евозможно.
Я пообедал, а потом разыскал свою бывшую квартирную хозяйку. Моя  клетушка
для швабр пустовала, и она позволила мне переночевать в ней. Бодрствовал я
недолго.
     Я был не так угнетен, как ожидал.  Я  чувствовал  себя  расслабленно,
почти облегченно. На какое-то время у  меня  появилось  чудесное  ощущение
того, что я богат. Я почувствовал дополнение к нему: тревоги от богатства.
Оба ощущения были интересны, и мне не хотелось  их  повторять,  во  всяком
случае, сразу.
     Теперь  тревог  у  меня  не  было.  Единственной,  требующей  решения
проблемой была - когда отправиться домой, а при такой дешевизне  жизни  на
острове спешки не было. Единственным, что меня волновало, было то, что мой
поспешный отъезд в Ниццу мог явиться причиной  того,  что  я  упущу  Елену
Троянскую, cette grande blonde! Si grande... si belle... si majestu  ouse!
[Такую великолепную, такую прекрасную, такую величавую (фр.)]. Я  уснул  с
мыслями о ней.
     Я намеревался успеть на утренний поезд, а потом на первую  же  лодку.
Но прошлый день высосал большинство  моей  наличности,  да  еще  я  свалял
дурака,  не  сообразив  заправиться  наличными,  когда  был  в   "Америкэн
Экспресса. К тому же я не спросил про почту. Почты я  никакой  не  ожидал,
кроме как от своей матери да, может, еще от тетки  единственного  близкого
друга, который был у меня в армии и  которого  убили  шесть  месяцев  тому
назад. Ну да все равно, уж коли нужно ждать денег, можно забрать и почту.
     Для начала я угостил себя роскошным завтраком. Французы  думают,  что
человек может выстоять день на цикории и молоке  да  на  сдобной  булочке,
что, возможно, и объясняет их дерганую политику. Я выбрал кафе на тротуаре
рядом с большим киоском, единственным в Ницце, в котором имелись в продаже
"Звезды и Полосы" и где "Геральд Трибюн" поступала в продажу,  как  только
ее  завозили;  заказал  дыню,  cafe  complet  на  ДВОИХ  и  omelette   aux
herbesfines  [Омлет  с  приправами,  специями],  и   поудобнее   устроился
насладиться жизнью.
     Когда  прибыла  "Геральд  Трибюн",  моего  сибаритского  удовольствия
поубавилось. Заголовки были хуже, чем всегда; они напомнили мне,  что  мне
еще как-то придется бороться с миром: не мог я вечно оставаться  на  Л'иль
дю Леван.
     Но почему бы не оставаться там, покуда только возможно? Мне  все  еще
не хотелось идти в школу, а путь к заветному гаражу на три машины был  так
же безнадежен, как  тот  билет  Тотализатора.  Если  Мировая  Война  No  3
собиралась подняться волной кипятка, не имело никакого смысла  становиться
инженером с 6 или 8 тысячами в год где-нибудь в Санта-Монике только затем,
чтобы тебя накрыл огненный шторм.
     Было бы лучше пожить на полную катушку, собирать  прелестные  бутоны,
разбирать по косточкам день минувший, с долларами и  временем  под  рукой,
потом... Ну потом, может вступить в морскую пехоту, как мой батя. Может, я
смог бы выслужиться до капрала - и не быть разжалованным.
     Я перелистнул газету на колонку "Личное".
     Она была довольно недурна. Кроме обычных предложений чтения  тайников
души и как выучиться йоге и  завуалированных  посланий  от  одного  набора
инициалов другому, было несколько новинок. Таких, как: ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ!  ВЫ
ЗАМЫШЛЯЕТЕ САМОУБИЙСТВО? ПЕРЕДАЙТЕ МНЕ АРЕНДУ НА ВАШУ КВАРТИРУ, И Я СДЕЛАЮ
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ВАШЕЙ ЖИЗНИ РАЙСКИМИ. ЯЩИК 323, Х-Т.
