шансов   быть
приглашенным в наши комнаты, чем бродяга у задней двери поместья в Беверли
Хиллз - в гостиную.
     Но если он приходился Стар по душе, она могла и в  полночь  притащить
его домой перекусить. Она как-то раз так и  сделала  -  привела  какого-то
махонького забавного эльфа с  четырьмя  руками  и  привычкой  подстукивать
своим жестам. Только публичных спектаклей она не устраивала и не  томилась
обязанностью присутствовать на них. Она не проводила пресс-конференций, не
произносила  речей,  не  принимала  детских  делегаций,   на   закладывала
краеугольных  камней,  не  провозглашала  особых  "Дней",   не   совершала
церемониальных выходов, не подписывала документов, не опровергала слухов -
ничего из того, что уносит время у монархов и вообще начальства на Земле.
     Она советовалась с отдельными людьми, нередко вызывая  их  из  других
Вселенных,  и  в  распоряжении  ее  находилось  полное  собрание  новостей
отовсюду, организованное в выработанной веками системе. Именно  с  помощью
этой системы она решала, какие проблемы подлежат  рассмотрению.  Одной  из
постоянных жалоб была та, что Империя игнорирует "жизненно важные вопросы"
-  и  это  было  справедливо.  Ее  Мудрость  выносила  решения  только  по
отобранным  ею  проблемам;  убежденность  в  саморазрешимости  большинства
вопросов лежала в основе системы.
     Мы часто бывали на всяких мероприятиях; ходить в гости нам  нравилось
обоим, а выбор для Ее Мудрости и  Консорта  был  неограничен.  Существовал
один анти-церемониал: Стар не откликалась на приглашения  ни  отказом,  ни
согласием, появлялась, когда ей вздумается и отказывалась от особых знаков
внимания. Для столичного общества это было коренной  переменой,  поскольку
предшественник ее установил протокол более строгий, чем в Ватикане.
     Одна хозяйка салона пожаловалась мне, как СКУЧНО стало в обществе при
новых правилах - не смогу ли я что-нибудь предпринять?
     Я предпринял. Разыскал Стар и рассказал ей услышанное, вслед  за  чем
мы ушли на бал пьяных художников - настоящее луау!
     Центр - это такое рагу из культур, рас, обычаев и стилей, что  правил
в нем немного. Единственным неизменным законом было:  не  лезь  со  своими
законами ко мне. Каждый носил то же, что и дома, или  экспериментировал  с
другими стилями; любой званый вечер был  похож  на  маскарад  со  свободой
выбора костюмов. Приглашенный мог  бы,  не  вызывая  нареканий,  абсолютно
голым появиться на званом вечере - иные, слабое меньшинство, так и делали.
Я говорю не о нелюдях и волосатых людях; одежда не для них. Я имею в  виду
людей, которых в американской одежде было бы не отличить  в  Нью-Йорке,  и
других, которые даже на Л'иль дю Леван привлекли бы к себе  внимание,  ибо
волос у них нет вовсе, вплоть до бровей. Это для них  является  источником
гордости; показывает их "превосходство" над нами,  волосатыми  обезьянами,
они горды этим так же, как голытьба Джорджии гордится нехваткой  меланина.
Поэтому обнаженными они ходят чаще, чем другие человеческие расы.  Мне  их
внешность показалась пугающей, но к этому привыкаешь.
     Стар, выходя из дому, надевала одежду, поэтому я одевался  тоже.  Она
не пропускала ни единой возможности приодеться  -  умилительная  слабость,
которая время от времени позволяла забывать ее  положение  в  империи.  Ни
разу не повторяла она своих нарядов, вечно пробовала что-нибудь  новенькое
- и огорчалась, если я этого не замечал. Кое-что из выбранного ею  вызвало
бы разрыв сердца даже на пляжах Ривьеры. Она считала,  что  наряд  женщины
неудачен, если у мужчины не возникает желания сорвать его.
     Одним из наиболее эффективных костюмов Стар был самый простой. У  нас
неожиданно оказался Руфо, и ей вдруг пришло в голову одеться так,  как  мы
были одеты в походе за Яйцом, и - бум-трах - костюмы оказались  в  наличии
или, вполне возможно, изготовлены по заказу. Невианская одежда  -  крайняя
редкость на Центре.
     С  той  же  быстротой  появились  луки,  стрелы  и  колчаны,   и   мы
превратились в Веселых Молодцев. У  меня  поднялось  настроение,  когда  я
пристегивал Леди Вивамус к поясу; со времени огромной Черной Башни она так
и висела нетронутой на стене моего кабинета.
