е
изгоняло ее.
   Давид покачал головой.
   - Круто. Просто умотала и оставила записку?
   Я кивнул.
   - Ну а что было потом, когда ты за ней поехал? Что она сказала, когда
тебя увидела?
   - Чего? - мигнул я.
   - Что она сказала, когда ты к ней заявился? - Он посмотрел на меня  и
помрачнел. - Ты же поехал за ней? Или нет?
   А надо было? Этого она и хотела?  Как  доказательство,  что  она  мне
нужна, что я ее люблю, что не могу без нее? Должен я  был  броситься  за
ней, как герой какой-нибудь, и завоевать ее снова? И было у  меня  такое
тяжелое чувство, что да, должен был, что именно этого она и хотела,  что
этого она и ждала. Я посмотрел на Дэвида и медленно покачал головой.
   - Нет. Не поехал.
   - Ну, парень, ты дал. Все  проворонил.  Теперь  тебе  ее  никогда  не
вернуть. Давно это было?
   - Два месяца.
   Он покачал головой.
   - Она себе уже  нашла  другого.  Ты  упустил  возможность,  друг.  Ты
пытался с ней связаться хотя бы?
   - Я не знал, куда она направилась.
   - Надо было позвонить ее родителям. Они знали бы.
   - Она сказала, что хочет начисто обрезать все контакты  и  не  видеть
больше друг друга. Сказала, что так легче:
   - Они всегда что-нибудь такое говорят. Но что они говорят и что хотят
сказать - это две разные вещи.
   Какое-то движение возникло у дверей. Стюарт.
   - Эй, девочки, - сунул он голову в дверь.  -  Хватит  вам  трепаться.
Возвращайтесь к работе.
   Я быстро схватил ручку и нагнулся над инструкцией.
   - А у меня перерыв, - ответил Дэвид, поедая  очередной  чипе.  -  Еще
пять минут.
   - Тогда отдыхайте в комнате отдыха, где  вы  не  будете  мешать...  -
пауза, пока он вспоминал мое имя... - Джонсу.
   - Ладно.
   Дэвид медленно встал и ухмыльнулся мне, выходя из  комнаты  вслед  за
Стюартом.
   Я улыбнулся в ответ, но у меня внутри все шло кувырком.
   Что они говорят и что хотят сказать - это две разные вещи.
   И было у меня тяжелое чувство, что он прав.
 
*** 
 
   На фривее была пробка - на скоростной полосе столкнулись три  машины,
и домой я добрался только около половины седьмого. Я поставил  машину  в
гараж и поднялся по лестнице к себе домой. Открывая дверь, я сунул  руку
в  почтовый  ящик  и  посмотрел  почту.  Счет   от   газовой   компании,
"Пеннисейвер" за эту неделю... и что-то вроде открытки.
   Открытки? Кто может мне послать открытку?
   Джейн?
   Надежда взмыла к небесам. Может быть, она устала  ждать,  пока  я  ее
найду. Может быть, она решила связаться со мной.  Может,  она  без  меня
скучает, как я без нее.
   Я быстро сорвал конверт и увидел на  изображении  воздушного  шара  в
голубом небе слова:
   "С днем рождения!"
   Я развернул открытку.
   На белом фоне с изяществом лазерного принтера было написано:
   "С  днем  рождения  от   твоих   друзей   в   "Отомейтед   интерфейс,
инкорпорейтед" ".
   Сердце у меня упало.
   Формальное поздравление с работы.
   Я смял открытку, бросил ее через перила лестницы и смотрел,  как  она
падает до самого дна.
   У меня послезавтра день рождения.
   А я почти забыл.
 
