вытащил  нашатырный спирт,  сам  понюхал и
приставил пузырек к носу товарища.
     - Последний раз спрашиваю: пойдешь ты или нет? - выкрикнул он.
     -  Пойду, -  словно  придя  в себя, вдруг  негромко ответил электрик. -
Только ты первым.
     Спорить  уже не  было сил.  Да  и  требовалось спешить.  Зиновьев помог
Марееву  натянуть маску  и включиться в  спасательный  прибор.  Затем это же
проделал сам.
     Надавив на  плечи  электрика, чтобы  тот  присел,  он  подтянул  его  к
торпедному аппарату,  желая  втолкнуть в трубу.  Но  Мареев  уперся руками и
ногами. Пришлось бросить эту затею и выходить первому.

     Попрощавшись с другом,  Зиновьев  с трудом выбрался из трубы и, держась
за буйреп, обессиленным посидел некоторое время на стальном корпусе корабля.
Длительное  кислородное  голодание сказалось: на несколько секунд он потерял
сознание.
     Придя в себя, Зиновьев понял, что  наступило  утро, так как вверху было
светлей, чем на дне. Мареева он нигде не видел.
     "Вышел или обманул?"  - не мог понять комендор. Но возвращаться назад у
него  не  было  сил. Более  пятнадцати  часов Зиновьев  пробыл в затопленном
отсеке. Остро захотелось хоть раз глотнуть свежего воздуха полной грудью. Он
выпустил из рук буйреп... Сперва медленно, а затем все быстрей и быстрей его
понесло наверх. Голова невольно закружилась...
     К счастью, к бую в  это  время подходил  катер, присланный приплывшим к
острову  Никитиным.  Катерники   подобрали  из  воды  потерявшего   сознание
Зиновьева и  трясущегося от холода  Мазнина. На  острове  им  оказали первую
помощь и переправили на материк.
     Впервые об этой истории я узнал не на Балтике, а на Кавказе от морского
разведчика Сиванова, которого из блокадного Ленинграда перебросили на Черное
море. Как - то разговорившись, мы  вспомнили подводников, перешедших служить
в разведотдел. Оказывается, Сиванову запомнилась  гибель  С - 11, потому что
он невольно стал организатором особого отряда.
     В  августе  1941 года  в  разведотделе  раздался  телефонный  звонок. У
провода был  представитель Ставки адмирал Исаков. Он приказал кому-нибудь из
ответственных лиц прибыть в Смольный. Комиссара и начальника отдела на месте
не было, вместо них пришлось поехать Сиванову.
     Адмирал его принял без промедления и спросил:
     - Вам нужны люди, обученные водолазному делу?
     В разведотделе  на эту  тему разговоров  не было. Но Сиванов  знал, что
людей у "их  мало,  понадобятся  любые  крепкие  парни.  И  он, не  теряясь,
ответил:
     - Нужны, очень нужны.
     - Видите ли, утром ко мне приходил начальник ЭПРОНа - Фотий Крылов. Его
Выборгскую   школу  водолазов  эвакуировали  в  Ленинград.  Здесь   намерены
расформировать.  Люди, умеющие работать под  водой,  могут попасть в обычные
пехотные части. А  вы  слышали,  как  с потопленной С  - 11 люди вышли через
торпедный аппарат?
     - Да, читал донесение.
     - А у вас не возникло мысли, что на подводных лодках таким  же способом
можно засылать в тыл противника разведчиков?
     - M - м... - замялся Сиванов. - Кое - что думали... собираемся.
     -  Тянуть  нельзя.  У  итальянцев и  англичан  уже  создаются  подобные
подразделения.  Но,  конечно,  придется   повозиться  со  школой:  подыскать
помещение, утвердить штаты...  в  общем, сделать все, что положено  в  таких
случаях.
     - Мы готовы, - ответил Сиванов, еще не представляя себе, как все это он
проделает.
     -  Тогда отправляйтесь сейчас же в ЭПРОН к  Фотию  Крылову и согласуйте
штаты.  Я помогу утвердить. Только  действуйте  порасторопней, - посоветовал
Исаков.
     Выйдя  от адмирала, Сиванов  не без тревоги  подумал: "Влетит же мне от
начальника!  Ведь какую обузу  взял". Но на  попятную идти было  поздно.  Он
отправился в ЭПРОН.
