ее собственная печать уничтожена. Она отдала народные собрания под 
надзор полиции - ее салоны находятся под полицейским надзором. Она распустила 
демократическую национальную гвардию - ее собственная национальная гвардия 
распущена. Она ввела осадное положение - осадное положение введено по отношению 
к ней. Она заменила суды присяжных военными комиссиями - ее суды присяжных 
заменены военными комиссиями. Она отдала народную школу во власть попам - попы 
властвуют над ее собственной школой. Она ссылала без суда - ее ссылают без суда. 
Она подавляла всякое движение общества с помощью государственной власти - 
государственная власть подавляет всякое движение ее общества. Она бунтовала 
против своих собственных политиков и писателей из пристрастия к своему денежному 
мешку - ее политики и писатели устранены, но ее денежный мешок подвергается 
грабежу, после того как ей заткнули рот и сломали ее перо. Буржуазия неутомимо 
кричала революции, как святой Арсений христианам: "Fuge, tace, quiesce! Беги, 
умолкни, успокойся!", - Бонапарт кричит буржуазии: "Fuge, tace, quiesce! Беги, 
умолкни, успокойся!". 

Французская буржуазия давно разрешила дилемму Наполеона: "Dans cinquante ans, l'Europe 
sera republicaine ou cosaque". Она ее разрешила в виде "republique cosaque". Не 
нужно было злых чар Цирцеи, чтобы превратить шедевр буржуазной республики в 
безобразное чудовище. Эта республика не потеряла ничего, кроме внешних приличий. 
Сегодняшняя Франция заключалась в готовом виде в парламентарной республике. 
Достаточно было одного укола штыком, чтобы пузырь лопнул и чудовище предстало 
взорам. 

Почему парижский пролетариат не восстал после 2 декабря? Ниспровержение 
буржуазии было пока только декретировано, декрет еще не был приведен в 
исполнение. Всякое серьезное восстание пролетариата немедленно снова оживило бы 
буржуазию, примирило бы ее с армией и уготовило бы рабочим второе июньское 
поражение. 

4 декабря буржуа и лавочники подстрекали пролетариат к борьбе. Вечером того же 
дня несколько легионов национальной гвардии обещали явиться на поле битвы с 
оружием и в мундирах. Дело в том, что буржуа и лавочники узнали, что Бонапарт в 
одном из своих декретов от 2 декабря отменил тайное голосование и приказывал им 
писать свои "да" или "нет" в официальных списках избирателей рядом с их именами. 
Сопротивление 4 декабря напугало Бонапарта. Ночью, по его приказанию, на всех 
перекрестках Парижа были расклеены плакаты, объявлявшие о восстановлении тайного 
голосования. Буржуа и лавочники решили, что добились своей цели. На следующее 
утро остались дома именно лавочники и буржуа. 

В ночь с 1 на 2 декабря Бонапарт внезапным нападением лишил парижский 
пролетариат его вождей, командиров баррикад. Представляя собой армию без 
офицеров, не имея ни малейшей охоты после памятных июньских дней 1848 и 1849 гг. 
и майских дней 1850 г. бороться под знаменем Горы, пролетариат предоставил 
своему авангарду, тайным обществам, спасать повстанческую честь Парижа, честь, 
которую буржуазия оставила на произвол солдатни до того безропотно, что Бонапарт 
мог впоследствии разоружить национальную гвардию с язвительной мотивировкой: он 
опасается, как бы анархисты не злоупотребили ее оружием против неё самой! 

