отстоять свой республиканизм и свои права 
законодателей против исполнительной власти и роялистов. Мне незачем здесь 
рассказывать позорную историю их разложения. Это было исчезновение, а не гибель. 
Они навсегда сыграли свою роль. В следующем периоде они фигурируют и в Собрании 
и вне его лишь как тени прошлого - тени, которые, кажется, вновь оживают, как 
только дело идет опять об одном лишь названии республики и как только 
революционный конфликт грозит опуститься до самого низкого уровня. Замечу 
мимоходом, что газета "National", давшая этой партии свое имя, в следующем 
периоде переходит на сторону социализма. 

Прежде чем расстаться с этим периодом, мы должны бросить еще ретроспективный 
взгляд на те две силы, которые жили в брачном союзе от 20 декабря 1848 г. до 
конца Учредительного собрания и из которых одна уничтожила другую 2 декабря 1851 
года. Я имею в виду Луи Бонапарта, с одной стороны, и партию объединенных 
роялистов, партию порядка, партию крупной буржуазии, с другой. Приступив к 
обязанностям президента, Бонапарт сразу же составил министерство из партии 
порядка с Одилоном Барро во главе, - заметьте, со старым вождем самой 
либеральной фракции парламентской буржуазии. Г-н Барро поймал-таки, наконец, 
министерский портфель, призрак которого преследовал его с 1830 г., - более того, 
портфель премьер-министра в этом министерстве. Но он достиг этого не так, как он 
мечтал при Луи-Филиппе, - не в качестве самого передового лидера парламентской 
оппозиции, а в качестве союзника всех своих заклятых врагов, иезуитов и 
легитимистов, и притом с задачей уложить в могилу парламент. Он повел, наконец, 
невесту к венцу, но только после того как она была обесчещена. Сам Бонапарт как 
будто совершенно стушевался. За него действовала партия порядка. 

На первом же заседании совета министров было решено отправить экспедицию в Рим, 
причем сговорились устроить это за спиной Национального собрания, а средства 
вырвать у него под ложным предлогом. Таким образом, министерство начало свою 
деятельность обманом Национального собрания и тайным заговором с иностранными 
абсолютистскими державами против революционной Римской республики. Таким же 
способом и при помощи тех же приемов Бонапарт подготовил свой переворот 2 
декабря против роялистского Законодательного собрания и его конституционной 
республики. Не забудем, что та самая партия, которая 20 декабря 1848 г. 
составила бонапартовское министерство, 2 декабря 1851 г. составляла большинство 
Законодательного национального собрания. 

В августе Учредительное собрание приняло решение разойтись не раньше, чем будет 
выработан и обнародован целый ряд органических законов, которые должны были 
дополнить конституцию. 6 января 1849 г. партия порядка устами депутата Рато 
предложила Собранию оставить в покое органические законы и принять лучше решение 
о своем собственном роспуске. Не только министерство с г-ном Одилоном Барро во 
главе, но и все роялистские депутаты Национального собрания теперь повелительно 
твердили ему, что его роспуск необходим для восстановления кредита, для 
упрочения порядка, для того чтобы положить конец неопределенному временному 
состоянию и основать нечто окончательное; что Собрание мешает продуктивной 
работе нового правительства и хочет продолжать свое существование только из 
злобного упрямства и что оно надоело стране. Эти выпады против законодательной 
власти Бонапарт намотал себе на ус, выучил их наизусть и 2 декабря 1851 г. 
доказал парламентским роялистам, что он кое-чему у них научился. Он обратил 
против них их же собственные лозунги. 

