- А вы видели таких коричневых, с горбами? - спросил Иш.
   - Да, однажды видели, но совсем немного, - сказал Дик.
   - А траву видели? Такая высокая, прямая трава,  на  конце  с  маленькой
кисточкой, а в ней зерна. Когда туда ехали, они должны были  быть  мягкие,
белые как молоко. А на обратном пути трава как бы золотой должна  быть,  а
зерна твердые, большие. Мы ее пшеницей называли.
   - Нет такой травы не видели.
   - А кукуруза? Вы ведь знаете, что такое  кукуруза.  Ее  раньше  в  этих
краях у Рио-Гранде выращивали.
   - Нет, и кукуруза там сама по себе тоже не растет.
   И все дальше продолжали они свой путь по дорогам. Но дороги все чаще  в
завалах оказывались, потому что края пошли не  такие  засушливые  и  дожди
здесь шли чаще, а зимой случались крепкие морозы. Дороги в разломах  были,
целые плиты лед выворачивал, а  там,  где  трещины  поменьше,  там  трава,
сорняки, кустарник и даже молодые деревья в рост поднялись. Но  все  равно
удалось им пересечь и эти земли, некогда называвшиеся Айовой.
   - ...подъехали к огромной реке. Такой широкой никогда больше не видели,
но мост через нее крепко стоял...
   Они добрались до Чикаго, но город оказался огромной каменной  пустыней.
И Иш подумал, что вряд ли это гостеприимное  место  теперь,  когда  зимние
ветры начинают задувать с озера Мичиган. И он не удивился, что люди, перед
которыми теперь  открытыми  лежали  просторы  всего  континента,  ушли  из
огромного города у озера, оставив мертвый призрак за своей спиной.
   На выезде из Чикаго мальчики  заблудились  в  хитросплетении  лабиринта
пригородных  дорог,  а  так  как  день  выдался  облачный,   то,   потеряв
ориентацию, вместо востока двинулись на юг.
   - После этого, - рассказывал Боб, - мы разыскали в магазине эту  штуку,
которая направление показывает, - и он вопросительно посмотрел на Иша.
   - Компас, - подсказал Иш.
   - Раньше он как-то не нужен был, а потом мы им  часто  пользовались;  и
снова на восток поехали, пока не добрались до большой реки,  которую,  как
ни старались, пересечь не смогли.
   Иш без труда вычислил, что, наверное, Уобаш им стал преградой. Двадцать
один год паводков, а скорее всего, один - разрушительный и мощный - снес с
реки все мосты. После того как и в южном  направлении  не  нашли  мальчики
дороги, снова повернули на север и ехали  по  Шестой,  все-таки  по  более
возвышенной местности проложенной.
   И с каждым днем путь на восток становился все более  трудным.  Паводки,
ураганы, зимние  морозы  превратили  некогда  ровные,  открытые  хайвеи  в
беспорядочно  вздыбленные,  заваленные  гравием  обломки  бетонных   плит.
Заросшие молодой порослью, в завалах из  стволов  старых  деревьев,  стали
дороги непроходимыми. В некоторых местах  джип  еще  мог  проехать  сквозь
заросли кустарника или перевалить  всеми  четырьмя  колесами  через  ствол
дерева, но чаще путь приходилось прорубать  топором  и  до  пота  работать
лопатой. Такая езда измотала мальчиков. И еще навалилось страшное  чувство
полного одиночества.
   - Стало очень холодно, и дул северный ветер, - с трудом подбирая слова,
говорил Дик. - И тогда мы испугались. Мы вспомнили, что ты нам рассказывал
о снеге, и решили, что никогда не сможем вернуться домой.
   Скорее всего, у Толидо они повернули назад. А когда повернули, началось
у  них  что-то  вроде  паники.  Пошли  затяжные  дожди,  и  часто   дороги
оказывались залитыми водой. И был сильный страх, что смоет мосты с больших
рек и останутся они одни, отрезанные от своего  народа.  Они  не  пытались
двинуться к югу, как советовал Иш, а повернули назад и поехали по  тем  же
дорогам, что привели их в эти края, и даже на  знакомых  дорогах  не  были
уверены, что выберутся и  снова  увидят  родной  дом.  И  обратная  дорога
подарила им мало новых впечатлений, и не увидели они больше того, что  уже
видели.
