тнышки - то ли кусты, то ли семейки деревьев.
	Когда Бун спустился вник к костру, волки наконец оставили тушу
бизона в покое. В сущности, от нее и не осталось почти ничего - кости да
клочья шкуры, хлопающие на ветру. Вокруг суетилась добрая дюжина
грифов, они злобно наскакивали друг на друга, защищая участки,
которые каждый из них определил для себя, и склевывая скудные крохи
мяса, еще уцелевшие на скелете.
	Бун приготовился ждать, собрав все свое терпение. Прошло четыре
дня - времялета не было. Он ретиво исполнял свои каждодневные дела и
несколько раз осматривал поверженного монстра, но не приближаясь, а
кружа на безопасном расстоянии. За неимением лучшего развлечения он
пробовал воссоздать монстра мысленно, как-то соединив обломки в
единое целое. Наверное, задача облегчилась бы, если б он разрешил себе
подойти поближе, взять обломки в руки и хорошенько изучить их. Но он
почему-то робел. Новых попыток заговорить монстр не делал, и Бун
убедил себя, что разговора и не было никогда, что воспоминание о
разговоре - всего-навсего аберрация памяти.
	К концу четвертого дня произошло предвиденное и все же
неприятное происшествие: жареного мяса в яме хватило бы еще на два-
три раза, однако оно начало портиться. А он все же оставался пока
слишком цивилизованным, чтоб его желудок согласился на тухлятину.
	На утро пятого дня он вырвал листок из книжки, которую носил в
нагрудном кармане, и огрызком карандаша нацарапал записку:
	~Ушел на охоту. Вернусь без промедления.~
	И, положив записку на каменную пирамиду, охранявшую яму,
придавил ее одним из камней сверху.
	Отправляясь на охоту с ружьем, Бун был в приподнятом
настроении. Наконец-то для него нашлось настоящее дело, которое надо
сделать непременно, а не просто ради того, чтоб убить время. Не прошел
он и мили, как из-за холма выскочил волк явно с целью составить ему
компанию. Правда, догонять не стал, а выбрал позицию примерно в ста
ярдах позади и чуть справа. При этом волк держался по-дружески и всем
своим видом показывал, что рад новой встрече. Бун попробовал
заговорить с волком, но тот пренебрег разговором и лишь продолжал
трусить следом, не приближаясь и не отставая.
	Примерно через час Бун заметил на расстоянии небольшое стадо
пасущихся антилоп. Слева лежало сухое русло - он соскользнул туда и
двинулся дальше по дну абсолютно бесшумно. Овражек понемногу
сворачивал вправо, как раз туда, где паслась намеченная добыча. Волк
по примеру Буна также спустился в овражек и теперь трусил позади.
Дважды Бун опасливо взбирался на склон и выглядывал, как там
антилопы, все было в порядке, они оставались на том же месте,
пощипывая полынь, а если попадалась трава, то и траву. Казалось, они
не чуют угрозы, но дистанция была все еще великовата, надо было
подобраться поближе. Он опять спустился на дно и продолжал уже не
идти, а красться, примеряясь, куда поставить ногу: один хрустнувший
под ногой камешек - и антилопы пустились бы наутек. Словно
предчувствуя скорый конец охоты, волк крался следом совершенно
беззвучно.
	Минут через десять Бун рискнул выглянуть из овражка снова.
Антилопы оказались даже ближе, чем он предполагал. Осталось лишь
поднять ружье, прицелиться и нажать курок. Подстреленная антилопа
взвилась в воздух и тяжело рухнула наземь, а остальные сорвались с
места и унеслись прочь паническим галопом, в первый раз притормозив
и оглянувшись лишь через триста-четыреста ярдов. Но как только Бун
вылез из овражка наверх, антилопы пустились вскачь с новой силой.
	Волк, не вмешиваясь, уселся в сторонке. А когда Бун взвалил
добычу на плечо и двинулся назад к бивуаку, волк побежал рядом, всем
своим видом выражая удовлетворение: потрудились, мол, на славу.
	У костра Бун старательно освежевал антилопу. Сняв шкуру,
расстелил ее и расправил, чтобы рассортировать на ней мясо.