     Или:  ИНДУССКИЙ  ДЖЕНТЛЬМЕН,  НЕ  ВЕГЕТАРИАНЕЦ,  ЖЕЛАЕТ   ВСТРЕЧИ   С
ОБРАЗОВАННОЙ  ЕВРОПЕЙСКОЙ,  АФРИКАНСКОЙ  ИЛИ  АЗИАТСКОЙ  ЛЕДИ,   ВЛАДЕЮЩЕЙ
СПОРТИВНЫМ АВТОМОБИЛЕМ. ЦЕЛЬ: УЛУЧШЕНИЕ ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ.  ЯЩИК
107.
     Как этим заниматься в спортивной машине?
     Одно было зловещим: ГЕРМАФРОДИТЫ ВСЕХ СТРАН, ВОССТАНЬТЕ!  ВАМ  НЕЧЕГО
ТЕРЯТЬ, КРОМЕ СВОИХ ЦЕПЕЙ.
     ТЕЛ. Opera 59-09.
     Следующее начиналось: ВЫ ТРУС?
     Ну, в общем, да, конечно. Если можно. Если  есть  свобода  выбора.  Я
стал читать дальше: ВЫ ТРУС? ЭТО НЕ  ДЛЯ  ВАС.  НАМ  КРАЙНЕ  НУЖЕН  СМЕЛЫЙ
ЧЕЛОВЕК. ОН ДОЛЖЕН БЫТЬ 23-25 ЛЕТ С АБСОЛЮТНЫМ ЗДОРОВЬЕМ, ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ,
6 ФУТОВ РОСТОМ.  ВЕСИТЬ  ОКОЛО  190  ФУНТОВ  [Примерно  76  кг],  СВОБОДНО
ГОВОРИТЬ ПО-АНГЛИЙСКИ И НЕМНОГО ЗНАТЬ ФРАНЦУЗСКИЙ,  ИСКУСНО  ОБРАЩАТЬСЯ  С
ЛЮБЫМ  ОРУЖИЕМ,  ОБЛАДАТЬ  НЕКОТОРЫМ  ЗНАНИЕМ  ОСНОВ  ИНЖЕНЕРНОГО  ДЕЛА  И
МАТЕМАТИКИ, БЫТЬ ГОТОВЫМ  К  ПУТЕШЕСТВИЯМ,  БЕЗ  СЕМЬИ  ИЛИ  ЭМОЦИОНАЛЬНЫХ
ПРИВЯЗАННОСТЕЙ,  БЕЗУКОРИЗНЕННО  ХРАБРЫЙ  И  КРАСИВЫЙ  ЛИЦОМ  И   ФИГУРОЙ.
ПОСТОЯННАЯ  РАБОТА,  ОЧЕНЬ  ВЫСОКАЯ  ОПЛАТА.  НЕОБЫКНОВЕННЫЕ  ПРИКЛЮЧЕНИЯ,
ОГРОМНЫЕ ОПАСНОСТИ. ВАМ НЕОБХОДИМО ОБРАТИТЬСЯ ЛИЧНО,  No  17,  УЛ.  ДАНТЕ,
НИЦЦА, 2-й ЭТАЖ, КВ. Д.
     Требование насчет лица и фигуры я прочитал с  громадным  облегчением.
На какую-то головокружительную долю секунды мне показалось,  что  некто  с
вывихнутым чувством юмора нацелил прямо на меня грубую шутку. Кто-то,  кто
знал мою привычку читать "личное".
     Адрес тот был всего в сотне метров от места, где я сидел. Я  прочитал
объявление еще раз.
     Потом я заплатил addition,  оставил  рассчитанные  чаевые,  сходил  к
киоску и купил "Звезды и Полосы", пешком прошелся до "Америкэн  Экспресс",
получил деньги и забрал почту и отправился на вокзал. До следующего поезда
на Тулон было больше часа, так что я зашел  в  бар,  заказал  пиво  и  сел
почитать.
     Мама жалела о том, что я разминулся с ними в Висбадене. В  ее  письме
подробно перечислялись болезни детей, высокие цены на  Аляске  и  сквозило
сожаление, что им пришлось покинуть Германию. Я запихнул письмо в карман и
взял "Звезды и Полосы".
     Вскоре я читал: ВЫ ТРУС? То же самое объявление до самого конца.