   Даже мыслей не возникало у Иша в чем-то винить мальчиков. И  думал  он,
что вели они себя мужественно, решительно и с большой находчивостью.  Если
и можно кого-то винить, так это только самого себя -  за  то,  что  послал
мальчиков в Чикаго и Нью-Йорк - в эти гиганты Старого Времени.  Ему  нужно
было догадаться и выбрать другой маршрут - в  сторону  Хьюстона  и  Нового
Орлеана, а не в суровую страну холодных зим  и  пронзительных  ветров.  Но
ведь на пути в Хьюстон  и  разливы  рек  могли  быть  сильнее,  и  деревья
подняться гораздо  быстрее,  чем  на  севере.  Из-за  климата  Арканзас  и
Луизиана могли превратиться в  непроходимую  глушь  гораздо  быстрее,  чем
Айова или Иллинойс.
   А дети вопили и плясали у костра. Что это, возвращение  к  первобытному
образу жизни с  его  примитивными  радостями  или  у  него  просто  плохое
настроение и все начинает представляться в черном свете? Наверное, дети во
все времена вели бы себя у огня одинаково. Вот и взрослая  Иви  -  по  уму
совсем ребенок -  пляшет  с  ними.  А  ведь  как  красиво  развеваются  ее
золотистые волосы.
   В молчании сидел Иш, смотрел в  одну  точку  и  думал.  Конечно,  поиск
доказательств того,  что  некогда  цивилизованная  страна  превратилась  в
бескрайние дикие просторы, не мог считаться главной целью  экспедиции.  Да
любой вам это скажет, не отходя  далеко  от  дома.  Главным  итогом  стало
установление  контактов  с  двумя  другими  общинами.  Хорошо  сказать   -
контактов, если общины настроены не только подозрительно, но и  откровенно
враждебно даже к таким несмелым попыткам вмешательства в их жизнь незваных
чужаков. Что явилось причиной такого отношения - слепые  предрассудки  или
глубокий инстинкт самосохранения?
   Но по крайней мере они теперь будут знать, что в Лос-Анжелесе и  вблизи
Альбукерка живут люди. И от  знания  этого  должно  дальше  отступить  еще
живущее в душах их чувство одиночества.
   Две малочисленные группы людей обнаружены всего в одном путешествии, по
одной и той же дороге! Если свести  этот  факт  к  простым  арифметическим
расчетам, на территории Соединенных Штатов их будет уже  несколько  дюжин.
Он вспомнил о давней встрече с арканзасскими неграми.  В  той  плодородной
стране с ее благодатным климатом и мягкими  зимами  трудно  найти  причину
думать, что те трое не выживут и не станут ядром молекулы, которая  начнет
притягивать других - как белых, так и черных. Конечно, по образу  жизни  и
по  мировосприятию  такая  община  будет  отличаться,  причем  значительно
отличаться, от людей Нью-Мексико или двух общин Калифорнии. Подобного рода
дивергенция в недалеком будущем  поставит  перед  людьми  очень  серьезные
проблемы...
   Но не время сейчас заниматься философскими проблемами будущего. Вот оно
перед ним, настоящее, - в диких плясках и криках беснующихся у огня детей.
Истинная  вакханалия!  Поддавшись  всеобщему  возбуждению,  даже   старшие
мальчики, да и некоторые из  семейной  молодежи  присоединились  к  дикому
празднеству. Играли в "веревочку" - забаве  чрезвычайно  волнующей  еще  и
тем, что сброшенному с конца веревки неудачнику приходилось прыгать  через
костер. И вдруг напрягся Иш, так что все мускулы  разом  окаменели.  Чарли
тоже играл! В одной линии  между  Диком  и  Иви  он  размахивал  свернутой
кольцами веревкой. А дети! Как дети радовались, что такой взрослый, да еще
и таинственный незнакомец играет вместе с ними.
   И снова Иш пытался побороть чувство физического отвращения.  "А  почему
бы нет? Собственно говоря, почему взрослый мужчина не может играть  вместе
с детьми? А я - да я такой же, как те из Лос-Анжелеса или Альбукерка,  еще
не зная, но уже заранее ненавидящие  всех  чужаков.  Но  все  же  будь  он
немного другим, я бы ничего не имел против Чарли..."
   Как ни уговаривал себя Иш, не удавалось ему побороть  это  возникшее  с
первого взгляда чувство неприязни. Пытаясь выкинуть из  головы  Чарли,  он
снова вернулся в мыслях к путешествию мальчиков, оценивая его важность для
будущего. Но не смог, потому  что  все  это  было  вопросами  будущего,  а
главным вопросом настоящего был и оставался Чарли.
   Поздно уже было, и матери потихоньку стали собирать детей.  Праздник  к
концу подошел, но,  желая  послушать  продолжение  рассказов  мальчиков  и
Чарли, самые старые вернулись в дом Иша и Эм.
