осил  ложку на стол,  вытер  салфеткой губы, поднялся  и,
став позади нас, сделал вид, что так же томится в ожидании, как и другие.
     Это вызвало  дружный смех.  А  когда он  утих, послышался  четкий голос
старпома:
     - Прошу к столу!
     С этого  дня у нас началось нечто похожее на водобоязнь. Опасаясь вновь
опростоволоситься  и  прослыть  профанами,  мы условились  приглядываться  к
старослужащим,  подражать им и  ничего не  делать прежде  других.  И  все же
утром, когда  были  собраны все  на верхней палубе  на  подъем  флага, опять
обмишурились.

     Нас  поставили  рядом  с  преподавательским  составом  морских  училищ.
Услышав команду: "На флаг смирно!", мы, как и соседи, вскинули правую руку к
козырьку и, задрав  голову,  стали смотреть на медленно плывший вверх  флаг.
Оказывается, этого  не  следовало  делать.  Надо  было просто стоять  "лицом
внутрь корабля". Опять мы приметили косые взгляды в нашу сторону и нелестные
отзывы:
     - Шпаки береговые!
     После  плавания на  "Свири" и походов на  остров  Валаам, где проходили
морскую практику, мы уже сами с пренебрежением относились к жителям суши.
     Осмелев, я даже взялся писать историю Щ-311, воевавшей в зиму 1939 года
в Ботническом,  заливе. Для  этого  мне больше  месяца  пришлось  прожить  в
бригаде подводных лодок.
     В мае я снял с себя военно-морскую форму, а  в июне неожиданно началась
война. Недолго размышляя, я отправился в Пубалт.
     - А вы зачем явились? - удивились там. - Мы вас не вызывали.
     - Но, надеюсь, вызовете? Так лучше скорей, чем зря томиться.
     - Значит, хотите добровольно? И куда же?
     - К подводникам, - не раздумывая ответил я.
     - Есть, хорошо. Можем послать  сегодня же. Идите получать предписание -
ночным поездом выезжайте в Таллинн.
     Вспоминая прощание  с женой и сыном, который никак не мог проснуться, я
еще долго ворочался на жесткой койке, а  когда уснул, то показалось, будто в
ту же секунду раздались звонки громкого боя.
     По трапам и палубе загромыхали тяжелые матросские сапоги.
     "Тревога", - сообразил я и начал быстро одеваться.
     У четырехствольного пулемета на корме я, конечно, появился позже всех.
     Над  морем стоял плотный туман, в  десяти метрах ничего  не было видно.
Часы показывали четверть седьмого.
     - Что случилось? - спросил я у пулеметчика.
     -  Всплывшую мину заметили, -  ответил первый номер.  - Проходим буй  с
ревуном.
     Я услышал  тягучее  мычание справа.  Этот буй сообщал, что  правей  его
опасная отмель.
     Унылое мычание  буя, повторявшееся  через  равные промежутки,  навевало
тоску и усиливало тревожное ожидание. Корабль шел медленнее обычного.
     Туман наполз на залив ночью  и был так густ, что во мгле мы  потеряли и
тральщик, и буксир.
     Матросы,  усевшиеся на  спущенный с катера "тузик",  поймали блуждающую
мину, сорванную  с якоря, и, отбуксировав ее в сторону, уничтожили подрывным
патроном.
     Тяжелый   гул  прокатился  по  заливу.  Туман  рассеялся.  Мы   увидели
закачавшийся буй и серебристое пятно на месте взрыва. Затем словно  кисейной
занавеской затянуло это место и туман как бы стал гуще.
     Когда матросы  вернулись  на "тузике", тревога  несколько улеглась,  но
"Полярная  звезда" скорости  не  прибавляла. На  мостике стоял не  вахтенный
штурман, а  сам командир  плавбазы  - капитан  - лейтенант  Климов,  бородач
богатырского  сложения.  По  тревоге  он  вышел  на  мостик  в зеленой каске
зенитчиков и поэтому походил на царя морских глубин.
     Трубным голосом  приказав катерникам выйти  вперед  и  смотреть  во все
глаза, капитан - лейтенант настороженно вел за ними "Полярную звезду".
     На  верхней палубе  вдоль бортов  лежали  наблюдатели  и  всматривались
сквозь  молочную пелену, не покажется ли где рогатый  купол  мины или глазок
перископа.
