь на
ежедневно   обстреливаемом   Ханко   показалась  сущим   адом,  а  катерники
блаженствовали  - чувствовали себя на отдыхе. Даже поправились,  так как еды
здесь было вволю.
     Прибыв на полуостров со спасенными с миноносца людьми, они отстаивались
под нависшей скалой и  ждали прибытия очередного каравана. А корабли не шли,
потому что шторм не унимался.
     Однажды утром у входа в бухту  появилась сорванная  с якоря  блуждающая
мина. Ветром гнало ее  к кораблям,  укрывшимся  от непогоды. Рогатая гостья,
войдя в бухту, могла вызвать панику и натворить немало бед.
     Первым  мину заметил наблюдатель  Панцирного,  поэтому  лейтенанту было
приказано уничтожить ее.
     Расстрелять мину из пушки не удалось:  она  дрейфовала, приплясывая  на
волнах,  вне  сектора  обстрела.  Запускать  моторы,  сниматься  с  якоря  и
разворачиваться в тесной бухте не хотелось. Панцирный решил расстрелять мину
из винтовок.
     Высадившись со старшиной Жаворонковым на скалистый  берег,  они  вдвоем
перебежали к тому месту,

     куда,  по  их предположениям, могло пригнать  мину, залегли в  камнях и
стали ждать.
     Мина, то поднимаясь на  волнах,  то опускаясь в  провалы, приближалась.
Катерники  хорошо  разглядели ее. Она была  не  круглой,  а  цилиндрической,
сильно  поржавленной.  Обросла  ракушками и  водорослями.  Пять  колпачков -
взрывателей торчали черными рожками. Донное чудовище, видно,  было заброшено
в эти воды еще в первую мировую войну. Сейчас оно всплыло, чтобы участвовать
в новом сражении.
     Лейтенант, велев старшине лечь за солидный валун,  прицелился с упора в
один   из  колпачков   мины   и,  выстрелив,   прижался  к  земле.  Он  ждал
оглушительного взрыва, но мина молчала.
     Прошла  одна минута... другая...  Лейтенант поднял голову и увидел, что
мина  спокойно покачивается на волнах,  хотя у  нее  осталось только  четыре
рожка, пятый был сбит.
     -  А ну, старшина, - сказал он Жаворонкову, - дайка ей по другому рогу.
Может, у тебя треснет.
     Старшина не зря считался отличным стрелком. С  первого  же  выстрела он
сбил колпачок, а мина лишь лениво колыхнулась и продолжала молчать.
     Что же с ней  делать? Катерники поднялись и,  прыгая с камня на камень,
приблизились шагов на тридцать, чтобы лучше разглядеть мину. И в этот момент
ее подхватила накатная волна,  вознесла на гребень  и...  швырнула  на камни
отмели.
     Лейтенант  и  старшина повалились,  стремясь вжаться  в  мокрую  землю.
Минуты три они не поднимали голов, ожидая взрыва.
     Взрыву, видно, помешал преклонный  возраст мины, даже вмятина в боку не
расшевелила  ее. Похожая  на  замшелое  морское  чудовище,  она лежала среди
отполированных волнами камней, и водоросли на ней шевелились.
     Пришлось вызвать минеров. Специалисты пригляделись к  незваной гостье и
определили:
     - Русская,  гальвано  - ударная, допотопного образца.  Своих  старушка,
видно, не трогает. Она  на  германцев поставлена, но надоело столько лет без
дела на дне болтаться, вот и всплыла.