   - Усаживайся сюда, - сказал Эзра,  показывая  Чарли  большое  кресло  у
камина. Самое почетное  место  и  самое  удобное  кресло  в  гостиной  Иша
предложил Эзра гостю; и снова подумал Иш, как это похоже  на  Эзру  -  так
быстро угадывать и понимать отношения  между  людьми.  Ведь  у  него  -  у
хозяина - даже мысли такой не возникло, не сделал он ничего,  чтобы  уютно
было Чарли в его доме.  И  тут  же  возразил  сам  себе,  нашел  достойное
оправдание - не хотелось, чтобы Чарли уютно было...
   Холодный вечер опустился на Сан-Лупо, и Эзра  попросил  разжечь  огонь.
Мальчики быстренько дрова принесли,  и  скоро  занялись  поленья  веселым,
дружным пламенем. В комнате с каждой минутой все теплее становилось.
   Они говорили, и Эзра, как обычно,  беседу  вел,  когда  Чарли  попросил
выпить чего-нибудь. Джек принес бутылку бренди и стакан.  Целый  вечер  не
пустовал стакан в руке  Чарли,  но  не  жадничал  он  и  не  торопился,  а
потягивал  из  стакана  медленно,  смакуя  каждый  глоток,  -  видно,  что
привычное дело делал и толк в нем знал. И за весь вечер ни единым  словом,
ни единым жестом не дал никому понять, что пьян или просто возбужден.
   - Что-то все равно зябко, - жалобно протянул Эзра.
   - А ты, случаем, не заболел? - встревожилась Эм.
   Иш тоже встревожился. Болезнь такой редкой  гостьей  стала,  что  любая
жалоба на недомогание становилась предметом всеобщего обсуждения.
   - Не знаю, - сказал Эзра. - Если бы такое в Старые  Времена  случилось,
можно было сказать, что простудился, а сейчас и не знаю, что сказать.
   И тогда они подбросили еще дров  в  камин,  и  в  комнате  стало  сразу
нехорошо от жары, неуютно; и Иш стянул с себя свитер  и  остался  в  одной
рубашке с короткими рукавами. И почти сразу  за  ним  Чарли  снял  пиджак,
расстегнул пуговицы на жилетке, но саму жилетку не снял.
   Ну а лучше всех Джордж поступил: устроился поудобнее  на  краю  дивана,
поклевал слегка носом и мирно заснул. Но когда заснул старина  Джордж,  не
сделался общий разговор от этого менее оживленным. А Чарли не  оставлял  в
покое бутылку, но не брало его бренди, разве что от выпитого, а скорее, от
духоты заблестел его лоб потной влагой.
   Иш молчал, понимал, что Эзра и  так  разговор  крутит,  и  этак,  чтобы
больше о прошлом Чарли выведать. Но лишним был такой тонкий подход. Чарли,
когда вопрос его касался, отвечал прямо и вполне охотно.
   - Значит, когда померла она, - говорил он,  -  мы  вместе  не  много  и
пожили, думаю, лет  десять-двенадцать.  Ну,  в  общем,  когда  умерла  моя
женщина, не хотел я больше ни там оставаться, ни в округе  этой.  А  когда
ребята ваши приехали, понравились они мне, собрал, что под рукой  было,  и
поехали мы вместе.
   И  пока  говорил  Чарли,  мысли  Иша  на   сто   восемьдесят   градусов
повернулись. Мальчики после короткого общения с Чарли просто души в нем не
чаяли. Чувствовалась в Чарли и сила физическая, и сила обаяния.  Возможно,
что хорошим, нужным человеком станет он для их общины. Иш мельком взглянул
на Чарли и увидел, что уже крупные капли пота у того на лбу выступили.
   - Чарли, - сказал он. - Тебе жарко, наверное. Снимай жилетку,  чувствуй
себя как дома. - Чарли даже вздрогнул слегка, но не сказал ни слова.
   - Извините, - заговорил Эзра. - Совсем не пони маю,  что  это  со  мной
сегодня делается. Пожалуй, пойду лягу в постель. - Произнес эти слова Эзра
и даже с места не сдвинулся. Как сидел, так и продолжал сидеть дальше.
   - Да ты не мог простудиться, Эз, - опять заволновалась Эм. - У нас  уже
давно никто не простужался.
   А потом общими усилиями удалось уговорить Чарли вместе с  его  бутылкой
пересесть подальше от огня, что он и сделал, но жилетки так и не снял.