     Я недовольно швырнул газету на столик.
     Было еще три других письма.  Одно  приглашало  меня  внести  вклад  в
атлетическую ассоциацию моего  бывшего  колледжа;  второе  предлагало  мне
совет в выборе мест, куда вложить сбережения, по особому тарифу, всего  за
$ 48  в  год;  последнее  было  простым  конвертом  без  марки,  очевидно,
переданным из рук в руки в "Америкэн Экспресс".
     В нем находилась только вырезка из газеты, начинавшаяся  словами:  ВЫ
ТРУС?
     Объявление было такое же, как и два предыдущих, за исключением  того,
что в последнем предложении одно слово было  подчеркнуто:  Вам  необходимо
обратиться ЛИЧНО...
     Я рванул, пуская всем пыль в глаза, на такси  на  улицу  Данте.  Если
действовать быстро, то времени хватало, чтобы расшифровать эти  "классики"
и все же поспеть на тулонский поезд. No 17 оказался без лифта; я  помчался
наверх и, когда уже подходил к  квартире  Д,  встретил  выходящего  оттуда
молодого человека. Он был шести футов роста, красив и лицом и фигурой и по
виду был похож на гермафродита.
     Буквы  на  двери  гласили:  Д-Р  БАЛЬЗАМО  -  ПРИЕМ  ПО  ЗАПИСИ,   на
французском и английском. Имя на слух было знакомо и смутно фальшиво, но я
не стал останавливаться, чтобы поразмыслить; я рванулся дальше внутрь.
     Контора была внутри  заставлена  особым  способом,  известным  только
старым французским законникам и упаковочным крысам. За  письменным  столом
сидел какой-то похожий на гнома тип с веселой ухмылкой, жесткими  глазами,
ободком растрепанных седых волос  и  самыми  розовыми  лицом  и  скальпом,
которые мне доводилось видеть. Он посмотрел на меня и хихикнул:
     - Милости просим! Так это ВЫ герой?
     Внезапно он выхватил револьвер в половину его роста и равный  ему  по
весу и наставил его  на  меня.  В  такое  дуло  мог  бы  свободно  заехать
фольксваген.
     - Я не герой, - злобно сказал я. - Я трус. Я просто зашел сюда, чтобы
выяснить, в чем заключается шутка.
     Я  отклонился,  шлепнув  при  этом  в  другую  сторону  руку  с  этим
чудовищным арторудием, рубанул ему по запястью и подхватил  его.  Потом  я
отдал револьвер ему.
     - Не играйте с этой штукой,  или  я  вставлю  вам  его,  откуда  ноги
растут. Я тороплюсь. Вы доктор Бальзамо? Вы поместили то объявление?
     - Ах-ах-ах, - сказал  он,  ничуть  не  разозлившись,  -  импульсивный
юноша. Нет, доктор Бальзамо находится там.
     Движением бровей он указал на две двери в стене  слева,  потом  ткнул
кнопку звонка на своем столе - единственный предмет во всей комнате моложе
наполеоновских времен.
     - Входите, она вас ждет.
     - "Она"? В какую дверь?
     - А, Красавица или Тигр? А не все ли равно? В конце-то концов?  Герой
сам узнает. Трус выберет другую дверь, будучи уверен, что я лгу.  Allez-y!
Vite,  vite!  Schnell  [Вали!  Быстрей!  (фр.).  Быстро  (нем.)].  Катись,
приятель. Я фыркнул и рывком открыл правую дверь.
     Доктор стояла спиной ко мне  возле  какой-то  конструкции  у  дальней
стены, и одета она была в один из  тех  халатов  с  высокими  воротниками,
которые так любят медики. Слева  от  меня  стоял  хирургический  стол  для
обследования, справа - шведская модерновая кушетка; повсюду были  шкафчики
из нержавейки, стекла и  какие-то  свидетельства  в  рамках:  вся  комната
настолько принадлежала сегодняшнему дню,  насколько  ему  не  принадлежала
комната снаружи.
     Когда я закрыл дверь, она повернулась,  посмотрела  на  меня  и  тихо
произнесла:
     - Я очень рада, что вы пришли. Потом она улыбнулась и нежно сказала:
     - Вы красивы, - и пришла в мои объятия.



