аемников успела расползтись по всей обитаемой Галактике, а сам мир после взрывообразного расцвета каперства был подвергнут запрету на экспорт туда целого ряда современных технологий.
     Конфедерация Солнц опомнилась, осознав, что сама заботливо выпестовала себе проблему, но было уже слишком поздно рушить построенное.
     Теперь, когда не стало и самой Конфедерации, для Ганио медленно, но верно наступали золотые времена.

***

     Паперть, расположенная неподалеку от входа в космопорт, представляла собой старую лестницу, ведущую в давно бездействующий комплекс административных зданий. Некогда она была отделана мрамором, который потом куда-то исчез, и теперь ободранные, загаженные ступени стали местом, где обретались нищие и калеки, выпрашивавшие милостыню у немногочисленных пассажиров орбитальных челноков.
     Перед папертью раскинулась площадь, которая в прошлом также знавала лучшие времена. На сером стеклобетоне ее покрытия все еще сохранилась разметка просторных парковочных площадок, но бесшумные, шелестящие широкими покрышками и сияющие мутным глянцем стекол респектабельные машины уже очень давно не рассекали эту площадь - их место заняли аппараты попроще, и сейчас кучка ганианиев, промышлявших частным извозом, как обычно, шумно толпилась неподалеку от замызганных ступеней, изредка отвлекаясь от похожей на нескончаемую брань беседы, когда в раскаленных небесах раздавался тонкий свист или же утробный гул идущего на посадку орбитального челнока.
     Мегаполис, окруженный со всех сторон песками знойной пустыни, возвышался за космопортом, будто гигантская, попирающая небеса черно-серая пирамида, каждый уступ которой сам по себе являлся городом в миниатюре.
     Стены этих зданий хранили многие тайны вплоть до загадки возникновения самого мегаполиса, через который текли миллиарды теневых галактических кредитов.
     Обосновавшиеся же на паперти подле космопорта нищие равнодушно проводили свои дни, слушая редкое позвякивание монет, падающих в их коробки для подаянии.
     Вечером в одно и то же время по их рядам проходил некто, обладающий тяжелой поступью и на редкость низким, грубым голосом.
     Он отбирал основную часть собранных за день денег, иногда долго, со вкусом бил кого-нибудь, поймав на попытке припрятать часть собранных подаяний.

***

     В знойных небесах под палящими лучами Халифа промелькнула и скрылась ниспадающая дуга инверсионного следа от очередного, заходящего на посадку челнока.
     Темнокожие, загорелые до черноты ганианцы зашевелились, обратив свои взоры на стеклянные двери второго выхода. Сюда обычно направляли пассажиров, путешествующих вторым и третьим классом. Люди более богатые и респектабельные покидали космопорт через новое крытое сооружение, под прозрачным колпаком которого оказалась вся прикосмодромная площадь. Там, несмотря на яростные лучи Халифа, росли пальмы и можно было свободно разгуливать с непокрытой головой.
     Частных водителей, а тем более нищих к той площади не подпускали и на выстрел, вот они и толклись тут, у черного крыльца.
     На приезжающих (а в особенности на тех, кто прибывал на Ганио впервые) климат планеты производил самое неприятное впечатление буквально с первых шагов. Сухой, обжигающий лица ветер гулял между коробками зданий, весело танцуя пылевыми смерчами. Песок тут был повсюду - горячий, колючий, он больно бил по незащищенным частям тела, напоминая: ты прилетел не на Дион с его мягким, ласковым климатом и дивными золотыми пляжами - это Ганио, Колыбель Раздоров, а с небес на тебя пялится жаркий Халиф, ежесекундно грозя серьезным тепловым ударом.
     Пассажиров в этот раз было не более десятка.
     Гуськом вытянувшись из-за стойки таможенного досмотра, они вышли в стеклянные двери уже плотной кучкой, остановились, одни в поисках встречающих, иные просто пораженные внезапно открывшимся видом убогой старой площади и накатившим тут же жаром.
     Этого секундного замешательства хватило нищим, сидевшим на потерявших свой лоск ступенях, чтобы начать тянуть руки, взывая к состраданию группы отчаянных туристов и мелких бизнесменов.
