к горячему  металлу,
паром все  обволакивает.  "Не  взорваться бы нам", - подумал я и велел мотор
заглушить. Пусть остынет.
     Стало  тихо   внизу.  Только  слышно,  как  воду  черпают  да  за  борт
выплескивают.
     Пришел я на мостик и стал рядом со старшиной.
     Нас по воле ветра гнало. В глазах пена да черные провалы, лицо брызгами
обдавало...
     Вдруг примечаю впереди странный бурун. Словно прибойная  полоса белеет.
Течение какое - то появилось. Подхватило наше суденышко и потянуло прямо  на
бурун.
     - Все наверх! - кричу. - Держаться крепче!
     Мотобот на мель вынесло. Днище за грунт цепляется.  Суденышко трясется,
словно телега на булыжной мостовой.
     Люди снизу на верхнюю палубу повыскакивали.
     Вдруг стоп:  мотобот между  двух  больших камней застрял.  От  толчка я
упал. И другие на ногах не удержались. Палуба накренилась, и через нее пошли
волны перекатываться, людей смывать...
     Меня  к  накрененному  борту поволокло. Я за крышку люка  уцепился,  но
чувствую  -  не удержусь:  пальцы  опухли,  плохо сгибаются.  Рядом,  гляжу,
краснофлотец Титов в кнехт уперся. Я попросил:
     - Держи за ворот!
     Он парень  ловкий: вцепился в мой воротник и продержал до тех пор, пока
я для ног опору нашел.
     Суденышко от напора воды стонет, трещит... Вот - вот развалится.
     Думаю: "Людей  надо спасать,  на камни высаживать". Я  приказал  Титову
взять конец троса и тянуть его к большой плоской скале, торчавшей справа.
     Краснофлотец не струсил: обвязался тросом и прыгнул в бушующий перекат.
Он выполнил приказание:  добрался  до скалы, вскарабкался на нее и  закрепил
трос.
     По  этому тросу  стал я переправлять  людей  с борта на скалу.  Нашлись
самоотверженные смельчаки, которые, держась за трос, на крякушках переносили
раненых.
     Скала   оказалась  большой  -  прямо  каменный  островок   с  замшелыми
расселинами. Подсчитал я всех  собравшихся, - пятерых не хватает. Их, видно,
в первый момент в море унесло.
     На  островке укрыться  некуда: ветер продувает  со всех сторон. А у нас
половина мокрых и полуголых. Их лихорадит, зубы от озноба стучат.
     Мотобот уже трещал  вовсю.  Я  попросил  раздетых краснофлотцев еще раз
пробраться к нему и раздобыть матрацы, одеяла и все, что осталось из одежды.
Ребята, правда, матюгнулись, но выполнили  мою просьбу: побывали на мотоботе
и,  держась за трос, переправили  одеяла, матрацы,  старые ватники и  белье.
Заодно захватили оставшиеся патроны и винтовки.
     Раненых мы уложили на матрацы и укрыли одеялами. Потом вытащили из воды
какую - то корягу, собрали щепок, посыпали их  порохом, добытым из патронов,
и  развели костер. В первую очередь дали  обогреться  тем, кто долго в  воде
был.
     Неожиданно  раздался  тягучий треск. Наш  мотобот течением и волнами на
части разодрало. Морякам удалось забагрить лишь обломок привального бруса да
несколько  досок.   Порубив  их  на  дрова,  бойцы  поддерживали   костер  и
обогревались  как могли.  Я стою  один  на краю скалы  и  думаю:  "Куда  нас
принесло? Не Финляндия ли это? Что дальше делать? На чем выберемся из шхер?"
     - Катер в море!  - вдруг закричал кто - то из бойцов. А я вижу -  катер
не наш.
     - Разобрать оружие! - приказываю. - Будем отбиваться.
     На счастье, финны не заметили нас. Вскоре катер исчез с горизонта.
     В полдень наблюдатели заметили проходивший  вдали МО. Я  приказал  дать
залп из винтовок.  Катерники услышали  стрельбу. Стали приближаться, нацелив
на нас пушку и пулеметы.
     Я  велел сигнальщику  просемафорить: "Мы с Даго.  Есть раненые.  Просим
помощи".
     На МО поняли нас и запросили: "Какие глубины? Можем ли подойти?"
     Я, конечно, ответил, что кругом отмель, подойти навряд ли удастся.
     Командир МО  прислал  шлюпку  с  двумя  старшинами. Те отыскали удобный
проход к камням, торчавшим  из воды на краю  отмели.  От нас к камням  можно
было добраться только  через  перекат. Шлюпку здесь  бы опрокинуло. Пришлось
вновь  натягивать  трос и  канат,  который  доставили  катерники, и  раненых
переносить на крякушках.
     Второе переселение прошло живей. Холодная вода уже не страшила.
     - Теперь - то мы спасены, - радовались бойцы. - Согреемся.
     МО  оказался   сторожевиком  ханковцев.  Если  бы  мы  не  дали  залпа,
наблюдатель не приметил бы нас за буруном.
     Катерники  накормили  нас  и всех мокрых  пустили сушиться  в  моторные
отсеки. Остальных  разместили  в  кубриках  и  кают  -  компании.  В  общем,
поступили по - братски.
     А  вот что сталось с мотоботом, на  котором был  Галанин, -  узнать  не
удалось. Видно, погиб.

