который нам так нравился.
   В Томпсон мы вернулись довольные и загорелые, мозги  отдохнули,  зато
другие органы саднили. Но что-то изменилось. Город был тем же, люди были
теми же, но как будто... будто я не был прежним. Я побывал  в  настоящем
мире, и оказалось, что я по нему тоскую. Вместо возвращения домой  после
отпуска я будто вернулся в тюрьму после недельной увольнительной.
   Я вернулся к работе, Джейн вернулась к своей, и за несколько дней  мы
снова акклиматизировались и приспособились. Только...
   Только это чувство удушья не ушло совсем. Я ощущал  его  как  фон  ко
всему; оно присутствовало в самые счастливые моменты,  и  оно  создавало
беспокойство. Я думал было обсудить это с Джейн, думал, что надо бы  это
сделать - я никак не хотел,  чтобы  начались  наши  прежние  проблемы  в
общении, - но она казалась  такой  счастливой,  столь  благословенно  не
знающей этой болезни, которая меня грызла, что мне не хотелось ее в  это
тянуть. Может быть, дело было только во  мне.  Послесвадебная  депрессия
или что-нибудь в этом  роде.  Нечестно  было  взваливать  на  Джейн  мои
параноидальные фантазии.
   Я заставил себя отодвинуть в сторону все чувства неудовлетворенности.
Чем я недоволен? Я получил все, что хотел. Джейн снова  со  мной.  И  мы
живем в городе, в обществе, где нас не игнорируют, но замечают, где мы -
не угнетенное меньшинство, а члены правящего класса. Я говорил себе, что
жизнь хороша. И заставил себя в это поверить.
 
Глава 6 
 
   Сити-холл и департамент полиции имели разные отделы кадров, но  общую
базу данных, и я как  раз  читал  объединенный  список  новых  служащих,
рассылаемых ежемесячно в каждое подразделение, когда  наткнулся  на  имя
Стива. Он был взят в полицию  новобранцем,  и  звездочка  возле  фамилии
указывала, что у него есть опыт правоохранительной  деятельности,  и  он
подлежит ускоренному продвижению по службе.
   Стив? Опыт правоохранительной деятельности?
   Он был просто клерком.
   Когда он был террористом, был насильником.
   Но мне по должности  не  полагалось  ни  поднимать  этот  вопрос,  ни
обсуждать политику найма департамента полиции, и  я  не  сказал  ничего.
Может быть, Стив переменился. Может быть, он все  зачеркнул  и  начал  с
чистого листа.
   Я прицепил список к доске объявлений.
   Хотя я работал в сити-холле и жил в  Томпсоне,  то  есть  меня  лично
касались действия городского совета, у меня очень мало было  интереса  к
местной политике. Заседания  совета  происходили  в  первый  понедельник
каждого месяца и передавались в прямом эфире по нашей кабельной сети, но
я туда не ходил и по телевизору их тоже не смотрел.
   Как правило.
   Но в  последний  день  августа  Ральф  сказал,  что  на  сентябрьское
заседание мне неплохо бы сходить.
   Мы как раз ели ленч в "Кей-Эф-Си", и я бросил косточку своей отбивной
в ящик и вытер руки салфеткой.
   - Зачем? - спросил я. Он поднял на меня глаза.
   - Твой старый друг Филипп собирается обратиться к совету с просьбой.
   Филипп.
   Я от него ничего не слышал с тех пор, как приехал  в  Томпсон  больше
года назад. Я даже подумывал, не уехал  ли  он  из  Томпсона  обратно  в
Палм-Спрингз или не поехал по  стране  набирать  новых  террористов.  Не
похоже было на него сидеть так тихо и вести себя так скромно.  Он  любил
власть, любил находиться в центре внимания. Он лез в прожектор, и  я  не
мог  себе  представить  Филиппа,  прозябающего  в  анонимности.  Даже  в
Томпсоне.
   Я попытался выразить равнодушие.
   - В самом деле? Мэр кивнул.
   - Я думаю, тебе это будет интересно. Я  так  думал,  ты  можешь  даже
захотеть поучаствовать.
   - Вряд ли, - ответил я.
   Но мне было интересно, что происходит, что Филипп задумал, и  однажды
вечером я включил телевизор на местный канал Томпсона.
   Камера была стационарной и была направлена точно на мэра и  совет.  Я
не видел никого на местах для публики, и  я  смотрел  примерно  полчаса,
пережидая  обсуждение  протокольных  вопросов,  пока  мэр   не   отложил
дискуссию и не перешел к новым делам.