Министерство Барро и партия порядка пошли дальше. Они инспирировали по всей 
Франции петиции к Национальному собранию, в которых его любезно просили 
исчезнуть. Таким образом, они повели в бой против Национального собрания, этого 
конституционно организованного выражения народной воли, неорганизованные 
народные массы. Они научили Бонапарта апеллировать против парламентских собраний 
к народу. 29 января 1849 г. настал, наконец, день, когда Учредительному собранию 
пришлось решать вопрос о своем собственном роспуске. В этот день здание, где 
происходили его заседания, было занято войсками; генерал партии порядка 
Шангарнье, в руках которого было соединено верховное командование национальной 
гвардией и линейными войсками, производил большой смотр войскам в Париже словно 
накануне сражения, а объединенные роялисты угрожали Собранию применением силы, 
если оно не проявит сговорчивости. Оно оказалось сговорчивым, выторговав себе 
только очень кратковременную отсрочку. Чем же было 29 января, как не coup d'etat 
2 декабря 1851 г., только совершенным роялистами в союзе с Бонапартом против 
республиканского Национального собрания? Господа роялисты не заметили или не 
захотели заметить, что Бонапарт воспользовался событиями 29 января 1849 г., 
чтобы заставить часть войска продефилировать перед собой у Тюильрийского дворца, 
что он жадно ухватился именно за этот первый открытый призыв к военной силе 
против силы парламента, чтобы намекнуть им о Калигуле. Они, разумеется, видели 
только своего Шангарнье. 

Один из мотивов, особенно побуждавших партию порядка насильственно сократить 
жизнь Учредительного собрания, заключался в дополняющих конституцию органических 
законах - законе об образовании, законе о вероисповедании и других. Объединенным 
роялистам было крайне важно выработать эти законы самим, не допустив, чтобы они 
были изданы сделавшимися недоверчивыми республиканцами. Однако в числе этих 
органических законов был также закон об ответственности президента республики. В 
1851 г. Законодательное собрание как раз было занято разработкой такого закона, 
когда Бонапарт предупредил этот coup своим coup 2 декабря. Чего бы только не 
дали объединенные роялисты во время своей парламентской зимней кампании 1851 г. 
за то, чтобы иметь готовый закон об ответственности президента, и притом закон, 
выработанный недоверчивым, враждебным республиканским Собранием! 

После того как Учредительное собрание 29 января 1849 г. само сломало свое 
последнее оружие, министерство Барро и друзья порядка принялись беспощадно 
травить его. Они не упускали ни одного случая, чтобы унизить его, и вынудили у 
бессильного и отчаявшегося в самом себе Собрания законы, лишившие его последнего 
остатка уважения со стороны общества. У Бонапарта, поглощенного своей навязчивой 
наполеоновской идеей, хватило дерзости публично использовать это унижение 
парламентской власти. А именно, когда Национальное собрание 8 мая 1849 г. 
выразило порицание министерству за занятие Чивита-Веккии генералом Удино и 
приказало вернуть римскую экспедицию к приписываемой ей цели, - Бонапарт в тот 
же вечер опубликовал в "Monileur" письмо к Удино, в котором он поздравлял 
генерала с его геройскими подвигами и, в противоположность занимающимся 
бумагомаранием парламентариям, уже принимал позу великодушного покровителя армии. 
Роялисты посмеивались над этим: они были уверены, что они его дурачат. Наконец, 
когда Марраст, председатель Учредительного собрания, усомнившись па минуту в 
безопасности Национального собрания, вызвал на основании конституции одного 
полковника с его полком, тот отказался явиться на вызов, ссылаясь на дисциплину, 
и предложил Маррасту обратиться к Шапгарнье, который отказал Маррасту, 
язвительно заметив, что он не любит baioonettes intelligentes. В ноябре 1851 г. 
объединенные роялисты, готовясь начать решительную борьбу с Бонапартом, пытались 
в своем пресловутом законопроекте квесторов провести принцип непосредственного 
вызова войск председателем Национального собрания. Один из их генералов, Лефло, 
подписал законопроект. Но тщетно голосовал за него Шангарцье, тщетно Тьер 
превозносил осмотрительную мудрость покойного Учредительного собрания. Военный 
министр Сент-Арно ответил ему так, как Шангарнье ответил Маррасту, и его ответ 
был покрыт аплодисментами Горы! 

