бы  ни  происходило,  бензобак  по-прежнему   оставался
полупустым. Насос, как и все вокруг, тоже оказался без замка, и Ишу ничего
не оставалось, как самому залить бак десятью галлонами  бензина,  выписать
чек и оставить его на конторке рядом с корявой запиской: "Никого не нашел.
Взял 10 гал. Иш".
   Он завел машину, вырулил на дорогу и только тогда  почувствовал  легкое
беспокойство. Джонсоны отправились на уик-энд, двери без  замков,  исчезли
рыбаки, машина на  ночной  дороге,  и  самое  тревожное  -  люди,  которые
спасаются  бегством  при  виде  другого  человека,  совершенно  беспомощно
лежащего на койке в одинокой горной хижине. Но день был тих и  ясен,  рука
уже не донимала болью, а главное, он избавился от  той  странной  болезни,
если это была действительно новая болезнь, а не следствие змеиного  укуса.
Дорога  безостановочно  катилась  вниз,  плавно  изгибалась  вдоль  берега
стремительного ручья, забиралась в сосновые  рощи,  и  прочь  уходила  его
тревога. Когда же он добрался до электростанции, нелепые и тревожные мысли
совсем оставили его.
   Корпуса  электростанции  выглядели,  как  и  прежде.  Он   слышал   гул
работающих  генераторов  и  видел  вспененные  потоки  воды,  стремительно
вырывающиеся на свободу через шлюзы в основании плотины. Среди белого  дня
плотину заливал свет электрических ламп, и  он  подумал:  "У  них  столько
электроэнергии, что совсем нет необходимости ее экономить".
   Он было решил перейти плотину, добраться до машинного  зала,  встретить
кого-нибудь и поделиться своими странными  опасениями,  которые  понемногу
стали вновь занимать его мысли,  но  покойный  пейзаж  и  привычные  звуки
убеждали в обратном. Людей действительно не видно, но ведь  электростанция
работала - работала, как и всегда. Ничего удивительного в том, что  он  не
видит  людей.  Все  здесь  настолько  автоматизировано,   что   достаточно
нескольких человек, которые, по всей видимости, сейчас находятся у пультов
машинного зала.
   Уже отъезжая, он увидел, как из-за здания  главного  корпуса  выскочила
здоровенная  колли.  Бегая   на   противоположном   берегу,   она   просто
захлебывалась неистовым лаем.
   "Что за глупая собака!  -  подумал  он.  -  Чего  она  так  нервничает?
Предупреждает,  чтобы  я  не  вздумал  стянуть  главную   турбину?   Людям
свойственно переоценивать ум и сообразительность братьев своих меньших!"
   Дорога свернула, и скоро он уже не слышал звуков собачьего лая. То, что
он видел собаку, стало еще одним подтверждением обыденности происходящего.
Успокоенный, придерживая левой  рукой  руль,  он  безмятежно  насвистывал.
Через десять миль он подъедет к первому на своем пути городку - небольшому
городку с названием Хатсонвиль.


   Рассмотрим пример крысы капитана Маклири. Этот весьма любопытный грызун
населял остров Рождества - крохотный, вечнозеленый кусочек суши в двухстах
милях к югу от острова Ява. В 1887 году  наука  получила  первое  описание
данного вида, в котором отмечались значительный объем и  прочность  костей
черепа, правильный размер  высоко  посаженных  круглых  глазных  впадин  и
характерность заметно выступающих скуловых пластин.
   Описывая данный вид, натуралист отмечал, что  грызуны  населяли  остров
стаями, питались фруктами и молодыми побегами. Остров  стал  их  маленьким
миром - крысиным раем на Земле.  А  натуралист  продолжал:  "Кажется,  они
плодились без перерывов круглый год".  Наверное,  благодаря  изумительному
богатству тропической природы, даже при таких темпах  размножения  грызуны
не испытывали голода, а значит, не вступали в борьбу  за  существование  с
себе подобными. Отдельные особи были чрезвычайно упитанны, с толстым слоем
подкожного жира.
   В 1903-м на крысиное общество обрушилось ранее  неведомое  заболевание.
Вследствие  чрезвычайной  плотности  обитания,  а  также  из-за  тепличных
условий развития в обществе, где отсутствовал естественный отбор, все  без
исключения крысы оказались подвержены заражению и вскоре  начали  вымирать
тысячами. Несмотря на свое  великое  множество,  несмотря  на  бесконечные
запасы  пищи,  несмотря  на  чрезвычайно  быстрое  размножение,  вид  этот
прекратил свое существование.