                                 ГЛАВА IV


     ПРИМЕРНО минуту, сорок секунд и несколько веков спустя д-р Бальзаме -
Елена Троянская на дюйм оторвала свои губы от моих и сказала:
     - Отпустите меня, пожалуйста, затем разденьтесь и  ложитесь  на  стол
обследования.
     Я чувствовал себя, как будто принял девять часов сна, игольчатый  душ
и три глотка льдисто-холодного аквавито на пустой желудок. Все, что хотела
сделать она, хотел  сделать  и  я.  Но  положение  вроде  бы  обязывало  к
остроумной ответной реакции.
     - Че? - сказал я.
     - Пожалуйста. Вы тот, кто нужен, но  мне  все  равно  необходимо  вас
обследовать.
     - Ну... ладно, - согласился я, - вам виднее, доктор, -  добавил  я  и
начал расстегивать рубашку. - Вы ПРАВДА доктор? Я имею в виду медицину.
     - Да. Среди всего прочего. Я скинул ботинки.
     - Но почему вы хотите обследовать МЕНЯ?
     - Всего лишь из-за ведьминых отметок. О, я  знаю,  что  не  найду  ни
одной. Но я должна искать и кое-что другое. Для вашей безопасности.
     Стол захолодил мне кожу. И почему эти штуковины ничем не обошьют?
     - Вас зовут Бальзамо?
     - Это одно из моих имен, -  сказала  она  отсутствующим  тоном,  пока
мягкие пальцы тут и там прикасались ко мне. - Точнее сказать, родовое имя.
     - Постойте-ка минутку. ГРАФ КАЛИОСТРО?
     - Один из моих дядьев. Да,  он  пользовался  этим  именем.  Хотя  оно
вообще-то не его, не больше, чем Бальзамо. Дядя Джозеф  очень  своенравный
человек и не слишком любит правду.
     Она притронулась к небольшому давнему шраму.
     - Ваш аппендикс удален?
     - Да.
     - Хорошо. Разрешите мне осмотреть ваши зубы.
     Я широко открыл рот.
     Лицо у меня, может, и неважнецкое, но я мог  бы  сдать  свои  зубы  в
аренду для рекламы "Пепсодента". Через какое-то время она кивнула.
     - Следы фтора. Хорошо. Теперь мне нужна ваша кровь. Она могла бы  для
этого укусить меня в шею, и  я  не  стал  бы  возражать.  И  не  очень  бы
удивился.  Но  она  сделала  это  обычным  способом,  взяв  10  кубических
сантиметров из вены внутри левого локтя. Она взяла пробу и поместила ее  в
тот самый аппарат у стены. Он заурчал и заворчал, а она вернулась ко мне.
     - Слушайте, Принцесса, - сказал я.
     - Я не принцесса.
     - Ну... я не знаю вашего имени... и вы намекнули, что ваша фамилия на
самом деле не Бальзамо, а я не хочу звать вас Док.
     Уж ясно, я не хотел  называть  ее  Док  -  ее,  красивейшую  из  всех
девушек, которых я  когда-либо  видел  или  надеялся  увидеть...  и  после
поцелуя, который стер в моей памяти следы всех других поцелуев, которые  я
когда-либо получил. Нет.
     Она над этим задумалась.
     - У меня много имен. Как бы вы хотели назвать меня?
     - Одно из них, случайно, не Елена?
     Она улыбнулась, словно излучая солнечный свет, и я выяснил, что у нее
есть ямочки. Она была похожа на 16-летнюю девчонку в своем первом вечернем
туалете.
     - Вы очень любезны. Нет, она  мне  даже  не  родственница.  Это  было
много, много лет назад. - Лицо ее приняло задумчивое выражение. - Хотелось
бы вам называть меня Эттарр?
     - Это одно из ваших имен?
     - Оно очень похоже на одно  из  них,  учитывая  разницу  написания  и
произношения. Оно бы могло с таким же успехом быть Эстер. Или  Астер.  Или
даже Эстрельита.
     - Астер, - повторил я - Стар [Звезда (англ.)]. Счастливая Звезда!