     Стар -  ноги  поставлены  твердо,  кулаки  сжаты  на  бедрах,  голова
откинута, глаза сияют и щеки горят - стояла передо мной.
     - Ах, как это здорово!  Как  хорошо,  как  МОЛОДО  я  себя  чувствую!
Дорогой, пообещай мне, по-честному, что мы когда-нибудь  снова  отправимся
за приключениями! Мне так дьявольски надоедает быть благоразумной.
     Она  разговаривала  по-английски,   так   как   язык   Центра   плохо
приспособлен для  передачи  таких  мыслей.  Он  обработан  за  тысячелетия
заимствований и изменений; это упрощенный, обрубленный, формализованный  и
урегулированный язык.
     - Подходяще, - согласился я. - Ты  как  считаешь,  Руфо?  Охота  тебе
пройти по Дороге Славы?
     - Когда ее заасфальтируют.
     - Тьфу. Пойдешь, я тебя знаю. Когда и куда,  Стар?  Впрочем,  неважно
куда. Только когда. Плюнем на вечеринку, давай прямо сейчас.
     Внезапно веселость ее исчезла.
     - Милый, ты же знаешь - мне нельзя. Я еще и на треть не  прошла  всей
своей подготовки.
     - Надо было расколотить мне это Яйцо, когда я его нашел.
     - Не сердись, дорогой, давай пойдем  на  этот  вечер  и  как  следует
повеселимся.
     Так мы и сделали Передвижение  по  Центру  осуществлялось  с  помощью
аппортов, искусственных "Врат", которые обходятся без  "волшебства"  (или,
наоборот, еще больше его требуют). Маршрут выбирается нажатием кнопок, как
в лифте, так что дорожных проблем в городах нет  -  как  и  тысячи  других
неприятных вещей; в своих городах они не позволяют вылезать наружу. В этот
вечер Стар решила сойти незадолго до конца пути, прошествовать через  парк
и пройти до входа. Она знает, как удачно  трико  подчеркивает  ее  длинные
ноги и крепкие ягодицы; бедрами она покачивала, как индианка.
     Ребята, мы произвели фурор! Сабель в Центре  не  носит  никто,  кроме
разве что гостей. Луки со стрелами тут тоже все равно что зубы  у  курицы.
Мы выделялись из массы, как рыцарь в доспехах на Пятой авеню.
     Стар была довольна, как ребенок любимой  игрушкой.  Я  тоже.  Чувство
было такое, точно на плечах находятся  рукояти  боевых  топоров;  хотелось
отправиться на охоту на драконов.
     Мы попали на бал,  весьма  похожий  на  земной.  (Если  верить  Руфо,
главное развлечение у всех наших рас повсюду  одно  и  то  же;  собираться
толпами, чтобы поесть-попить и посплетничать. Он уверяет, что  холостяцкие
пирушки и девичники - это признаки нездоровой культуры. Не стану спорить.)
Мы прошествовали вниз по величественной лестнице, музыка оборвалась, народ
ахал, уставившись на нас, - а  Стар  наслаждалась  оказываемым  вниманием.
Музыканты вновь кое-как принялись за дело, а гости вернулись к официальной
вежливости, которой обычно требовала императрица. Но  внимание  к  нам  не
исчезло.  Раньше  я  думал,  что  эпизод  похода   за   Яйцом   составляет
государственную тайну, так как ни разу не слышал упоминаний о нем. Но даже
в случае рассекречивания, как мне казалось, детали его будут известны лишь
нам троим.
     Как бы ни так. Всем было известно и то, что эти костюмы  означают,  и
многое другое.  Я  стоял  у  буфета,  накачиваясь  коньяком  с  "Дэгвудом"
собственной конструкции, когда меня поймала на удочку  сестра  Шехерезады,
та, что покрасивее. Она принадлежала к одной из не совсем похожей  на  нас
человеческих рас. Одета она была в рубины  с  большой  палец  величиной  и
довольно-таки не просвечивающую ткань.  Росту  в  ней,  босиком,  было  не
больше пяти футов пяти  дюймов,  весу  фунтов  сто  двадцать,  а  талия  в
обхвате, наверное, была не  больше  пятнадцати  дюймов.  Это  подчеркивало
величину других ее частей, которая в подчеркивании не нуждалась. Она  была
брюнеткой с самыми  раскосыми  глазами,  которые  мне  доводилось  видеть.
Похожа она была на красивенькую кошечку, а смотрела на меня так, как кошка
смотрит на птичку.