   Машина  одолела  последний  подъем,  и  отсюда  до  окраин   Хатсонвиля
оставалось не больше мили. Перевалив  гряду,  дорога  медленно  пошла  под
уклон, и в этот момент совершенно случайно, каким-то  боковым  зрением  он
увидел нечто, заставившее сжаться и внутренне похолодеть. Он  резко  нажал
на тормоза. Вышел на дорогу и, еще не веря, что действительно мог  увидеть
такое, медленно пошел назад. Он не ошибся. Здесь, на обочине, на приметном
месте лежало тело хорошо одетого мужчины. Лежало оно  лицом  вверх,  и  Иш
видел муравьев, ползающих по этому лицу. С тех  пор,  как  все  случилось,
прошел, наверное, день или два. Тогда почему  он  первый,  увидевший  этот
труп? Иш не решился подойти ближе, он не стал и не мог долго  смотреть  на
тело. Единственное, что он должен был сделать, - это добраться до города и
как можно скорее найти коронера. Спотыкаясь, он заспешил к машине.  Здесь,
под ровный гул мотора - как странно, - но он все больше верил  родившемуся
где-то  в  глубине  чувству,  что  увиденное  находится  выше   полномочий
коронера, и может  случиться  так,  что  нет  уже  в  Хатсонвиле  никакого
коронера. Он никого не  встретил  у  Джонсонов,  он  никого  не  видел  на
электростанции, на пустынной дороге не было ни одной машины. Единственное;
что оставалось реальным, что связывало увиденный им мир с прошлой  жизнью;
- это электрические огни на плотине и мирный,  покойный  гул  продолжающих
свою работу генераторов.
   Но у первых домов города его прерывистое дыхание  стало  ровнее,  и  он
даже позволил  себе  улыбнуться,  потому  что  увидел  копающуюся  в  пыли
обыкновенную курицу, а рядом шесть маленьких желтых  комочков.  И  еще  он
увидел, как с видимым безразличием переступает по  дорожке  белыми  лапами
черная кошка. Черно-белая кошка отправилась  по  своим  делам,  как  могла
отправиться в любой другой, ничем не примечательный июньский полдень.
   Марево дневного зноя накрыло  пустынные  улицы.  "Вредные  мексиканские
привычки наших маленьких городков, - подумал он. - У всех сиеста". И вдруг
он подумал, что успокаивает себя, словно тот, кто свистом  думает  вернуть
себе утраченное самообладание и уверенность. Он выехал на  главную  улицу,
аккуратно остановил машину у края тротуара и вышел. Совсем никого.
   Потрогал дверь бара, она была открыта, и тогда он вошел.
   - Привет! - немного срывающимся голосом крикнул в пустоту.
   Никто не вышел к нему навстречу. Эхо и то поленилось произнести в ответ
хотя бы слово.
   Двери банка, хотя до закрытия оставалось еще достаточно много  времени,
оказались запертыми, а он был уверен - и чем больше вспоминал, тем сильнее
утверждался в мысли, что сегодня вторник или среда, или в  крайнем  случае
четверг. "Кто же я такой на самом деле? - думал он. - Рип ван Винкль?"  Но
даже если и так, то, проспав двадцать  лет,  Рип  ван  Винкль  вернулся  в
деревню, где были люди.
   Дверь скобяной лавки за зданием банка оказалась открытой.  Он  вошел  и
снова звал людей, и снова даже эхо не  ответило  ему.  И  у  булочника  он
услышал лишь слабый шорох - это где-то в углу копошилась пугливая мышь.
   Все отправились смотреть бейсбол? Даже если  так,  хозяева  обязательно
закроют двери магазинов. Он вернулся к  машине,  устроился  на  сиденье  и
беспомощно огляделся. Может, он все еще лежит в  своей  хижине  и  бредит?
Панический страх толкал его вырваться из мертвого города. Он уже был готов
спасаться бегством, как мятущийся взгляд  его  застыл  на  машинах.  Всего
несколько машин стояло у края тротуаров - так они всегда стояли в  обычный
полдень, когда на смену деловой лихорадке приходит ленивая неторопливость.