"C'est le triomphe complet et definitif du socialisme!" - так характеризовал 
Гизо переворот 2 декабря. Но если ниспровержение парламентарной республики в 
зародыше заключает в себе торжество революции пролетариата, то его ближайшим 
осязательным результатом была победа Бонапарта над парламентом, победа 
исполнительной власти над законодательной, победа не прикрытой фразами силы над 
силой фразы. В парламенте нация возводила в закон свою всеобщую волю, т. е. 
возводила закон господствующего класса в свою всеобщую волю. Перед лицом 
исполнительной власти она отрекается от всякой собственной воли и подчиняется 
велению чужой воли, авторитету. Исполнительная власть в противоположность 
законодательной выражает гетерономию нации в противоположность ее автономии. 
Таким образом, Франция избавилась от деспотизма целого класса как будто лишь для 
того, чтобы подчиниться деспотизму одного индивида, и притом авторитету индивида, 
не имеющего никакого авторитета. Борьба, казалось, кончилась тем, что все классы 
одинаково бессильно и одинаково безгласно преклонились перед ружейным прикладом. 

Но революция основательна. Она еще находится в путешествии через чистилище. Она 
выполняет свое дело методически. До 2 декабря 1851 г. она закончила половину 
своей подготовительной работы, теперь она заканчивает другую половину. Сначала 
она доводит до совершенства парламентарную власть, чтобы иметь возможность 
ниспровергнуть ее. Теперь, когда она этого достигла, она доводит до совершенства 
исполнительную власть, сводит ее к ее самому чистому выражению, изолирует ее, 
противопоставляет ее себе как единственный объект, чтобы сконцентрировать против 
нее все свои силы разрушения. И когда революция закончит эту вторую половину 
своей предварительной работы, тогда Европа поднимется со своего места и скажет 
торжествуя: Ты хороню роешь, старый крот! 

Эта исполнительная власть с ее громадной бюрократической и военной организацией, 
с ее многосложной и искусственной государственной машиной, с этим войском 
чиновников в полмиллиона человек рядом с армией еще в полмиллиона, этот ужасный 
организм-паразит, обвивающий точно сетью все тело французского общества и 
затыкающий все его поры, возник в эпоху абсолютной монархии, при упадке 
феодализма, упадке, который этот организм помогал ускорять. Сеньориальные 
привилегии земельных собственников и городов превратились в столь же 
многочисленные атрибуты государственной власти, феодальные сановники - в 
получающих жалованье чиновников, а пестрая, как набор образчиков, карта 
перекрещивающихся средневековых суверенных прав - в точно установленный план 
государственной власти, где господствует такое же разделение труда и такая же 
централизация, как на фабрике. Первая французская революция, поставившая себе 
задачу уничтожить все местные, территориальные, городские и провинциальные 
особые власти, чтобы создать гражданское единство нации, должна была развить 
далее то, что было начато абсолютной монархией, - централизацию, но вместе с тем 
она расширила объем, атрибуты и число пособников правительственной власти. 
Наполеон завершил эту государственную машину. Легитимная монархия и Июльская 
монархия не прибавили ничего нового, кроме большего разделения труда, 
увеличивавшегося по мере того, как разделение труда внутри буржуазного общества 
создавало новые группы интересов, следовательно - новые объекты государственного 
управления. Всякий общий интерес немедленно отрывался от общества, 
противопоставлялся ему как высший, всеобщий интерес, вырывался из сферы 
самодеятельности членов общества и делался предметом правительственной 
деятельности, - начиная от моста, школьного здания и коммунального имущества 
какой-нибудь сельской общины и кончая железными дорогами, национальным 
имуществом и государственными университетами Франции. Наконец, парламентарная 
республика оказалась в своей борьбе против революции вынужденной усилить, вместе 
с мерами репрессии, средства и централизацию правительственной власти. Все 
перевороты усовершенствовали эту машину вместо того, чтобы сломать ее. Партии, 
которые, сменяя друг друга, боролись за господство, рассматривали захват этого 
огромного государственного здания, как главную добычу при своей победе. 

Но при абсолютной монархии, во время первой революции, при Наполеоне, бюрократия 
была лишь средством подготовки классового господства буржуазии. Во время 
Реставрации, при Луи-Филиппе, при парламентарной республике, бюрократия при всем 
своем стремлении к самовластию была орудием господствующего класса. 