Выпотрошив добычу, отложил печень, а прочие внутренности отволок
прочь, к останкам бизона. Волк не заставил себя просить и принялся
пожирать, что предложено. Печень Бун разрезал на ломтики и, как уже
повелось, нанизав на палочки, стал жарить над углями. Потом разделал
тушу, оставил себе филейную часть и один из окороков, а остальное
выбросил подальше. Волк тут же забыл про внутренности и принялся за
более приятную пищу.
	Бун, со своей стороны, от души угостился свежатинкой, а затем, не
откладывая, стал готовить запас на следующие дни. Готовил и сознавал,
что так продолжаться не может. Долго ли продержишься на том, что
удалось подстрелить? Да и такая жизнь была ограничена четырьмя
патронами, что остались в обойме. Прежде чем будет израсходован
последний патрон, необходимо найти другой способ, чтобы кормиться.
Нужна древесина для лука, нужны жилы деля тетивы, прямые сучки для
стрел, камни для наконечников и еще камни, чтобы вытесать нож,
потому что дешевая игрушка под названием "нож" при тех нагрузках,
какие ей выпали, вскоре сломается.
	О том, как изготовить лук, он не знал практически ничего. Но, по
крайней мере, ему был известен принцип, и как-нибудь он справится.
Даже если первый лук получится плохоньким, все равно это будет
оружие, которое, пусть с грехом пополам, продержится до тех пор, пока
он методом проб и ошибок не наловчится делать настоящие луки.
	Завтра, решил он, завтра и не позже, надо выйти на поиски нужной
древесины и подходящих камней. Можжевеловую рощу, снабжавшую его
дровами для костра, после непродолжительного раздумья он отверг в
принципе. Можжевельник - дерево, мягко говоря, никудышное, и вряд ли
во всей роще сыщется хоть одно растение, пригодное по прочности для
лука.
	Откуда ни возьмись возле выброшенного Буном мяса объявились
еще два волка. Он всматривался во все глаза, пытаясь опознать среди них
знакомого, и потерпел фиаско: все три выглядели одинаковыми. К закату
от мяса, предложенного волкам, не осталось и воспоминания, и они как
сквозь землю провалились - все трое.
	Однако вечером, после наступления темноты, его знакомец явился
снова и уселся по ту сторону костра.
	И Бун объявил:
	- Завтра я собираюсь в поход за древесиной и камнями. Буду рад,
если ты присоединишься ко мне. Учти, поход обещает быть трудным.
Взять с собой воду я не смогу, не в чем. Хотя мяса возьму достаточно и
обязуюсь поделиться с тобой...
	"Смех, да и только, - подумал он. - Зверь же ни черта не понял из
того, что я сказал..." И тем не менее разговаривать с волком казалось
безопаснее, чем молчать. И вообще приятно, что есть к кому обратиться,
лучше к зверю, чем в пустоту. Волк - существо тоже живое, и места у огня
хватит на двоих.
	Когда Бун очнулся среди ночи, волк по-прежнему сидел рядом и
следил пристально и приветливо, как человек подкладывает дров в
костер. Потом он опять заснул, а волк сторожил его.
	Утром Бун нацарапал новую записку, на сей раз более длинную:
	~Ушел в поход, который может продлиться несколько дней. Но я
обязательно вернусь. пожалуйста, дождитесь меня. Со мной может быть
волк. Если он явится сюда, не причиняйте ему зло. Он мой друг.~
	Бун прижал записку камнем и отправился в путь вместе с волком.
Они шли на запад, к дальнему холму, на котором Бун приметил
неровные пятна - предположительно древесные заросли. Если идти
ходко, до холма казалось не более дня пути.
	Однако на деле выяснилось, что гораздо больше. Перед вечером
Бун понял, что засветло до цели не добраться. Он устал, очень хотелось
пить. По дороге им не попалось ни одного источника. Он утешал себя
тем, что вода, наверное, найдется на холме - а уж до утра он худо-бедно
перебьется. Спустившись в очередное сухое русло, он прошел по оврагу
до крутого поворота, где высокие откосы образовали как бы
естественную нишу, и, подобрав опавшие с тополей ветки, разложил
костер.
	Выбрав три куска мяса, он кинул их волку, который немедля все
проглотил, и сам поужинал, расположившись у костра. Мясо было
нежным, не чета бизоньему, и жевалось без труда. Волк откровенно ждал
добавки. Бун кинул еще кусок.
	- Больше не проси, - сказал он. - Надо делиться поровну. Ты и так
получил большую порцию.
