аселение Лондона? - вдруг спросил Грэхэм в  порыве
любопытства.
   - Двадцать восемь мириад.
   - Сколько же это составит?
   - Более тридцати трех миллионов.
   Грэхэм никак не ожидал такой цифры.
   - Вам необходимо будет что-нибудь сказать, -  продолжал  Острог.  -  Не
речь, как в ваши времена, а что-нибудь  короткое,  у  нас  это  называется
спичем,  какую-нибудь  фразу,  всего  шесть-семь   слов.   Этого   требует
церемониал. Например: "Я проснулся, и мое сердце с вами". Вот чего они  от
вас хотят.
   - Как вы сказали? - спросил Грэхэм.
   - Я проснулся, и мое сердце с вами, - повторил Острог. - И  царственный
поклон. Но сначала вы должны надеть черную мантию, черный - это ваш  цвет.
Согласны? А затем они разойдутся по домам.
   Грэхэм колебался.
   - Я в ваших руках, - произнес он наконец.
   По-видимому, Острог был того же мнения. Подумав немного, он обернулся к
занавесу и, обращаясь к невидимому подчиненному, произнес несколько слов.
   Через минуту подали черную мантию, такую же, как та, которую накинул на
себя Грэхэм в театре. В тот момент, когда он набрасывал  ее  на  плечи,  в
соседней комнате раздался резкий звонок. Острог обратился было с  вопросом
к своему подчиненному, но потом, передумав, откинул  занавес  и  вышел  из
комнаты.
   С минуту Грэхэм стоял рядом с застывшим в почтительной позе секретарем,
прислушиваясь к шагам удаляющегося Острога. Он  услыхал,  как  тот  что-то
быстро спросил, ему ответили и  кто-то  побежал.  Занавес  заколыхался,  и
опять появился Острог; он был взволнован, лицо его пылало. Подойдя к стене
и нажав кнопку, он выключил свет. Затем, взяв Грэхэма за руку, показал  на
экран.
   - С ними покончено, - сказал он.
   Грэхэм увидел его колоссальный  указательный  палец  над  домом  Белого
Совета. В первый  момент  он  ничего  не  понял.  Затем  заметил,  что  на
флагштоке уже не развевается белый флаг.
   - Что это означает?..
   - Белый  Совет  сдался.  Владычеству  его  пришел  конец!  Смотрите!  -
воскликнул  Острог,  указывая  на   черное   знамя,   медленно,   толчками
поднимающееся на флагштоке.
   Экран потускнел. Приподняв занавес, в комнату вошел Линкольн.
   - Народ выражает нетерпение, - сообщил он.
   - Мы подняли восстание, - сказал Острог, продолжая держать  Грэхэма  за
руку. - Мы дали народу оружие. На сегодня  по  Крайней  мере  желание  его
должно быть законом.
   Линкольн откинул занавес, чтобы пропустить Грэхэма и Острога.
   По дороге к рынкам Грэхэм  заметил  длинное  узкое  строение  с  белыми
стенами, куда люди в синем  втаскивали  носилки  и  где  суетились  врачи,
одетые в пурпур. Из здания слышались стоны и крики. Ему бросилась в  глаза
пустая, залитая кровью  кровать,  на  других  кроватях  лежали  раненые  с
кровавыми повязками. Все это он видел мельком, сверху, переходя  мостик  с
перилами; затем эта картина скрылась за выступом здания, и они  продолжали
свой путь...
   Шум толпы слышался все ближе и ближе, напоминая раскаты  грома.  И  вот
перед ними лес черных знамен, море синих одежд,  бурых  лохмотьев.  Грэхэм
узнал тот самый театр, где при вспышках света и  в  темноте  он  прятался,
спасаясь от красномундирной полиции. На этот  раз  он  вошел  в  театр  по
галерее, выше сцены. Здание было ярко освещено. Грэхэм искал  глазами  тот
выход, куда он тогда скрылся, но  не  мог  найти,  так  как  выходов  было
слишком много. Точно так же  не  мог  он  различить  и  разбитых  сидений,
пробитых подушек и других следов сражения, ибо зал, за исключением  сцены,
был переполнен народом.
   Грэхэм поглядел вниз и увидел море лиц, обращенных к нему. Тысячи  глаз
были устремлены на него.  При  появлении  его  и  Острога  крики  и  пение
смолкли, толпа замерла. Мириады людей напряженно  следили  за  каждым  его
движением.



