ад, что вы так быстро  и  так
правильно меня поняли.
     Языком он владел прекрасно. Акцент  -  не  сильнее,  чем,  скажем,  у
Крууса.
     - Слушаю вас, - проговорил я.
     Он помедлил.
     - Я имею честь говорить с корреспондентом  газеты  "Правда"  Алексеем
Никодимовичем Чернышовым?
     - Истинно так.
     Он снова помедлил.
     - А может быть, с полковником Александром Львовичем Трубецким?
     - Может быть, - равнодушно ответил я, а  у  самого  буквально  сердце
упало. Где ж это я так прокололся?
     Он протянул руку и утешительно тронул меня за локоть.
     И вдруг улыбнулся мне. На  костистом  узком  лице,  почти  наполовину
спрятанном под очками, улыбка оказалась неожиданно мягкой и светлой.
     - Не расстраивайтесь, полковник.  Вы  не  допускали  профессиональных
ошибок. В том, что мы расшифровали вас, нет ни  грана  вашей  вины,  -  он
вздохнул. - Вы никак не могли знать, как не могли этого знать  и  те,  кто
вас послал, что вилла альвиц давно вызывает у нас пристальный  интерес,  и
мюнхенский узел ЕСИ много лет назад  оборудован  небольшой  автоматической
приставкой.
     Он опять вздохнул, и в этом вздохе явно скользило облегчение. Похоже,
подзывая и поджидая меня,  он  тоже  перенервничал,  и  теперь  помаленьку
распускался. Видимо, рад, что все кончилось без недоразумений.
     - Как только откуда  бы  то  ни  было  поступает  запрос,  в  котором
фигурируют  "Альвиц"  или  "Хаусхоффер",  на  соответствующий  терминал  в
Берлине сразу уходит информация о том, какой запрос поступил, откуда,  что
передано в ответ. Первый сигнал  мы  получили  более  месяца  назад.  Пяти
недель было достаточно, чтобы разобраться, кто такой этот Чернышов,  столь
интересующийся  Альвицем.  Тем  более,  что  характер  ваших  запросов  не
оставлял  практически  никаких  сомнений  в   том,   в   связи   с   каким
расследованием они поступают. Интересоваться сектами коммунистов-ассасинов
мог, скорее всего, человек, занимающийся каким-то актом  террора  в  сфере
современного коммунизма.
     Ловко, черт. Действительно,  предположить,  что  у  них  тут  зуб  на
Хаусхоффера нынешнего, было невозможно.
     А у кого, собственно, у них?
     - Коль скоро вы хотели только побеседовать, зачем была эта слежка?  -
осторожно спросил я. - Я вам нервы мотал, вы мне...
     Он чуть поджал губы, потом ответил:
     - Да, видимо я виноват перед вами.  Но  я  просто  не  нашел  другого
способа дать вам понять, что я знаю, кто вы, и хочу встретиться с вами, но
на встрече отнюдь не настаиваю. Сочти вы  для  себя  более  целесообразным
уклониться от этого разговора - я  не  стал  бы  его  навязывать.  Клянусь
честью, у нас нет никакого  желания  вмешиваться  вашу  работу,  или,  тем
более, препятствовать ей. Если мои действия показались вам  бестактными  -
душевно прошу простить.
     Он чуть склонил голову, потом снова поднял.  Почти  без  колебаний  я
протянул ему руку.
     Потом он показал мне удостоверение с имперским орлом на  корочке,  и,
уже не так напряженно, проговорил:
     - Я сотрудник четвертого  отдела  Управления  имперской  безопасности
Хайнрих фон Крейвиц. По чину равен вам. По титулу несколько ниже, барон.
     - Восточная Пруссия? - спросил я.
     - Заметно? - ответил он вопросом на вопрос, и в его голосе прозвучала
спокойная гордость. - Да, вы угадали. Так... Может быть, выпьем по  кружке
пива? Здесь совсем рядом...
     - Простите, барон, но я так долго не высыпался в Стокгольме, и совсем
сник в дороге. Боюсь, мне сейчас даже пиво  противопоказано.  Не  сочтите,
бога ради, мой отказ за демонстративный.
     - В таком случае, это я еще раз  прошу  у  вас  прощения,  князь.  Та
неприличная  поспешность,  с  которой  я   спровоцировал   нашу   встречу,
объясняется лишь опасением, что вы уже сегодня попробуете посетить Альвиц,
а  я  никак  не   хотел   упустить   возможность   побеседовать   с   вами
предварительно. Против прогулки по парку вы не возражаете?
     - Никоим образом.