Глава 13 
 
   В свой день рождения я вводил информацию в компьютер  и  сохранял  на
диске, вводил и сохранял. Дэвид заболел, и я был в офисе один.  Вечер  я
провел у телевизора. На работе никто по случаю моего дня рождения ничего
не предпринял. Я и не ожидал другого, но  наполовину  ожидал  звонка  от
Джейн - или хотя бы открытки. Она знала, как важен  для  меня  мой  день
рождения. Конечно, не было ничего. Самое грустное было, что мои родители
тоже про день рождения напрочь забыли. Ни подарка, ни открытки, ни  даже
телефонного звонка.
   Я пытался им позвонить несколько раз, но линия была занята, и в конце
концов я это бросил.
   Я подумал, что через пять лет мне будет тридцать. Помню, как тридцать
лет  исполнилось  моей  маме.  Ее  друзья  устроили  ей  день   рождения
сюрпризом, и все весело напились, и мне разрешили  лечь  спать  попозже.
Мне тогда было восемь, а мама мне казалась такой старой.
   Я тоже старел, но, странное дело, я этого не чувствовал. Если  верить
профессору культуральной антропологии,  лекции  которого  я  посещал,  в
американской  культуре  нет  обряда  посвящения,  формальной   инициации
мужчины, четкой грани между детством и взрослостью. Может быть,  поэтому
я во многих отношениях чувствовал себя ребенком. Я  не  чувствовал  себя
так, как, должно быть, ощущали себя в моем  возрасте  мои  родители,  не
видел себя таким, какими видели себя они. Да, я живу  жизнью  взрослого,
но чувства мои остаются чувствами ребенка, отношение к жизни и  интересы
- как у подростка. Я на самом деле не вырос большой.
   А мне уже двадцать пять.
   Всю ночь я думал о Джейн, думал о том, чем мог бы стать для меня этот
день рождения, чем должен был стать и чем не стал.
   Спать я пошел, надеясь против ожидания, что телефон зазвонит.
   Он молчал.
   Где-то после полуночи я заснул.
 
Глава 14 
 
   День Благодарения настал и миновал, и я про вел праздник у себя  дома
наедине с собой, глядя по  телевизору  очередную  "Сумеречную  зону"  на
пятом канале и гадая, что сейчас делает Джейн.
   Родителям я пытался позвонить раньше, несколько раз, надеясь набиться
на приглашение на праздничный обед, но все время никого  не  было  дома.
Они приглашали нас с Джейн на День Благодарения последние три  года,  но
мы каждый раз отвирались занятиями, работой или еще чем-нибудь. На  этот
раз, когда я хотел  пойти,  когда  мне  это  было  по-настоящему  нужно,
приглашения не было. Я, в общем, не удивился, но некоторое чувство обиды
побороть не мог. Я понимал, что мои родители ничего плохого  в  виду  не
имели, что они не то чтобы нарочно меня не пригласили - просто они могли
решить, что и на этот раз у нас с Джейн свои планы, но у меня-то никаких
планов не было, и я отчаянно хотел, чтобы они мне какие-то предложили.
   Я все еще им не сказал, что расстался с Джейн. Я им с тех пор даже не
звонил. Мы никогда не были очень уж близки, и подобный разговор заставил
бы меня чувствовать себя весьма и весьма неловко. Я уже  слышал  миллион
вопросов: как это случилось? Почему  случилось?  По  чьей  вине?  А  вы,
ребята, собираетесь как-нибудь это наладить? И мне не хотелось  такое  с
ними обсуждать. Я просто не хотел иметь с этим дело. Пусть лучше  узнают
позже, из вторых рук.
   На случай, если я поеду к ним в Сан-Диего  на  День  Благодарения,  я
приготовился лгать, что Джейн приболела в последнюю минуту  и  сейчас  у
своих  родителей.  Довольно  неуклюжая  и  жалкая  отговорка,  но  я  не
сомневался, что мои родители ее проглотят. В таких вещах они были  очень
доверчивы.
   Но я никак не мог с ними  связаться.  Конечно,  я  мог  бы  сам  себя
пригласить. Просто явиться сюрпризом в четверг утром. Но  почему-то  мне
это было трудно сделать.
   Так что я остался дома, валяясь на кушетке и глядя "Сумеречную зону".
На праздничный обед я сделал себе макароны  с  сыром.  Был  я  чертовски
подавлен, и никогда в жизни не чувствовал себя таким  одиноким  и  таким
покинутым.
   Понедельника я ждал чуть ли  не  с  нетерпением,  и  его  наступление
принял почти с благодарностью.
   В понедельник утром Давид был уже на месте, положив ноги на  стол,  и
жевал что-то вроде сдобной булочки. Я рад был его видеть  после  четырех
дней, проведенных в полуизоляции,  но  в  то  же  время  на  меня  легла
эмоциональная тяжесть, когда я сел на свое место и  увидел  груду  бумаг
перед собой.
   Я любил Давида, но видит Бог, как я ненавидел свою работу.
   Я посмотрел на него и сказал:
   - Вот это и есть ад.
   Он доел булочку, смял обертку и кинул ее  в  мусорную  корзину  между
нашими столами.
   - Читал я как-то рассказ, где ад - это  был  коридор,  набитый  всеми
мелкими тварями, которых ты за свою жизнь убил.  Все  мухи,  которых  ты
прихлопнул, пауки, которых раздавил, улитки, которых  разламывал.  И  ты
должен ходить по этому коридору из конца в  конец,  из  конца  в  конец.
Голым. Вечно. - Дэвид усмехнулся. - Вот это настоящий ад.
   Я вздохнул:
   - Близко к тому.
   Он пожал плечами:
   - Чистилище - может быть. Но ад? Вряд ли.
   Я взял ручку, посмотрел на последний пакет написанных мной инструкций
к GeoComm. Меня уже тошнило документировать эту  дурацкую  систему.  То,
что было когда-то крупным  шагом  вперед,  серьезным  служебным  ростом,
стало ярмом на моей шее. Я уже тосковал по тем дням,  когда  моя  работа
была не столь определенной и задания менялись. Пусть  моя  работа  тогда
была более бесцельной и незначительной, но все равно она не  была  такой
оглупляющей.
   - А по-моему, вполне, - сказал я.
 