	Усталость взяла свое: он заснул сразу после наступления темноты.
Волк вытянулся по другую сторону костра. Проснулся Бун лишь перед
самым рассветом. Костер погас, но он не потрудился разжигать огонь
сызнова. Покормил волка, поел сам. Солнце еще не взошло, а они уже
тронулись дальше. Намеченного холма удалось достичь еще до полудня,
и они начали подъем. Холм оказался много выше того, близ которого
приземлился времялет Инид. Подъем был долгим и утомительным.
	Где-то на середине склона волк нашел воду и воротился к Бунт с
влажной мордой, с нее даже капало.
	- Вода? - спросил Бун. - Покажи, где! - Волк замер в недоумении. -
Вода! - повторил Бун и, высунув язык, попробовал показать, что лакает.
	Тогда волк потрусил направо, время от времени останавливаясь и
оглядываясь на человека. "Неужели, спрашивал себя Бун, - волк мог
сообразить, чего я хочу? Безумие надеяться, что да, и все же: я поделился
с ним мясом - так, может, ему захотелось поделиться водой?.."
	Жажда терзала Буна долгие часы, он заставлял себя не думать о
ней, но теперь, когда вода была заведомо где-то близко, желание пить
стало невыносимым. Рот и горло пересохли до одеревенения,
глотательные движения причиняли боль.
	Впереди склон выгнулся огромным каменным выступом. Бун
торопился изо всех сил, но подъем был крутым, а высушенная солнцем
трава - предательски скользкой. Он опустился на четвереньки, впиваясь в
грунт ногтями, едва не рыдая от нестерпимой жажды.
	А холм, как он отметил, был известняковым, а не песчаным.
Наверное, известняк лежит поверх пласта песчаника, простирающегося
на многие мили вплоть до того стартового холма. Для изготовления
инструмента известняк тоже не годится, но могут встретиться сланцевые
и даже кварцевые прослойки.
	Над ним нависала почти отвесная скала, за которую кое-где
цеплялись чахлые низкорослые кедры. Он карабкался по крутому
желобу, ведущему к самому скальному подножию. Из-под ног
срывались, катились вниз шалые камушки. Волк куда-то запропастился,
зато явственно чудился плеск бегущей воды.
	Он сорвался, покатился кубарем, оступился снова и вдруг
застопорился. Что-то схватило его за правую ногу, ее пронизала жгучая
боль, такая острая, что Бун задохнулся и покрылся потом. Боль
пронзила все тело, он содрогнулся от подступающей рвоты, но горло
было слишком сухим, и рвота не состоялась.
	Он лежал не шевелясь, лежат долго, пока боль не начала угасать,
потом попытался сесть. Ничего не вышло: что бы ни зажало ему ногу, он
был накрепко пришпилен к земле, распластан на склоне. Тогда он
попробовал извернуться и хотя бы рассмотреть, что с ногой, но при
первом же движении сердце захолонуло от боли, и он, обессилев, опять
рухнул навзничь. Собрав силы буквально по капельке, он проделал то же
самое снова - предельно медленно и осторожно. На этот раз ему удалось
наклонить голову так, чтоб увидеть собственное тело. Нога застряла в
узкой расщелине. По-видимому, в известняке была трещина, едва
прикрытая слетевшими со скалы камешками, и он наступил на эту
ловушку и провалился почти до колена.
	Ну что за глупость, выругал он себя. На него накатила было
паника, однако он сумел отогнать ее. Все, что от меня требуется, внушал
он себе, - это бережно-бережно высвободить ногу из каменных клещей.
Он чуть-чуть напряг мышцы - они работали. Нога отзывалась на
команды, хоть и протестовала. Скорее всего растяжение или вывих, на
перелом не похоже. Может, еще кожу ссадил, не более того.
	Появился волк, дюйм за дюймом сполз по откосу откуда-то сверху,
уперся всеми четырьмя лапами и уставился на человека поскуливая.
	- Все в порядке, - обращаясь к волку, прохрипел Бун. - Через
минутку я отсюда выберусь. Только соображу как...
	Но выбраться не получилось ни через минутку, ни через час. Что
бы он ни предпринимал, нога оставалась стиснутой в расщелине. Задача
осложнялась неловкой позой, в какой его распластало на склоне. А едва
он пробовал изменить позу на более удобную, тело отзывалось такой
агонией, что результатом всех усилий оказывались только немощь и
холодный пот. В конце концов он сдался, совершенно измученный, и
решил немного передохнуть.