     - Надеюсь, что буду вашей счастливой звездой, - сказала она искренне.
- Как вы пожелаете. Но как мне называть вас?
     Теперь размышлял я. Уж само собой, я не собирался представляться  как
Блеск - я не комик. Армейское прозвище, которое держалось за  мной  дольше
всего, абсолютно не годилось для ушей леди. И все же я  предпочел  бы  его
своему официальному имени. Мой родитель гордился парочкой своих предков  -
но разве это может служить оправданием тому, чтобы навесить имя Сирил Поль
на мальчишку? Мне из-за него пришлось  научиться  драться  раньше,  чем  я
научился читать.
     Самым приемлемым было имя, которое я получил в госпитальной палате. Я
пожал плечами.
     - О, Скар [Шрам] будет вполне хорошим именем.
     - Оскар, - повторила она, углубив и  расширив  звук  "о"  и  поставив
ударение на оба  слога.  -  Благородное  имя.  Имя  героя.  Оскар.  -  Она
приласкала его голосом.
     - Нет, нет! Не Оскар - Скар! Рожа со шрамом! Вот за это.
     - Ваше имя будет Оскар, - твердо сказала она. - Оскар и Астер. Шрам и
Звезда. - Она легонько прикоснулась  к  шраму.  -  Вам  не  нравится  ваша
отметина героя? Не удалить ли мне ее?
     - А? О нет, я уже к ней привык. Я по  ней  узнаю,  кого  вижу,  когда
смотрю в зеркало.
     - Хорошо. Он мне нравится, вы носили  его,  когда  я  увидела  вас  в
первый раз. Но если вы передумаете, дайте мне знать.
     Механизм у стены ухнул и чавкнул. Она повернулась и  вынула  из  него
длинную полоску, потом, изучая ее, тихонько присвистнула.
     - Это не займет много времени,  -  бодро  сказала  она  и  перекатила
аппарат к столу. - Не двигайтесь, пока протектор соединен с вами,  никаких
движений и дышите неглубоко.
     Она присоединила ко мне с полдюжины трубок;  они  прикреплялись  там,
куда она их прикладывала. Она  надела  себе  на  голову  какой-то,  как  я
подумал, причудливый стетоскоп, но после того как  она  приладила  его  на
место, он закрыл ее глаза.
     - Вы и внутри симпатичны, Оскар. Нет, не надо разговаривать.  Она  не
снимала руки с моего предплечья, и я ждал. Пять минут спустя  она  подняла
голову и убрала все соединения.
     - Все, - весело сказала она. -  Больше  никаких  вам  насморков,  мой
герой, да и та дизентерия, которую вы заполучили  в  джунглях,  больше  не
будет вас беспокоить. А сейчас мы идем в другую комнату.
     Я соскочил со стола и потянулся за своей одеждой. Стар сказала:
     - Там,  куда  мы  отправляемся,  она  не  будет  вам  нужна.   Полная
экипировка и оружие будут обеспечены.
     Я замер с ботинками в одной руке и трусами в другой.
     - Стар...
     - Да, Оскар?
     - Что  все   это   значит?   Вы   поместили   это   объявление?   Оно
предназначалось для меня? Вы на самом деле хотели для чего-то нанять меня?
     Она глубоко вздохнула и с расстановкой сказала:
     - Я давала объявление. Оно предназначалось для вас, и только для вас.
Да, предстоит тяжелая работа... в качестве моего защитника. Нас ждет много
приключений... большое богатство... и еще больше опасностей -  и  я  очень
боюсь, что ни один из нас не переживет всего этого. - Она посмотрела мне в
глаза. - Ну как?
     Я мысленно поинтересовался, долго ли меня держали в  обитой  войлоком
палате. Но ей я так не сказал, потому что если я очутился  в  этом  месте,
она-то уж вовсе не была там. А я хотел, чтобы она была тут, больше, чем  я
когда-нибудь чего-нибудь хотел. Я сказал:
     - Принцесса... вы наняли себе слугу.
     У нее прервалось дыхание. - Идемте скорее, время не ждет.