   - Пунктом первым повестки  дня,  -  объявил  он,  -  просьба  Филиппа
Андерсона.
   Сьюзен Ли, единственная женщина в совете, поправила очки.
   - Просьба о чем?
   - Просьбу изложит сам заявитель. Прошу вас, мистер Андерсон.
   Я узнал его даже со спины, когда он  проходил  мимо  камеры  на  свое
место на трибуне. Он стоял, прямой, высокий  и  уверенный,  его  харизма
выделялась на фоне обыденности полинялого мэра и тусклого  совета,  и  я
понял, что привлекало в нем террористов более всего. Я увидел...
   Филипп, покрытый кровью, рубит секачом двух неподвижных детей.
   - Это Филипп? - спросила Джейн.
   Я кивнул.
   - Он куда более средне выглядит, чем я думала.
   - Он - Незаметный. Чего же ты ждала?
   Филипп на экране прочистил горло.
   - Мэр, дамы и господа, члены совета! Предложение, которое я хотел  бы
внести, послужит на благо Томпсона и соответствует главным интересам  не
только его населения, но и всех Незаметных где бы то  ни  было.  У  меня
есть подробный список всего необходимого, который я передам  каждому  из
вас. В нем проведен сметный учет по каждому  пункту  всего  необходимого
реквизита, и  вы  сможете  в  свободное  время  его  рассмотреть,  чтобы
обсудить более полно на следующем заседании.
   Он посмотрел на лист, лежащий перед ним на трибуне.
   - В общих чертах мой план  таков:  Томпсону  нужны  свои  вооруженные
силы, свое ополчение. Мы с любой точки зрения являемся нацией  сами  для
себя. У нас есть полиция для подавления беспорядков в наших  собственных
границах, но я считаю, что нам необходимы вооруженные  силы  для  защиты
нашего суверенитета и наших интересов.
   Двое из членов совета стали перешептываться.  Я  слышал  возбужденную
дискуссию в публике.
   Джейн посмотрела на меня и покачала головой:
   - Милитаризация города? Мне это не нравится.
   - Давайте успокоимся! - призвал к порядку мэр. Он повернулся лицом  к
Филиппу:
   - Что заставляет вас думать, что нашему городу нужна армия? Это  ведь
огромные расходы: мундиры, оружие, обучение. Нам ни разу  никогда  никто
не угрожал, никто никогда не нападал. Я не вижу реальных оснований.
   Филипп издал легкий смешок:
   - Расходы? Да ведь это все бесплатно.  Счет  оплатит  "Томпсон".  Нам
только и надо, что попросить.
   - Но прерогатива совета - определять, разумна такая просьба или нет.
   - А эта просьба разумна. Вы говорите, на нас никогда не нападали?  Но
в семидесятом "Оутс" послала сюда войска и убила сто десять человек.
   - Так то было в семидесятом.
   - Это может случиться снова. - Филипп сделал паузу. - Но  я  в  своем
предложении указываю, что наше ополчение  должно  иметь  возможности  не
только обороны, но и наступления.
   - Наступления? - нахмурился мэр.
   - Мы, Незаметные, подвергались угнетению и унижению  в  течение  всей
нашей истории. Мы зависели от милости замечаемых, власть имущих. И мы не
могли даже давать сдачи. Что ж, теперь я считаю, что пришло  время  дать
сдачи. Пришло время искупления всех несправедливостей, которые над  нами
творились.
   Я  предлагаю  обучить  ударные  боевые  силы  из   наших   лучших   и
способнейших мужчин и ударить фронтальной атакой по Белому дому!
   Зал взорвался криками и спорами. Филипп стоял и  улыбался.  Это  была
его стихия. Это он любил,  ради  этого  жил,  и  я  видел  на  его  лице
выражение счастья. Вопреки здравому смыслу я тоже был за него счастлив.
   Мэр утратил всякий контроль над  заседанием.  Публика  приветствовала
Филиппа, ожесточенно спорила между собой, что-то орала членам совета.
   - Слишком долго все было так, как они хотели! - выкрикнул  Филипп.  -
Мы можем напасть и они даже не увидят нас! До тех пор,  пока  не  станет
слишком поздно! Мы  захватим  Белый  дом!  Мы  устроим  первый  успешный
переворот за всю историю США! Страна будет нашей!
   Я уже видел, куда это все идет.  Если  даже  мэр  и  совет  отвергнут
предложение Филиппа, публика его поддержит. Если Ральф и  все  остальные
хотят остаться при своих должностях, им придется предложение принять.