     На них обратили внимание: некоторые из приезжих стремились посторониться, чтобы их, не дай бог, не коснулись грязные, заскорузлые пальцы попрошаек, другие же не шелохнулись, разглядывая с высоты верхней ступеньки жалкое и страшное волнообразное движение человеческих тел, третьи, торопясь разрядить секундную паузу, ринулись вниз, кто раздраженно, а кто брезгливо лавируя между телами нищих.
     Навстречу им уже спешили бронзоволикие водители, на ломаном интерангле предлагая поездку в любую точку Ганиопорта.
     Из всей этой суеты выделялись лишь несколько фигур.
     Одной оказался высокий, сухощавый человек, к запястью которого был прикован тонкой цепочкой наручников кейс. По его лицу пролегал ровный шрам, обозначающий стык живой и искусственной кожи. Стоило приглядеться к нему внимательнее, и тут же становилось понятно, что большая половина его лица, вкупе с правым глазом, - это протез, и лишь небольшая часть в левой половине - настоящая плоть. Когда он оглядывался по сторонам, то в знойной тишине можно было услышать, как тонко повизгивают сервоприводы спрятанной за бутафорией глаза видеокамеры. Волосы незнакомца имели два оттенка - его рано поседевшие виски плавно переходили в коротко стриженную, серебрящуюся макушку, и с первого взгляда казалось невозможно определить, что это за серебристая щетина - настоящие волосы или же тончайшая проволока?
     Рядом с ним стоял, широко расставив ноги, голубокожий карлик с налитыми кровью, выкатившимися из орбит глазными яблоками. Вид у него был самый что ни на есть свирепый, и в то же время весь облик этого существа - его осанка, выражение лица, то, как он снизу вверх с детской преданностью поглядывал на своего компаньона (или хозяина?) - мог сообщить прямо противоположные сведения, он казался какой-то гремучей постоянно меняющейся смесью, созданной из доброжелательности, свирепого уродства и детской непосредственности.
     От внимательных посторонних взглядов не смог бы укрыться и тот факт, что под расстегнутой курткой карлик носил пояс с набором метательных ножей, так что любое из первых впечатлений могло оказаться абсолютно обманчивым.
     Неудивительно, что нищие не ринулись им под ноги. Лишь один из них, не участвующий в общем содоме, а неподвижно застывший на нижней ступени паперти, неосознанно повернул голову в ту сторону, где стояли эти двое.
     Он-то и стал спустя несколько секунд третьим участником разыгравшейся сцены.
     Дело в том, что нищий был абсолютно слеп. Его глаза даже не походили на бельма - глазные яблоки просто отсутствовали на положенных им местах, открывая безобразные струпья затянувшихся, но все еще неприятно-розовых шрамов.
     Он молча обернулся на шум, который подняли его зрячие коллеги.
     В этот момент человек с кейсом, видимо, принял решение о том, каким видом транспорта им двигаться дальше, и тронул своего спутника за рукав.
     - Пошли, Ваби, нам светит вон та мутно-желтая колымага, сечешь?
     Его спутник кивнул и тут же осведомился:
     - Эрни, а если будет плохо говорить, а? - он бросил невинный взгляд на свои ножи.
     Эрни Рорих вздохнул, присел на корточки и сказал:
     - Ваби, ты выучил то слово, что я тебя просил?
     Карлик угрюмо кивнул.
     - Повтори его, пожалуйста.
     Мутант скорчил отвратительную гримасу, но все же ответил, растягивая звуки по слогам:
     - Тер-пи-мость.
     - Вот именно, мой друг. Терпимость. Очень хорошее, правильное слово. Когда тебя бьют ногами по ребрам, разрешаю забыть и не вспоминать о нем. Но когда мы с тобой сядем в машину вон к тому смуглолицему джентльмену, то, прошу, вспоминай его почаще, ладно?
     - Если он будет кричать что-то про мою маму, я его убью.
     - Хорошо, тогда пойдем пешком. Пять километров, по пыльной дороге, пешком.
     Ваби насупился. На его лице нарисовался мучительный мысленный процесс.
     Рорих тем временем решил закрепить свой педагогический успех и назидательно произнес:
     - Человек человеку друг, товарищ и...