     4 ноября.  Кроншлот  имеет два  маяка. Один  темно  - красный,  обшитый
железом, стоит у затона  на узкой полоске земли. Другой - белый,  высится на
отмели за

     главным зданием. Несмотря на то что в море давно погашены навигационные
огни, эти маяки время от времени по ночам посылают лучи света в темное море.
     Так  было  и  сегодня.  Один  из  маяков  засветился,  дав  возможность
определиться кораблям, возвращавшимся с Ханко.
     С  далекого полуострова пришли  два миноносца, минный заградитель, пять
быстроходных тральщиков и пять охотников. Они доставили  более четырех тысяч
ханковцев и два дивизиона полевой артиллерии с боезапасом.
     Финны в этот раз приметили, что на Ханко пробились русские корабли. Они
обстреляли их с берега и погасили маяки.
     На обратном пути  в параванах  и тралах кораблей взорвалось шестнадцать
мин. Командира  дивизиона тральщиков Лихолетова, который был на носу "Гака",
так ударило снизу в пятки, что он не может ходить.

     Ночь  на 7 ноября. Наступает  двадцать четвертая  годовщина Октябрьской
революции.  Какой это  прежде  был  торжественный праздник  в нашем  городе!
Огнями  сиял  Невский.  На  Неве   стояли  корабли,   обвешанные  гирляндами
электрических  лампочек.  Набережные  становились  шумными  и  многолюдными.
Сейчас город утопает во мгле и никто не ликует в нем.
     Говорят,   что   вчера  гитлеровцы  сбросили  на  Ленинград   листовки:
"Ленинградские  бабешки,  ждите  большой  бомбежки". И они  напали на разные
районы города. Из Кроншлота мы видели, как вспыхивали и  гасли в  синем небе
зенитные разрывы.
     Кронштадт  приготовил  гостинец  гитлеровцам. Ровно  в полночь корабли,
стоявшие  на рейде,  и  форты  открыли ураганный  огонь  по берегу, занятому
оккупантами.  Стреляли  все  пушки. Ожил даже  подбитый "Марат", сидящий  на
грунте невдалеке от Петровского парка. Его дальнобойные пушки так  грохнули,
что  в моей комнате  со  звоном вылетело  из окна стекло.  Тяжелые  снаряды,
словно  вагонетки  со  взрывчаткой, с визгом и  воем  проносились над нашими
головами и разрывались где - то далеко за Петергофом. Огонь  корректировался
нашими   разведчиками,  так  что  посыльные   Балтийского   флота   находили
гитлеровцев и выковыривали их на поверхность из самых глубоких нор.
     У нас  на Кроншлоте  вывешены  разноцветные праздничные флаги и на обед
выдан портвейн - по четверти стакана на брата.
     Бухту затянуло льдом. На улице пурга, ветер. Из Ханко только что прошли
на Ленинград миноносец "Суровый" и четыре тральщика. На Неве они высадят еще
тысячу  двести ханковцев. Вернулись  не  все корабли,  ходившие  на  далекий
полуостров. Миноносец "Сметливый" подорвался на мине.
     Тральщик "Гафель" и  охотники подобрали из воды более четырехсот бойцов
и вернулись на Ханко.
     Кому тепло  и веселье на праздник,  а кому ледяное  купанье  и ожидание
нового перехода по минным полям.
     7 ноября. Сегодня  на Красной площади в  Москве состоялся  традиционный
парад войск. Это  здорово! Гитлеровцы раструбили на  весь мир,  что  они уже
входят в Москву, а Москва не желает нарушать традиций и устраивает парады.
     По  радио  передали   речь  Сталина.  Всего,  что  он  говорил,  мы  не
расслышали,  слишком  много помех в эфире,  но смысл речи  уловили:  фашисты
грозятся истребить непокорных советских людей, мы вызов принимаем. Пощады не
будет, станем уничтожать оккупантов где только возможно.
     В этой войне решит все не только техника, но и нервы.
     Сегодня  вернулся из  госпиталя  печатник  Архипов,  Рука  у  него  уже
действует.