     На  корме  у  четырехствольного  пулемета нас было  трое: я, белобрысый
старшина,  занявший место  первого  номера,  и  вестовой  кают  -  компании,
набиравший патронами пустые ленты. Четырехствольный пулемет я видел впервые,
поэтому попросил старшину показать, как закладываются ленты с патронами, как
нужно целиться и стрелять.
     -  На  мое обучение  ушло минут  тридцать;  потом  началось томительное
ожидание, так как готовности "номер один" не снималась.

     Перед  обедом  мы  расслышали  далекие,  раздававшиеся   через   равные
промежутки  времени тягучие гудки. Нас настигал какой - то корабль. Чтобы не
столкнуться с ним, па "Полярной звезде" стали давать ответные гудки.
     С мостика послышался зычный голос командира:
     - На корме смотреть лучше!
     Но как  мы  ни вглядывались, за  туманной завесой ничего не было видно.
Только  минут через пятнадцать совсем близко выплыл из "молока" коричневатый
силуэт крупного транспорта.
     Неведомое  судно  шло в  трех  или  четырех  кабельтовых мористее.  Его
скорость была  вдвое больше нашей. Обгоняя нас,  оно  скользило  за  белесой
пеленой, подобно тени  на экране. Разглядеть его как  следует не  сумел даже
дальномерщик.
     Удаляясь, силуэт судна постепенно стал тускнеть  и вскоре словно  мираж
растворился в тумане.
     Мы продолжали двигаться малой скоростью. Внезапно впереди всколыхнулась
завеса,  раздался  взрыв.  А  затем, минуты через  две,  послышались  частые
тревожные гудки...
     Мы   поняли:  обогнавшее   нас  судно  либо  наскочило  на  мину,  либо
торпедировано подводной лодкой.
     На "Полярной звезде" дали задний ход...  Загрохотала  толстая  стальная
цепь... В воду полетел якорь.
     Мы остановились. Гудков  больше не было. Слышалось  какое - то странное
сопение и свист.
     "Что случилось  с судном,  обогнавшим нас? Не тонут ли впереди люди?" -
эти мысли тревожили каждого.
     С мостика послышался приказ:
     - Первому катеру  ходить вокруг,  второму  -  пройти вперед... выяснить
обстановку.
     Один  из  катеров,  выполняя приказ, быстро ушел в  туман,  другой стал
ходить по кругу. Если бы поблизости пряталась немецкая субмарина,  то она не
решилась бы высунуть перископ и выйти на курс атаки. Впрочем, в таком тумане
никакая вражеская субмарина  не осмелилась бы нападать. В перископ ничего не
разглядишь. Главной опасностью были мины. Где они тут таятся?

     На "Полярной звезде" стали бить в колокол, чтобы кто-нибудь не  налетел
в тумане. Все продолжали наблюдать за морем и вслушиваться.
     Ко  мне  подошел  рыжеусый  политотделец,  с  которым  я  был знаком  с
довоенного времени. Почти шепотом он спросил:
     - Погляди... ничего не замечаешь?
     - А что я должен заметить?
     Он взял мою руку и приложил к своему бедру. Сквозь сукно брюк я ощутил,
как какие - то мышцы его ноги бьются мелкой дрожью.
     - Что с тобой? - спросил я.
     - Ничего не могу  поделать,  -  ответил он.  -  Бьется и бьется! А  мне
приказано быть с комендорами. Хоть внешне - то не заметно?
     - Со стороны ты кажешься спокойным. Только губы побледнели.
     - Тут  побледнеешь,  -  сказал он. - Сидим  на пороховой  бочке:  трюмы
доверху  заполнены  торпедами.  Боевой  запас  всей  бригады.  Стоит  вблизи
взорваться  мине,  от  нас  и  пуговиц  не  останется,  -  печально заключил
политотделец и ушел к своим комендорам на носовую палубу.
     Лишь после разговора с ним я стал понимать,  почему  так посерьезнели и
стали  почти  землистого  цвета лица  моряков.  Но  мне почему - то не  было
страшно, наоборот, я чувствовал веселое возбуждение.
     Катер, ходивший в разведку, вскоре вернулся. Его командир доложил, что,
кроме  большого количества  Оглушенной рыбы и обломков каких - то ящиков, он
ничего на воде не обнаружил. Мешает туман.
     Подошло обеденное  время.  Подул слабый  ветерок, туман стал  слоиться,
рассеиваться.  "Полярная  звезда"  продолжала  стоять  на  месте,  а  катера
зигзагами ходили вокруг нее.
