ай уже
давно завоеван. И не тот совсем, который он отыскал. Попова ожидала бедная
старость и последние годы своей жизни он провел в глубокой нищете.
  Только через восемь лет после смерти отважного мореплавателя в русский
город Простогор, что в Испанском княжестве, прибыл "Святой Дмитрий",
немалая часть экипажа которого была составлена краснокожими. После
многочисленных попыток русичей смыть алую "краску", Великий Князь
Мстиконстантин и Державное Вече были вынуждены признать существование
новых континентов.
  Так на карте появились еще два пятна: Северная и Южная Поповки, окрашенные
в тот же цвет, что и остальные русские земли.
  А потом последовали Крещение Поповки в реках с опасными зубастыми
рыбешками, образование Омельских и Многорусских княжеств и многое другое,
известное каждому русичу по всему миру.
  Было так и мы должны об этом помнить и не закрывать глаза на историю.
  Да будет так...


  Из фантастического источника:

  Великий Князь Русский сидел на своем престоле, наблюдая, как летучие
корабли с дружиной на борту высаживаются на новую землю, обращающуюся
вокруг звезды класса "Глаголь". Землю новую уже назвали Хоривом и
оставалось только оную завоевать. Дальнобойные глазовиды отмечали
присутствие неразвитых ящеров с полным отсутствием веры, убеждения и
желания объединиться во что-то большее, нежели охотничье сообщество.
  - Еще одно поражение, - на выдохе произнес Молчелюбский и погладил
мохнатого зверька, растянувшегося у него на коленях. Драгунец приятно
посапывал, подранивая средними коначностями. Наверное, в сноведенческой
погоне за мышами.
  Изображение планеты - детище чистоказа - медленно разворачивалось в
просторном тронном зале великокняжеского фрегата. Семена дружинских
кораблей миновали атмосферу и, распустив лучмешки, готовились опуститься в
океан.
  Вот первое из них достигло водной поверхности и, поднимая брызги, вошло в
морскую обитель...
  Тронный зал наполняла приятная музыка, умело сложенная из скрипучих
мотивов скоморохов и легких переливов громадок-пискунов. Удобное кресло
престола в причудливо застывших позах окружала Близкая Свита, готовая в
любое мгновение откликнуться и помочь Молчелюбскому.
  Крепкий, налысо остриженный мавр-русич начал двигаться чуточку быстрее,
словно "размерзая". Это сработало поле силохрана, выводя Главного Воеводу
из полусонного состояния, в котором тот находился уже четвертый час. А в
общем, почти второй век.
  - Почему, мой святейший? - изумился он, поначалу слабым, но заметно
крепчающим к концу фразы голосом. - Почему, ответь, пожалуйста, мы снова
проиграли?
  - Эх, - вздохнул Молчелюбский, - Киевская Русь повидала на своем веку
много князей, много земель, много верований, много народов, много бед. Но
мы, как настоящие русичи, шли вперед, чтобы завоевывать новые народы,
новые земли, искоренять неверные верования, показывать народу новых
великих князей, преодолевать новые беды... Чем больше нас становилось, тем
сложнее с нами было бороться. А теперь мы проиграли, потому что нам некого
завоевывать, никто не оказывает нам сопротивления. Стало скучно, народ
прозябает. Искусство войны себя истощило, а искусство мира зодчим
неведомо. За эти сто двадцать лет, что я на престоле, не слышал ничего
нового ни в иконописи, ни в приключенческой летописи, ни в церковном
хоропении. Наверно, мы что-то сделали не так. И сделали это давно. Ни одно
и не два - и даже не три! - столетия назад. Много-много больше. Еще на
корню своего существования. Как ты думаешь, Свят Богомолов, мы ошиблись?
  Краснокожий старичок медленно "оттаял" и, пошевельнувшись, поклонился.
  - Мой князь, вы никогда не ошибались. Но задолго до вашего - и моего -
появления ошибся земной, старокиевский наследник. В далеком 1097 году от
Рождества Христова.
  - Изяслав, - едва слышно произнес Молчелюбский, предварительно сверившись
с Великим Веретеном Мыслей. Запомнить всех князей той эпохи при их
недолговечных жизнях казалось невозможным. Ну, разве что Богомолов
ставился в достопочтенное исключение. С его то способностями! Такому и
Веретено не потребно.
  - Изяслав, - повторил старичок и уважительно кивнул. - А, может, вообще
Кий с компанией.
  Краснокожий сдавленно захихикал. За свои три века подданства он ни разу не
позволял себе смеяться в присутствии главы великокняжеского рода. Но
сегодня, видимо пришел роковой день.
  - Мне было видение, - прошептал Молчелюбский и поведал свите суть своего
сна. Говорил он настолько возбужденно, что малютка-драгунец проснулся и
принялся лизать многочисленные лапки, не обращая никакого внимания на
застывшие в напряжении лица советников, избранников Вече.
  Когда Великий Князь закончил, свита вздохнула с облегчением.
  - Значит, Киевской Руси пришло время распасться на вотчины, - подвел итог
Богомолов. - Давно пора. Если бы этот сон увидел еще Изяслав...
  Дружинские силокаты расползлись по Хориву, как маложитки по капле воды,
застывшей шариком в невесомости. Они еще не знали, что заведомо проиграли.
  - Я дам каждой порабощенной земле свободу, напомню их культуру,
традиции... Боже, и для этого стоило почти три тысячи лет идти в тупик,
чтобы потом вернуться к перекрестку, - Молчелюбский часто-часто задышал,
одержимый новой мыслью. - А еще я провозглашу каждого князем своей судьбы.
Я назову это "демократией"... Я не знаю, что это значит, но это слово было
в моем видении... Мы воскреснем, исчезнув, как вода падает живительными
каплями, после того, как испарилась.
  Скоморохи протяжно завыли, и хрусталь громадок совсем потерялся между ними.
  - Демократия... - взвесил на языке причудливое слово краснокожий русич.
Улыбнулся, навстречу новой эре. - Да будет так!