13. КОНЕЦ СТАРОГО СТРОЯ

   Насколько Грэхэм мог судить, был уже полдень,  когда  опустилось  белое
знамя Совета. Потребовалось  еще  несколько  часов  на  выработку  условий
капитуляции. После  своего  "спича"  Грэхэм  удалился  в  апартаменты  при
Управлении Ветряных  Двигателей.  От  непрерывных  волнений  за  последние
двенадцать часов он чувствовал себя совершенно разбитым; его уже ничто  не
интересовало. Безразличный ко всему, сидел он с открытыми глазами, пока не
заснул. Его разбудили два врача, они принесли  напитки,  чтобы  подкрепить
его силы. Выпив лекарство и приняв по совету врачей холодную ванну, Грэхэм
почувствовал новый прилив энергии  и  интерес  ко  всему  окружающему.  Он
тотчас же согласился предпринять вместе с Острогом  длинную,  в  несколько
миль (как ему показалось), прогулку по переходам, лифтам и спускам,  чтобы
присутствовать при капитуляции Белого Совета.
   Путь все время шел зигзагами среди лабиринта зданий.  Пройдя,  наконец,
извилистый проход, Грэхэм сквозь продолговатое  отверстие  увидел  контуры
разрушенного здания Белого Совета и облака, освещенные закатом. Послышался
отдаленный гул толпы. Через минуту они  подошли  к  краю  полуразрушенного
здания, возвышавшегося над грудой руин. Открывшаяся картина была столь  же
необычайна, как и та, которую он недавно наблюдал в овальном зеркале.
   Перед ним развертывался неправильный амфитеатр шириною  чуть  ли  не  в
милю. Левая его сторона была залита золотом  заката,  правое  же  крыло  и
нижняя часть были завуалированы холодной прозрачной тенью.  Над  сумрачным
домом Белого Совета на фоне пламенеющего заката плавно развевалось большое
черное знамя победителей. Зловеще зияли полуразрушенные  залы,  комнаты  и
переходы; изломанные, погнутые металлические балки  торчали  из  развалин;
провода скрутились, перепутались  в  клубки  и  повисли,  подобно  морским
водорослям. Снизу доносился гул бесчисленных  голосов,  громовые  удары  и
звуки труб. Вокруг  центральной  белой  руины  тоже  все  было  разрушено:
бесформенные груды почерневших камней, выступающие из обломков фундаменты,
остатки фабрик, взорванных по приказанию Белого Совета,  железные  скелеты
зданий, титанические массы стен, леса тяжелых колонн. Глубоко внизу  среди
развалин  блестели  потоки  воды;  вдалеке  среди   каменных   громад   из
скрученного конца водопроводной трубы с высоты двухсот  футов  низвергался
сверкающий каскад.
   Повсюду, где только можно было встать, теснились фигурки людей,  четкие
и темные, залитые золотом заката. Они карабкались по выщербленным  стенам,
гирляндами лепились вдоль высоких колонн, кишели в амфитеатре руин. Воздух
дрожал от криков; все стремились пробраться к центру.
   Верхние этажи дома Белого Совета казались совершенно пустынными. Только
черный флаг темнел на светлом  небе.  Мертвые  тела  были  унесены  внутрь
здания или убраны. Несколько тел, очевидно,  забытых  или  не  замеченных,
застряли в трещинах и чернели в волнах потока.
   - Не покажетесь ли вы им, сир? - сказал Острог. -  Они  жаждут  увидеть
вас.
   Несколько мгновений Грэхэм  колебался,  затем  подошел  к  самому  краю
полуразрушенной  стены.  Его  одинокая  стройная   черная   фигура   резко
выделялась на фоне неба.
   Народ, копошащийся  внизу,  заметил  его  не  сразу.  Небольшие  отряды
вооруженных людей в черных мундирах  с  трудом  прокладывали  себе  дорогу
сквозь толпу к дому Белого Совета. Грэхэм  увидел,  как  зарябили  светлые
пятна лиц вместо темных голов, словно дуновение пронеслось по  толпе:  его
узнали! Он понял, что следует сделать какой-нибудь приветственный жест. Он
поднял руку и указал на дом Совета и спущенное белое знамя. Крики  слились
в единодушный восторженный рев.
   Когда  Совет  капитулировал,  небо  на  западе  окрасилось  в   бледные
голубовато-зеленые  тона  и  на  юге  заблестел  Юпитер.  Небо  неприметно
темнело, на город спускалась ясная  безмятежная  ночь;  внизу  же  куда-то
спешили, волновались, кричали, лихорадочно отдавали приказания, суетились,
строились в ряды, рассыпались в беспорядке.  Из  дома  Белого  Совета  под
крики толпы усталые, вспотевшие  люди  выносили  тела  людей,  погибших  в
рукопашной схватке в длинных проходах и бесконечных залах.