     - Я отниму у вас не более получаса.
     - Я к вашим услугам, барон.
     Мы медленно пошли по одной из боковых дорожек.
     - Вы, безусловно,  больше  меня  знаете  о  том,  что  происходило  и
происходит в Альвице, - начал барон. Я прервал его:
     - Даю вам слово коммуниста... слово дворянина, если вам  угодно  -  я
ничего об этом не знаю!
     Он чуть пожевал узкими губами. Внезапный порыв ветра  с  его  стороны
вдруг донес до меня тонкий запах хорошего одеколона.
     - Воля ваша, но тогда я сформулирую так: вы догадываетесь о  большем.
В моем распоряжении лишь та информация, которую вы получили по ЕСИ - но  в
вашем распоряжении и та, которую вы получили в архиве  Социнтерна,  и  та,
которая, неведомо каким образом, вообще повела  ваше  расследование  путем
исторических изысканий. Я ведь совершенно не представляю, что за  странные
мотивы вас к этому подвигли, и не спрашиваю вас ни  о  чем.  Когда  и  чем
поделиться со мною, и поделиться ли вообще - зависит только от вас.
     - Боюсь, я не смогу этого решить, пока  не  доведу  расследование  до
конца.
     - Я был  уверен,  что  вы  ответите  именно  так.  Для  нас,  однако,
представляется бесспорным, что на вилле Альвиц сто тридцать лет назад было
совершено некое открытие. Для нас представляется почти бесспорным, что оно
было воплощено в жизнь. В свое время я тщательнейшим образом  анализировал
все счета Клауса Хаусхоффера, все  заказы,  размещенные  им  на  различных
заводах тогдашней Германии, но ни к какому выводу  не  пришел.  То  ли  он
строил какой-то герметичный бункер, скорее  всего,  подземный.  То  ли  он
строил лабораторию, где смог бы синтезировать боевые отравляющие  вещества
- уже в этом случае он значительно обогнал свое время,  хотя,  видит  бог,
далеко не в том деле, каким я мог бы восхищаться.  То  ли...  но  не  буду
утомлять вас, эти предположения гроша ломаного не  стоят,  как  говорят  в
вашей стране. Так или иначе, некий чрезвычайно существенный результат  был
достигнут, ибо, если бы он достигнут не был, Хаусхоффер не избавился бы от
своих ученых... Вы ведь тоже убеждены, князь, что и Рашке, и  Ступак  были
ликвидированы по распоряжению Хаусхоффера, когда они  дали  ему  все,  что
могли?
     - Да, - признался я, - убежден.
     - Роль Ступака, между тем, для меня совершенно не ясна, - сказал  фон
Крейвиц. - Рашке, судя по  всему,  уже  с  конца  пятидесятых  пользовался
благосклонностью Хаусхоффера, целиком зависел от его финансовой  поддержки
и работал на него.
     - А между тем именно Ступак был вдохновителем того  проекта,  который
оказался настолько серьезен по своим результатам, что вынудил  Хаусхоффера
убить  ученых.  Простите,  барон,  но  мне  несимпатичны  эти   эвфемизмы:
"избавиться", "ликвидировать"... Убийца - убивает, и все.
     - Вы правы.
     - Хронология событий выглядит так, вначале Хаусхоффер находит  Рашке,
берет его под свое крыло и изолирует от  научного  мира.  Что  дает  Рашке
Хаусхофферу? Пытается, похоже, синтезировать препарат,  который  лишал  бы
человека страха.
     - Да-да, именно эта тема и привлекла внимание Хаусхоффера к Рашке.
     - И она же привлекла к нему Ступака. Ступак, обуреваемый маниакальной
идеей вызвать революцию путем повышения агрессивности у человека...
     - Ах, вот как? - не удержался фон Крейвиц.
     - Вы не знали этого?
     Он коротко улыбнулся:
     - Откуда? Будьте осторожны, князь. Если вы не хотите мне рассказывать
чего-то, лучше не рассказывайте ничего. Я очень мало знаю.
     - Вздор, барон, вздор. Мы коллеги. И, как я понимаю, опасаемся одного
и того же. Ступак рассчитывал на то, что  Рашке  снабдит  его  необходимым
препаратом, но у Ступака какой-то свой план, химия  Рашке  входит  в  него
лишь как составная часть. Ведь именно  встреча  Ступака  с  Рашке  высекла
искру! Именно после того, как они оба стали бывать у Хаусхоффера, в Альвиц
пошли заказы, о которых вы говорили!