     Минеры приладили к  мине  взрывпатрон и, попросив всех отойти подальше,
подожгли  бикфордов шнур. Через две минуты  старушка показала свой нрав: так
рявкнула,  что всколыхнулся воздух и затряслась земля. Вверх на сотню метров
полетели камни,  а  на  берегу  образовалась глубокая яма, которая  не сразу
наполнилась водой.  Если бы мина взорвалась, когда ее выбросило на берег, то
от лейтенанта и старшины немного бы осталось.
     Потом  потекли  довольно  спокойные  дни,   хотя  шторм  не   унимался.
Катерников  лишь  изредка  посылали  в  дозор,  а  все  остальное время  они
отстаивались  под скалой. Бухту финны обстреливали, но снаряды пролетали над
катером и рвались в стороне.
     Когда  шторм  несколько  стих, стали  прибывать  корабли,  благополучно
прошедшие по двум  фарватерам через минные поля.  У МО - 210 вновь  началась
кочевая  и опасная жизнь. Он ходил в море  встречать караваны. Охранял их на
рейде, нес дозорную службу под артиллерийским обстрелом.
     Прибывшие  корабли  в  этот  раз  должны  были забрать всех  ханковцев.
Погрузка  длилась  несколько  суток.  Людей   удалось  разместить,  а  часть
имущества, боеприпасов и провианта некуда было деть. Корабли и так оказались
перегруженными до предела. Решили лишнее утопить. Не оставлять же противнику
машины,  повозки,  боеприпасы и провиант! Таково безумие войны - сознательно
уничтожались продукты, которые могли продлить жизнь многим блокадникам.
     С болью  в сердце смотрели  моряки,  как интенданты "списывают" в  море
добро, и  каждый  старался  найти на корабле еще какой-нибудь закоулок, куда
можно  что-нибудь  легкое  затолкать  -  сушеный  лук,  картофель,   галеты,
кукурузные хлопья, толокно.
     Катерники заполнили продуктами рундуки в кубриках, форпики и ахтерпики,
свободные  проходы. "Если придется в  море спасать людей,  лишнее сбросим за
борт", - решили они.
     На  рейд  корабли  выходили  глубоко  осевшими.  Сперва  Ханко покинули
тихоходы, затем стали готовиться в путь корабли с мощными машинами.

     Катер Панцирного получил приказание идти  в охранение теплохода  "Иосиф
Сталин". В трюмах этого океанского красавца были погружены снаряды и мука.
     В каютах размещались раненые. Их было много - целый госпиталь.
     Поздно вечером эскадра снялась  с якорей.  МО - 210 занял свое  место в
походном строю в пятидесяти метрах от левого борта теплохода.
     Вдали виднелся опустевший городок. По его заминированным улицам бродили
только  оставленные  кошки.  Дома,  деревья,  столбы  и скалы от  наклеенных
листовок   и  писем  Маннергейму  стали   пестрыми.  Все,   что  имело  хоть
какую-нибудь  ценность, -  изрублено, поломано,  уничтожено. На  полуострове
остались лишь  команды саперов и подрывников. Они будут  догонять эскадру на
торпедных и пограничных катерах.
     Погода  выдалась  неблагоприятной  для  похода.  Волнение  усиливалось.
Резкий ветер дул в корму. Он  как бы подгонял корабли быстрей пройти опасные
места.
     Луна то пряталась за клубящиеся  беспокойные облака,  то выглядывала на
несколько минут, чтобы посеребрить черные силуэты кораблей.
     Эскадра, развив хорошую скорость, к  двум часам ночи  вышла к  большому
минному  полю, перегораживающему самую узкую  часть Финского залива. И здесь
почти на траверзе Таллинна раздались первые взрывы.
     Чтобы запись  была  предельно  точной, я  заглянул  в черновые  заметки
Панцирного,  сделанные им карандашом. Блокнотные  листки подмокли,  цифры  и
слова расплылись. Как я ни всматривался - ничего разглядеть не мог. Попросил
Панцирного расшифровать  сокращения. Он согласился,  но сам  задумывался над
каждой строчкой.
     -  Понимаете,  сильно  качало и  окатывало.  Перчатки  намокли.  Пальцы
застыли... с трудом держал карандаш, - оправдывался  лейтенант. - Пошло  уже
третье декабря. Ровно в два часа десять минут раздался взрыв по левому борту
теплохода. Взрыв  сильный, подбросило даже  наш  катер, хотя мы шли стороной
метрах  в шестидесяти. Но теплоход  двигался  с прежней скоростью.  "Значит,
машины  не повредило", - подумал  я. Через десять минут новый взрыв, уже  по
правому борту. У теплохода заклинило руль.  Вижу -  разворачивается прямо на
меня, словно уступая путь позади идущим. Я тоже отошел влево. Жду, что будет
дальше. Слышу, загремела якорь - цепь теплохода.
     Миноносец  "Славный"  обошел  нас  справа  и  вскоре   застопорил  ход.
Остановился  и  концевой тральщик.  А  корабли,  которые  были  впереди нас,
продолжали двигаться. Вскоре они скрылись.
     В  половине  третьего  я записал, что ветер  усилился до  семи  баллов.
Видимость  еще  больше  ухудшилась.  Якорь  теплохода,  наверно,  оторвался.
Корабль развернуло почти на обратный курс и ветром сносило на зюйд - ост.
     Я все время находился по левому борту, нес охранение.  Взрывы, конечно,
привлекли  внимание  противника.  С  берега принялись  стрелять дальнобойные
пушки, стремясь нащупать нас. Снаряды рвались с недолетом.
     Ровно в три часа под кормой теплохода раздался  новый взрыв. Пассажиры,
требуя,  чтобы их  сняли  с  подбитого судна, принялись  палить в  воздух из
автоматов  и  винтовок  трассирующими пулями. Они  не понимали, что помогают
артиллеристам противника пристреляться.
     Два  быстроходных  тральщика   протралили  на  минном  поле  коридор  к
миноносцу. "Славный" задним  ходом  стал  подходить  к  теплоходу. Он  почти
приблизился  вплотную,  осталось только подать буксирный  конец... и  в  эту
минуту в теплоход угодил крупнокалиберный снаряд. На полубаке во все стороны
полетели красные и зеленые огни.
     Миноносец, опасаясь нового попадания, быстро  отошел на старое  место и
бросил якорь.
     К "Славному" попытался было подойти один из вернувшихся МО, но командир
миноносца, приняв его за торпедный катер противника, приказал открыть огонь.
     С  первого же залпа катер был  накрыт. Он разлетелся в  щепки. Тральщик
подобрал только двенадцать человек из всей команды.
     Теплоход  с сильным дифферентом  на нос продолжал  дрейфовать на минном
поле. Его полубак был на уровне  моря. Волны перекатывались по палубе. Стало
ясно: таким  притопленным миноносец не сможет  его буксировать. Надо спасать
людей. Я решил приблизиться.