*** 
 
   Было четыре часа, и работающие по скользящему графику уже  потянулись
к лифтам мимо нашего офиса, когда Дэвид откинулся на стуле  и  посмотрел
на меня.
   - А что ты делаешь сегодня после работы? - спросил он. - Есть планы?
   Я знал, к чему он ведет, и первым  моим  инстинктивным  порывом  было
отбрехаться, сказать, что я не могу сегодня с ним пойти, куда бы  он  ни
собирался. Но так давно я уже ничего не делал и никуда  не  ходил  ни  с
кем, что я вдруг сказал:
   - Ничего. А что?
   - Есть тут клуб на Гамильтон-бич, куда я собираюсь.  Полно  девок.  Я
думал, ты не против туда заглянуть.
   Вторая стадия. Приглашение.
   Мне хотелось согласиться, и краткую долю секунды  я  думал,  что  это
может повернуть ход моей жизни, может меня спасти. Я пойду с  Давидом  в
клуб, мы станем добрыми приятелями, близкими друзьями,  он  мне  поможет
встретить какую-нибудь женщину, вся моя жизнь  изменится  одним  плавным
поворотом.
   Но моя истинная натура победила, и  я  покачал  головой,  улыбаясь  с
сожалением.
   - Хотел бы, но не могу. У меня есть планы.
   - Какие планы?
   Я покачал головой.
   - Не могу.
   Он посмотрел на меня и медленно кивнул.
   - Понимаю.
 
*** 
 
   После этого мы с Дэвидом уже не были настолько близки друг другу.  Не
знаю, его это вина или моя, но существовавшая между нами связь вроде  бы
сломалась, близость испарилась. Конечно, это не было так, как с Дереком.
То есть мы с Дэвидом по-прежнему разговаривали. Дружелюбно. Но  друзьями
мы не были. Как будто мы подошли к  порогу  дружбы  и  отступили  назад,
решив, что лучше остаться просто знакомыми.
   Вернулась ежедневная рутина. Она никуда и не уходила, но с  тех  пор,
как в моем офисе появился  Давид,  мне  удавалось  не  обращать  на  нее
внимания - в определенной степени. Теперь, когда я отступил на периферию
жизни Дэвида, а он - на периферию моей, отупляющая  скука  моих  рабочих
дней снова заняла авансцену.
   Я был неинтересным человеком с неинтересной  работой  и  неинтересной
жизнью.
   И квартира моя, как я заметил, тоже  была  безликой  и  неинтересной.
Почти вся мебель была новой, но типовой: не уродливая, не прекрасная, но
где-то посередине. В каком-то смысле уродство было бы  предпочтительнее.
По крайней мере наложило бы на мой дом отпечаток чего-то живого. А так -
фотография моей  гостиной  могла  спокойно  быть  включена  в  мебельный
каталог. Она была такой же стерильной и безликой, как выставка мебели.
   А спальня вообще была как из любого мотеля.
   Очевидно, если у этого дома и был характер, он был обязан им Джейн. И
с ней он и исчез.
   Вот оно, решил я. Я переменюсь. Я стану другим,  стану  оригинальным,
стану своеобразным. Пусть писают кипятком  старые  девы  из  гражданской
службы, никогда я снова не вернусь в колею  незаметности.  Я  буду  жить
шумно, одеваться броско, поставлю  себя.  Если  быть  Незаметным  -  моя
природа, я пойду против нее, я заставлю себя замечать.
   В уик-энд я пошел  по  мебельным  магазинам,  купил  диван,  кровать,
столики и лампы - все  вразнобой,  из  самых  диких  и  не  сочетающихся
стилей, которые только мог найти. Я  засунул  их  в  багажник  "бьюика",
привязал к крыше, отвез домой и поставил там, где им уж никак не  место:
кровать - там, где ел, диван - в  спальню.  Это  вам  не  ординарно,  не
средне и  не  банально.  Попробуй  такого  не  заметить.  Я  обошел  всю
квартиру, довольно разглядывая нелепый декор.
   Я отправился к "Маршаллу" и закупил  себе  новый  гардероб.  Кричащие
рубашки и офигительного покроя брюки.
   Пошел в "Суперкат" и сделал себе прическу "ирокез".
   Я это сделал. Я переменился. Я переделал себя. Это был новый я.
   А на работе в понедельник никто ничего не заметил.
   Я прошел через автостоянку  в  вестибюль,  чувствуя  себя  по-дурацки
выделяющимся  -  на  выбритой  голове  посередине  лакированный  гребень
"ирокеза", мешковатые  ярко-красные  штаны,  ядовито-зеленая  рубашка  и
флуоресцентный розовый галстук. Но никто не  посмотрел  на  меня  второй
раз. Даже две  секретарши  с  пятого  этажа,  стоящие  около  лифта,  не
прервали разговор, когда я мимо них прошел. Ни одна из них не посмотрела
в мою сторону и вообще не обратила на меня внимания.
   Даже Дэвид не заметил разницы. Он поздоровался, когда я вошел в офис,
потом доел свою булочку и стал работать.
   Я был Незаметным, что бы я ни делал.
   Обескураженный и подавленный, я  сел  за  свой  стол,  чувствуя  себя
последним дураком с этой прической и в этой одежде. Почему со мной такое
происходит? Почему я Незаметный? Что во  мне  такого?  Я  потрогал  свой
"ирокез", будто хотел убедиться, что он настоящий, что  я  -  настоящий,
что есть у меня какая-то физическая субстанция. Моя рука натолкнулась на
твердые лакированные волосы.
   Так что же я такое?
   Вот в чем был вопрос.
   И на него-то у меня и не было ответа.
 