   Я выключил телевизор.
   Джейн положила голову мне на плечо и взяла меня за руку.
   - Как ты думаешь, что теперь будет? Я пожал плечами.
   - Не знаю, - сказал я. - Не знаю. Несколько следующих месяцев местный
канал Томпсона был самым популярным источником новостей во всем  городе.
Он наверняка сбил  рейтинг  Нильсона  остальных  программ.  Наш  местный
кабельный комментатор Глен Джонстон каждый вечер давал  новости  о  ходе
обучения и экипировки нашего ополчения. Благодаря уникальному статусу  в
отношении с ведущими промышленными предприятиями Америки Филиппу  и  его
сторонникам надо было только  заполнить  специальные  бланки  заказа  на
оружие и машины и ждать их прибытия. Кто-то где-то  оплачивал  счета  за
эти заказы; может быть, отмечая рост  запросов  военного  снаряжения,  и
где-то  кто-то,  наверное,  приказывал  увеличить  выпуск.  Может  быть,
создавались новые рабочие места.
   Я сначала думал, почему все идет так гладко, почему ни "Томпсон",  ни
Национальная Ассоциация Исследователей не положат  этому  конец,  почему
никто из ФБР или АНБ не займется расследованием.  Филипп  по  телевизору
ясно  обозначал  свои  намерения  и  не  собирался  сбавлять  тон  своей
риторики:
   - Мы ниспровергнем правящую элиту! - заявлял он. - Мы создадим  новое
правительство этой страны!
   Потом я понял, что наше вещание  наверняка  игнорируют  все  люди  за
пределами Томпсона, как игнорируют все, что относится к  нам.  Никто  не
остановил Филиппа по очень простой причине  -  никто  не  знал,  что  он
делает, хоть он говорил об этом открыто и заявлял в эфире.
   И в первый раз я тогда подумал, что этот план может сработать.
   В ополчение сразу записалось около двухсот человек. Оказалось, что  в
Томпсоне неожиданно много бывших офицеров армии, ВВС и морской пехоты, и
этих людей Филипп поставил обучать добровольцев.  Пятьдесят  человек  он
отобрал для себя и  обучал  их  на  террористов.  Это  должен  был  быть
авангард, те, кто проникнут в Белый дом и вымостят дорогу для остальных.
   На огромных грузовиках в Томпсон доставили два танка.
   От автомобильного дилера поступили армейские джипы.
   Прибыли ящики автоматического оружия.  И  наконец,  после  бесконечно
долгого ожидания Филипп на  заседании  совета,  с  которого  шла  прямая
трансляция, объявил, что ополчение готово выступить на Вашингтон.
   Я никогда еще не видел такой военной лихорадки, и  мне  было  от  нее
здорово не по себе. То же чувство было у Джейн. И  у  большинства  наших
друзей. У Джеймса, Дона, Ральфа, Мэри и Джима.
   Но город был готов сражаться,  готов  покорить  мир  заметных,  и  на
субботу  был  назначен  большой  прощальный  парад  перед  выступлением.
Развевались стяги и знамена, летали в воздухе конфетти, играли  школьные
оркестры. Я стоял с Джейн на тротуаре и ждал Филиппа. То, что он сделал,
не стерлось у меня из памяти...
   Взмахи окровавленного ножа. "Меня зовут не Дэвид! Меня зовут Филипп!"
   Но это воспоминание подавлялось его неколебимой преданностью  делу  в
эти месяцы, той решимостью,  с  которой  он  бросился  в  бой  на  благо
Томпсона и за дело Незаметных. В этом я думал не  так,  как  Джейн.  Она
видела в этом лишь игру на зрителя, я видел в этом развитие  организации
террористов, доказательство веры Филиппа в свое дело.
   Ополчение прошло по улице маршем в ногу, и я должен был признать, что
они выглядят хорошо, выглядят профессионально.  Перед  пешими  солдатами
шли джипы, грузовики и автобусы, которые потом повезут их через пустыню.
И наконец, в конце парада, стоя в  открытом  люке  танка,  махая  руками
взрослым и бросая конфеты детям, ехал Филипп.
   Я подошел ближе и встал на краю  тротуара.  Это  был  тот  Филипп,  с
которым я когда-то познакомился. Филипп, который был нашим вождем.