        "В ШТОРМОВОМ МОРЕ"

     9 ноября. Пришла зима.  Метет поземка. По  заливу  плывут льдины.  Вода
темно - серебристого цвета. Небо серое, мутное.
     В окно  мне  видны  ворота кроншлотского затона, вышка  наблюдательного
поста, сигнальщик в  белом  полушубке. За вышкой - край замерзающего залива,
корабли у  стенки,  здание штаба у Итальянского пруда.  Правее -  Петровский
парк. На  грунте  сидит покалеченный "Марат",  вернее две трети его, носовой
части  нет. Вспыхивают яркие  огни  автогена.  После праздничной стрельбы на
линкоре разошлись швы. Автогенщики их сваривают.
     На  берегу  груда  рваного, покореженного железа и стали - это  останки
носовой части корабля, вытащенные из воды.
     Кронштадт  опоясывается   траншеями  береговой  обороны.  Вокруг  всего
острова  строятся  доты,  дзоты,  устанавливаются  пушки.  Я   вижу,  как  в
Петровском  парке бойцы в зимних  ушанках  и серых  ватниках долбят  мерзлую
землю, таскают бревна, цемент, двутавровое железо, листы броняжки.
     Когда корабли уйдут зимовать в Ленинград и залив замерзнет, гитлеровцы,
конечно, попытаются захватить Котлин по льду. Кроншлот будет препятствием на
их пути. Ему может здорово достаться. Мне приказано сворачивать типографию и
готовиться к переезду в Кронштадт, на старое место. Мое "войско" недовольно.
Здесь, в глубине каземата, они обжились  и привыкли к жизни без бомбежек. Но
делать нечего, надо разбирать "американку".

     10  ноября. Почти все наши сторожевики, спасательные суда и тральщики в
море. Некому раздавать отпечатанную газету.
     Сегодня  уходит  на  Ханко  новый  отряд. У  меня  возникла  мысль:  не
попытаться ли с пачками свежей газеты сходить на Гогланд?
     Я пошел к начальнику политотдела и доложил:
     - Отпечатанный тираж некуда девать, все корабли в море.
     - А вы переправьте с кем-нибудь газету на Гогланд, - посоветовал Ильин.
     - Кто же  там ее распределит? Разрешите мне самому пойти, - попросил я.
-  Пока  типографию  не перебросят в  Кронштадт,  мне  тут абсолютно  нечего
делать.

     Начпо  кряхтел  и  покашливал,  он не решался  без комиссара  отпустить
редактора. А Радун был на Гогланде. Я пустил в ход хитрость:
     - Там я  наберу свежего  материала  и  согласую  с комиссаром,  как его
подать в газете.
     Этот  довод  Ильину  показался  более веским. Ему  нравилось,  когда  я
согласовывал материал с комиссаром.
     -  Ладно, отправляйтесь,  - сказал он.  -  Только не более  трех суток.
Пятнадцатого должна выйти газета.

     11 ноября. Я устроился на МО - 409. Командиром на этом катере лейтенант
Федоров.  Он мне разрешил  занять его тесную  каютку. Во время похода он всю
ночь будет стоять на мостике.
     В два часа ночи тральщики вывели нас за кромку льда.
     В нашем отряде четыре тральщика, эсминец "Стойкий",  минный заградитель
"Урал", госпитальный  транспорт  "Жданов",  лидер "Ленинград" и пять катеров
МО.
     Крупные корабли двинулись в путь строем кильватер, а наши катера шли по
бокам.
     Ночь выдалась тихой, морозной. Светила луна. Море едва колыхалось.
     Я часа два стоял на мостике, потом отправился спать.
     Корабли  шли  всю ночь и  утром очутились  около Гогланда. Это довольно
солидный, поросший лесом остров.
     Эскадра стала на якорь, а катера МО несут охрану.
     Я высадился на берег. Радун, увидев меня, похвалил:
     - Молодец  редактор! Хорошо,  что  сам газету  привез.  Политработникам
нужно оморячиваться. Хочешь на Ханко сходить?
     - Я с этой целью и прибыл сюда.
     - Тогда отправляйся с этим же конвоем. Вернешься с первой оказией.
     Раздав газеты комиссарам отрядов и дивизионов, я вернулся на МО - 409.