Так партия порядка, еще будучи лишь министерством, а не Национальным собранием, 
сама заклеймила парламентарный режим. И она поднимает крик, когда переворот 2 
декабря 1851 г. изгоняет его из Франции! 

Пожелаем ему счастливого пути! 


Часть III 

28 мая 1849 г. Законодательное национальное собрание открыло свои заседания, 2 
декабря 1851 г. оно было разогнано. Этот период охватывает время существования 
конституционной, или парламентарной, республики. 

В первой французской революции за господством конституционалистов следует 
господство жирондистов, за господством жирондистов следует господство якобинцев. 
Каждая из этих партий опирается на более передовую. Как только данная партия 
продвинула революцию настолько далеко, что уже не в состоянии ни следовать за 
ней, ни тем более возглавлять ее, - эту партию отстраняет и отправляет на 
гильотину стоящий за ней более смелый союзник. Революция движется, таким образом, 
по восходящей линии. 

Обратное происходит в революции 1848 года. Пролетарская партия выступает как 
придаток мелкобуржуазной демократической партии. Последняя ей изменяет и 
способствует ее поражению 16 апреля, 15 мая и в июньские дни. Демократическая 
партия, в свою очередь, опирается на плечи буржуазно-республиканской партии. Не 
успели буржуазные республиканцы почувствовать себя твердо на ногах, как они 
сбрасывают с себя докучливых товарищей и сами опираются на плечи партии порядка. 
Партия порядка поводит плечами, опрокидывает буржуазных республиканцев и сама 
спешит усесться на плечи вооруженной силы. Она еще продолжает думать, что сидит 
у нее на плечах, когда в одно прекрасное утро обнаруживает, что эти плечи 
превратились в штыки. Каждая партия лягает напирающую на нее сзади партию и 
упирается в спину той партии, которая толкает ее назад. Неудивительно, что в 
этой смешной позе она теряет равновесие и падает, корча неизбежные гримасы и 
выделывая удивительные курбеты. Революция движется, таким образом, по нисходящей 
линии. Она оказывается втянутой в это попятное движение еще прежде, чем была 
убрана последняя февральская баррикада и установлена первая революционная власть. 

Период, с которым мы имеем дело, заключает в себе самую пеструю смесь вопиющих 
противоречий: перед нами конституционалисты, открыто организующие заговоры 
против конституции, революционеры, открыто признающие себя сторонниками 
конституционных действий, Национальное собрание, желающее быть всесильным и 
неизменно ведущее себя по-парламентски; Гора, видящая свое призвание в терпении 
и возмещающая свои поражения в настоящем предсказаниями побед в будущем; 
роялисты в роли patres conscripti республики, вынужденные обстоятельствами 
удерживать за границей враждующие между собой королевские династии, 
приверженцами которых они являются, а во Франции поддерживать республику, 
которую они ненавидят; исполнительная власть, видящая силу в своей слабости и 
свой престиж во внушаемом ею презрении; республика, представляющая собой не что 
иное, как сочетание подлейших сторон двух монархий - Реставрации и Июльской 
монархии - под ярлыком империи; союзы, в основе которых лежит разъединение; 
борьба, основной закон которой - не доводить борьбы до конца; разнузданная 
бессодержательная агитация - во имя спокойствия; торжественнейшая проповедь 
спокойствия - во имя революции; страсти, лишенные истины; истины, лишенные 
страсти; герои без подвигов; история без событий; развитие, единственной 
движущей силой которого является, по-видимому, календарь и которое утомляет 
монотонным повторением одних и тех же состояний напряженности и разрядки; 
противоположности, периодически доходящие до высшей точки как будто только для 
того, чтобы притупиться и сойти на нет, не будучи в состоянии разрешиться; 
претенциозно выставляемые напоказ усилия и мещанский страх перед надвигающимся 
светопреставлением в то время, как спасители мира предаются самым мелочным 
интригам и придворному комедиантству, напоминая своей беспечностью скорее 
времена Фронды, чем страшный суд; официальный совокупный гений всей Франции, 
посрамленный лукавой тупостью одного человека; всеобщая воля нации, ищущая себе 
- всякий раз, как она проявляется во всеобщем голосовании, - достойного 
выражения в лице закоренелых врагов интересов масс, пока она, наконец, не 
находит его в своеволии одного флибустьера. Если какая-либо страница истории 
написана сплошь серыми красками, то именно эта. Люди и события кажутся Шлемилями 
навыворот - тенями, потерявшими тело. Революция сама парализует своих 
собственных носителей и наделяет страстной энергией насилия лишь своих врагов. 
Если "красный призрак", постоянно вызываемый и заклинаемый контрреволюционерами, 
появляется наконец, то появляется он не с анархическим фригийским колпаком на 
голове, а в мундире порядка, в красных шароварах. 