   По обе стороны пути,  по  которому  должны  были  пройти  члены  Белого
Совета,  расположилась  черная  стража;  все  же  остальное  пространство,
насколько  можно  было  разглядеть  в  голубоватом  сумраке  руин,  кишело
народом, который успел  уже  проникнуть  и  в  окружающие  развалины.  Гул
голосов даже во время затишья походил на шум морского прибоя  на  усеянном
галькой побережье. Наверху одной из развалин  по  приказанию  Острога  был
спешно сооружен помост из бревен и  железных  балок.  Постройка  была  уже
почти закончена, но внизу, в густой тени, под ней  еще  стучали  и  гудели
какие-то машины.
   На  ступеньках  эстрады  встали  Грэхэм  с  Острогом  и  Линкольном,  а
несколько позади  -  группа  других  вожаков.  На  нижней,  более  широкой
платформе, вокруг эстрады,  поместилась  революционная  стража  с  зеленым
оружием, названия которого Грэхэм так и не узнал. Окружающие заметили, что
Грэхэм, пока шли последние приготовления, смотрел то на  толпу  в  сумраке
развалин, то на дом Белого Совета, откуда должны были  появиться  опекуны,
то на причудливые нагромождения руин, то опять на толпу. Глухой гул  внизу
усилился, перейдя в оглушительный рев. Но вот из темной арки выступила  на
яркий свет группа белых  фигурок;  они  приближались,  переходя  от  одной
электрической звезды к  другой.  Дом  Белого  Совета  был  окутан  мраком.
Грозный рев толпы, над которой властвовал в  течение  ста  пятидесяти  лет
Белый Совет, сопровождал их  шествие.  Когда  они  подошли  ближе,  Грэхэм
разглядел их бледные, встревоженные  и  утомленные  лица.  Он  видел,  как
смотрели они вверх,  на  него  и  Острога.  Полный  контраст  с  холодными
испытующими взглядами, какие бросали они на него в зале  Атласа!..  Грэхэм
узнал некоторых из них: того, который  стучал  по  столу,  разговаривая  с
Говардом, дородного  мужчину  с  рыжей  бородой,  приземистого  брюнета  с
тонкими чертами  и  удлиненной  головой.  Он  заметил,  что  двое  из  них
перешептываются, глядя на Острога. Сзади шел высокий черноволосый  мужчина
с мужественным красивым лицом. Внезапно он поднял голову,  и  взгляд  его,
скользнув по  Грэхэму,  устремился  на  Острога.  Членам  Совета  пришлось
продефилировать на глазах у толпы, описав широкую кривую, прежде  чем  они
подошли к ступеням, которые вели на эстраду,  где  должна  была  произойти
капитуляция.
   - Правитель! Правитель! - кричал народ. - Наш бог и повелитель! К черту
Белый Совет!
   Грэхэм посмотрел сначала на толпу, казавшуюся сплошной кричащей  черной
массой, потом на Острога, стоявшего с бледным, неподвижным  и  невозмутимо
спокойным лицом. Затем снова взглянул  на  членов  Белого  Совета.  Подняв
голову, он увидел звезды, такие знакомые и бесстрастные. Как необычна  его
судьба! Неужели та жизнь, что смутно сохранилась в его памяти, несмотря на
двести лет, прошедших с тех пор, и эта жизнь - одна и та же?



14. ВИД ИЗ ВОРОНЬЕГО ГНЕЗДА

   Итак, преодолев самое неожиданное препятствие, после борьбы и сомнения,
человек девятнадцатого столетия стал правителем этого удивительного мира.
   Поднявшись  после  долгого   и   глубокого   сна,   последовавшего   за
капитуляцией Совета, в первую минуту он не узнал  окружающего.  С  большим
усилием  он  припомнил  все,  что  произошло.  Сначала  все  казалось  ему
нереальным, словно он слышал обо всем этом от другого лица  или  прочел  в
книге. И еще прежде, чем память его  прояснилась,  Грэхэм  испытал  бурную
радость при мысли, что он спасен и занимает такое  высокое  положение.  Он
властелин половины мира, Правитель Земли. Эту новую великую эру он  вполне
может назвать своей. Теперь уже он не желал, чтобы все это оказалось сном.