     "Бачковой тревоги"  в этот день не играли.  Обед проходил  без  обычной
суеты  в  три  очереди:  одни  питались,  другие стояли на  своих  местах  и
наблюдали за морем. Комендоры обедали на носовой палубе прямо у пушек.
     Я последним явился в кают - компанию. Наскоро съел остывший борщ, рагу,
а остальное время потратил на записи.

     Когда   я  вернулся  на   кормовую  палубу,  горизонт   уже  очистился.
Дальномерщик  доложил командиру,  что на  зюйде показались  дымы  каких - то
кораблей.
     Вскоре и мы разглядели на горизонте силуэты тральщиков и миноносцев.
     - Конвой идет, - определил старшина. - Видно, охраняют турбоэлектроход.
Вон тот, белый. С ними тральщики и малые охотники.
     Конвойные  корабли  переговаривались  меж  собой  световыми  сигналами.
Вспышки прыгали над ними, как солнечные зайчики.
     Передний  миноносец,  не разобрав,  движемся мы или нет,  просемафорил:
"Ваш путь ведет к опасности".
     Мы ратьером ответили, что ждем тральщиков.
     Тотчас  же  от  конвоя  отделились  два  тральщика  и морской  охотник.
Приблизясь к нам, они поставили тралы и пошли впереди.
     "Полярная звезда" стремилась не отставать и  точней идти по серебристой
протраленной полосе.
     Не прошли мы так и пятиста метров, как с тральщика в мегафон закричали:
     - Стоп! Задний ход!
     Чуть ли не под носом "Полярной звезды" трал подцепил мину.
     Наша  смерть была черной,  рогатой  и полукруглой.  Она  еще  не успела
обрасти ракушками и зловеще поблескивала жирно смазанными боками.
     Пока мы стояли, минеры освободили трал от  мины, оттащили ее подальше и
попросили комендоров морского охотника расстрелять.
     Катерники  со второго выстрела  попали в мину. Сверкнул огонь.  Высокий
столб воды поднялся к небу... Воздух жарко ударил нам в лица...
     Ночью  мы подошли к берегу  и бросили якорь в бухте против затемненного
поселка.
     Здесь,  посреди   бухты,  "Полярная  звезда"  была  заманчивой  мишенью
субмарин  и торпедных катеров.  Утром мы подтянулись к  недавно построенному
пирсу  и приткнулись  к стенке. Но левый  борт "Полярной  звезды"  все равно
оставался плохо прикрытым. Надо  было  обращаться к  командованию с просьбой
поставить хоть какие-нибудь боны и противолодочные сети.

     Первыми   отправились  на  берег  командир  бригады  подводных   лодок,
начальник штаба и политотдельцы. Им надо было представиться местным властям.
     Я  сошел на берег  вместе с  командиром корабля  капитан -  лейтенантом
Климовым, который спешил на телеграф.
     Поселок оказался небольшим. Он вырос здесь за последние два - три года.
Среди песков  и горы  опилок виднелась лесопилка, а  вокруг нее - деревянные
домишки и длинные дощатые бараки.
     - В бараках  живут заключенные. Они  тут  порт строят, -  объяснил  мне
Климов.
     У него всюду были знакомые. Работавшие в карьере мужчины и женщины то и
дело окликали Климова:
     - Здорово, борода!
     - Здравствуй, дядя Саша! Ишь как вырядился! А тебе морская форма идет -
прямо пират. Воюешь, что ли?
     - Воюю. И вам бы советовал. Довольно клопов кормить и в песочек играть,
- в тон друзьям отвечал капитан - лейтенант. - Проситесь на флот, отпустят.
     - Просились уже. Да наше начальство чего - то волынит. Похлопотал бы ты
за нас, дядя Саша, по старой памяти.
     - Ладно, попробую.
     Когда мы отошли от карьера, я спросил у Климова:
     - Откуда они вас знают?
     Он  повернул  ко  мне   свою  щекастую,  загорелую  докрасна  бородатую
физиономию и,  сощурив  хитроватые  глаза  так, что  остались  одни щелочки,
ответил:
     - Не хотелось мне рассказывать. Писатели - народ опасный.  Да уж ладно,
знайте. Я сам  вон в  том дворце жил и баланду хлебал. Правда, полного срока
не отсидел: за ударную работу раньше  отпустили. Но  на свою подводную лодку
не попал, пришлось тараканьей бочкой командовать. Парадный ход шесть узлов.