   Стоило Чарли занять  новое  место,  как  закрутились  вокруг  него  две
домашние собаки Иша. Даже собакам был интересен незнакомец. Еще  бы,  ведь
столько новых запахов! Обнюхали и успокоились, - видно,  не  нашли  ничего
интересного. Зато Чарли они очень заинтересовали, и, когда начал он их  за
ушами трепать и по спине гладить, завиляли собаки хвостами, довольные.
   А Иш все  продолжал  мучиться.  Люди  для  него  всегда  самой  большой
загадкой были, и часто он в них ошибался и поэтому в мыслях бесконечно  из
одной крайности в другую кидался. Вот он чувствует в Чарли силу и обаяние.
Сила и обаяние - это хорошо, значит, и Чарли  человек  хороший,  и  теплая
волна  почти  дружеских  чувств  поднимается  в  душе  Иша.  Но  когда  он
соображает, что сила и обаяние есть не что иное, как угроза его авторитету
и командному положению в общине, сразу пугается и иначе как на воплощенное
зло на Чарли уже не смотрит.
   Вот и Джордж от сладкой дремоты в тепле очнулся, потянулся  всем  своим
большим телом, встал и объявил, что настало время ему домой  отправляться,
там его уже давно мягкая перина ждет. И другие выразили желание  вслед  за
Джорджем последовать. В общих сборах Иш понял, что Эзра  на  прощание  ему
пару слов обязательно шепнуть захочет, и поэтому затащил его на кухню.
   - Тебе действительно плохо?
   - Мне? С чего ты взял? - удивился Эзра. - Ни когда так хорошо  себя  не
чувствовал, как сегодня.
   Эзра улыбался, и Иш, кажется, начал кое-что понимать.
   - Так тебя не знобило? - спросил он.
   - Да чтоб меня всю жизнь так знобило, - сказал  Эзра.  -  Просто  хотел
посмотреть, расстанется ли Чарли со своей жилеткой. Не расстался. Ему  без
жилетки не нравится. Я так и думал, а теперь точно знаю  -  в  ней  карман
новый пришит, шире и глубже старого. А в кармане  -  не  иначе  как  такая
маленькая штучка, которую раньше  специально  для  дамочек  делали,  чтобы
дамочки могли ее в сумочку спрятать. Такой маленький,  аккуратный  кусочек
железа.
   А Ишу  почему-то  от  этих  слов  вдруг  легко  стало.  Такая  простая,
конкретная вещь, как пистолет, - они найдут способ, как с этим справиться.
Но стоило Эзре продолжить, как снова вернулась тяжесть на сердце.
   - Хотел бы я понять этого парня.  Порой  мне  кажется,  вижу  я  что-то
паршивое и грязное в нем - в  самой  середке  сидит.  А  порой  кажется  -
лучшего товарища мне за всю жизнь не найти. Одно скажу точно: он  из  тех,
кто знает, чего хочет, и всегда этого добивается.
   А когда вернулись в гостиную, то  Джордж  уже  одной  ногой  на  пороге
стоял.
   - Это лучшее, что с нами за многие годы случилось, - говорил он  Чарли.
- Нам очень нужен еще один сильный парень.  Будем  надеяться,  ты  с  нами
останешься.
   Дружный хор голосов поддержал мудрые слова Джорджа, и после  этого  все
вместе к выходу потянулись.
   А Иша оставили одного, наедине с грустными мыслями. Он было тоже  хотел
к дружному хору присоединиться, но язык вдруг одеревенел и во  рту  совсем
пересохло. И думать он мог лишь об одном: "Что-то паршивое и грязное в нем
- в самой середке сидит".



        7

   А когда все ушли, Иш вспомнил о том, что никогда за  все  эти  годы  не
делал.  А  когда  все-таки  решился  сделать,  не  знал,   получится   ли.
Получилось, потому что на дверях черного хода  нашел  он  тяжелый  дверной
крюк - мама всегда на крюк запиралась, не доверяла обычным дверным замкам,
- и Иш в первый раз за много лет набросил этот крюк. А потом он  прошел  к
парадной двери и обнаружил вполне исправно действующий засов.
   "Все эти годы не от кого было так тщательно двери  запирать.  Из  своих
никого не боялись, а чужому не пробраться бесшумно через  собачий  кордон,
да и откуда взяться чужому. Но теперь появился  такой,  которому  доверять
нельзя и который с собаками теперь друг.  Когда  собак  за  ушами  трепал,
может быть, уже тогда все рассчитал и наперед думал?