	Отдохнув, он принялся тащить ногу по новой. Наступили сумерки,
сгустились до почти полной тьмы. Волк опять сгинул куда-то. В полном
одиночестве Бун сперва пытался осторожно высвободить ногу, сдвигая
по доле дюйма, а когда это не помогло, рванулся изо всех сил. Боль
обожгла его сабельным ударом, но он, стиснув зубы, рванулся еще раз.
Нога не высвободилась. Пробовать в третий раз он не стал.
Окончательно изнуренный, он расслышал, теперь вполне отчетливо, звук
бегущей воды. Пронзительная боль в ноге доводила до отчаяния, сухость
в горле переходила в удушье.
	Успокоиться, урезонить себя - но как? Придумать какой-то план -
но какой? Он потянулся к узелку с мясом, который прежде нес на плече.
Узелка не было. Не было и ружья.
	Бун решительно сжал челюсти. Ему доводилось бывать в худших
переделках, и он выкарабкивался живым и здоровым. Не говоря уж обо
всем остальном, он всегда вовремя ступал за угол и выбирался на
свободу. Вот и сейчас, наверное, настала пора ступить за угол. Он
плотно сжал веки, весь напружинился, напряг мозг.
	- Угол! - воззвал он в крик. - Угол! Куда же задевался этот чертов
угол?!..
	Угол не объявлялся. Бун оставался в точности там, где и был. И
как только волевое напряжение спало, забылся прямо на голом склоне.
	Очнулся он спустя часы. На небе сверкали звезды. Холодный ветер
безжалостно задувал снизу от подножия холма, и Бун почти окоченел.
Он не сразу сообразил, где находится, потом понемногу пришел в себя.
Его угораздило попасться в ловушку, и из нее не выбраться. Здесь он и
умрет. Бун лежал, изнывая от холода и боли, жажда сводила горло
судорогой. Может статься, попозже придется сделать с собой что-нибудь
- но еще не сейчас, не сейчас.
	В отсветах звезд шевельнулась серая тень. Волк вернулся.
Посмотрел на человека и заскулил.
	- Обещай мне одно, - обратился Бун к волку. - Большего не прошу.
Пожалуйста, убедись, что я мертв, прежде чем жрать меня...



	Глава 7.
	Инид.

	И все пошло наперекосяк, неотступно думала Инид. Ей и не
следовало браться за управление ковчегом. Она же прекрасно знала, что
не имеет должной подготовки. А в то же время - что оставалось делать?
В Гопкинс Акре ее бросили в одиночестве, она единственная подумала о
Буне, и задать машине курс не было никакой возможности. Она только и
успела дать команду на старт, да больше ничего и не оставалось. А
потом ситуация повторилась. Бун крикнул ей, чтоб она спасала
времялет, и она бросилась наутек. И перепрыгнула почти на миллион лет
в будущее, на миллион лет от эпохи, где застрял Бун, - и у нее нет ни
малейшего представления, как вернуться за ним и выручить его.
	А все Хорас виноват, подумала она с гневом. Хорас, который без
конца настаивал на том, чтобы рассчитать все заранее, а рассчитал так
скверно. В каждом ковчеге должен был быть квалифицированный пилот
- хотя, вообще-то говоря, трех квалифицированных среди них просто не
было. Дэвид, вне сомнения, на времялетах собаку съел. И сам Хорас тоже
мог бы справиться, хотя в лучшем случае кое-как. Эмма с Тимоти к
контрольным панелям и близко не подходили. Во всей семье, если
разобраться, было два пилота, всего-навсего два.
	Если бы страшилище не нарушило все планы и дало им шанс
подготовиться досконально, все, вероятно, прошло бы гладко. Они бы
обсудили, куда держать путь, и Дэвид - скорее всего Дэвид - настроил бы
все три ковчега на одно и то же время и место. Они решили бы заранее,
где и когда высадятся, и стартовали бы все вместе. Будь ее времялет
запрограммирован, она б и горя не знала. Но пришлось стартовать
наугад, да еще дважды, и это, конечно же, погубило ее.