И он решил, что не может просто так взять и уехать, ведь он должен кому-то
рассказать о своей находке. Он нажал на клаксон, и непристойный  вопль,  а
может быть, пронзительный крик о помощи рванул застывший в полуденном зное
покой улицы. Он просигналил дважды,  немного  подождал  и  снова  дал  два
гудка. Снова и снова, дрожащими от поднимающегося  прямо  к  горлу  страха
пальцами он жал и жал на  черный  диск  клаксона.  И  еще  оглядывался  по
сторонам, надеясь, что хоть кто-нибудь выйдет на  порог  своего  дома  или
чья-то голова мелькнет в проеме окна. Пальцы его наконец замерли, и  снова
вокруг была тишина, только где-то  рядом  бестолково  и  громко  кудахтала
курица. "У бедняжки от страха начались преждевременные роды", -  мелькнула
глупая мысль.
   Раскормленная собака вывернула из-за угла  и  лениво  затрусила  к  его
машине. Без такой собаки не обходится ни  одна  главная  улица  маленького
города. Он вышел, встал на пути собаки и свистнул.
   - Ну что, дружок, не пропустил ни одной миски? - спросил  он,  и  сразу
теплый тошнотворный комок поднялся к горлу, когда  представил,  чем  могла
питаться эта собака. А  она,  не  проявляя  дружеских  чувств,  равнодушно
обогнула его и, переваливаясь толстыми боками и держа дистанцию, затрусила
вниз по улице. Он не стал подзывать собаку или пытаться подойти  ближе.  В
конце концов, собаки не умеют разговаривать.
   "Можно изобразить из себя полицейского инспектора, войти в одну из этих
лавок и обшарить все, что только можно", - подумал  он.  Но  потом  другая
мысль, гораздо лучше прежней, пришла ему в голову.
   Совсем рядом, через дорогу, была маленькая  бильярдная,  в  которой  он
частенько покупал газеты. Он пересек улицу,  подергал  запертую  дверь,  а
когда  заглянул  в  окно,  увидел  то,  что  хотел  увидеть  -  газеты  на
вертикальной подставке. Жмурясь от бьющего в глаза  солнечного  света,  он
смотрел в сумрак биллиардной и вдруг стал  различать  заголовки.  Аршинные
буквы газетных заголовков, как во  времена  Перл-Харбора.  Он  прочел  их:
"ОСТРЫЙ КРИЗИС".
   Какой кризис? С неожиданной для  себя  решимостью  он  широкими  шагами
вернулся к машине, нагнулся и крепко сжал пальцами ручку молотка. А  через
мгновение уже заносил свое тяжелое орудие над никчемной преградой двери.
   И  вдруг  что-то  остановило  его.  Привычные   запреты,   мораль   его
цивилизованного общества, кажется, физически не пускали  руку,  не  давали
обрушиться вниз. Ты не должен делать этого! Ты не имеешь  права  врываться
сюда  подобным  образом!  Ты  -  который  считает   себя   законопослушным
гражданином! Он затравленно вскинул голову, уверенный, что  сейчас  увидит
бегущих к нему полицейских.
   Но вид пустынной  улицы  вернул  прежние  желания,  а  страх  пересилил
условность запретен. "К черту, - решил он. - Если понадобится,  я  заплачу
за эту дверь!"
   С неистовой яростью человека, сжигающего за собой мосты, прощающегося с
цивилизацией,  он  вскинул  молоток  и   что   было   силы   опустил   его
четырехфунтовую голову на дверной замок. Во все  стороны  полетели  щепки,
дверь распахнулась, и он шагнул вперед.
   Первый удар он испытал, едва взяв газету в руки"Кроникл", насколько  он
помнил, всегда была толстенной -  тридцать,  двадцать  страниц,  никак  не
меньше. Эта же, всего с одним  разворотом,  больше  походила  на  сельский
еженедельник. Он посмотрел на число - среда прошлой недели.
   Заголовки сказали о главном. От Западного до Восточного  побережий  все
Соединенные Штаты охвачены и потрясены обрушившейся на страну  неизвестной
науке, невиданной по силе, скорости  распространения  страшной  болезни  и
росту смертности. Более похожие на  догадки,  чем  на  выводы  статистики,
подсчеты говорили, что от 25 до 35 процентов всего населения  уже  умерло.