Мы видели, что министерство, составленное Бонапартом в день его вознесения, 20 
декабря 1848 г., было министерством партии порядка, министерством легитимистской 
и орлеанистской коалиции. Это министерство Барро - Фаллу, более или менее 
насильственно укоротившее жизнь республиканского Учредительного собрания, 
пережило его и находилось еще у власти. Шангарнье, генерал объединенных 
роялистов, все еще соединял в своих руках верховное командование первой 
армейской дивизией и парижской национальной гвардией. Наконец, всеобщие выборы 
обеспечили за партией порядка огромное большинство в Законодательном собрании. 
Здесь сошлись депутаты и пэры Луи-Филиппа со священной фалангой легитимистов, 
для которых многочисленные избирательные бюллетени нации превратились во входные 
билеты на политическую сцену. Бонапартистских депутатов было слишком мало для 
образования самостоятельной парламентской партии. Они представляли лишь mauvaise 
queue партии порядка. Таким образом, партия порядка имела в своих руках 
правительственную власть, армию и законодательный корпус - словом, всю 
государственную власть, морально подкрепленную всеобщими выборами, выставлявшими 
ее господство как выражение народной воли, и одновременной победой 
контрреволюции на всем европейском континенте. 

Еще никогда ни одна партия не начинала кампании с более могучими средствами и 
при более благоприятных предзнаменованиях. 

От потерпевших крушение чистых республиканцев в Законодательном национальном 
собрании уцелела лишь клика человек в 50 с африканскими генералами Кавеньяком, 
Ламорисьером и Бедо во главе. Однако большую оппозиционную партию составляла 
Гора - этим парламентским именем окрестила себя социально-демократическая партия. 
Из 750 мест Национального собрания она обладала более чем двумястами и была 
таким образом по меньшей мере столь же сильна, как любая из трех фракций партии 
порядка, взятая в отдельности. Ее относительное меньшинство по сравнению со всей 
роялистской коалицией уравновешивалось, казалось, особыми обстоятельствами. Не 
только департаментские выборы показали, что она приобрела значительное число 
приверженцев среди сельского населения; почти все депутаты Парижа находились в 
ее рядах; армия избранием трех унтер-офицеров обнаружила демократические 
убеждения, а вождь Горы Ледрю-Роллен - в отличие от всех представителей партии 
порядка - был возведен в парламентское достоинство избранием в пяти 
департаментах, подавших голос за него. Таким образом, 28 мая 1849 г. Гора - при 
неизбежных столкновениях между самими роялистами и между всей партией порядка и 
Бонапартом - имела, казалось, на своей стороне все шансы на успех. Через две 
недели она потеряла все, в том числе и честь. 