Только при втором Бонапарте государство как будто стало вполне самостоятельным. 
Государственная машина настолько укрепила свое положение по отношению к 
гражданскому обществу, что она может теперь иметь во главе шефа Общества 10 
декабря, какого-то явившегося с чужбины авантюриста, поднятого на щит пьяной 
солдатней, которую он купил водкой и колбасой и которую ему все снова и снова 
приходится ублажать колбасой. Отсюда малодушное отчаяние, чувство несказанного 
унижения, позора, которое сдавливает грудь Франции и не дает ей свободно 
вздохнуть. Она чувствует себя как бы обесчещенной. 

И тем не менее государственная власть не висит в воздухе. Бонапарт - 
представитель класса, и притом самого многочисленного класса французского 
общества, представитель парцелльного крестьянства. 

Подобно тому как Бурбоны были династией крупной земельной собственности, а 
Орлеаны - династией денег, Бонапарты являются династией крестьян, т. е. 
французской народной массы. Избранником крестьян является не тот Бонапарт, 
который подчинялся буржуазному парламенту, а тот, который разогнал буржуазный 
парламент. Городам удавалось в течение трех лет извращать смысл выборов 10 
декабря и обманывать крестьян в их надежде на восстановление империи. Выборы 10 
декабря 1848 г. нашли свое осуществление только в перевороте 2 декабря 1851 года. 

Парцелльные крестьяне составляют громадную массу, члены которой живут в 
одинаковых условиях, не вступая, однако, в разнообразные отношения друг к другу. 
Их способ производства изолирует их друг от друга, вместо того чтобы вызывать 
взаимные сношения между ними. Это изолирование еще усиливается вследствие плохих 
французских путей сообщения и вследствие бедности крестьян. Их поле производства, 
парцелла, не допускает никакого разделения труда при ее обработке, никакого 
применения науки, а следовательно и никакого разнообразия развития, никакого 
различия талантов, никакого богатства общественных отношений. Каждая отдельная 
крестьянская семья почти что довлеет сама себе, производит непосредственно 
большую часть того, что она потребляет, приобретая таким образом свои средства к 
жизни более в обмене с природой, чем в сношениях с обществом. Парцелла, 
крестьянин и семья; рядом другая парцелла, другой крестьянин и другая семья. 
Кучка этих единиц образует деревню, а кучка деревень - департамент. Таким 
образом, громадная масса французской нации образуется простым сложением 
одноименных величин, вроде того как мешок картофелин образует мешок с картофелем. 
Поскольку миллионы семей живут в экономических условиях, отличающих и враждебно 
противопоставляющих их образ жизни, интересы и образование образу жизни, 
интересам и образованию других классов, - они образуют класс. Поскольку между 
парцелльными крестьянами существует лишь местная связь, поскольку тождество их 
интересов не создает между ними никакой общности, никакой национальной связи, 
никакой политической организации, - они не образуют класса. Они поэтому 
неспособны защищать свои классовые интересы от своего собственного имени, будь 
то через посредство парламента или через посредство конвента. Они не могут 
представлять себя, их должны представлять другие. Их представитель должен вместе 
с тем являться их господином, авторитетом, стоящим над ними, неограниченной 
правительственной властью, защищающей их от других классов и ниспосылающей им 
свыше дождь и солнечный свет. Политическое влияние парцелльного крестьянства в 
конечном счете выражается, стало быть, в том, что исполнительная власть 
подчиняет себе общество. 

Историческая традиция породила мистическую веру французских крестьян в то, что 
человек по имени Наполеон возвратит им все утраченные блага. И вот нашелся некто, 
выдающий себя за этого человека только потому, что он - на основании статьи Code 
Napoleon: "La recherche de la paternite est interdite" - носит имя Наполеон. 
После двадцатилетнего бродяжничества и целого ряда нелепых приключений сбывается 
предсказание и человек становится императором французов. Навязчивая идея 
племянника осуществилась, потому что она совпадала с навязчивой идеей самого 
многочисленного класса французского общества. 