     Фотий Крылов, узнав,  что его  люди  пристроены,  обрадовался и тут  же
принялся объяснять, как они могут быть использованы:
     - Тяжелые водолазы вам ни к чему. Снаряжение слишком  громоздкое: нужен
специальный бот, компрессор, дежурная служба с телефоном. Но учтите - каждый
тяжелый водолаз в любой момент может  стать легким. Вы сразу  получаете чуть
ли не сотню обученных бойцов, которых после небольшой тренировки можно тайно
забрасывать на территорию противника. Они пройдут под  водой, добудут нужные
сведения  и по дну морскому вернутся. Легкие  водолазы смогут  даже топить в
гаванях корабли.

     Фотий Крылов передал список курсантов, преподавателей водолазного  дела
и опись вывезенного из Выборга имущества.
     Нагоняя Сиванов, конечно, не получил, наоборот - начальник был доволен,
что  удалось заполучить роту  разведчиков, способных  проникать к противнику
под водой.
     Водолазы заняли здание семилетки на острове Декабристов и стали учиться
вылезать  через  торпедные  аппараты  подводных  лодок.  Но  удалось  ли  им
действовать в тылу у противника, Сиванов не знал. Я решил побывать в отряде.

        "РОТА ОСОБОГО НАЗНАЧЕНИЯ"

     2  декабря.  На Голодае, невдалеке  от памятника  декабристам, я нахожу
школу, в которой разместилась рота особого назначения. У проходной будки мое
удостоверение проверил дежурный. Его помощник, белобрысый невысокий матрос в
сером водолазном  свитере  и  брезентовых штанах,  заправленных  в  кирзовые
сапоги, повел меня к начальнику.
     Двор, по  которому мы  шли, был аккуратно  выметен  и походил на хорошо
надраенную палубу. В стороне  виднелись грядки  белокочанной  капусты, а  за
ними - хорошо перепаханное поле. Чувствовалось, что здесь обитают не лентяи,
а люди, знающие цену земле.
     Вид  командира  отряда  меня  поразил.  Это  был моря - чина сказочного
калибра: ростом около  двух метров, плечистый,  с  крепкой  загорелой шеей и
мощным   торсом.  Он  один,  казалось,  заполнил   добрую  половину   бывшей
учительской.  Протянув широкую  ладонь,  похожую  на  ковш  экскаватора,  он
представился:
     -  Капитан  -  лейтенант  Прохватилов...  Иван Васильевич!  Седайте,  -
пригласил он. - Снедать будем.
     На  вид Прохватилову было лет  тридцать пять.  Курносое, по-крестьянски
грубоватое лицо и серые глаза с украинской хитринкой располагали к себе.
     "Весит  не  менее  ста двадцати  килограммов,  - подумалось мне. -  Это
действительно   тяжелый  водолаз!"  И   тут  я  разглядел,  что   в  комнате
присутствует  еще один человек, с такими же четырьмя звездочками на погонах.
Небольшой, с  землисто - серым, одутловатым лицом, он был неприметен рядом с
богатырем.
     - Заместитель по политической части капитан Маценко, - отрекомендовался
он.
     Вскоре на  столе появился  противень с беломясыми поджаренными птицами,
обложенными золотистым картофелем, кружками моркови и свеклы.
     - Голуби, что ли? - поинтересовался я.
     -  Ни - и, - ответил Прохватилов на родной "мове".  - Их треба  исты як
рыбу, тогда воны вкусные, а если як мясо, то смак не тот.
     - Ага, видно, нырки или чайки? - догадался я.
     -  Воны!  - подтвердил Прохватилов. - За войну всего попробовали. Мне ж
одного пайка мало. А блокадного - на  ползуба не хватало. Все  перепробовал,
даже ворон и... как видите, при довоенном весе остался.
     Меня,  оказывается,  угощали   чайками,  обжиравшимися   глушенной  при
обстрелах  салакой.  За лето птицы  так  потучнели, что почти не  летали над
заливом, а больше отсиживались на отмелях. Их без труда можно было добыть из
мелкокалиберки. По вкусу раскормленные чайки не уступали курятине, но сильно
отдавали рыбой.
     Пока  я  ковырялся  с  одной  беломясой тушкой,  водолаз  расправился с
четырьмя. Под его крепкими  челюстями только  похрустывали птичьи  косточки.
Маценко не притронулся к жаркому, он небольшими глотками пил чай.
     Поужинав,  я  попросил  рассказать  о  каких-нибудь  операциях  отряда,
которые сейчас уже не являются тайной.