  7 февраля 2001 года
  Николаев

  http://www.tarabanov.by.ru/sf
  sf@mail.ru

--------------------------------------------------------------------
Данное художественное  произведение  распространяется  в электронной
форме с ведома и согласия владельца авторских прав на некоммерческой
основе при условии сохранения  целостности  и  неизменности  текста,
включая  сохранение  настоящего   уведомления.   Любое  коммерческое
использование  настоящего  текста  без  ведома  и  прямого  согласия
владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 29.05.2002 12:35




Дмитрий Тарабанов


                 День, когда пришли сюрреалисты

                            рассказ

  Обычная прогулка по городу.
  Такие каждый день совершают добропорядочные граждане всех стран, начиная
Якутией и заканчивая ЮАР. Да и чего стоит просто взять себя за шкирку,
вытолкнуть за порог квартиры и прогуляться? Во-первых, это полезно -
свежий воздух, как-никак; во-вторых, общение с городом как раз тогда,
когда он в этом особенно нуждается.
  Сегодня - День города.
  Александр Прокудин ранним еще утром вышел поздравить свой город, скоро уже
как третий век именующийся Николаевом. Не слишком многообещающее название,
но даже такие населенные пункты, как Половинки, имеют право, как, впрочем,
каждый уважающий себя город, на поздравления со стороны жителей. Не
говоря уже о правах на подарки... Перекинувшись лестными фразами с
парой-тройкой зданий, наиболее близлежащих к небольшому частному дому в
центре Николаева, Александр решил, что такие условные объекты, как
деревья, клумбы и кусты в какой-то степени также являются исчадиями
города, поэтому поздравил и их. Пусть они не так долговечны, как
трансформаторные будки и АТС, но ведь они являются неотъемлемыми
компонентами зеленых николаевских аллей и парков! Раз школьники,
подбодряемые учителями, поздравляют и мусорные контейнеры, и хмурых их
обитателей, без которых просто трудно представить систему Великого
Мусороворота и, соответственно, жизнь самого города, так почему же не
поздравить флору?
  Александр счел это несправедливостью, и первое, что сделал сегодня утром -
поздравил каждое дерево по улице Свердлова, пока не дошел до главной улицы
города.
  Собака, которую он по обычаю выгуливал каждым воскресным утром, также
поздравила несколько деревьев, только по-своему, по-собачьи.
  На главной улице сегодня было далеко не людно. Вероятно, распугала всех
обывателей неясная, сумеречная погода; вероятно, стремление хоть на один
день в году оставить в покое многострадальный город, избавить его от
своего довлеющего присутствия.
  Исходя из таких убеждений, концертов сегодня устраивать не стали, решив
поберечь уже и так подорванный слух Николаева, в особенности его Среднее
Ухо.
  Александр Прокудин, рослый человек лет тридцати от силы, шел по мостовой,
умело разбрасываясь ногами. Его собака, из-за неимения подходящей клички
прозванная Безымянной, в точности повторяла движения хозяина. Чинно
поднимая мохнатые рыжие лапки, пекинес опускал их на мелкозернистую
мозаичную плитку мостовой главной улицы города, вокруг названия которой
три года назад наконец утихли дебаты. Стала называться она уже не
Соборной, как раньше, и не Советской, как в социалистические времена.
Назвали ее удивительно просто, приняв собирательное решение: Соботская.
  Никто, по крайней мере из обитателей непосредственно города, возражать не
стал.
  Наверное, единственное, для чего сегодняшний день действительно годился, -
это для выгула собак. Александр провожал одобрительным взглядом хозяев,
вывевших четвероногих чад на прогулку по центральной улице. Весело
виляющие хвостики всех типов и размеров опоясывали своеобразные ошейники,
во всех толковых словарях сюрреалистического мира значащиеся под названием