     - Волк, - угрюмо завершил его мысль Ваби.
     - Что-о? Где это ты нахватался?
     - Так говорила Эйзиз.
     - А, ну конечно, Ледышка для тебя...
     - Все, - оборвал его карлик. - Я буду делать, как скажешь.
     - Ну, наконец-то. - Рорих уже начал раздражаться от этого бессмысленного спора на жаре. Трудно быть терпеливым педагогом для отсталого по рамкам цивилизованного развития, но сильного, ловкого и бесстрашного по своей внутренней сути мутанта. Его родина - планета Везелвул, покрытая радиоактивными и токсичными отходами - не самое лучшее место во Вселенной для того, чтобы ее обитатели постигали культуру межпланетного общения, ибо главным аргументом на той свалке было не слово, а нож. Именно поэтому Ваби испытывал определенные трудности в общении и не имел никаких проблем в драке.
     Эрни очень хорошо знал это. И был терпелив с Ваби. Маленький мутант не раз спасал его жизнь на Везелвуле, а Рорих никогда не забывал подобных вещей. Сейчас он разогнулся и собирался было махнуть рукой топтавшемуся неподалеку ганианцу - хозяину грязно-желтой машины, которую Эрни высмотрел несколько минут назад, но его внимание внезапно отвлек тот самый нищий, который, неподвижно застыв, сидел на нижней ступени ободранной лестницы.
     В первый момент в здоровом глазу Рориха мелькнуло безграничное удивление, затем появился и тут же исчез огонек страха... и лишь потом он удивленно сощурился, будто не зная, верить тому, что он видит, или же нет?
     - Вадим?! - не очень уверенно произнес он на интеранглийском. - Полуэктов?!
     Трудно описать перемену, произошедшую в облике нищего, который минуту назад безучастно сидел на ступенях. Несчастному попрошайке уже нечего было ожидать в жизни, он съежился, сник, представляя собой обломки существа, которое когда-то именовалось человеком, но сейчас...
     Нищий вздрогнул, встрепенулся, будто произнесенное вслух имя хлестнуло по нему ударом бича. Его позвоночник выгнулся, он слепо поворачивал голову, одновременно пытаясь шарить руками по горячим ступеням лестницы. При этом его растрескавшиеся пересохшие губы прошептали:
     - Эрни... дружище... я не ослышался...
     Рорих сделал нетерпеливый жест Ваби - отстань на минуту, затем шагнул вперед и присел на корточки, заглянув в изуродованное, лишенное глаз лицо.
     Гримаса страдания исказила черты Эрни Рориха. Живая половина лица побледнела, став неотличимой от скверной пеноплоти, и соединяющий их шрам почти исчез.
     Крохотная видеокамера за правым искусственным глазом с тонким визгом поворачивалась из стороны в сторону.
     Без сомнения, это был он, сержант Вадим Полуэктов...
     - Вадим... - Эрни удивлялся редко, но сейчас он был потрясен. - Дьяволы Элио! Мы ведь думали... думали, что ты мертв!
     Нищий, хоть и ориентировался по голосу, но совсем не так уверенно, как это делает опытный слепец, - его рука несколько секунд шарила в воздухе, потом наткнулась на лицо Рориха, пальцы задрожали, остановились на миг, а потом медленно скользнули по рельефу лицевых мышц, вернее того, что от них осталось, - он безошибочно угадал пеноплоть по ее бархатистому холоду, на миг коснулся линзы неживого глаза, потом отнял дрожащую руку от лица Эрни...
     В горле Рориха стоял сухой непроглатываемый ком. Решение пришло мгновенно.
     - Давай, Вадим, поднимайся. - Рорих наклонился к нищему, собираясь помочь ему подняться, но тот, улучив момент, вдруг шепнул ему на ухо, совершенно иным, уже абсолютно не дрожащим голосом.
     - Эрни, дружище, я рад, но не надо поднимать шум. Давай встретимся вечером, после захода солнца. Скажи, где - я приду.
     Перемена в голосе Вадима была столь разительна, что Рорих на секунду опешил.
     Внимательно посмотрев на потерянного много лет назад друга, он так же тихо, но внятно ответил:
     - Я понял. Ты видишь?
     Вадим едва заметно пожал плечами.