     - Операций интересных прошло много, -  сказал Прохватилов. Он  старался
говорить чисто по-русски, но в речь все же  врывались украинские словечки. -
Но кое  - что даже от меня  в  секрете держат. Ведь самое трудное было отряд
сохранить, особенно - в сорок первом году. Один в телефонную трубку требует:
"Немедля  построить бойцов  и форсированным ходом отправить на пополнение  в
стрелковый полк. За неисполнение - расстрел". А кто он, этот крикун,  - я не
вижу.  Флотским  звоню, А  оттуда голос  еще грозней: "Не  сметь!  Сохранить
водолазов  для флота!" И тоже расстрелом грозится. Потом звонок, из третьего
места. Всем мои хлопцы нужны. Вижу, так и так расстрела не избежать, вызываю
связиста и  по  секрету приказываю: "Оборвать  телефонные провода и  сделать
вид, что не можете найти обрыв". Только такой хитростью и удалось  сохранить
отряд.
     Помню еще один случай,  в ту же  осень, - продолжал  Иван Васильевич. -
Генерал  Жуков  на  Ленинградский  фронт  прибыл  и  круто  гайки  завернул.
Начальнику  нашего  разведотдела приказал лично  высадиться  на  южный берег
Ладожского озера и подготовить плацдарм для десанта в тылу у немцев.
     Наш  Наум  Соломонович  .  небольшой,  щуплый,   он  прежде  только   с
заграничной  агентурой  дело  имел,  для  рукопашного  боя  не приспособлен.
Пришлось  мне  с  ним пойти. Взяли  с собой  двадцать  пять хлопцев, которые
холостые, не  женатые. На Ладоге  шторм,  холодина.  Хорошо, догадались  два
костра на горе развести, чтобы они были для катеров ориентировочным створом.
Пошли  на  двух  "каэмках"  и,  поглядывая  на  костры,  точно высадились  в
назначенное место. Немцев на берегу не оказалось. Они днем сидели в засаде у
камышей, а  ночью на гору  поднимались. Там у них  огневые  точки и  укрытия
были. Между озером и горой получилась не просматриваемая, мертвая зона.
     Я  приметил, десантник своих сухарей и  махорки никогда не  подмочит, а
рации то и дело из строя выходили. Так случилось и в этот раз,  не доглядели
и подмочили. Катерники, конечно, передали, что мы благополучно высадились, а
с суши по радио связи не наладили.
     Замаскировались мы под обрывами.  Отсюда решили сигналы подавать нашим.
Утром  высмотрели, какие огневые  точки надо уничтожить, и стали  ждать. Еще
одна штормовая ночь прошла, - никто на наши сигналы не  ответил. И на третью
ночь ни  одного огонька на озере. Что делать? У нас еда на исходе. Одежда не
просыхает,  многие  кашляют.  Решили с  боем  прорываться  к своим. Один наш
водолаз на канале в Шлиссельбурге работал. Он там все ходы и выходы знал.
     Разобрали мы патроны и гранаты и двинулись к  Шлиссельбургскому каналу.
Я  с нашим проводником впереди, остальные за мной. Решили втихую пройти, без
стрельбы, чтобы противника  не всполошить. Взял  я в правую руку гранату без
запала. Подберусь  к часовому, тюкну по  каске,  он и обмирает, добавлять не
надо. Но в одном месте немцы все  же нас  приметили, "хальт" кричат и пароль
требуют. Пришлось по ним огонь открыть и врукопашную кинуться.
     Покалечили мы их в ту  ночь немало.  Но и нашим досталось: трех Мальцев
насмерть  уложили и  нескольких сильно поранили. Но мы их всех  вынесли  и к
своим прорвались.
     Оказалось, десантники не догадались костров  зажечь. В  штормовую  ночь
заблудились на озере и стали высаживаться  совсем в другой стороне. А там на
засаду нарвались. В общем, провалили  операцию. И  хотели свою  вину  на нас
свалить: мол, никаких сигналов не подавали.  Нас потом на допросы вызывали и
у  бойцов  спрашивали:  не струсили ли  мы?  Не умышленно  ли рацию из строя
вывели? А  наши  водолазы молодцы,  в один  голос твердили: "Без рации можно
было  согласованно действовать, надо  умных людей на операцию подбирать". Их
хотели за дерзость наказать, но обошлось.'
     -   Ну,  а  на  подводных  лодках  удалось  забрасывать  в  тыл  немцам
разведчиков? - поинтересовался я.
     - Чего не знаю, того не знаю. Брали у нас опытных хлопцев и не говорили
зачем.  А   спрашивать  не  полагалось.  Некоторые  пропадали,  а  некоторые
возвращались, но помалкивали. Хороший разведчик языка не распускает.
     - А как под Петергофом действовали?