     Вокруг теплохода  сновали тральщики и катера. Они, как и я, подходили к
нему, пытаясь  снять людей. Но  делать  это было  трудно.  Стоило  подойти к
борту, как обезумевшие пассажиры сверху сыпались на палубу. За одну минуту у
меня очутилось человек сорок. Пришлось отойти.
     В  темноте я наткнулся  на  какие  - то  плавающие обломки,  за которые
держались люди. Даю приказание: "Подобрать тонущих!"
     Вытаскивать полуживых людей из воды в штормовую погоду очень трудно. На
обледенелой  палубе ноги скользят. Катер то вздымается вверх, то летит вниз.
Но мои ребята наловчились  крюками  подцеплять за одежду плавающих и, уловив
момент, втягивать на катер.
     Мы спасли еще человек десять,  разместили  их в  кубриках и  в машинном
отсеке, где было жарко.
     Тут  ко мне  приблизился МО - 106. Капитан третьего  ранга  Капралов  в
мегафон  спросил,  сколько  мы  подобрали.  Узнав,  что  мне  некуда  девать
спасенных, он приказал идти к миноносцу.
     Первым к "Славному" подошел  МО  - 106.  Но пришвартоваться  к борту не
смог. Волной катер поднимало выше палубы миноносца. Единственное,  что можно
было сделать,  это  подойти  с  кормы на  бакштов. Капралов так и сделал. Он
подал  конец на  корму миноносца и  подтянулся. Но  сгрузить  всех  людей не
успел, катер бросило волной на миноносец. Затрещал форштевень.
     Больше Капралов не пытался подходить к миноносцу.
     - Скоро будет светать,  - крикнул он мне. - Ты  тут с  таким перегрузом
бесполезен. Пойдешь в охранении  "Славного". В случае  артобстрела прикроешь
дымзавесой.
     В семь часов двадцать пять минут "Славный" снялся с якоря и лег  курсом
на  Гогланд. Я занял  свое  место  по  левому  борту. Пошли малым  ходом,  у
миноносца что - то неладное было с машиной.
     Ветер повернул,  стал  дуть  с  норд  - оста.  Волна  встречная.  Катер
заливало. Он  оброс льдом  и  сосульками.  Время  от  времени  я  приказывал
скалывать лед.
     Вся  одежда на  мне промокла,  стал похож  на  деда  -  мороза.  Кругом
посветлело. В далекой дымке виднелись башни Таллинна.

     В  девять  часов  двадцать  четыре  минуты нас  принялась  обстреливать
крупнокалиберная артиллерия  с  финского берега. Я  прикрыл "Славного" такой
дымзавесой,  что  сам не  смог его  разглядеть. Обстрел  прекратился. Но как
только дымзавесу развеяло, опять  начали возникать белые столбы разрывов  по
курсу. Противник никак не мог приспособиться к скорости миноносца.
     Механики "Славного"  сумели  на  ходу исправить  повреждения,  и машины
заработали как им полагалось. Я едва поспевал идти