"нахвостники". Мало кто задумывался над предметом нахвостника, но
Прокудин, благодаря привитому с детства здоровому любопытству, досконально
изучил данный "феномен".
  Во-первых, когда Животный Суд провозгласил неприкосновенную свободу собак,
у собак (как утверждают энималистические медиумы) возникло недовольство по
поводу ошейника, ассоциирующегося у тех с предметом власти человека над
животными, которые были изначально уравнены в правах матушкой-природой.
Во-вторых, люди, уже приняв решение заменить ошейники на нахвостники,
отметили, что операция выгула таким образом напоминает старую добрую
поговорку: "Тянуть время за хвост", поэтому идея с новой модификацией
ошейников получила дополнительные баллы в свою пользу, подразумевая под
нововведением продление жизни хозяина собаки.
  Двадцать лет назад Соботскую объявили Главным Местом Выгула Собак, статус
которых, как известно, неоспоримо приравнивается к человеческому. С тех
пор один процент безработного населения Николаева получили
высокооплачиваемую, почитаемую и весьма занимательную работу - УСИ -
уборщик собачьих испражнений. Принимали туда поначалу всех желающих, но
вскоре желающих стало так много, что стали принимать только по
рекомендации мэра или с дипломом о высшем образовании плюс "золотая
медаль". Статус уборщика собачьих испражнений подняли чуть ли не до
божественного. Детей в школах поощряли такими словами: "Вот будешь хорошо
учиться, станешь сборщиком собачьих испражнений", николаевские поэты
писали про них поэмы, из разных стран в Николаев съезжались люди, чтобы
прогуляться по Соботской со своим четвероногим другом и получить автограф
служащего УСИ, настоящего мастера своего дела.
  Да, это именно искусство! УСИ проходят специальные курсы психологии и
этики собак, основы ювелирного мастерства и многие другие неотъемлемые
дисциплины. Даже представить Николаев трудно без уборщиков собачьих
испражнений...
  А город с тех пор преобразился. Для комфорта Главного Места Выгула улицу
выложили цветной мозаикой, пригласив для этой работы двух мастеров из
Западной Германии. Появились новые строения, являющие собой полную
противоположность причудливым старым. Да и что говорить, достаточно просто
сопоставить архивные фото вековой разницы - открыть личняк и зайти на
официальный сайт города, НикПортал!
  Александр по привычке оглядывался по сторонам и только сейчас заметил
позолоченную горгулью над девятым ярусом универмага "Детский морг". Только
поставили? Или и раньше оттуда глядела на прохожих, изредка клипая
зелеными глазами и пошмыгивая носом?
  Безымянная остановилась на оранжевом треугольнике с голографической
проекцией живописно уложенной кучки земли и принялась инстинктивно "рыть"
лапками. УСИ отреагировал мгновенно и вскоре уже обслуживал
высокоуважаемого питомца. Прокудин тем временем наблюдал за парочкой,
прислонившейся к витрине универмага.
  Девушка исключительно приятной наружности, одетая по моде (черная блуза,
еле прикрывающая упругие ягодицы, серебряная тиара и туфли на шпильке,
прикрепленной не к пятке, а к носку) резко и страстно дернула мужчину за
галстук. Мужчина вздрогнул. Этот жест век назад можно было расшифровать
так: "Какие проблемы?!", если бы галстук не свисал из ширинки, являясь
исключительно мужским отличием. Подергивание за оную деталь гардероба
теперь воспринималось как весьма откровенный намек. В ответ на него
мужчина запустил руку под женскую блузу, и, обнявшись, они удалились. Судя
по всему, в учреждение, находящееся в непосредственной близости от
"Девственных товаров", в которых в далеком прошлом отметил свое
шестнадцатилетие Александр Прокудин. Боле он туда не заходит из-за
чрезмерно высоко подпрыгнувших цен на девственниц, хотя в самых
откровенных снах возвращался в это поистине святое заведение...