     - Об  этом можно рассказать, сам  участвовал.  Еще в сорок первом  году
почти на траверзе Петергофа затонул пароходишко. Он хоть и  небольшой был, а
место мелковатое: кормой  уперся  в  дно, а нос остался из воды  торчать. На
второй год в носу этого пароходишка мои хлопцы устроили наблюдательный пост.
Ночью проберутся под водой в носовую часть и сутки наблюдают в просверленные
дыры. Немцам и невдомек, шо  за ними  из воды следят. Как  - то осенью сорок
второго хлопцы мне докладывают: "Фрицы у петергофской пристани закопошились.
В три смены с огнями работают". Я до начальства. "Так и так, говорю, какую -
то  пакость  хвашисты  замышляют".  - "На  пакости  они  мастера, -  говорит
начальник.  -  Ты  слыхал,  как на фарватер  они мины засылают?  Когда  дует
береговой  ветер,  берут  старые шлюпки, грузят в  них мины, просверливают в
днище  дыры с таким расчетом, шоб, продрейфовав до фарватера, набрали воды и
затонули.  Может, сейчас  фрицы  похитрей  сооружение запускать  собираются.
Пошли своих  легких водолазов  в Петергоф, пусть вблизи  посмотрят. А заодно
проверят: на  месте ли  стоит главная фигура фонтанов - Самсон,  разрывающий
пасть льву.  Ходит слух, что немцы его распилили и в  Германию отправили". -
"Есть, говорю, будет исполнено".
     Послал  я катер  с "тузиком" под  Петергоф.  Мои хлопцы на "тузике"  до
отмели добрались, там его затопили и решили по каналу к самому дворцу дойти.
Да  не  тут  -  то  было.  Немцы  завалили  канал  всяким  железным  хламом:
покореженными  трубами,  железными  койками,  сетками. Все  же хлопцы далеко
прошли и разглядели - Самсона на месте нет. И льва не осталось. Пусто. Потом
они  в темноте к пристани подобрались. Видят -  прожектор  светит,  немецкие
саперы сваи вбивают, новый настил делают. А на берегу у них что - то грудами
наложено.  Но  не  разглядишь - брезентом прикрыто,  а рядом часовой  ходит.
"Видно, мины для нас приготовлены", - доложил мне старшина.
     Я опять до начальства. Те  командующему  докладывают. А  у командующего
разговор короткий: "Уничтожить пристань.  А как  это  сделать,  сами  голову
ломайте.  Пусть  Прохватилов покажет, что  его  водолазы умеют".  А мы умели
только под водой ходить да с торосов наблюдать.  Взрывать пристани никто  не
учил. Сижу л гадаю, как лучше поступить. Всем отрядом в Петергоф не пойдешь,
а  два  -  три  хлопца много  взрывчатки под  водой  не донесут. Надо другое
придумывать. А шо? Ничего в голову не лезет.
     Хорошо, минер один нашелся, он и посоветовал: "Достань,  говорит, мину,
которую против кораблей ставят,  и отбуксируй  под водой к пристани. Она так
шарахнет, что и камней не  останется". "О це дило!" - обрадовался  я и пошел
до минеров. Те мне вместо одной парочку старых мин  подобрали. Показали, как
отрегулировать надо, чтобы под водой шли, не всплывали. В придачу взрыватели
с магнитными присосками  и часовым механизмом выписали. У какой отметки чеку
выдернешь, через такое время и взорвется.

     Вызываю  к  себе  старшего водолаза  и  приказываю:  "Подбери  покрепче
хлопцев и потренируй вот эти черные кавуны под водой таскать".
     "Кавуны" были большими,  руками не обхватишь.  Вместо минрепов пришлось
стальные тросы с петлями нацепить. Ну  и потаскали  немного под  водой. Мины
оказались норовистыми,  не очень - то шли, сопротивлялись. Все же через день
мы запросили "добро" на выход.
     На операцию нам дали бронекатер. Прицепили мы к нему на буксир шлюпку с
минами и пошли в темноте на траверз Петергофа.
     Перед самым Петергофом потихонечку якорь опустили  и высадили на шлюпку
четырех гребцов  и  троих хлопцев в легких водолазных  костюмах. На прощание
подал  я мичману Королькову взрыватели  и советую: "Вот  эту чеку выдернешь,
чтоб через  час взорвалась. И  сами не  копайтесь, как привяжете к  сваям  -
ходу!"