     - Да, пожалуй, что так, -  задумчиво  согласился  фон  Крейвиц.  -  И
именно после  убийства  обоих  ученых  Хаусхоффер  с  полной  серьезностью
начинает говорить о власти над миром.
     - Ах, вас тоже насторожила эта фраза?
     - Еще бы!
     - Что это за сундучок, по вашему, барон?
     - Не имею ни малейшего понятия.
     Мы помолчали. Ветер усиливался; листья  скреблись  на  деревьях  и  с
крысиным шуршанием ползали по земле.
     Одним словом, - вернулся к прерванной линии разговора барон, - хотя у
Хаусхоффера, по всей видимости, что-то не получилось,  или  получилось  не
так, как он рассчитывал, мы опасаемся, что созданное Рашке и Ступаком, чем
бы оно ни было, представляют собой угрозу для современного мира.
     - Собранные мною факты, - ответил я, - хотя я и не могу, к сожалению,
сказать, какого они характера, подтверждают ваши опасения.
     - Вот оно что, - чуть помедлив, проговорил фон Крейвиц. - Тем  более.
В таком случае, мы действительно делаем одно и то же дело, князь. Но,  при
всех этих абстрактных - во всяком  случае,  при  моем  объеме  сведений  -
опасениях, мы не имеем никакого предлога, чтобы тщательно обыскать  Альвиц
или допросить  живущего  там  безвыездно  Альберта  Хаусхоффера,  который,
безусловно,  является  больным...  во  всяком   случае,   очень   странным
человеком.
     - Это правнук?
     - Представьте - внук... Пару лет назад мы, в полном  отчаянии,  дошли
до такой низости, как тайная  засылка  на  виллу  наших  людей  под  видом
электромонтеров, менявших в усадьбе проводку.
     - Ничего?
     - Ничего. Усадьба как усадьба. Ветшает.
     - Подземный бункер?
     - Никаких следов. Это не значит, конечно, что  его  там  нет.  Значит
лишь, что  не  нашли  никаких  его  следов.  У  агентов  было  очень  мало
времени... Но порой мне  кажется,  что  я,  много  лет  занимающийся  этой
проблемой, просто маньяк. Параноик.
     - Я не могу нынче же рассеять эти ваши сомнения, барон, но, повторяю,
материал, который нами собран, ваши давние опасения  скорее  подтверждает,
нежели опровергает.
     - Благодарю. Так вот... Я шел на встречу с вами с одним предложением,
теперь у меня их  два.  Начну  с  первого.  Как  я  понимаю,  у  вас  есть
необходимый предлог, чтобы проникнуть в Альвиц?
     - Не лучший, но за неимением гербовой пишут на простой.
     - Простите... а, это  поговорка.  Понял.  При  благоприятном  течении
событий вы, будем  надеяться,  выйдете  из  ворот  Альвица  гораздо  более
информированным, чем вошли туда.
     - Хочется верить.
     - Смею ли я просить вас о любезности познакомить меня с тем, что  вам
удастся узнать?
     - Барон, я прекрасно понимаю  ваши  чувства.  Но  сейчас  я  не  могу
сказать вам ни да, ни нет. Все будет зависеть от того, что  именно  я  там
узнаю.
     Фон Крейвиц, глядя себе под ноги,  тихонько  посвистел  сквозь  зубы.
Поддал ногой какую-то веточку.
     - Кажется, я сообразил. В Альвиц  вас  привело  расследование  одного
убийства и одного покушения на убийство. И  то,  и  другое  выглядят,  как
политические   акции.   Пришли   вы    сюда    через    биографию    члена
раннекоммунистической секты ассасинов. Сами вы коммунист.  Вы  опасаетесь,
что полученная в Альвице информация нанесет удар по вашей религии.
     -  Не  только  опасаюсь  -   сильнейшим   образом   переживаю   такую
возможность.
     - Что ж. Это свято... Тут нечего сказать. Кроме того,  что,  если  по
возвращении вы сочтете  возможным  поделиться  с  имперской  безопасностью
полученными сведениями, или хотя бы  какой-то  частью  их,  мы  будем  вам
крайне признательны.
     - Я даю вам слово учитывать интересы имперской безопасности  по  мере
сил, барон.
     - Благодарю. Теперь второе. Признаюсь, пока я не познакомился с вами,
князь, этот вариант мне даже в голову не приходило рассматривать, он  меня
не волновал. Предположим, вы не выйдете из ворот Альвица.
     Ему  я  не  мог  сказать:  "Не  каркайте,  не  создавайте  устойчивую
вибрацию..." Я лишь кивнул:
     - Предположим.
     - Какие инструкции даны вашим людям на этот случай?