     - На углу, вон за тем сараем с вывеской "Бар". Я подъеду на машине ближе к полуночи.
     Дождавшись утвердительного кивка, он выпрямился.
     - Эй, Ваби! Поехали.

***

     Вечер подкрался тихо, незаметно.
     Звезда Халиф мутной, кровавой каплей стекла за горизонт, и окрестности космопорта погрузились в густеющие сумерки.
     Нищие, отсидевшие день на раскаленных ступенях, сдав положенную мзду, медленно разбредались кто куда.
     Последним с паперти ушел тот слепец, с которым разговаривал Эрни Рорих.
     Космопорт Ганио за столетия эксплуатации сильно видоизменился. Бетонный забор, окружавший некогда автоматизированные склады, растрескался под лучами беспощадного Халифа, местами и вовсе рассыпавшись в щебень. Остатки ограждения торчали из песка, как сломанные зубы.
     Нищий в грязной, замызганной одежде неуверенной походкой брел вдоль останков бетонного ограждения, прощупывая пространство перед собой обломком трости.
     Вот в заборе обнаружился первый провал, и он свернул в него, споткнувшись о выпирающую из песка груду бетона.
     Разгрузочные терминалы высились вокруг мрачными прямоугольными коробками. Гонимый ветром песок, шурша, облизывал их стены. Где-то скрипел оторванный лист облицовки. Редкие фонари между зданиями давали лишь иллюзию света, и основная часть посадочных полей оставалась погруженной во мрак.
     Жизнь ганианского космического порта протекала очень своеобразно. Днем здесь совершали взлеты и посадки в основном пассажирские челноки, а транспортные корабли грузились и разгружались ночью. Для такого режима было несколько причин, но главная из них заключалась в том, что автоматика порта без надлежащего ухода давным-давно пришла в полнейший упадок, превратившись в горы раскиданного по периметру ржавого железа, и львиную долю работ приходилось производить вручную.
     Разгружать корабли под немилосердными лучами Халифа было делом немыслимым. Приходилось ждать сумерек, когда диск яростной звезды скатывался за горизонт.
     Вот и сейчас, с наступлением прохладной темноты, здесь в разных местах начали оживать снующие туда-сюда тени, бледными пятнами вспыхивали бортовые прожекторы транспортных судов, освещая площадки, на которых работали люди, из темноты раздавались крики команд и невнятная брань, изредка к освещенным площадкам подъезжали машины.
     Нищий брел среди этих островков ночной жизни порта, привычно постукивая по растрескавшемуся стеклобетону обломком трости. Время от времени он сворачивал, ориентируясь на голоса, подходил к громадным кораблям, подле которых суетились люди, и останавливался, выпрашивая еду.
     Как правило, его гнали прочь, но иногда бедняге удавалось перехватить кое-что, и тогда он подолгу стоял на границе света и тьмы, медленно пережевывая подачку...
     Рабочие на площадках в основном были инопланетниками. Коренные ганианцы среди них встречались крайне редко. Жители планеты, кичливо выставлявшие себя воинами, не могли унижаться работой.
     - Эй, ну-ка, посторонись!
     Нищий, к которому был обращен окрик, повернулся на голос.
     - Я сказал, прочь отсюда! - на этот раз слова охранника были подкреплены ощутимым пинком.
     Поднявшись на ноги, нищий долго шарил руками по земле в поисках оброненной трости, потом, не произнеся ни слова, медленно заковылял прочь.
     Охранник молча сплюнул ему вслед и отвернулся, не заметив, что тот, скрывшись в сумраке, сразу остановился, присев в глубокой, черной тени штабелированных ящиков.
     На погрузочной площадке намечалось что-то необычное.
     По ту сторону освещенного прожекторами круга, подле открытой грузовой рампы космического корабля стояли сразу три легковые машины.
     Спустя несколько минут туда же подъехали два трейлера.
     - Осторожно... Загоняй задом! - раздалась отрывистая, лающая команда, произнесенная по-ганиански.
     На площадку прибыл какой-то серьезный груз. Это было видно по всему. И количество охраны, и необычная процедура погрузки, когда внутрь грузового отсека корабля зачем-то стали загонять тяжелые, неповоротливые машины, явно свидетельствовали о ценности и неординарности груза.