   Он стоял, высокий и гордый, а колонна шла через центр  города,  и  он
оглядывал тротуары по обе стороны улицы. Как я  ожидал  -  и  наполовину
надеялся, - он увидел меня, поймал мой взгляд. Он послал мне  мимолетную
улыбку и отдал честь. Я кивнул в ответ. У меня в горле застрял ком, руки
покрылись гусиной кожей, и я смотрел вслед уходящим войскам. Я  подумал,
что если бы это было в кино, сейчас играла бы бравурная музыка,  и  было
бы это все на фоне заката. Это было театрально. Это было - героически.
   Парад шел до границы города. Там оркестры и сопровождающие  повернули
назад. А ополчение пошло вперед.
 
*** 
 
   Они ударили по Белому дому в ночь с четверга на пятницу.
   Канал Томпсона послал с солдатами корреспондентов и операторов, чтобы
давать сообщения с места действия, и в четверг вечером все телевизоры  в
городе были настроены на эту станцию.
   Мы видели, как едут наши танки и джипы по столичным улицам, выделяясь
на фоне знакомых городских пейзажей, и хотя я не был сторонником  войны,
я не мог сдержать прилива гордости и  чего-то  похожего  на  патриотизм,
когда я понял, что наши войска успешно ворвались в Вашингтон.
   Но хотя наши люди и были Незаметными, невидимость не распространялась
на их снаряжение, и нам бы надо было знать, что такая тупая атака в  лоб
не останется  незамеченной.  Наши  военные  машины  выделялись  на  фоне
мирного уличного движения, как Годзилла на школьной вечеринке,  и  когда
они повернули за  угол,  направляясь  к  Белому  дому,  они  уперлись  в
перегороженную улицу и кадровых солдат Армии США.
   Танки и джипы затормозили, откатились чуть назад и остановились. Пат.
Никто  не  кричал,  никто  ничего  не  говорил.  Может   быть,   стороны
переговаривались по радио, но никто не трубил в рог,  и  улицы  молчали.
Тянулись  минуты.  Четыре.  Пять.  Десять.  Ни  звука,  ни  движения,  и
корреспондент,  ведущий  репортаж,  признался,   что   не   знает,   что
происходит, но сообщит, как только будет знать.
   Программа  переключилась  на  Белый  дом,  где  другой  корреспондент
сопровождал передовые силы Филиппа.  Они  успешно  преодолели  ограду  и
бежали через газон Белого дома - пригнувшиеся черные тени на  освещенной
луной траве.
   Внезапно станция снова переключилась на улицу, где теперь войска  США
стреляли по нашим.
   Наш репортер кричал невпопад, пытаясь объяснить, что происходит, но у
него получалось не очень.
   Но мы и сами это видели.
   Наше ополчение превратилось в толпу.
   Со всем своим оружием, даже после обучения, наше войско  трудно  было
назвать хоть сколько-нибудь годным, и против лучших солдат мира у них не
было ни единого шанса.
   Наши танки по  разу  выстрелили,  ни  во  что  не  попав,  и  тут  же
взорвались.
   Люди из джипов, рассыпавшиеся теперь по улице, стреляли по солдатам и
их машинам, но не могли попасть ни во что и ни в кого. Они стали падать,
как мухи, выщелкиваемые военными снайперами, потом  побросали  оружие  и
взяли ноги в руки.
   Репортер и его оператор тоже сделали ноги.
   Несколько секунд экран был черным.
   Потом мы вернулись  в  Белый  дом,  где  агенты  Секретной  Службы  -
единственные в мире люди, столь же неприметные  и  безликие,  как  мы  -
гнали Филиппа и его людей обратно  через  газон.  Включились  прожектора
охраны,  осветившие  пространство  перед  домом,  и  репортер  на   бегу
объяснял, что один из людей Филиппа зацепил  сигнал  тревоги,  осведомив
президентскую охрану об их присутствии.
   Одного из наших подстрелили при  попытке  перелезть  через  ограду  и
скрыться.
   О Господи, взмолился я, только бы это не был Филипп.
   Потом я увидел, как Филипп бежит. Я узнал  его  фигуру,  его  осанку,
движения его рук. Он подпрыгнул, схватился за прутья решетки, перебросил
тело через ограду. Слышался треск выстрелов, но если они были направлены
в Филиппа, то промахнулись, и он уже бежал через улицу в сторону камеры.
   Экран снова опустел.
   - Мы потеряли сигнал, - объявил Глен Джонстон, ведущий в Томпсоне.
   Я  быстро  переключил  канал,  ожидая  увидеть   специальный   выпуск
новостей, думая, что уж конечно они врубятся в программу, чтобы передать
весть о нападении на Белый дом и явное покушение на жизнь Президента, но
повсюду были обычные вечерние комедии и полицейские фильмы.