     - Себя, - объявила она.
     - Говори.
     - Сверлани. Мир... - Название и код - никогда о таком  не  слышал.  -
Изучаю конструирование пищи, математико-сибаристский уклон.
     - Оскар Гордон. Земля. Воин.
     Я пропустил координаты Земли; кто я такой, она знала.
     - Вопросы?
     - Спрашивай!
     - Да, сабля?
     - Да.
     Она посмотрела на нее, и зрачки ее глаз расширились:
     - Да - была сабля уничтожить конструкта сторожить Яйцо? ("Является ли
находящаяся   здесь   сабля    прямым    потомком    в    последовательной
пространственно-временной перемене, не считая теоретически возникающих при
переходах меж Вселенными искажений,  Сабли,  использованной  для  убийства
Рожденного  Никогда?"  Сложная  конструкция  глагола,   удовлетворительно-
прошедшее время, обуславливает и тут же отбрасывает  понятие  о  том,  что
идентичность - это понятие абстрактное: "Та ли это сабля,  которой  ты,  в
повседневном смысле, пользовался на самом деле, и не дурачь меня, воин,  я
не ребенок".)
     - Был - да, - соглашался я. ("Я  там  был  и  даю  гарантию,  что  не
расстался с ней по дороге сюда, стало быть, это все еще она, да".)
     Она чуть слышно ойкнула; соски ее грудей набухли. Вокруг каждого  был
нарисован,  а  может,  вытатуирован,  символ  множественности   Вселенных,
который мы называем "Троянской стеной" - и такой сильной была ее  реакция,
что бастионы Илиона рухнули вновь. - Трону? - моляще скачала она.
     - Тронь.
     - Трону  ДВАЖДЫ?  "Пожалуйста,  можно  мне  немного   подержать   ее,
попробовать, что это такое? Ну, пожалуйста,  очень  вас  прошу!  Я  требую
слишком много, и вы вправе откачать, но я обещаю, что  ничего  плохого  не
сделаю", - слова им служат для передачи того, что нужно,  но  весь  сок  в
том, как это говорится.)
     Неохота мне было это позволять, да еще с Леди Вивамус. Да вот не могу
я устоять перед красивой девушкой.
     - Тронь... дважды, - нехотя уступил я. Я вынул  ее  и  эфесом  вперед
передал ей, готовясь перехватить ее прежде, чем  она  выколет  кому-нибудь
глаз или проткнет себе ногу.
     Она осторожно приняла ее, широко раскрыв глаза и рот и взяв ее вместо
рукояти за чашку. Пришлось ей показать. Рука  у  нее  для  сабли  была  уж
слишком мала; руки и ноги ее, такие, как и талия, были супер-стройны.
     Она засекла гравировку.
     - Значение?
     "Давайте жить, пока живем" в  переводе  не  очень-то  звучит,  но  не
потому, что такая мысль им непонятна, а потому, что она для них - как вода
для рыбы. Как же еще можно жить? Но я попытался.
     - Тронь - дважды жизнь. Ешь. Пей. Радуйся.
     Она задумчиво кивнула, потом сделала, согнув кисть и отставив локоть,
выпад в воздух. Я не смог этого стерпеть и отобрал оружие  у  нее,  плавно
заняв защитную позицию для рапир, сделал выпад в верхней зоне и  вышел  из
него - движение  настолько  грациозное,  что  даже  здоровенные  волосатые
мужики в нем смотрятся. Вот почему балерины занимаются фехтованием.
     Я отдал честь и вернул оружие ей, затем поправил ей положение правого
локтя, кисти и левой руки - вот поэтому балерины и обучаются  за  полцены,
потому что учителю учить их  приятно.  Она  сделала  выпад,  чуть-чуть  не
проткнув одному из гостей ляжку по правому борту.
     Я снова забрал оружие, отер клинок, вложил его в  ножны.  Мы  собрали
тьму народа.  Я  взял  с  буфета  свой  "Дэгвуд",  но  она  не  собиралась
прощаться. - Сама прыгать сабля?
     Я поперхнулся. Если она понимала весь смысл - или если его понимал  я
- значит, ко  мне  обратились  самым  вежливым  образом,  какой  я  только
слыхивал на Центре, с предложением. Обычно  оно  бывает  прямее.  Но  ведь
наверняка же Стар не афишировала  подробностей  нашей  брачной  церемонии?
Руфо? Я ему не говорил, но Стар могла и сказать.