	Инид в который раз бросила взгляд на приборы. Обозначения
времени были достаточно четкими, зато пространственные координаты
казались ей китайской грамотой. Таким образом, ей было известно, в
каком она тысячелетии и в каком году, но совершенно неясно, в какой
точке. После первой посадки она поняла, где они, лишь благодаря Буну,
да и то приблизительно. Разумеется, приборы указывали точные
координаты, только она не умела их прочесть. Теперь-то до нее дошло,
что там, в прошлом, следовало бы записать показания всех приборов
подряд, но что не сделано, того уже не поправишь. Досаднее всего, что
координаты той первой посадки вместе с Буном и ныне хранятся в
памяти записывающего устройства, и она могла бы вывести их на
дисплей, - если бы хоть отдаленно представляла себе, как это сделать.
	С тяжелым чувством она откинулась на спинку пилотского кресла,
не в силах оторвать взгляд от приборов. Ну почему, почему за все годы,
прожитые в Гопкинс Акре, она не удосужилась попросить Дэвида
обучить ее управлению времялетом? Дэвид был бы счастлив оказать ей
эту услугу - тут сомневаться не приходилось, - а она не попросила его, ей
даже в голову ни разу не пришло, что такое умение ей когда-нибудь
может понадобиться.
	Она перевела взгляд на обзорный экран, однако поле зрения было
суженным, и вообще за бортом не было вроде бы ничего интересного.
Времялет, по-видимому, сел на возвышенности, потому что на экране
открывался вид поверх иззубренных скал, а среди скал поблескивала
река.
	Вот я и допрыгалась, подумала Инид. Эмма с Хорасом подчас
называли меня безответственной, и ведь они, наверное, правы. Я бросила
достойного человека на произвол судьбы, бросила в далеком прошлом и
только потом поняла, что вернуться за ним и спасти его при всем
желании не смогу. Мало того, боюсь даже пробовать. Я совершила два
прыжка вслепую - сначала глубоко в прошлое, затем еще глубже в
будущее. На кого мне теперь надеяться - на Генри? Да, он выследил нас в
Европе в средних веках, но, по сравнению с нынешней, то была
пустяковая задача. Допустим, за мной остался еле заметный след, и он,
если повезет, мог бы разыскать меня. Но следов-то уже не один, а два,
совладает ли Генри с двумя? Теперь мне, хочешь не хочешь, придется
оставаться на месте. Если я вздумаю скакнуть еще раз, то потеряюсь
окончательно и навсегда. И сейчас-то, после двух прыжков, я, может
быть, уже потерялась безнадежно и навсегда...
	Поднявшись с кресла, Инид подошла к люку. И как только
приоткрыла его, услышала странный шум, напоминающий гудение
пчелиного роя. Десяток шагов от люка - и она поняла, что это за шум и
что он значит.
	Времялет приземлился на склоне чуть ниже вершины высокого
горного кряжа. По верху кряжа двигалась толпа, и именно от толпы
исходил шум - невнятный шелест многих голосов, звучащих
одновременно. Налево и направо, насколько хватал глаз, по кряжу
двигались люди. Плотность движения была неравномерной: толпа то
сгущалась в сплошную массу, то распадалась на небольшие группы,
встречались и путники, бредущие поодиночке. Но все двигались,
двигались в одном направлении, целеустремленно и не спеша.
	И рядом с ними - именно рядом, а не вместе, словно составляя
почетный эскорт процессии, - двигались разные диковинные фигуры.
Одни были внешне человекоподобными, другие вовсе не напоминали
людей, но все были живыми и все перемещались - ползли, извиваясь, как
змеи, или выгибаясь, как гусеницы, катились, сновали бешеными
зигзагами, шагали, как на ходулях, плыли над землей, а иные летели в
полном смысле слова.
	У Инид перехватило дыхание: она уяснила себе, из кого состоит
этот эскорт. Человекоподобные были роботами, да и среди других, не
похожих на людей, роботы, несомненно, составляли добрую половину.
	Остальные были инопланетяне. Во времена, которые она должна
бы считать родными, на планете развелось множество инопланетян,
поддерживающих с землянами странные, зачастую непостижимо
странные отношения, - но собственное ее племя, отселенцы, старалось
иметь с пришельцами как можно меньше общего.
	Она не испытывала желания отходить далеко от времялета и все же
сделала несколько шагов вверх по склону, поближе к процессии,
бредущей своим неспешным, нес