     Зачем бы это? Кого ганианцам опасаться в своей беспредельной, лишенной даже намека на закон вотчине?
     Нищий встал и, делая вид, что ковыляет прочь, начал перемешаться по периметру освещенного круга, стараясь оставаться при этом в тени. Оказавшись напротив распахнутого зева грузовой рампы, он отступил в темноту и присел.
     Когда микропроцессор, вшитый в ворот его лохмотьев, отрегулировал микроскопические видеокамеры, то на жидкокристаллических дисплеях, тыльная сторона которых как раз и имитировала изуродованные глаза, появилось четкое, контрастное изображение грузового отсека.
     За два месяца бесплодных ночных шатаний по территории космопорта он уже свыкся и со своим необычным зрением, и с пинками, и с той дрянью, которую приходилось жевать на глазах рабочих...
     Шестьдесят три дня нищенства на Ганио иссушили тело и ожесточили разум Вадима. За это время он насмотрелся тут всякого. Прибывали и отбывали наемные группы, транспортировалось оружие, несколько раз ему пришлось наблюдать за погрузкой живого товара... Находясь тут, трудно было поверить, что близится к концу четвертое тысячелетие Галактического календаря, настолько убогой, злой и бесчеловечной оказалась реальность пыльной, жаркой планеты.
     Измучившись и морально, и физически, он уже всерьез начинал подумывать над тем, что "тянет пустышку", а космопорт "Колыбели Раздоров" вовсе не является перевалочным пунктом для операций, связанных с Туманностью Ориона.
     ...Задняя дверь трейлера открылась.
     Нет, на этот раз определенно наклевывалось нечто неординарное. Загнанную внутрь грузового отсека машину, похоже, собирались разгружать сами ганианцы!
     "По меньшей мере платина в слитках..." - подумал он про себя, наблюдая, как первая пара вооруженных "грузчиков" полезла в фургон.
     Нет... Это оказалась не платина.
     Нищий вздрогнул, когда двое ганианцев выволокли под тусклый свет грузового отсека первую матово-черную плиту обшивки площадью в три квадратных метра.
     Они несли ее, заметно напрягаясь, но все же вес нового типа брони не исчислялся тоннами, как прежде...
     Нищий привстал. Он уже понял, что действовать нужно немедленно. Не было никакой гарантии, что грузовой корабль не стартует сразу же по окончании процедуры загрузки, и тогда единственный пойманный за два месяца шанс ускользнет, быть может, навсегда...
     Он взглянул на встроенный в уголок мини-дисплея хроно.
     Без четверти полночь по местному времени Эрни будет ждать его на углу, возле площади через пятнадцать минут. Удачно, что они встретились сегодня, жаль лишь, что придется втравливать его в проблемы, но иного выхода Вадим не видел.
     Отделившись от сумеречной стены погрузочного терминала, нищий, слепо шаря перед собой обломком трости, неуверенной походкой пошел вперед прямо на стоявшего вполоборота к нему охранника.

***

     - Э... куда прешь, кундук безглазый!..
     Охранник стоял на границе света и тьмы, там, где яркое сияние прожекторов переходило в глубокую тень.
     Слепой повернулся, пытаясь сориентироваться по голосу. Ганианец, неприязненно наблюдавший за ним, решил помочь несчастному найти дорогу: оскалившись в улыбке, он занес приклад импульсного автомата для короткого удара.
     В следующую секунду расщепленный конец обломанной трости пробил его горло, вырвав короткий, булькающий хрип.
     Вадим еще несколько мгновений держал в объятиях обмякшее тело, осматриваясь по сторонам, затем позволил ему беззвучно оползти на землю.
     Нагнувшись, он подобрал импульсный автомат. Удлинив насколько возможно его ремень, он нажал кнопку активации и повесил оружие на плечо стволом вниз, прикрыв сверху лохмотьями.
     Обшарив подсумок мертвого охранника, он извлек из него две светотермические гранаты. То, что нужно... Удача, похоже, начинала улыбаться ему. Отступив во тьму, Вадим установил задержки на таймерах, коротко размахнулся и зашвырнул увесистые шарики за штабель ящиков, складирова