     Она провела меня в дверь за шведской модерновой кушеткой, расстегивая
на ходу пуговицы на халате и молнию на юбке, не глядя, куда падает одежда.
Почти мгновенно она оказалась в том виде, в котором я впервые увидел ее на
пляже.
     В этой комнате окон не было, стены были темные  и  неизвестно  откуда
падал матовый свет. Рядком стояли две низкие  кушетки,  они  были  черного
цвета и походили на посмертные ложа, другой же мебели не было. Как  только
дверь  позади  нас  закрылась,  я  внезапно  осознал,  что  комната   была
мучительно, неестественно заглушена; голые стены не отражали ни звука.
     Кушетки стояли в центре круга, который был частью  большого  чертежа,
выполненного мелом или белой краской на голом полу.  Мы  вступили  в  этот
узор; она повернулась, присела на корточки и закончила одну линию,  закрыв
узор. И в самом деле, она не могла быть неуклюжей, даже сидя на корточках,
даже с грудями, отвисавшими, когда она наклонялась.
     - Что это? - спросил я.
     - Программа, чтобы отправить нас, куда мы собираемся.
     - Больше похоже на пентаграмму. Она пожала плечами.
     - Ладно, это пятиугольник  могущества.  План-схема  поездки  было  бы
ярлыком получше. Но, герой мой, я не могу  задерживаться  для  объяснений.
Ложитесь, пожалуйста, скорее.
     Я опустился на правую кушетку, как указала мне она, но угомониться  я
не мог.
     - Стар, вы - ведьма?
     - Если вам угодно. Не разговаривайте больше, пожалуйста. - Она легла,
вытянула свою руку. - И возьмите меня за руку, милорд; это необходимо.
     Ее рука была мягкой, теплой и очень сильной. Вскоре свет  растаял  до
красного, потом угас. Я уснул.



                                 ГЛАВА V


     Я ПРОСНУЛСЯ среди птичьего щебета. Ее рука все еще  была  в  моей.  Я
повернул голову и увидел ее улыбку.
     - Доброе утро, милорд.
     - Доброе утро, Принцесса.
     Я огляделся. Мы лежали на тех же самых черных кушетках, но они стояли
на свежем воздухе, в покрытой травой долине,  на  опушке  среди  деревьев,
рядом с нежно смеющимся ручьем - в таком естественно-прекрасном месте, что
казалось - его листик за листиком собирали  и  составили  самые  неспешные
японские садовники.
     Теплый солнечный свет плескался в листьях и  играл  зайчиками  на  ее
золоченом теле. Я глянул вверх, на солнце, и снова на нее.
     - Разве сейчас утро?
     Когда мы засыпали, было около полудня или чуть позже и солнце  должно
было - казалось - садиться, а не вставать...
     - Здесь снова утро.
     Внезапно  моя  шишка  направления  закружилась,  как  волчок,   и   я
почувствовал смятение. Потеря ориентации - чувство для меня новое и  очень
неприятное. Я не мог найти севера.
     Питом все успокоилось. Север был в той стороне, вверх по течению -  а
солнце поднималось. Было, должно быть, около девяти утра,  солнце  пройдет
через северную часть неба. Южное полушарие Волноваться нечего.
     Это не фокус  -  сделать  лопуху  укол  наркотика  при  обследовании,
закинуть его на борт 707-го [Боинг-707 - реактивный пассажирский  самолет]
и сплавить в Новую Зеландию,  когда  нужно  добавляя  дурману.  Разбудить,
когда он понадобится
     Только я этого не сказал  и  никогда  этого  не  думал.  И  это  было
неверно.
     Она села.
     - Вы голодны?
     Я внезапно ощутил, что омлета,  съеденного  несколько  -  сколько?  -
часов назад, для растущего мальчика маловато. Я  сел  и  сбросил  ноги  на
траву.
     - Я мог бы съесть лошадь. Она широко улыбнулась.
     - Боюсь,  что  магазин  Анонимного  Общества  Гиппофолов  закрыт.  Не
довольствуетесь ли вы форелью? Мы должны немного подождать, так что  можем
заодно и поесть. И вы не волнуйтесь, это место защищено.
     - Защищено?
     - Безопасно.
     - Понятно. Э