Напротив, он старался убедить себя в реальности событий.
   Услужливый слуга помог ему одеться под наблюдением  важного  маленького
человечка, по виду японца, хотя он и говорил по-английски, как англичанин.
От него Грэхэм узнал кое-какие  подробности.  Революция  уже  закончилась;
возобновилась обычная деловая жизнь города.  За  границей  падение  Белого
Совета повсюду встречено с восторгом. Совет  нигде  не  был  популярен,  и
тысячи  городов  Западной  Америки,  даже  теперь,   через   двести   лет,
завидовавшие Нью-Йорку и Лондону,  дружно  восстали  еще  за  два  дня  до
получения известия о заточении Грэхэма. В Париже  идет  борьба.  Остальной
мир выжидает.
   Когда Грэхэм завтракал, в  углу  комнаты  зазвенел  телефон,  и  японец
доложил Грэхэму, что это говорит Острог. Острог очень вежливо справлялся о
нем. Грэхэм тотчас же прервал свой завтрак, чтобы ответить ему.
   Вскоре появился Линкольн, и Грэхэм выразил желание говорить с народом и
поближе ознакомиться с той новой жизнью, которая  открывается  перед  ним.
Линкольн сообщил, что через три  часа  в  Управлении  Ветряных  Двигателей
назначено  собрание,  на  котором  Грэхэму   будут   представлены   высшие
государственные сановники с их женами. Прогулка по городским путям  сейчас
невозможна,  так   как   народ   еще   слишком   возбужден.   Зато   можно
воспользоваться Вороньим Гнездом смотрителя Ветряных Двигателей,  чтобы  с
высоты  птичьего  полета  осмотреть  город.  Сопровождать  Грэхэма  должен
японец. Сказав по адресу японца несколько  комплиментов,  Линкольн  просил
извинить  его  и  освободить  от  участия   в   прогулке   ввиду   спешной
административной работы.
   На высоте не менее тысячи футов, выше ветряных двигателей, над кровлей,
на  металлическом  филигранном  шпице   торчало   Воронье   Гнездо.   Туда
поднимались в небольшом  лифте,  скользившем  по  проволочному  тросу.  На
середине  хрупкого  с  виду  стержня  была  устроена  легкая  галерея   со
множеством  труб  (такими  маленькими  казались  они   сверху),   медленно
вращающихся на роликах по круговому рельсу. Это  был  громадный  объектив,
связанный с теми  зеркалами,  в  одно  из  которых  Острог  показывал  ему
события, ознаменовавшие начало его правления. Японец поднялся первым, и на
этой галерее они проговорили чуть не целый час.
   День был ясный, весенний. Веяло  теплом.  Небо  было  густого  голубого
цвета; внизу раскинулась необозримая панорама  Лондона,  залитая  утренним
солнцем. В воздухе - ни дыма, ни облаков, он  был  прозрачен,  как  воздух
гор.
   За исключением имевших неправильную овальную форму развалин вокруг дома
Белого Совета и развевающегося на нем черного  флага,  в  огромном  городе
незаметно было следов той революции, которая  за  одни  сутки  перевернула
весь  мир.  Множество  народа  по-прежнему  копошилось  в  развалинах.  На
громадных  аэродромах,  откуда  в  мирное  время  отправлялись  аэропланы,
поддерживающие связь со всеми городами Европы  и  Америки,  чернели  толпы
победителей.  На  спешно  поставленных  лесах  сотни  рабочих   исправляли
порванные кабели и провода, ведущие к дому Белого Совета, куда должна была
перейти из здания Управления Ветряных Двигателей резиденция Острога.
   В озаренном солнцем гигантском городе  больше  нигде  не  было  заметно
никаких разрушений. Казалось, повсюду царил торжественный покой, и  Грэхэм
почти позабыл про тысячи людей,  которые  лежали  под  сводами  подземного
лабиринта при искусственном свете  мертвые  или  умирающие  от  полученных
накануне  ран,  забыл  про  импровизированные  госпитали   с   лихорадочно
работающими врачами, сестрами  милосердия  и  санитарами,  забыл  про  все
чудеса, потрясения и неожиданности,  которые  пришлось  ему  пережить  при
свете электрических солнц. Он знал, что глубоко внизу, в муравейнике улиц,
революция празднует победу и повсюду  торжествует  черный  цвет  -  черные
знамена, черные одежды, черные полотнища.