*** 
 
   Неделя ползла медленно, секунды казались часами, часы - днями, а  дни
были неимоверно длинны. Всю вторую половину недели  Давида  не  было,  и
меня настолько никто не замечал, что я готов был уже наброситься на одну
из секретарш, только чтобы показать, что я здесь, что я существую.
   По пути домой я старался превышать скорость, ехать отчаянно и опасно,
но мысли мои были в другом месте,  и  другие  водители  на  фривее  меня
просто не замечали.
   У себя дома от ярких цветовых пятен гостиной мне стало еще хуже.  Над
розовым креслом-бабочкой криво висел огромный цветной календарь.  Как-то
я смог добиться, чтобы это все выглядело кричаще  ординарным,  навязчиво
незаметным.
   Я распустил галстук и сел на диван. Внутри у меня было пусто. Впереди
маячили  выходные:  два  дня  свободы  и   непрерывного   противостояния
собственной анонимности. Я пытался придумать, что сделать,  куда  пойти,
где молено будет отвлечься от этой ничтожности  и  темноты  -  от  моего
существования.
   Родители. Можно заехать к родителям. Для них я не был Незаметным. Для
мамы я не был лицом в толпе, которое тут же забывается, я не  был  никем
для папы. Может быть, я не смогу говорить с ними о своем  положении,  но
просто быть рядом с ними, с людьми, которые меня замечают и уделяют  мне
внимание, - это может помочь.
   Я не пытался им звонить с Дня Благодарения, слегка обиженный тем, как
они со мной обошлись и желая их за это наказать, но близилось Рождество,
и я хотел спросить маму и папу, какие бы они хотели подарки в этом году.
   Я подошел к телефону и набрал номер. Занято. Повесил  трубку,  набрал
еще раз. Мы не были слишком близки - мои родители и я. Мы на многие вещи
смотрели по-разному, даже не слишком любили присутствие друг  друга.  Но
друг друга мы любили. Мы были семьей. А если ты не можешь  в  час  нужды
обратиться к своей семье, к кому же тогда?
   Телефон был все время занят. Я бросил дозваниваться.  У  меня  созрел
план. Пусть это будет сюрпризом. Я прямо сейчас  подъеду  к  их  дому  и
позвоню в дверь к ужину.
   Средний человек не совершает неожиданных поступков.
   Я взял зубную щетку и смену белья и через десять  минут  уже  был  на
фривее, направляясь в Сан-Диего.
   Я подумал, не  остановиться  ли  у  "Сан-Хуан  Капистрано",  потом  у
"Оушн-сайд", потом у "Дель Map" и позвонить оттуда. Чуть остыв, я понял,
что  родителям  может  не  понравиться  мое  появление  у   порога   без
предупреждения. Но я набрал инерцию и не хотел останавливаться, а потому
не стал съезжать с хайвея, направляясь на юг.
   Было около девяти, когда я остановился перед  домом  моих  родителей.
Нашим домом. Он не слишком изменился со времен моего детства, и это было
приятно. Я вылез из машины,  прошел  по  короткой  бетонной  дорожке  до
крыльца. Хотя я был тут меньше года назад, казалось,  прошла  уже  целая
вечность, и я возвращался после долгого,  очень  долгого  отсутствия.  Я
взошел на крыльцо и позвонил в звонок.
   Дверь открыл незнакомый мужчина. Я от удивления чуть  не  подпрыгнул.
Из-за спины незнакомца раздался еще один незнакомый голос - женский.
   - Кто там, дорогой?
   - Не знаю! - ответил ей мужчина. Он был небрит, излишне тучен, одет в