Перестали поступать сведения из Бостона, Атланты  и  Нового  Орлеана,  что
наводило на  размышления  о  прекращении  деятельности  их  информационных
служб. Пробегая прыгающие перед глазами  строчки,  он  понял,  что  голова
распухает от смеси фактов, домыслов и слухов, которые, как он ни старался,
не мог выстроить в строгий логический порядок. Заболевание имело  симптомы
кори, но кори сверхъестественной силы, где все  проявления  и  последствия
многократно  усиливались.  Никто  с  достаточной  уверенностью  не  брался
утверждать, в какой части света  болезнь  зародилась,  так  как  благодаря
воздушным  сообщениям  почти   одновременно   распространилась   на   всех
континентах,  во  всех  центрах  цивилизации,  прорывая  тщетные   попытки
карантинных барьеров.
   В одном из интервью выдающийся бактериолог утверждал,  что  вероятность
подобной пандемии давно  волновала  думающих  и  заглядывающих  в  будущее
эпидемиологов. Как примеры подобного рода приводились случаи из  прошлого,
не имевшие такого размаха  и  не  унесшие  столько  жизней,  -  английская
потница и Q-лихорадка. Что касается  происхождения,  ученый  выдвинул  три
возможных  версии.  Человек  мог  заразиться  от  животного,   от   нового
микроорганизма, возникшего в процессе мутации, или в результате  случайной
или   даже   преступной   утечки   нового   бактериологического    оружия,
разрабатываемого в засекреченных военных  лабораториях.  Последняя  версия
приобрела самую большую популярность.  С  высокой  степенью  достоверности
считалось,  что  заболевание  переносится   воздушным   путем   вместе   с
мельчайшими частицами пыли, но при  этом  было  непонятно,  почему  полная
изоляция от окружающей среды не приносит положительных результатов.
   В  интервью,  данном  по  линии  трансатлантической  связи,  мудрец   с
Британских островов прокомментировал происходящее в своей обычной  желчной
манере:  "За  прошедшие   несколько   тысячелетий   человечество   изрядно
поглупело. Лично я на его похоронах  не  пролью  ни  единой  слезинки".  В
другой  части  света  не  менее  желчный  американский  критик,  наоборот,
вспомнил о Боге. "Только  Судьба  сможет  спасти  нас.  За  нее  я  молюсь
часами".
   Возможно благодаря  страху,  но  порядок  и  закон  в  стране  все-таки
сохранялся. Правда, писали о воровстве и разбоях, первыми жертвами которых
пали винные склады и  магазины.  Писали,  что  Луизвиль  и  Спокан  объяты
пламенем пожаров, которых некому тушить, из-за высокого уровня  смертности
в рядах пожарных команд. Такова сила привычки, но наверняка  понимая,  что
это может быть их последним репортажем и  последней  газетой,  джентльмены
пера не отказали себе в удовольствии включить в  описание  катастрофы  так
уважаемые  ими  курьезы  и  забавные  происшествия.  В  Омахе  религиозный
фанатик, бегая по улицам голый, возвещал конец света и  раскрытие  седьмой
печати. В Сакраменто местная дурочка, решив, что звери в цирковом зверинце
непременно умрут от голода, открыла клетки и в награду за сострадание была
жестоко  изувечена  львицей.  Некоторый   научный   интерес   представляло
сообщение управляющего зоопарком Сан-Диего, в котором говорилось, что, при
прекрасном самочувствии остальных животных,  умерли  все  человекообразные
обезьяны и мартышки. И с  каждой  новой  строкой,  физически  ощущая,  как
давит, пригибает его к земле собранный воедино весь  страх  этой  планеты,
чувствуя холодный, ошеломляющий ужас одиночества, Иш понимал, что слабеет.
Но  не  в  силах  отбросить  газету  он  продолжал  читать  -  читать  как
зачарованный.
   Человеческая раса, цивилизация по крайней мере, прощалась с этим  миром
красиво. Многие,  спасая  свою  жизнь,  бежали  из  городов,  но  те,  кто
оставался, как описывали газеты  недельной  давности,  не  превратились  в
толпы обезумевших животных. Цивилизация отступала, но, отступая,  смотрела
в лицо своему врагу и не бросала на поле боя своих раненых. Врачи и сестры
не покинули больничные палаты, и тысячи добровольцев были  рядом  с  ними.
Целые города и районы объявлялись  госпитальными  и  карантинными  зонами.