Прежде чем продолжать изложение парламентской истории, необходимо сделать 
некоторые замечания, чтобы избегнуть обычных ошибок при оценке общего характера 
рассматриваемой нами эпохи. На взгляд демократов, и в период Учредительного и в 
период Законодательного национального собрания дело шло об одном и том же: о 
простой борьбе между республиканцами и роялистами. Само же движение они 
резюмируют в одном слове: "реакция" - ночь, когда все кошки серы и когда 
демократам можно беспрепятственно изрекать достойные ночного сторожа банальности. 
Конечно, на первый взгляд партия порядка кажется клубком различных роялистских 
фракций, которые не только интригуют друг против друга, чтобы посадить на трон 
собственного претендента и отстранить претендента противной стороны, но и 
объединяются все в общей ненависти к "республике" и в общей борьбе против нее. В 
противоположность этим роялистским заговорщикам Гора со своей стороны выглядит 
защитницей "республики". Партия порядка представляется вечно запятой "реакцией", 
которая - точь-в-точь как в Пруссии - направлена против прессы, союзов и т.п.и - 
опять-таки как в Пруссии - осуществляется в виде грубого полицейского 
вмешательства бюрократии, жандармерии и суда. "Гора", со своей стороны, столь же 
непрерывно занята отражением этих атак, защитой "вечных прав человека", как это 
более или менее делала в течение последних полутораста лет всякая так называемая 
народная партия. Однако при более внимательном анализе ситуации и партий 
исчезает эта обманчивая видимость, скрывающая классовую борьбу и своеобразную 
физиономию этого периода. 

Легитимисты и орлеанисты составляли, как сказано, две большие фракции партии 
порядка. Что же привязывало эти фракции к их претендентам и взаимно разъединяло 
их? Неужели только лилии и трехцветное знамя, дом Бурбонов и дом Орлеанов, 
различные оттенки роялизма, да и роялистское ли вероисповедание вообще? При 
Бурбонах властвовала крупная земельная собственность со своими попами и лакеями, 
при Орлеанах - финансовая аристократия, крупная промышленность, крупная торговля, 
т. е. капитал со своей свитой адвокатов, профессоров и краснобаев. Легитимная 
монархия была лишь политическим выражением наследственной власти собственников 
земли, подобно тому как Июльская монархия - лишь политическим выражением 
узурпаторской власти буржуазных выскочек. Таким образом, эти фракции были 
разъединены отнюдь не так называемыми принципами, а материальными условиями 
своего существования, двумя различными видами собственности, они были 
разъединены старой противоположностью между городом и деревней, соперничеством 
между капиталом и земельной собственностью. Что их вместе с тем связывали с той 
или другой династией старые воспоминания, личная вражда, опасения и надежды, 
предрассудки и иллюзии, симпатии и антипатии, убеждения, символы веры и принципы, 
- кто это будет отрицать? Над различными формами собственности, над социальными 
условиями существования возвышается целая надстройка различных и своеобразных 
чувств, иллюзий, образов мысли и взглядов на жизнь. Весь класс творит и 
формирует все это на почве своих материальных условий и соответственных 
общественных отношений. Отдельный индивид, которому эти чувства и взгляды 
передаются по традиции и в результате воспитания, может вообразить, что они-то и 
образуют действительные мотивы и исходную точку его деятельности. Если 
орлеанисты, легитимисты, каждая фракция старалась уверить себя и других, что их 
разделяет привязанность к двум различным династиям, то факты впоследствии 
доказали, что, наоборот, противоположность их интересов делала невозможным 
слияние двух династий. И подобно тому как в обыденной жизни проводят различие 
между тем, что человек думает и говорит о себе, и тем, что он есть и что он 
делает на самом деле, так тем более в исторических битвах следует проводить 
различие между фразами и иллюзиями партий и их действительной природой, их 
действительными интересами, между их представлением о себе и их реальной 
сущностью. Орлеанисты и легитимисты очутились в республике друг подле друга с 
одинаковыми притязаниями. Если каждая сторона, наперекор другой, добивалась 
реставрации своей собственной династии, то это лишь значило, что каждая из двух 
крупных фракций, на которые разделяется буржуазия - земельная собст