  Тем временем Безымянная окончила свое немудреное занятие, уборщик собачьих
испражнений выполнил все от него зависящее, а Александру настало время
давать чаевые. Когда "операция" завершилась, все трое не поскупились на
слова благодарности. Прокудин, улыбнувшись УСИ, пожелал ему приятного
аппетита, а УСИ, улыбнувшись Прокудину, ответил обычной формулой: "С
легким паром!" Собака лишь громко тявкнула.
  На Соботскую медленно, но непрестанно накатывало все больше народу.
Преимущественно с собаками, конечно, так как каждый уважающий себя
уроженец города появлялся здесь исключительно в компании полового партнера
или собаки, лучшего (после женщины) друга человека.
  Прокудин Александр любил свой город, любил сюрреалистический строй,
некогда спасший мир от жестокой реалии, любил женщин и собак, любил УСИ и
деревья. Он любил каждую козявку, принадлежащую этому миру, так как жила
она чуждо человеческому пониманию, чем заслуживала высокое уважение.
Александр любил ВСЕХ, как и любой другой уроженец Николаева, как и любой
другой уроженец Великого Сюрреалистического Мира.
  Прокудин знал, что человек в синей форме, устанавливающий сейчас на газоне
табличку "Туалет имени Ильича", любит табличку, любит свою работу, любит
жизнь, каждый день выкидывающую нечто новое, не подлежащее осознанию, и
тем самым интересное. Он также знал, что бомж любит свой мусорный
контейнер со встроенным в него специально по такому поводу калорифер,
кондиционер и аппарат по приготовлению кофе; любит День города, когда ему
приносят поздравления школьники и благодарят за то, что он есть... И он
наверняка догадывался, что Безымянная неравнодушна к Соботской, к УСИ, к
собственным испражнениям, всегда отличным по форме, цвету и размеру, как
не существует похожих людей на Земле... И все они неравнодушны к
Прокудину, а он к ним.
  И все это благодаря сюрреалистам.
  Александр П. не мог представить себе, что еще совсем недавно, шестьдесят
лет назад, у власти все еще стояли грязные капиталисты вперемешку с не
менее грязными коммунистами. И он благодарил судьбу за то, что шестьдесят
лет назад все изменилось. На выборах появилась партия "Сюрреалистическая",
и людям уже настолько осточертел капиталистический/коммунистический
реализм, что новое веяние собрало 80 процентов всех голосов. К власти
пришли сюрреалисты и перевернули мор вверх дном. Но переворот не испортил
мира. Напротив! Если при реализме каждый ненавидел каждого за то, что тот
есть, то теперь, живя в полной противоположности, каждый любил каждого
из-за того, что бы произошло, не будь того. Если раньше к изменениям русла
жизни относились болезненно, реагируя на них приступами бешенства и
самоубийствами, то теперь их просто перестали замечать, ибо они тонули в
бурном водопаде нереальности. Нереальность стала реальностью, реальность
теперь, столько лет спустя, казалась нереальностью, и никто не сомневался,
что власть сюрреализма спасла мир.
  Почти. Кроме бабушек-дедушек-старожилов, конечно, которых отправили на
орбитальный комплекс для престарелых "Мнемозина"; отправили, чтобы те не
мешались под ушами и спокойно доживали свой век, планируя совершить
вооруженное (многоствольными вилками и тяжелоартиллерийскими стиральными
машинами) вторжение на Землю и построить новое капиталистическое
общество...
  Работники тем временем вывешивали транспарант "День, когда пришли
сюрреалисты", готовясь к приближающемуся грандиозному празднику, а
Прокудин с воодушевлением подошел к голографическому проектору вертящихся
на двадцатиметровой высоте большой "М" и маленьких "c donald's" и
поздравил его.
  Прохожие, наблюдавшие за Александром, смекнули, в чем дело, и последовали
его исключительно правильному примеру.
  С Днем рождения, город Николаев!