   А здесь, в ослепительно солнечных лучах, высоко  над  кратером  борьбы,
здесь все осталось по-прежнему, как будто на земле и не произошло  никаких
событий, и лес ветряных двигателей, разросшийся за время управления Белого
Совета, мирно рокотал, неустанно исполняя свою вековую работу.
   На горизонте синели холмы Сэррея,  поднимался,  врезаясь  в  небо,  лес
ветряных двигателей; несколько ближе, в северном  направлении,  рисовались
острые контуры холмов Хайгета и Масвелла. Вероятно,  по  всей  стране,  на
каждом холме и пригорке, где некогда за изгородью ютились посреди деревьев
коттеджи, церкви, гостиницы и  фермы,  торчат  теперь  такие  же  ветряные
двигатели, испещренные огромными рекламными объявлениями, - эти сухорукие,
знаменательные символы  нового  мира,  отбрасывающие  причудливые  тени  и
неустанно вырабатывающие ту драгоценную энергию,  которая  переливается  в
артерии города. А  внизу  под  ними  бродят  бесчисленные  стада  и  гурты
Британского Пищевого треста под присмотром одиноких погонщиков.
   Среди однообразных гигантских  строений  глаз  не  встречал  ни  одного
знакомого здания. Грэхэм знал,  что  собор  св.Павла  и  многие  старинные
постройки в Вестминстере сохранились, но они  со  всех  сторон  загорожены
великанами, выросшими в эпоху грандиозного строительства. Даже Темза своей
серебряной  лентой  не  разделяла   сплошную   массу   городских   зданий.
Водопроводные трубы  выпивали  всю  ее  воду  раньше,  чем  она  достигала
городских стен. Ее углубленное русло стало  теперь  морским  каналом,  где
мрачные судовщики глубоко под землей перевозят тяжелые грузы из  Пула.  На
востоке в тумане между небом и землей смутно вырисовывался целый лес мачт.
Перевозка всех несрочных грузов со всех концов земли производилась  теперь
гигантскими парусными судами. Спешные же грузы переправлялись на небольших
быстроходных механических судах.
   К югу  по  холмистой  равнине  простирались  грандиозные  акведуки,  по
которым морская вода доставлялась в канализационную сеть.
   В трех различных направлениях тянулись светлые линии с серым  пунктиром
движущихся дорог. Грэхэм решил при первой же возможности осмотреть их.  Но
прежде всего он хочет ознакомиться с летательными  машинами.  Его  спутник
описывал ему эти дороги как две слегка изогнутые полосы, около ста ярдов в
ширину, причем движение по каждой  из  них  шло  только  в  одну  сторону;
сделаны они из идемита, приготовляемого искусственным образом и, насколько
он мог понять,  похожего  на  упругое  стекло.  Странные  узкие  резиновые
машины, то с одним громадным колесом, то с  двумя  или  четырьмя  колесами
меньшего размера, неслись в обе стороны со скоростью  от  одной  до  шести
миль в минуту. Железные дороги исчезли;  кое-где  сохранились  насыпи,  на
вершине  их  краснели  ржавые  полосы,  некоторые  из  этих  насыпей  были
использованы для идемитовых дорог.
   Грэхэм заметил  целую  флотилию  рекламных  воздушных  шаров  и  змеев,
которые образовали нечто вроде аллей по обе стороны аэродромов. Аэропланов
нигде не было видно. Движение  их  прекратилось,  и  только  один  аэропил
плавно крутился в голубом просторе над холмами Сэррея.
   Грэхэм уже слышал, что  провинциальные  города  и  селения  исчезли,  и
сперва ему трудно было этому поверить. Взамен их среди безбрежных  хлебных
полей стояли  огромные  отели,  сохранившие  названия  городов,  например:
Борнемаус, Уоргэм, Сванедж...  Спутник  быстро  доказал  ему  неизбежность
такой  перемены.  В  старину  вся  страна   была   покрыта   бесчисленными
фермерскими домиками, между которыми на  расстоянии  двух-трех  километров
вкрапливались поместье, трактир, лавка,  церковь,  деревня.  Через  каждые
восемь  миль  располагался  провинциальный  городок,  где  жили   адвокат,
торговец хлебом,  скупщик  шерсти,  шорник,  ветеринар,  доктор,  обойщик,
мельник и т.д. Расстояние в восемь миль удобно для фермера, чтобы съездить
на ярмарку и вернуться в тот же день. Потом появились  железные  дороги  с
товарными и пассажирскими  поездами  и  разнообразные  автомобили  большой
скорости, которые заменили  телегу  с  лошадью;  когда  же  дороги  начали
строить из дерева, каучука,