джинсы со сползшим с пуза ремнем и натянутую пузом футболку. - Да?
   Это уже мне.
   Я прокашлялся. В животе было странное чувство.
   - Мои родители здесь?
   - Чего? - нахмурился человек.
   - Я приехал в гости к своим родителям. Они здесь живут. Я Боб Джонс.
   У мужчины сделалось озадаченное лицо.
   - В толк не возьму, о чем вы говорите. Здесь живу я.
   - Это дом моих родителей!
   - Вы адрес, наверное, перепутали.
   - Тез! - позвала женщина.
   - Минуту! - крикнул ей мужчина.
   - Я точно знаю адрес. Это дом моих родителей. Я  здесь  родился.  Они
здесь живут уже тридцать лет!
   - Теперь я здесь живу. Как, вы сказали, зовут ваших родителей?
   - Мартин и Элла Джонс.
   - Никогда не слышал.
   - Они - владельцы этого дома!
   - Я его снимаю у мистера Санчеса. Владелец - он. Наверное,  вам  надо
обратиться к нему.
   Сердце в моей груди колотилось. Меня заливал  пот,  хотя  воздух  был
прохладен. Я пытался сохранить спокойствие, пытался себя уговорить,  что
у всего этого есть рациональное объяснение, что это все какое-то простое
недоразумение, но я знал, что это не так. Я проглотил слюну, стараясь не
проявить своего страха.
   - Вы не могли бы дать мне адрес и телефон мистера Санчеса?
   Человек кивнул:
   -  Конечно.  -  Он  начал  было  поворачиваться,  но  остановился.  -
Вообще-то я не знаю. Мистер Санчес может быть недоволен, если я дам  его
личный телефон...
   - Дайте рабочий. Есть он у вас?
   - Да, конечно. Подождите секунду. Он исчез в глубине  дома  -  нашего
дома - в поисках бумаги и ручки, и тут до меня додало, что  от  рабочего
телефона толку будет мало. Сейчас вечер пятницы.  Если  я  не  собираюсь
ждать до понедельника, то я пролетел. Повинуясь импульсу, я посмотрел на
соседний деревянный дом. На дверной  табличке  было  написано  КРОУФОРД.
Кроуфорд! Мне следовало подумать об этом раньше. Если  мистер  и  миссис
Кроуфорд все еще живут по соседству, они должны  знать,  что  случилось.
Они должны знать, почему здесь нет моих родителей, почему в  нашем  доме
живет этот незнакомец со своей женой.
   Не ожидая, пока он  вернется,  я  спрыгнул  с  крыльца  и  побежал  к
Кроуфордам через газон.
   - Эй! - удивился незнакомец у меня за  спиной.  Что-то  крикнула  его
жена.
   Я перешагнул через низкую изгородь, отделявшую наш дом от Кроуфордов,
взошел  на  их  крыльцо  позвонил.  Слава  Богу,  дверь  открыла  миссис
Кроуфорд.  Я  боялся,  что  она  может  испугаться  моего  "ирокеза",  и
постарался принять как можно менее угрожающий вид, но она открыла  дверь
настежь без всякого страха.
   - Да?
   - Миссис Кроуфорд! Как хорошо, что  вы  еще  здесь  живете!  Где  мои
родители? Я позвонил в дверь, а в нашем доме живет  незнакомый  человек,
который говорит, что никогда о нас не слышал!
   Вот теперь в ее глазах уже был страх. Она чуть отодвинулась вглубь от
двери, готовая ее захлопнуть при малейшем моем подозрительном движении.
   - Кто вы?
   Голос ее был старше, чем я помнил, и слабее.
   - Я Боб!
   - Боб?
   - Боб Джонс! Вы меня не помните? - Я видел, что она не помнит. - Я же
сын Мартина и Эллы!
   - У Мартина и Эллы не было сына.
   - Вы же меня в дет