     - У меня нет здесь никаких людей.
     Что-то дрогнуло в лице фон Крейвица.
     - Вы идете без подстраховки? - осторожно спросил он.
     - Журналист Чернышов, как частное лицо, в поисках материала для своих
очерков вполне мог посетить Альвиц  на  свой  страх  и  риск,  -  я  пожал
плечами.  -  Предпринимать  что-то   более   масштабное   без   тщательной
дипломатической подготовки было бы в высшей степени неэтично по  отношению
к Германии и германской короне. Через своего атташе  в  Стокгольме  я  это
категорически запретил. Официальное согласование заняло бы  слишком  много
времени, тогда как каждый день, возможно, чреват новым преступлением.
     Фон  Крейвиц  скользнул  по  мне  быстрым   испытующим   взглядом   и
бесстрастно уронил:
     - Вы дворянин.
     - Полно.
     - Но, в таком случае, мое второе предложение приобретает еще  больший
смысл. Мы могли бы считать вас одновременно как бы и  нашим  посланцем.  В
таком случае, если вы не дадите о себе знать в течение, скажем, пяти...
     - Десяти.
     - Не долговато ли?
     - Мне кажется, это не тот случай, где стоит дергаться, считая часы.
     - Воля ваша. В течении  десяти  дней,  мы,  во  первых,  получили  бы
желанный предлог как следует перетряхнуть Альвиц - шутка ли сказать, исчез
человек, да к тому же иностранец, да  к  тому  же  журналист;  а-вторых...
или... - и  он  неожиданно  смутился,  даже  порозовел  чуток,  -  вернее,
во-первых... возможно, успели бы вам помочь в затруднительном положении.
     Я невольно улыбнулся - и он улыбнулся своей неяркой  светлой  улыбкой
мне в ответ.
     - Благодарю и польщен, - сказал я. - Если  ваших  полномочий  достает
для  заключения  подобных  соглашений,  давайте  считать,  что  это   наша
совместная операция.
     На лице его отразилось облегченное удовлетворение.
     - В таком случае, у меня все, - сказал он. - Я очень рад встрече.
     - Я тоже. И крайне признателен вам.
     - Десять дней мы будем отсчитывать...
     - От сегодняшнего вечера.
     - Хорошо. Найти меня вам будет легко и лично, и  по  телефону.  Отель
"Оттон", номер 236.
     - А у меня 235! - вырвалось у меня.
     С абсолютно невозмутимым видом фон Крейвиц сказал:
     - Какое неожиданное совпадение.
     Я, усмехнувшись, только головой покачал.
     - А сейчас, князь, имею честь откланяться. Вы,  вероятно,  давно  уже
хотите отдохнуть. А мне нужно немедленно доложить  Берлину  о  результатах
встречи, там ждут с нетерпением. Душевно желаю удачи.
     - Постараюсь оправдать доверие, барон.
     Мы обменялись крепким рукопожатием; потом фон Крейвиц  повернулся  и,
прямой как гвоздь, пошел к  своей  зеленой  спинке  с  неловко  скомканной
"Правдой" в левой руке. Мы несколько  раз  проходили  мимо  урн,  но  ему,
видимо, совестно показалось выбрасывать газету при мне.  Сухие  коричневые
листья, усыпающие дорожку, разлетались из-под его ног. Я  пожалел,  что  у
меня нет с собой фотоаппарата.
     А  вот,  пышечки  мои,  контрразведчик   германского   рейха,   очень
порядочный и милый человек. Правда, интересно?



                                    2

     Усадьба Альвиц располагалась верстах в тридцати пяти  от  Мюнхена,  в
уютной, уединенной долине. Когда я подъехал,  уже  почти  стемнело.  Ветер
несся в долине, словно в трубе; мял и тряс сухие  метелочки  трав,  шумел,
прорываясь сквозь почти  уже  голые  кроны  деревьев  старого  запущенного
парка. И само здание усадьбы даже в густых сумерках ноябрьского вечера  не
умело спрятать своей ветхости, старческой обвислости и, казалось, какой-то
небритости. Хотя когда-то оно было, по видимому, великолепным.
     Старый пес, припадая на заднюю левую  ногу,  облысевший  и  грустный,
вышел из темноты на свет фар и молча понюхал переднее колесо. Я осторожно,
чтобы ненароком не ушибить его, открыл дверцу и вышел. Ноги чуть  затекли.
Все-таки устал я за эти месяцы. Полчаса за  рулем,  и  уже  сводит  мышцы.