     По  пути я  узнал,  что  Климов  прежде был  капельмейстером  флотского
духового оркестра. Эта  должность  ему  показалась  унизительной,  он  решил
командовать кораблем. Нелегко было  бросить  оркестр  и пойти в училище.  Но
бородач добился своего: через несколько лет стал командиром "малютки". И вот
тут ему не повезло.

     В один из  вечеров его  подводная лодка, выходя на рейд, столкнулась  с
катером линкора. От резкого толчка Климов вылетел за борт, а  его "малютка",
набрав в открытый рубочный люк воды, затонула.
     Место оказалось  неглубокое. Из  воды  торчала верхушка  рубки.  Климов
подплыл к ней, вновь занял свое место на мостике и принялся сигналить, чтобы
скорей пришла помощь.
     К  счастью, спасательное судно оказалось близко. Первым хотели  снять с
мостика командира, но он стал отбиваться:
     - Не сойду, пока не поднимете лодку... Не дамся!
     "Малютку"  довольно быстро  подняли  на  поверхность, все  же несколько
подводников погибли. Климову за аварию дали три года тюрьмы.
     На телеграфе  мы с  капитан  - лейтенантом  поспешили  . известить свои
семьи  о том, что остались живы и здоровы, точно жены знали, какой опасности
мы подвергались недавно.
        "ДЕСАНТ"
     4 июля.  Там, где река Луга впадает в  море,  образовался  пресноводный
залив,  похожий на  тихую  заводь,  заросшую ряской  и лилиями. На отмелях в
илистое дно  вбиты  толстые колья,  меж которых в воде  установлены рыбацкие
сети. На колья то и дело садятся чайки. Поглядывая, нет ли вблизи опасности,
прожорливые птицы нагло обворовывают сети. Их никто не отгоняет.
     Вдоль  правого,   более   глубокого  берега  реки  стоят  на  небольшом
расстоянии  друг от друга  подводные  лодки - "щуки" и  "малютки", пришедшие
раньше нас в Лужскую губу.
     Корабли покрыты зеленоватыми маскировочными сетями. Сами же  подводники
обосновались на берегу. Чтобы  не спать в  тесных отсеках железных  коробок,
они поставили в кустарниках палатки и готовят пищу в котлах, подвешенных над
костром.
     Многие  краснофлотцы тут же на мостках  стирают белье, купаются в реке.
Другие, словно дачники, загорают на песчаных обрывах. Выстиранные тельняшки,
наволочки и простыни сохнут на ветках кустов либо просто на траве.
     - Классическая маскировка!
     -  Это  наш командир придумал, -  не без гордости сказал боцман "щуки",
всерьез приняв  мою  похвалу. -  Никто  не подумает,  что  здесь  укрываются
корабли подводного флота. Скорей  похоже  на лагерь изыскателей или  полевых
рабочих.
     - Лучше бы не суетиться у кораблей, так было бы надежней.
     Сказав это,  все же я сам не выдержал: разделся до трусов и спустился к
воде. Ведь на этой реке прошло все мое детство. Правда, не здесь,  у моря, а
около города  Луги,  где  река были с такими же  песчаными обрывами и тихими
заводями, окруженными кустарниками.
     Я  с наслаждением  выкупался,  выстирал  майку  и  повесил ее  на  куст
сушиться.
     Подводники  по морскому обычаю пригласили  меня  отобедать.  Мы  ели из
металлических  мисок  тут  же  у  костра.  Суп и каша,  заправленная мясными
консервами,  хотя и  попахивали  дымом, все  же казались  на  свежем воздухе
необычайно вкусными.
     К  импровизированному  камбузу   прибежали   из   поселка  воинственные
мальчишки, вооруженные деревянными пистолетами и саблями. Коки наполнили  им
миски супом, выдали ложки, началось пиршество.
     Когда - то вот такими же босоногими мальчишками мы ватагой  подходили к
полевым красноармейским  кухням в надежде получить остатки супа из воблы или
чечевичной каши. За это готовы были выскребать котлы, мыть  манерки и ложки.
Сейчас  ребята  не  голодны,  но уплетают обед  подводников  с восхищением и
азартом.
     От зеленой лужайки,  над  которой  искрясь  струился  нагретый  солнцем
воздух, веяло покоем мирных дней. Не хотелось верить в то, что где - то люди
в  этот час истекают кровью, стонут от боли,  задыхаются в  пороховом  чаду,
умирают. Только пришедший с  плавбазы замполит Дивизиона  "щук" вернул нас к
суровой действительности.