     Взяли мои  хлопцы обе мины на буксир и, обернув уключины тряпками, ушли
на  веслах в темноту. А я на бронекатере сижу тай думку гадаю: "Дойдут чи не
дойдут?" Чего только в голову не лезло! "Сейчас, думаю,  шлюпку  остановили,
мины  притапливают...  Только  бы  не   блеснула   какая,   звезды  некстати
появились". Беру бинокль,  в берег всматриваюсь. "Шо там светится?.. Какие -
то фигурки  копошатся  на  пристани. Скорей бы сменялись, а то  еще приметят
моих..."
     А дело не  так быстро шло, как хотелось. Гребцы за - табанили, когда до
пристани  оставалось меньше двух кабельтовых. Дальше грести было опасно. Раз
они пристань и людей видели, то и немцы могли их приметить.
     Смерили глубину. Восемь метров линя ушло. Чтобы легче было возвращаться
назад и не плутать, мичман сам на носу шлюпки закрепил  катушку с телефонным
проводом. Потом притопил обе мины, взял сумку  со взрывателями и спустился с
водолазами на  дно. Там тьма, хоть  глаз выколи! Привязались  хлопцы  друг к
дружке, чтоб не потеряться в пути, и начали разматывать телефонный провод.
     Мичман шел впереди.  В  левой  руке  он держал петлю  кабеля, в  правой
компас.  Спиридонов со Звенцовым шагали за ним и  тащили на буксире мины. Те
плыли чуть выше их и будто бы не сопротивлялись. Но это  только казалось. От
пота хлопцы мокрыми  стали. На тренировках такое расстояние они проходили за
пятнадцать - восемнадцать  минут, а тут  и двадцати пяти не хватило.  Мичман
забеспокоился:  "Правильно ли  идем? Железа  в  минах  много. Может,  компас
врет?"  Дал   сигнал  остановиться.  Сунул  направляющий  провод   переднему
водолазу, а сам, пустив в кислородный мешок воздуху, потихоньку всплыл.
     Пристань  увидел рядом. Она высилась метрах  в восьми. Ни  часового, ни
саперов  не  было. Они сменялись,  заступать  должны  были  ночники.  Мичман
выпустил из мешка воздух и спустился на дно к своим.
     Втроем  они затащили  мины  под пристань  и  привязали к сваям.  Мичман
осторожно вытащил чеку из взрывателя и прилепил его  к правой мине, потом то
же самое проделал с другой.
     Тут  вспыхнул прожектор. Под водой  стало светлей. По настилу застучали
кувалды.  Мешкать  нельзя.  Хлопцы  осторожно  слезли с камней,  которые там
грудой навалены, и, держась за провод, ушли на глубину.
     Гребцы сразу почуяли, что воны возвращаются. Стали наматывать провод на
катушку.  И минут через пятнадцать хлопцы оказались около шлюпки.  Казалось,
легче было возвращаться, а запыхались. Видно, кислород  в баллонах кончался,
да  и  волнение силы отняло. Самостоятельно вскарабкаться  на борт шлюпки не
могли. Пришлось помогать. На это немало времени ушло.
     Волна вже поднялась. Стрелки часов  за двенадцать перевалили. А хлопцев
все  нет и нет.  У меня на бронекатере душа изболелась, терпение  потерял. А
сигналить  не могу, немцы заметят. "Снимайтесь с якоря! -  говорю.  -  Пошли
хлопцев шукать".
     И только мы якорь подняли, как из воды  вдруг светящаяся башня выросла.
Свет слепящий, словно  автогенный. Двойной  взрыв в  уши ударил.  Катер  так
подкинуло, что я чуть за борт не вылетел.
     Хоть ослепли и  звон в ушах, но кинулись искать хлопцев. Но где их всех
в  темноте  найдешь! Накатной волной шлюпку  опрокинуло и  людей  раскидало.
Нескольких  гребцов да  мичмана  только  подобрали.  Корольков  оглох.  "Где
остальные?" - пытаю.  А  он только  руками разводит. До утра  так и не нашли
двух.

     Потом, как посветлело, обстреливать нас начали. Пришлось тикать домой.
     Пристань, конечно, в щепки разнесло, а мы никого  не  потеряли.  Хлопцы
нашлись. У них в кислородных мешках воздух  остался, на  поверхности держал.
Хорошо, ветер в нашу сторону дул. Водолазов к дому  дрейфовало. Одного утром
на  песке  нашли. Так устал, что  уснул прямо у  прибойной полосы. А другого
бойцы соседней батареи подобрали и нам по телефону позвонили.
     Да  шо там пристань!  - продолжал  Прохватилов. - У  Стрельны потрудней
было. По ночам откуда - то на Морской канал  стали выскакивать  быстроходные
катера  с автоматчиками. Вылетит такой черт