   Я переключился  на  "Си-эн-эн",  подождал  час.  Ничего.  Я  подождал
одиннадцатичасовых новостей, переключаясь между "Эй-би-си", "Си-би-эс" и
"Эн-би-си".
   О нападении было сообщено в  новостях  "Эй-би-си".  Тридцатисекундный
репортаж как раз перед рекламой: кадр Белого  дома  с  улицы,  Филипп  с
горсткой людей, бегущие прочь, и за ними гонятся люди в серых  костюмах.
Комментатор отвел им одну строчку: "Другие, новости:  сегодня  Секретная
Служба прогнала группу лиц, пытавшихся проникнуть на  территорию  Белого
дома".
   И пошел каскад рекламы.
   Я молча сидел рядом с Джейн, уставясь на рекламу. И все?  После  всех
приготовлений, после всей муштры - это все?  В  субботу  больше  двухсот
человек вышли из Томпсона, обученное ополчение, с танками, грузовиками и
джипами, чтобы свершить государственный переворот.
   И добились лишь одной строчки в выпуске новостей.
   Я выключил телевизор и заполз  под  одеяло.  В  первый  раз  я  понял
по-настоящему, насколько мы жалкие.  Филипп  организовал  боевой  отряд,
выработал реальный план, и в результате - ничего.
   Меньше, чем ничего.
   Я подумал, сколько человек из нашего ополчения убиты. А  если  они  в
тюрьме?
   Филипп  вернулся  в  Томпсон  через  неделю,  побитый  и   униженный,
окруженный потрепанными остатками своей армии.
   Правительство даже не посчитало их достойными заключения в тюрьму. Не
было выдвинуто никаких обвинений.
   Погибли сто пятьдесят три человека.
   Мы были более чем готовы встречать Филиппа  как  героя,  но  в  своих
собственных  глазах  он   был   неудачником,   его   великие   планы   -
смехотворными; и с этого момента он исчез с глаз публики  и  отступил  в
забвение.
   Глен Джонстон попробовал сделать передачу по следам событий, взять  у
Филиппа интервью о том, что случилось, но впервые в своей  жизни  Филипп
отказался от бесплатной рекламы.
   Больше я никогда не видел его по телевизору.
 
Глава 7 
 
   Новый год наступил и прошел. Мы с Джейн решили, что хотим ребенка,  и
она выбросила свои пилюли и мы стали стараться. Не вышло.  Джейн  хотела
пойти к доктору, но я сказал - нет, попробуем еще. У меня было  чувство,
что это моя вина, но я не знал, хочу ли я знать это наверное.
   Когда я окончил колледж, когда впервые получил  работу  в  "Отомейтед
интерфейс", мне, казалось, что жизнь  только  начинается,  что  она  вся
впереди. Теперь время летело вперед. Скоро  мне  будет  тридцать.  Потом
сорок.  Потом  старость.  Потом  смерть.  Штамп  говорил  правду:  жизнь
коротка.
   И что же я делал в своей жизни? Был ли в ней смысл? Изменится ли  мир
от того, что я в нем жил? Или смысл был в том, что смысла  нет,  что  мы
существуем только сейчас, а когда-нибудь уже не  будем,  и  надо  просто
получать удовольствие, пока мы еще есть?
   Я не знал, и понимал, что вряд ли когда-нибудь узнаю.
   Как-то после работы зашел Джеймс, и Джейн пригласила его  остаться  к
обеду. Потом мы с ним вышли на заднее крыльцо и стали вспоминать  старые
времена. Я припомнил мой первый выход с террористами - когда мы ходили в
суд, и мы оба начали смеяться.
   -  Никогда  не  забуду  морды  этого  судьи,  когда  ты  крикнул  ему
"отсоси!".
   Я так смеялся, что слезы выступили на глазах.
   - А помнишь Бастера? Он все кричал "гвоздюк!"
   Мы по-прежнему смеялись, но уже немножко с грустью,  и  я  подумал  о
Бастере. Я вспомнил, как он выглядел там, в Старом Городе в Фэмилиленде,
когда его пристрелили серые костюмы.
   Мы затихли и стали смотреть на звезды. В  ночном  небе  Аризоны  были
видны все главные созвездия на туманном фоне Млечного Пути.
   - Вы там не заснули, ребята? - спросила Джейн из кухни.  -  Что-то  у
вас слишком тихо.
   - Просто за