     12  ноября.  Синоптики  предупреждали о перемене  погоды,  но  командир
отряда, который  находится  на  эсминце  "Стойкий",  недоверчиво  отнесся  к
сообщению.  В  восемнадцать часов  он  поднял  сигнал "сниматься  с  якоря".
Корабли, построившись в походный ордер, легли курсом на Ханко.
     Погода начала портиться  катастрофически: через час на море уже бушевал
шторм  в семь  баллов, а через два - видимость  ухудшилась до такой степени,
что даже с близкого расстояния трудно было различить впереди идущие корабли.
     Флагман  зажег  кильватерные огни,  но и это  не помогло,  вскоре отряд
вынужден был  застопорить ход, так как пропали во мгле  тральщики. Двигаться
дальше без тралов командир отряда не осмелился.
     Катер наш так мотало, что командир эсминца  сжалился и приказал стать к
нему на бакштов.  Лейтенант  Федоров, конечно, обрадовался, но и на бакштове
стоять было трудно - дергало зверски и заливало.
     Ветер  усилился.  В  полночь   получили  приказание  командира   звена,
находившегося  на борту МО - 402, взять и его на  бакштов.  От  тяжести двух
катеров канат оборвался. Пришлось уступить место МО -  402, так как у него в
запасе был  стальной трос. Но и  стальной трос не выдержал двойной нагрузки:
лопнул как нитка. Мы  чуть не столкнулись, едва разошлись. Пришлось коротать
ночь в подвижном дозоре.
     Не  знаю,  как  я выжил  в  эту  ночь.  Все кругом  грохотало, стонало,
завывало. Вода летела снизу  и сверху, застывала на одежде  ледяной  коркой.
Отдыхать никто,  конечно, не  мог. На  койке  можно  было  удержаться только
привязанным. Душу и кишки выворачивало.
     Лишь в седьмом часу утра мы получили приказание флагмана:  передать БТЩ
- 211, чтобы он вышел в голову отряда и лег курсом на Гогланд.
     Предельно  измотанными  мы  возвратились  назад.  Штаб  совершил  явную
ошибку,  выпустив корабли в неблагоприятную  погоду в открытое  море. Больше
всех досталось, конечно, катерникам.
     Трюмы нашего МО полны воды.  Форпик затопило, катер  миль десять клевал
носом.  Хорошо, что  в тесной бухте  Гогланда  рядом оказалось  спасательное
судно. Его мощные насосы быстро откачали воду.
     Чуть живым и насквозь промокшим я сошел на берег и с трудом добрался до
землянки комендантской команды. Здесь переоделся в сухое и повалился спать.
     Во сне мерещилось, что и нары подо мной кренятся, как палуба в бурю.

     13 ноября.  В полдень ветер  изменил  направление  и начал  утихать. Но
синоптики хорошей погоды не обещали. Радун, узнав,  в каком виде я вернулся,
запретил идти в новый поход.
     - Не хочу терять редактора, - сказал он. - На Ханко пойдешь в следующий
раз.
     Так что мне не пришлось быть  свидетелем событий этой трагической ночи.
Все,  что происходило  в море,  я узнал от командиров МО, которые  ничего от
меня не утаили.
     В сумерки корабли  снялись с якорей и  вновь двинулись в путь в прежнем
порядке. Большой участок залива  прошли  спокойно.  Взрывы раздались, только
когда  начали  форсировать  обширное минное  поле  "Юминда",  перегородившее
залив.
     Первая  мина взорвалась в трале БТЩ,  никому не причинив вреда.  Второй
взрыв произошел через полтора часа  в параване лидера "Ленинград". Вмятина в
левом борту  и  сотрясение заставили корабль снизить ход. Передние корабли -
три тральщика, миноносец "Стойкий" и минзаг "Урал" - продолжали идти прежней
скоростью.  Через  некоторое время они скрылись в  темноте.  С  поврежденным
лидером остался транспорт "Жданов" и три катера МО.
     Лейтенант Федоров в вахтенном журнале записал:
     "Ленинград"  и "Жданов"  застопорили машины.  Лидер  парит.  Он получил
повреждение  от  мины,  взорвавшейся в параване. Мы охраняем  остановившиеся
корабли. Видимость хорошая.