     - По всему фронту наши войска ведут тяжелые бои, - сказал он.

     - И опять отступаем? - спросил я.
     -  Прямо не сказано, но  флажки  на карте пришлось передвинуть, так как
названы новые места, где идут бои.
     Сразу настроение упало. Я натянул на себя  еще влажную майку,  оделся и
пошел на "Полярную звезду".
     У  редактора  многотиражной  газеты  старшего политрука  Баланухина рот
полон  металлических  зубов,   а  редкие  рыжеватые  волосы  всегда  торчали
задиристым петушиным  хохолком. Редакторская работа его тяготила, так как он
не  имел вкуса к слову  и плохо понимал, какой должна  быть печатная газета.
Мое появление на базе обрадовало Баланухина. Он принес  мне  весь  собранный
материал, чтобы я "чуточку подправил".
     Никакой   правке  статьи   и  заметки  не  поддавались,  их  надо  было
переписывать. Я провозился с ними до вечера.
     На залив  тем временем надвинулись  грозовые фиолетовые тучи.  В  каюте
духота  сделалась невозможной.  Иллюминатора на  корабле в вечернее время не
откроешь:  соблюдалось  строгое  затемнение.  Пришлось  оставить  работу   и
выбраться подышать воздухом наверх.
     Когда я  проходил мимо кают - компании,  то увидел, что Баланухин сидит
около вентилятора  и преспокойно  играет  в шахматы. Я тотчас же вернулся  в
каюту, собрал  все отредактированные и неотредактированные  заметки и  отнес
беззаботному редактору. Тот, даже не взглянув на них, сказал:
     - Ладно, оставьте здесь.
     С верхней  палубы я увидел далекий  пожар на берегу  -  дымчато-красная
шапка повисла над лесом. Запаха дыма я не ощущал, но воздух крутом был каким
- то застойным.
     Наконец  сверкнула  молния, прогремел гром  и хлынул  обильный  ливень,
похожий на водопад.
     На палубу повыскакивали из машинного  отделения,  из кочегарки и трюмов
полуголые матросы и принялись как дикари плясать под серебристым потоком.
     Мне тоже  захотелось смыть с  себя липкий пот. Не раздумывая  долго,  я
разулся, сбросил  с себя китель, брюки и, оставив одежду  в тамбуре, выбежал
босиком под хлесткие прохладные струи...

     Приняв небесный душ,  я освеженным и  благодушным  вернулся  в  кают  -
компанию. Но здесь меня встретил недовольный Баланухин.
     - Почему вы не все отредактировали? - строго спросил он.
     - Захотелось в шахматы сыграть, - ответил я.
     - Вы, наверное, забываете, что сейчас война, -  начал было выговаривать
редактор, но я остановил его.
     - Война для всех. Если вы редактор, так будьте любезны редактировать, а
не прохлаждаться в кают - компании.
     - А вы не указывайте старшим. Вас мне в помощь прикомандировали.
     - Я ни к кому не прикомандирован и старшим вас не считаю.
     Чтобы выяснить наши  отношения,  мы пошли к начальнику политотдела. Тот
внимательно выслушал нас и вынес решение:
     -  С завтрашнего дня вы, товарищ писатель, будете подписывать газету, а
Баланухину мы найдем другое занятие. Может, на первое  время вам понадобится
его помощь?
     - Нет, - ответил я, - обойдусь.
     6  июля.  Необдуманно отказавшись  от  помощи  Баланухина,  я  совершил
ошибку. Старший политрук выклянчивал заметки даже у  таких людей,  которые с
курсантских  времен  не брались  за  перо, а  я  этого не умел.  Приходилось
беседовать, брать интервью и делать из них статьи и заметки.
     В общем,  я  стал не только редактором,  но  и  рассыльным,  секретарем
редакции, корректором, хроникером и автором почти всех статей.
     Наша  "Полярка"   должна  поить,   кормить,  снабжать  электроэнергией,
снарядами и торпедами  весь выводок  "щук", и "малюток". Делалось это ночью,
чтобы  авиация  противника  не   приметила  притопленных  стальных   "деток"
прильнувших к борту "матки".
     Ночи светлые, только на час или два наступают зеленовато  - голубоватые
сумерки.  Обслуживающим специалистам  приходилось  торопиться, чтобы  первые
лучи солнца не застали подводных лодок около "Полярной звезды".
     Сегодня принимали, боезапас две "щуки". Они уходят в Балтийское море, в
тыл  противника.  Я заглянул  в  трюм, откуда  на