     Когда я не ответил, она, не понижая голоса, объяснила все до конца.
     - Сама недевственница, немать, небеременна, небесплодна. Я  объяснил,
со всей возможной на этом языке вежливостью - что не очень-то сложно - что
у меня свидания расписаны. Она оставила эту тему, посмотрела на "Дэгвуд".
     - Капелка трону вкус?
     Это было другое дело; я передал его. Она отведала солидную  капельку,
задумчиво пожевала, вроде бы обрадовалась.
     - Ксенко. Примитивно. Крепко. Резкий диссонанс. Высокое искусство.
     И она уплыла в сторону, оставив меня в раздумьях. Менее десяти  минут
спустя этот же вопрос был задан мне опять. Я получил  предложений  больше,
чем на любом другом  вечере  на  Центре,  и  причина  повышенного  спроса,
уверен, заключалась в сабле. Нет, ну конечно немало  предложений  выпадало
на мою долю на каждом вечере, ведь я был супругом Ее Мудрости. Да  будь  я
хоть орангутангом, предложения все  равно  бы  последовали.  Некоторые  из
принятых в обществе волосатиков и так были не лучше орангутангов,  но  мне
простили бы даже обезьянью вонь. Разгадка коренилась  в  том,  что  многим
дамам любопытно было  узнать,  с  кем  ложится  спать  императрица,  а  то
обстоятельство, что я - дикарь, или в лучшем случае варвар, подогревало их
любопытство. Запретов никаких на  открытые  предложения  не  существовало;
многие так и делали.
     Но у меня все еще длился медовый месяц. Да и  уж  во  всяком  случае,
если бы стал принимать все предложения, я бы давно качался  от  ветра.  Но
слушать их, как только я перестал съеживаться от прямоты  типа  "Газировки
или  пива?",  мне  нравилось.  Когда  упрашивают,  у  любого   поднимается
настроение.
     В тот вечер, раздеваясь, я спросил:
     - Ну как, повеселилась, красавица?
     Стар зевнула и расплылась в улыбке:
     - Да уж конечно. Так же как и ты,  Игл-Скаут  великовозрастный.  Чего
это ты ту кошечку домой не привел?
     - Какую кошечку?
     - Сам знаешь, какую. Ту, которую ты учил фехтовать.
     - Мии-яу!
     - Нет, нет, милый. Тебе бы надо послать за ней. Я  слышала,  как  она
назвала свою профессию, и должна  сказать,  что  существует  тесная  связь
между хорошей готовкой и хорошей...
     - Ты слишком  много  разговариваешь,  женщина!  Она  переключилась  с
английского на невианский.
     - Слушаюсь, милорд муж. Ни звука не  пророню  я,  коего  не  сорвется
непрощенно с истосковавшихся по любви губ.
     - Миледи жена моя любимая... дух изначальный Вод Поющих...
     От невианского больше толку,  чем  от  той  тарабарщины,  на  которой
говорят в Центре.
     Приятное местечко - Центр; и  жизнь  у  супруга  Мудрости  безбедная.
После первого нашего посещения рыбацкой хижины Стар  я  как-то  заикнулся,
как приятно было бы однажды вернуться  и  пощипать  форель  на  том  самом
симпатичном месте, у Врат, которыми мы попали а Невию.
     - Эх, было бы оно на Центре.
     - Будет.
     - Стар, ты хочешь перевести его? Я знаю, что  некоторые  коммерческие
Врата могут транспортировать солидный вес, но даже в этом случае...
     - Нет, нет. Но ничуть не хуже. Дай-ка подумать. Понадобится  примерно
с день, чтобы его измерить, снять на стерео, взять  пробы  воздуха  и  так
далее. Тип течения и всякое такое. А пока... За  этой  стеной  нет  ничего
особенного, только электростанция и прочее.  Скажем,  дверь  вот  сюда,  а
место, где мы готовили рыбу,  ярдах  в  ста  отсюда.  Будет  закончено  за
неделю, или у нас появится новый архитектор. Подходит?
     - Стар, ты такого не сделаешь.
     - Почему же нет, милый?
     - Перекраивать  весь  дом,  чтобы  у  меня  был  ручей   с   форелью?
Фантастика!
     - Мне так не кажется.
     - Тем не менее это так. Да и вообще, родная, вся соль не в том, чтобы
перетащить тот ручей сюда, а отправиться ТУДА, в отпуск. Она вздохнула.
     - Как бы мне хотелось уйти в отпуск.
     - Ты сегодня прошла отпечатывание. У тебя голос изменился.