Прекратилась всякая хозяйственная  деятельность,  но  люди  обеспечивались
продовольствием из государственных запасов чрезвычайного времени. Чтобы не
допустить всеобщего падения морали и облегчить участь  еще  живых,  власти
прикладывали все силы по скорейшей организации массовых захоронений...
   Он прочел всю газету, а потом снова прочел ее,  медленно  вчитываясь  в
каждое слово. А что ему еще оставалось делать? Закончив читать  во  второй
раз, он аккуратно сложил ее, вышел на улицу и сел в  свою  машину.  Сел  и
подумал, что теперь это не имеет  никакого  значения,  в  чьей  машине  он
сидит, потому что с равным успехом может сидеть в любой другой  машине.  В
этом мире перестали существовать проблемы разделения собственности, но  он
предпочитал находиться там, где  уже  когда-то  находился.  Жирная  собака
опять появилась на улице, но он не стал звать ее.  Он  сидел  и  думал,  а
скорее всего не думал, а просто сидел с отключенным сознанием,  в  котором
беспомощно метались обрывки мыслей, так и  не  складываясь  в  законченное
решение.
   А когда очнулся, солнце поворачивало к закату. Он завел мотор и  поехал
вдоль улицы, время от времени останавливаясь и давая резкий, пронзительный
гудок. Свернув на боковую  улочку  и  продолжая  методично  сигналить,  он
объехал  городок  по  кругу.  Такой  маленький  городишко,  который  можно
объехать всего за четверть часа и вновь вернуться к месту,  откуда  начал.
Он никого не увидел, и никто не подал ему ответного сигнала. Зато он видел
четырех собак, некоторое количество кошек, много бестолковых куриц и  даже
одну корову с обрывком веревки на шее, мирно пощипывающую траву городского
газона. У парадных дверей нарядного дома, к чему-то деловито принюхиваясь,
сидела большая крыса.
   Более не задерживаясь в центре, он вернулся к самому, как он теперь уже
знал, богатому дому этого города. Не забыв молоток, вышел из машины. Время
интеллигентных колебаний и размышлений перед запертой дверью уже прошло, и
после  третьего  свирепого  удара  путь  его  был  свободен.  Как   он   и
предполагал, в гостиной стоял большой радиоприемник.
   Нигде подолгу не задерживаясь, он поднялся по лестнице, быстро осмотрел
верхние комнаты, снова спустился вниз,  осмотрел  подвал  и  только  тогда
вернулся в гостиную.
   - Ни души, - прошептал он и повторил громко, вслушиваясь  в  неожиданно
по-новому прозвучавшие для него простые слова: - Ни души.
   Он щелкнул клавишей приемника и удивился, что электроэнергия продолжает
поступать в дома. Решив, что лампы достаточно прогрелись, осторожно тронул
ручку настройки. Тишина... ни музыки, ни человеческой речи, а только треск
атмосферных помех больно давили на  барабанные  перепонки.  Он  переключил
диапазон на короткие волны и снова услышал только писк и скрежет. Хотелось
зажать уши ладонями, не  слышать  более  этого  космического  воя,  но  он
медленно повторял свои поиски на всех диапазонах.  "Конечно,  -  размышлял
он, - какие-то станции безусловно продолжают работу, просто они  не  могут
вести передачи все двадцать четыре часа, как раньше".
   Он прекратил бесплодные попытки, оставил приемник настроенным на  волну
мощной, или бывшей мощной, радиостанции и лег на диван. Теперь, в какое бы
время передача ни вышла в эфир, он обязательно услышит.
   Несмотря на ужас происходящего, его не покидало странное ощущение,  что
все это происходит не  с  ним,  что  он  просто  зритель  последнего  акта
разыгранной на сцене вселенского театра великой драмы. Потом он понял, что
это отличительная черта его характера. Он есть,  был,  когда-то  был  -  а
впрочем, какая разница - студентом, будущим ученым,  а  значит,  одним  из
тех, кто больше умеет и предпочитает наблюдать, чем становиться участником
событий.
   Вот так, размышляя на чужом диване, в чужой гостиной, он  даже  получил
мимолетное, с некоторым оттенком насмешки над самим  собой  удовлетворение
от  оценки  произошедшей  катастрофы,   как   доказательство   тезиса   их
университетского профессора экономики: "Беда, которую вы ждете, никогда не
случится. Настоящая беда тихой незнакомкой вполз