Но тут мне могут возразить: а крестьянские восстания в доброй половине Франции, 
а облавы, устраиваемые армией на крестьян, а массовые аресты, массовая ссылка 
крестьян? 

Со времени Людовика XIV Франция не знала подобных преследований крестьян "за 
демагогические происки". 

Но прошу меня понять. Династия Бонапарта является представительницей не 
революционного, а консервативного крестьянина, не того крестьянина, который 
стремится вырваться из своих социальных условий существования, определяемых 
парцеллой, а того крестьянина, который хочет укрепить эти условия и эту парцеллу, 
- не того сельского населения, которое стремится присоединиться к городам и 
силой своей собственной энергии ниспровергнуть старый порядок, а того, которое, 
наоборот, тупо замыкается в этот старый порядок и ждет от призрака империи, 
чтобы он спас его и его парцеллу и дал ему привилегированное положение. Династия 
Бонапарта является представительницей не просвещения крестьянина, а его суеверия, 
не его рассудка, а его предрассудка, не его будущего, а его прошлого, не его 
современных Севеннов, а его современной Вандеи. 

Трехлетнее суровое господство парламентарной республики освободило от 
наполеоновской иллюзии и революционизировало - правда, пока лишь поверхностно - 
часть французских крестьян; но каждый раз, как только они приходили в движение, 
буржуазия силой отбрасывала их назад. При парламентарной республике в сознании 
французского крестьянина происходила борьба между новыми идеями и традицией; 
этот процесс протекал в форме непрерывной борьбы школьных учителей против попов 
- буржуазия усмиряла учителей. Крестьяне в первый раз делали усилия, чтобы 
занять самостоятельную позицию по отношению к правительственной деятельности; 
это обнаруживалось в беспрестанных столкновениях между мэрами и префектами - 
буржуазия смещала мэров. Наконец, в различных местностях Франции крестьяне в 
период парламентарной республики восставали против своего собственного детища, 
против армии, - буржуазия наказывала их осадным положением и экзекуциями. И эта 
самая буржуазия вопит теперь о тупости масс, этой vilе multitudе, которая якобы 
предала ее Бонапарту. Она сама насильственно укрепляла приверженность класса 
крестьян к империи, она усердно сохраняла положение вещей, образующее ту почву, 
на которой вырастает эта крестьянская религия. Правда, буржуазия должна 
одинаково бояться невежества масс, пока они остаются консервативными, и 
сознательности масс, как только они становятся революционными. 

В восстаниях, последовавших за соuр d'еtat, часть французских крестьян с оружием 
в руках протестовала против своего же собственного вотума от 10 декабря 1848 
года. Школа, пройденная ими с 1848 г., научила их уму-разуму. Но они продали 
свою душу преисподней истории, история их поймала на слове, а большинство их еще 
было до такой степени сбито с толку, что как раз в самых красных департаментах 
крестьянское население открыто голосовало за Бонапарта. По их мнению, 
Национальное собрание мешало Бонапарту что-либо предпринять. Бонапарт только 
теперь разбил оковы, наложенные городами на волю деревни. Местами крестьяне 
носились даже с нелепой мыслью поставить рядом с Наполеоном конвент. 