     - Это пройдет, Оскар.
     - Стар, ты слишком быстро их принимаешь. Ты изматываешь себя.
     - Возможно. Но как ты знаешь, судить об этом должна я сама.
     - Как я знаю! Ты можешь судить все сущее, черт бы его побрал, как  ты
и делаешь, и это я знаю,  а  Я,  твой  муж,  должен  рассудить,  когда  ты
работаешь сверх меры, и прекратить это.
     - Милый, милый!
     Такие случаи происходили слишком часто.
     Я не ревновал ее. Этот призрак моего дикарского  прошлого  успокоился
на Невии, меня он больше не преследовал.
     Да  и  Центр  не  такое  место,  где  этот  призрак  может   запросто
разгуливать. На Центре столько же брачных обычаев,  сколько  и  культур  -
тысячи. Они аннулируют друг друга. Некоторые тамошние гуманоиды  моногамны
по природе, вроде, как говорят, лебедей. Так что в  список  "добродетелей"
верность не входит. Подобно тому, как мужество - это храбрость перед лицом
страха,  так  и  добродетель  -  это  порядочное  поведение  перед   лицом
искушения. Если  нет  искушения,  не  может  быть  и  добродетели.  Однако
опасности эти несгибаемые  однолюбы  не  представляли.  Если  кто-либо  по
незнанию обращался к одной из таких целомудренных дам с  предложением,  то
он не рисковал нарваться на пощечину или нож;  она  бы  отвергла  его,  не
прерывая разговора. Если бы его услышал ее муж, тоже ничего  не  было  бы;
ревности не  постичь  автоматически  единобрачной  расе.  Не  то  чтобы  я
когда-либо попробовал это проверить; они мне по  виду  -  и  по  запаху  -
напоминали перебродившее тесто. Там, где нет соблазна, нет и добродетели.
     Но возможности похвалиться "добродетелями" у меня были.  Меня  так  и
тянуло к той кошечке с осиной талией - а я еще узнал, что она  принадлежит
к такой культуре, в которой женщина не может выйти замуж, пока не докажет,
что способна забеременеть, как в районах Южных Морей и в некоторых  местах
в Европе; никаких запретов своего племени она не нарушала. Еще больше меня
соблазняла другая девочка, милашка с прелестной  фигуркой,  восхитительным
чувством юмора и одна из лучших танцовщиц любой Вселенной. Она не  кричала
об этом на перекрестках; просто дала мне понять, что не слишком  занята  и
вовсе не равнодушна, искусно используя окольные пути тамошнего жаргона.
     Это произвело освежающее впечатление.. В точности  "как  в  Америке".
Я-таки поинтересовался в других местах обычаями ее племени и выяснил, что,
строго относясь к браку, они смотрят снисходительно на  все  остальное.  В
качестве зятя я был  бы  абсолютно  непригоден,  но,  хоть  дверь  и  была
заперта, окно было открыто.
     Короче, я трусил. Я устроил раскопки в собственной душе  и  установил
наличие не менее нездорового любопытства, чем у любой особи женского пола,
которая обращалась ко мне с предложением просто потому, что я был супругом
Стар. Милая малютка Жай-и-ван была одной из тех, кто не носил одежды.  Она
выращивала ее прямо на месте; от кончика носа до  крошечных  пальчиков  на
ногах она была покрыта мягким, гладким серым мехом, удивительно похожим на
мех шиншиллы. Блеск!
     У меня не хватало духу. Слишком уж симпатичной была она девочкой.
     Однако в существовании этого соблазна я  признался  Стар.  Она  тонко
намекнула, что у меня, должно быть, меж ушами мускулы. Жай-и-ван  являлась
выдающейся артисткой даже среди собственного народа, который почитался как
наиболее талантливый поклона Эроса.
     Грустить я не  перестал.  Баловаться  с  такой  симпатичной  девочкой
стоило только по любви, хотя бы  отчасти,  а  любви-то  и  не  было,  лишь
прекрасный этот мех. Да еще я опасался, что баловство  с  Жай-и-ван  может
превратиться в любовь, а она не сможет выйти за меня замуж, даже если Стар
меня отпустит.
     Или не отпустит - на Центре запрещена полигамия. В некоторых тамошних
религиях есть постановления за или против того и  другого,  но  религий  в
этой  мешанине  культур  бессчетное  множество,  так   что   они   взаимно
уничтожаются   по   типу    противодействующих    обычаев.    Культорологи
провозглашают  "закон"  религиозной  свободы,  который,  по   их   мнени