Отдохнуть бы пора. Жаль, лето кончилось, а на море  так  и  не  попали.  А
куда-нибудь в то полушарие махнуть нам,  пожалуй,  не  по  деньгам.  Тьфу,
какое там море - ведь рожать скоро! Только бы все обошлось... Пес, топорща
голые уши, блестя мокрыми глазами, понюхал  мою  ногу  и  заворчал.  Шумел
ветер.
     - Ну не ругайся, не ругайся, - сказал я примирительно.
     Пес поднял голову и хрипло рявкнул один  раз.  Безо  всякой  злобы  -
просто, видимо, сообщил хозяину о моем появлении.
     На втором этаже осветилось окно. Я  стоял  неподвижно,  и  пес  стоял
неподвижно. Совсем стемнело, и тьма упруго давила в лицо ветром; то и дело
слышался костяной перестук невидимых ветвей. Светлое окно открылось, и  на
ветхий балкон - нипочем бы не решился на  него  встать,  рухнуть  может  в
любую минуту - выступил длинный черный силуэт.
     - Кто здесь? - крикнул он. Я знал немецкий хуже, чем  фон  Крейвиц  -
русский, но делать было нечего.
     - Я хотел бы увидеть господина Альберта Хаусхоффера! - громко ответил
я, задрав лицо и поднеся одну ладонь полурупором ко рту. -  Я  приехал  их
Швеции, чтобы увидеться с ним. В усадьбе нет телефона, и поэтому я...
     - Нет и не будет, - ответил силуэт с балкона. - Подождите,  я  сейчас
спущусь. Гиммлер, это свои.
     Последняя фраза явно была предназначена псу. Странная кличка, подумал
я, пряча руки в карманы куртки. Ладони мерзли на ветру.
     Зажглась лампа над входом,  осветив  потрескавшиеся  резные  двери  и
ведущие к ним щербатые ступени, огороженные  покосившимися  металлическими
перилами. Заскрежетал внутри засов, и одна створка натужно отворилась. Пес
неторопливо поднялся по ступенькам и, остановившись, обернулся на меня.  В
белом, мертвенном свете обвисшего плафона было  видно,  как  порывы  ветра
треплют остатки выцветшей шерсти на его спине.  В  проплешинах  неприятно,
по-нутряному, розовела кожа.
     Человек выступил из двери.
     - Что вы стоите? - спросил он. - Поднимайтесь сюда. Я мерзну.
     Я поспешно пошел вслед за псом.
     Человек был высок, худ и сутул.  И  очень  стар.  И  очень  похож  на
кого-то я никак не мог вспомнить, на кого. Пропуская меня в дом,  он  чуть
посторонился, он чуть посторонился. За что-то зацепился ногой, или  просто
оступился неловко, и едва не потерял равновесия. Я успел поддержать его за
локоть.
     - Благодарю, - сухо сказал он.  Пес  искательно  смотрел  на  хозяина
снаружи, вываленный язык чуть подрагивал. - Хочешь  послушать,  о  чем  мы
будем говорить? - спросил старик пса. - Застарелая привычка?
     Пес коротко, моляще проскулил.
     - Идем, - решил старик, и пес тут же  переступил  через  порог.  -  Я
Альберт Хаусхоффер. Чем могу служить?
     В более мягком свете прихожей я вдруг понял, на кого  похож  владелец
Альвица, и от этого открытия мурашки поползли у меня на спине.
     У старика было лицо Кисленко.
     Нет, не в том смысле, что они были похожи. Совсем не похожи. Но я  не
мог отделаться от ощущения, что та же самая жестокая и долгая  беда,  ожог
которой почудился мне на опрокинутом лице умирающего  техника  в  далекой,
оставшейся в июне тюратамской больнице, оставила свои следы и  на  длинном
лице Хаусхоффера. Только старик сумел пройти через нее, сохранив рассудок.
     Или хотя бы его часть. Я вспомнил слова фон  Крейвица.  Да,  владелец
усадьбы действительно был странный человек, видно с  первого  взгляда.  Но
черный пепел страдания, въевшийся во все его  поры,  заставил  мое  сердце
сжаться.
     Этому человеку я не мог лгать.
     - У вас не шведский акцент, - сказал Хаусхоффер.
     - Русский, - ответил я.
     - Это уже интересно.
     - Пес стоял у ноги хозяина  и  пытливо  смотрел  на  меня.  И  старик
смотрел. Каждый с высоты своего роста: пес снизу, старик сверху.
     -  Я  полковник  МГБ  России  Трубецкой,  -  спокойно  проговорил  я,
почему-то точно зная, что от того, скажу я с