  9-10.09.2000 год



--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 10.07.2002 18:38




Дмитрий Тарабанов

                   Холод бестелесного дождя

                          рассказ


  Алигизианин, почувствовав, как волосы на его спине наэлектризовано
поднялись, обернулся и осветил стену сэхила фонарем. Лицо медленно
проступало сквозь тонкую серебристость пелены камня, проясняя контуры,
обретая рельефность. Камень сэхил пульсировал, и в его агоническом биении
рождалась новая форма жизни, доселе не известная ни одному человеку во
Вселенной. Алигизианин отступил, поскольку лицо выдвинулось уже достаточно
далеко от монолита. Он хотел бежать, но что-то не позволяло. Не позволяло
лицо, потому что оно было...
  ...лицом женщины! Оно еще точнее обрело свои черты. Оно казалось похожим
на лицо какой-то другой женщины, которую алигизианин видел раньше, до
того, как стал звездным старателем в Мирах Запределья. Нет, он любил эту
женщину... Совпадение?
  Алигизианин не верил ни в какие совпадения. Он хорошо помнил, что
повстречалось ему на пути в Храм, волосы на его голове еще не успели
высохнуть от влажных лобзаний странного яйцеподобного существа, висевшего
над входом. Помнил он и странный теплый камень, из которого был построен
Храм, камень с нежной и мягкой поверхностью, как кожа Сэхил, его мертвой
ныне возлюбленной. Он так и назвал камень - сэхил. Если алигизианин умрет
сейчас, то последователи найдут его дневники и будут так же звать
чудо-камень.
  Но умирать алигизианин не хотел. И то, что росло сейчас из стены, вряд ли
напоминало смерть в чистом виде. Это было, напротив, рождением. Лицо
существа стало совсем живым: аккуратный, чуть вздернутый нос, сочные губы;
медленно темной линией от пока еще закрытых глаз поползли брови, тонкие,
дугообразные; на поверхности лысой головы стали проступать волосы. Они,
как тысячи маленьких травинок, быстро поползли вверх, затем, изогнувшись
под своей тяжестью, потекли вниз водопадами, извиваясь змеями. Веки
девушки из камня дрогнули, и глаза раскрылись. Она несколько раз моргнула,
будто проснулась от ночного сна.
  "Невероятно! - подумал алигизианин. - Это она!"
Его уже не тревожил вопрос "Почему?". Он знал, что ЭТО происходит, а
почему оно происходит, уже неважно. Перед алигизианином рождалась Сэхил,
та, в память о которой он назвал этот странный камень ее именем. Сэхил
смотрела на алигизианина взглядом, каким может смотреть только Сэхил. В
этом взгляде голубых безумных глаз было все...
  Сквозь камень проступали ее плечи, медленно отделяясь от теплого тела
Храма. Девушка подалась вперед с трудом, будто что-то мешало ей проходить
сквозь стену, и на поверхность выплеснулась и застыла в упругом
пока