   Когда наконец добрался Иш до супружеской  постели  и  поделился  своими
страхами с Эм, то не нашел в ней благодарного слушателя. Ему еще и  раньше
казалось, что больно Эм все благосклонно воспринимает.
   - Ну и что тут необычного? Носит человек пистолет, и пускай себе носит,
- сказала она и зевнула. - Ты же ведь свой сколько лет таскал, или забыл?
   - И не прятал! И не боялся жилетку снять и остаться безоружным.
   - Правильно, но может быть, простим ему? Он нервничал и не по себе  ему
было. Тебе не нравится, как он смотрит, а ему не нравится, как ты на  него
смотришь. Он ведь один - в окружении чужих и незнакомых.
   А Иш, вместо  того  чтобы  согласиться  с  Эм,  испытал  вдруг  всплеск
отвращения к чужаку Чарли.
   - Да, - сказал он. - Но мы здесь живем, наши дома здесь, никто его сюда
не звал, и если приехал - пусть к нам приспосабливается, а не мы к нему.
   - Ты прав, конечно, мой дорогой. Но все равно хватит об этом.  Я  спать
буду.
   Если чему и завидовал Иш в  жене,  так  это  ее  способности  мгновенно
засыпать. А вот у него другая крайность была - чем больше о сне думал, тем
труднее засыпал; и никогда не удавалось бег мыслей замедлить, успокоиться,
даже если очень хотелось. И снова он почувствовал,  что  теперь  не  скоро
уснет. Потому что  новая  мысль  в  голове  родилась  -  неприятная  такая
мыслишка. Неприятность в том заключалась, что ведь придется  ему  с  Чарли
один на  один  бороться.  Если  бы  в  Племени  уже  существовала  твердая
внутренняя организация, если бы они  были  объединены  в  какой-то,  пусть
символический,  союз,  предполагающий   обязательность   действий   единым
фронтом, вот тогда вторжение чужака - пускай даже такой сильной личности -
не могло бы иметь для подобного союза серьезных последствий. Сейчас  время
упущено. Чужак уже здесь и должен быть встречен достойно. Пусть все  решит
противоборство один на один.
   А Чарли не слабый противник. Он уже успел  завоевать  симпатии  Дика  и
Боба,  и,  без  сомнения,  кто-то  еще  из  молодежи  с  радостью   принял
предложение его дружбы. Джорджа он покорил -  тут  и  сомневаться  нечего.
Эзра пока думает. В  чем  природа  этого  подкрепленного  силой  странного
обаяния?
   Ни умом, ни сердцем Иш не понимал, почему всем так нравится  Чарли,  но
то, что он всем нравился, было бесспорным фактом. А может быть, все дело в
нем - в Ише. Ему почудилось, будто у Чарли имеется совершенно не  присущий
тому дух соперничества, и сейчас это  предубеждение  не  позволяет  понять
истинную природу обаяния Чарли. Но одно Иш  знал  твердо.  Они  соперники.
Какую форму примет это соперничество, Иш сказать пока не мог, но оно будет
- обязательно будет.  А  так  как  в  общине  отсутствовала  солидарность,
свойственная любой социальной структуре, по статусу своему  приближающейся
к государственной, он обречен на личное единоборство.
   Но будет гораздо хуже, если соперничество примет характер  вражды  двух
группировок, каждая из которых обзаведется своим вождем-предводителем. Кто
поддержит его - Иша? На кого он сможет опереться  в  этой  борьбе?  Он  не
лидер - это очевидно. Когда-то давно, и  то  случайно,  благодаря  тупости
Джорджа и  легкомыслию  Эзры,  а  значит,  и  их  неспособности  составить
конкуренцию, он еще мог говорить о себе как о лидере.  В  интеллектуальной
области - да, тут он бесспорный лидер.  Но  в  борьбе  за  власть  человек
мыслящий во все времена оказывался  побежденным.  Он  вспомнил  обманчивую
детскую голубизну глаз Чарли. В голубых глазах порой бывает столько  льда,
сколько никогда не найдешь в темных глазах.
   "Кто встанет под мои знамена? - спросил он  себя  с  некоторым  налетом
театральности. - Даже Эм готова отвернуться. Для нее все просто, она почти
защищала  Чарли".  И  Иш  чувствовал  себя  снова   маленьким   испуганным
мальчиком, каким был когда-то в  давние  Старые  Времена.  Из  всех  людей
только Джои - только один Джои мог понять его до конца, только на него  он
может опереться. Но Джои  лишь  маленький,  хрупкий  даже  для  своих  л