После того как первая революция превратила полукрепостных крестьян в свободных 
земельных собственников, Наполеон упрочил и урегулировал условия, при которых 
крестьяне беспрепятственно могли пользоваться только что доставшейся им 
французской землей и удовлетворить свою юношескую страсть к собственности. Но 
причина теперешнего оскудения французского крестьянина - это именно его парцелла, 
раздробление землевладения, форма собственности, упроченная во Франции 
Наполеоном. Это именно те материальные условия, которые сделали французского 
феодального крестьянина собственником парцеллы, а Наполеона - императором. Двух 
поколений было достаточно, чтобы привести к неизбежному результату - к 
прогрессивному ухудшению земледелия и к прогрессивному увеличению задолженности 
земледельца. "Наполеоновская" форма собственности, бывшая в начале XIX века 
условием освобождения и обогащения сельского населения Франции, в течение этого 
столетия превратилась в закон, утверждающий его рабство и нищету. И этот-то 
закон и есть первая из "наполеоновских идей", которую приходится отстаивать 
второму Бонапарту. Если он вместе с крестьянами еще разделяет иллюзию, будто 
причину крестьянского разорения следует искать не в самой парцелльной 
собственности, а вне ее, во влиянии второстепенных обстоятельств, то его 
эксперименты, как мыльные пузыри, лопнут при соприкосновении с производственными 
отношениями. 

Экономическое развитие парцелльной собственности коренным образом изменило 
отношение крестьян к остальным общественным классам. При Наполеоне раздробление 
землевладения на парцеллы в деревне дополняло собой свободную конкуренцию и 
возникающую крупную промышленность в городах. Крестьянский класс повсеместно 
являлся протестом против только что низвергнутой земельной аристократии. Корни, 
пущенные во французскую землю парцелльной собственностью, лишили феодализм 
всяких питательных соков. Межевые знаки парцеллы представляли собой естественный 
оплот буржуазии против всякого нападения со стороны ее прежних властелинов. Но в 
течение XIX века место феодала занял городской ростовщик, место тяготевших на 
земле феодальных повинностей заняли ипотеки, место аристократической земельной 
собственности занял буржуазный капитал. Парцелла крестьянина представляет только 
предлог, позволяющий капиталисту извлекать из земли прибыль, процент и ренту, 
предоставляя самому земледельцу выручать, как ему угодно, свою заработную плату. 
Тяготеющий на французской земле ипотечный долг налагает на французское 
крестьянство такие проценты, которые равняются сумме ежегодных процентов по 
всему государственному долгу Англии. Парцелльная собственность, столь 
порабощенная капиталом, - а ее развитие неизбежно ведет к этому порабощению, - 
превратила большинство французской нации в троглодитов. 16 миллионов крестьян (считая 
женщин и детей) живут в берлогах, большая часть которых имеет всего одно окошко, 
остальная же - два, а в самом лучшем случае - три окошка. А окна в доме - то же, 
что пять органов чувств для головы. Буржуазный строй, который в начале столетия 
поставил государство стражем при только что возникшей парцелле и удобрял ее 
лаврами, стал вампиром, высасывающим кровь ее сердца и мозг ее головы и 
бросающим ее в алхимическую реторту капитала. Соdе Nароleоn представляет собой 
теперь не более, как кодекс исполнения судебных решений, наложения ареста на 
имущество и продажи с молотка. Сверх официально числящихся четырех миллионов (считая 
детей и т.д.) нищих, бродяг, преступников и проституток во Франции существует 
пять миллионов душ, находящихся на краю гибели и либо живущих в самой деревне, 
либо непрерывно перекочевывающих со своими лохмотьями и детьми из деревни в 
город и из города в деревню. Словом, интересы крестьян находятся уже не в 
гармонии с интересами буржуазии, с капиталом, как это было при Наполеоне, а в 
непримиримом противоречии с ними. Крестьяне поэтому находят своего естественного 
союзника и вождя в городском пролетариате, призванном ниспровергнуть буржуазный 
порядок. Но сильное и неограниченное правительство, - и это вторая "наполеоновская 
идея", которую должен осуществить второй Наполеон, - призвано силой защищать 
этот "материальный" порядок. И действительно, главным лейтмотивом во всех 
прокламациях Бонапарта против бунтующих крестьян является этот "оrdге mаteriеl". 

Кроме ипотечного долга, которым капитал обременяет парцеллу, над ней тяготеет 
еще налог. Налог - это источник жизни для бюрократии, армии, попов и двора - 
словом, для всего аппарата исполнительной власти. Сильное правительство и 
вы