     03.00.  Меня  и  командира  МО  -  306  старшего  лейтенанта  Карповича
пригласили  на  борт лидера.  Мы поднялись  по  штормтрапу. Капитан третьего
ранга  сказал,  что  дальше  лидер  двигаться  не  может,  в левом  машинном
отделении пробоина и вышли из строя гирокомпас и лаг,  вынужден вернуться на
Гогланд. Так  как нет тральщиков, впереди  пойдет транспорт "Жданов". Мне  и
Карповичу приказано идти в охранении.
     04.00. Развернулись. "Жданов" и "Ленинград" легли курсом на Гогланд.
     04.50. Сигнальщик  доложил:  "Справа по борту вижу  плавающую  мину". Я
успел отвернуть и разойтись с ней.
     05.00.  Идем  по  минному  полю. Глухой  взрыв  у  транспорта "Жданов".
Корабль кренится на левый борт. Взрывом у  него разворотило бак. Я  пошел на
сближение. До транспорта осталось около  ста метров,  когда  впередсмотрящий
доложил: "По носу мина".
     - Я дал  полный назад,  - отложив  вахтенный журнал,  стал рассказывать
Федоров, -  и тут услышал  предупреждение смотрящего на корме: "В пятнадцати
метрах мина". Пришлось отработать вперед и  застопорить  моторы,  потому что
слева  плавала еще одна мина. К  этой  мине приближался  МО -  402.  Громким
голосом я  предупредил  старшего  лейтенанта  Власова,  тот успел остановить
катер в каких-нибудь трех метрах от мины.
     Что было потом, я узнал от старшего лейтенанта Власова:
     - Выбравшись из опасного места,  мы по  носу обошли тонущий транспорт и
принялись спасать людей. Всего подобрали четырнадцать человек. Пассажиров на
"Жданове" не было. Он шел  пустым. Вскоре транспорт  стал резко крениться на
правый борт, с грохотом опрокинулся и, показав киль, ушел под воду. Командир
"Ленинграда"  приказал  мне догнать ушедшие корабли  и передать,  что  лидер
находится в бедственном  положении: без  тральщиков не сможет уйти с минного
поля.   К  этому  времени  поднялся  ветер.  Чтобы  догнать  отряд,   я  дал
максимальный ход...
     Зря старший  лейтенант спешил, рискуя  подорваться  на всплывших минах.
Командир "Ленинграда", не осмотревшись как следует, начал бить тревогу, хотя
положение корабля не было столь бедственным,  как ему  казалось. По радио он
сообщил  флагману:  "Самостоятельно  идти не  могу.  Нуждаюсь в  помощи".  И
командир отряда,  боясь потерять лидера, принял решение всем идти  на помощь
"Ленинграду".  Достаточно  же  было  послать  пару  тральщиков, а  остальным
двигаться дальше.
     В  этом  походе участвовал БТЩ - 118. На Гогланде я  встретил  военкома
Клычкова. Старший политрук со злостью сказал:
     - Прошли  мы  самые опасные  минные  поля, добрались  почти до Наргена,
осталась меньшая  часть  пути...  И вдруг  на  -  поворачивай  назад. Что за
чертовщина? Какой  умник  распорядился?  Но  приказ  есть  приказ.  Пришлось
вытащить трал, развернуться и чапать обратно.  Операция сорвана. Теперь  жди
хорошей погоды. Опять штормить начало.
     Холод сегодня такой, что брызги застывают на лету.

     14 ноября. Отрядом уже командует новый человек - капитан второго  ранга
Нарыков.  Вчера  он собрал командиров  кораблей - участников  похода. Узнав,
каково состояние механизмов, он предупредил:
     -  В третьей  попытке  нельзя повторять ошибок двух  предыдущих. Только
вперед! Ни в коем случае не возвращаться.
     Он  не  предполагал,  что  этот  переход будет самым тяжелым.  Вот  что
записал лейтенант Федоров:
     "18.30. Отряд лег  курсом на  вест.  Впереди четыре БТЩ, два миноносца,
"Суровый" и "Гордый", две подлодки  - Л -  2 и "малютка", минный заградитель
"Урал" и шесть  МО.  Мое место  у левого борта  миноносца  "Гордый". Сильный
ветер и волнение. Видимость плохая.
     14 ноября. 00.30. Начали форсировать минное поле.
     00.35. Первый взрыв. Столб огня и воды. В отряде повреждений нет,  идем
той же скоростью.
     00.37. Второй взрыв в параване.
     00.41. Третий взрыв у БТЩ по корме.
     00.50. Подорвался МО. Вверх взлетает его боезапас.  Столб цветных огней
держится минуты три. Почти  одновременно взорвалась мина у тральщика "Верп",
за ней другая. Спасение людей берет на себя МО - 402. Мы идем дальше.
     01.01. Взрыв мины у миноносца "Суровый". Корабль запарил и остановился.
Я продолжал движение в охранении "Гордого".