ров", и в этом взгляде не было ни тени приязни.
     Он знал каждого из пилотов, относившихся к разжалованному технику как к человеку второго сорта. Они считали себя вправе при случае наорать на Сайкова, унизить его, сделать жизнь рядового техника еще более невыносимой. Неизвестно, как бы повернулась судьба, уцелей его десантный взвод в тех трижды проклятых пещерах...
     За полтора месяца пребывания на Кьюиге Сайков успел и полюбить, и возненавидеть эту планету, - с одной стороны, его душа и разум, привыкшие к теснине напоенных смогом улиц, к техногенным узилищам отсеков космических кораблей, не переставали поражаться необъятным девственным просторам планеты. В короткие минуты отдыха, оставаясь наедине с самим собой, он не мог надышаться, - взгляд сам стремился к туманным далям, от которых кружилась голова, и в то же время он ни на минуту не мог по-настоящему расслабиться, - стоит не вовремя сменить дыхательный фильтр, сделать глоток неочищенной воды прямо из ручья, надкусить травинку, и, скорее всего, твой жизненный путь оборвется быстро и болезненно.
     Эта двоякость, на которую накладывались сильные служебные неурядицы, выматывала его, день за днем истончая в сознании Сайкова рекламную чушь, которой пичкало их Всемирное Правительство Джона Хаммера.
     "Колонии нельзя ни победить, ни захватить, - думал он, глядя по сторонам во время долгих марш-бросков через дикую сельву. - Пусть мы уничтожим всех коренных жителей Кьюига, но тогда сама планета станет воевать против нас, - без многолетнего опыта выживания, которым обладают колонисты, жизненные просторы автоматически превращались в опасные пространства... У нас останется один выход - на корню уничтожать все живое, чтобы растить новые города-муравейники на стерилизованных землях, превращая тем самым цветущие миры в урбанизированные отростки Земли, несущие ее пагубную субкультуру..."
     Подобные мысли не давали ему покоя, они подспудно оставались в сознании, чем бы ни занимался Сайков, - он хотел эту планету, ему хотелось научиться ладить с ее природой, но, глядя, как пилоты серв-машин давят ступоходами "Фалангеров" лесные заросли, он начинал еще больше ненавидеть офицеров, составивших костяк нового воинского формирования. Они презирали эту планету, презирали населявших ее людей, считая себя равными богам, но на самом-то деле их могущество обеспечивалось множеством высокотехнологичных устройств, без которых они бы попросту подохли в сельве на первый же день.
     Разница между ними и Сайковым заключалась в том, что он понимал это, а они нет.
     В конце концов, он превратился в изгоя даже среди рядового состава взвода технической поддержки. Его ненависть копилась день за днем, подтачивая разум, и он, взяв привычку мысленно разговаривать с самим собой, достаточно быстро взглянул на развивающиеся события с иной стороны.
     Сейчас, разрядив орудия своего "Фалангера" в поворотную платформу ближайшей серв-машины, Николай даже не задумался о том, что вот он, пришел его судный день, когда будут окончательно расставлены все точки, и, если повезет выжить, узкая полоска пролива и мост через нее станут для него жизненным Рубиконом...
     Нет, он не думал об этом.
     Превратившись за полтора месяца мытарств в законченного реалиста, Николай четко осознавал лишь одно: им с Вадимом попросту не устоять против потрепанных остатков серв-батальона.

***

     Бой на левом берегу пролива длился шесть с половиной минут.
     Четыреста секунд техногенного ада, где каждое мгновение несет противоборство энергий, скорее свойственных космосу, чем поверхности земли.
     Со стороны казалось, что на левом берегу пролива внезапно начал извергаться вулкан. Тонны песка пришли в движение от тяжкой поступи машин, участок левобережья огласился ритмичным грохотом автоматических орудий, и пляж тут же заволокло двухцветным дымом. Сизые пласты выхлопов от стрельбы смешивались с черными клубами, повалившими из развороченных внутренностей пораженных первыми залпами "Фалангеров"; ветер тут же принялся рвать дымовую завесу, свивая ее в кружево и относя в сторону, но легкому послеполуденному бризу оказалось не по силам полностью развеять мутное покрывало, прорываясь сквозь которое ритмично вспыхивали очереди автоматических пушек...
     Участникам боя все виделось иначе.
     В первые секунды после залпа, когда пораженная в упор машина противника вдруг начала падать, Вадим по инерции продолжал двигаться вперед, забирая чуть вправо по отлогому пляжу, но его "Фалангер" не сделал и трех шагов, как земля содрогнулась и Нечаев едва не опрокинул свою машину, - колебания почвы, предательски осыпающийся песок, отсутствие навыков вождения - все это, вместе взятое, заставило его остановиться, дожидаясь, пока автоматические системы стабилизации восстановят потерянное на миг равновесие.
     Из чрева подбитого им "Фалангера" вдруг вырвался сноп огня, затем повалил жирный черный дым. Очевидно, горели пластиковые детали облицовки, корпуса компьютерных терминалов и маслянистые технические жидкости.
     Вадим оглянулся, пытаясь отыскать взглядом машину Сайкова, но у кромки воды горел еще один робот. Пламя объяло его снаружи, жадно облизывая верхнюю часть ступоходов, из развороченной поворотной платформы пульсирующей струей била какая-то жидкость, воспламеняющаяся на лету.
     Это был один из компонентов реактивного топлива, используемого в прыжковых ускорителях серв-машин, но Нечаев ничего не знал о подобных устройствах, он лишь видел, как пламя растекалось по песку, образуя огненный круг... и в этот миг верхняя часть брони "Фалангера" внезапно начала раскрываться, раскалываясь на сегменты, подобно лепесткам чудовищного механического бутона.
     Старт аварийно-спасательной катапульты сверкнул оранжевым сполохом, выбрасывая в небеса снабженный амортизационными каркасами пилот-ложемент, а покинутая серв-машина продолжала гореть, застилая окрестности дымом, сквозь который не было видно ни зги, и Нечаев, понимая, что нужно двигаться, повел свой "Фалангер" вперед, вдоль берега, стремясь пересечь зону нулевой видимости.
     Этот маневр удался ему лишь наполовину. Шагая в плотном дыму, он совершенно потерял ориентацию, - на обзорных экранах черноту сменял сизый сумрак, несколько раз сквозь него прорывались вспышки автоматического огня, термальная оптика фактически бездействовала из-за огромного количества тепла, "засвечивавшего" ее датчики, и Вадим, наугад направляя машину, повернул в сторону замеченных секундой ранее вспышек...
     Дым внезапно рассеяло порывом ветра, и оказалось, что его робот стоит в воде, утонув в ней по самое шарнирное соединение ступоходов, а напротив, с визгом поворачивая торсы то в одну, то в другую сторону, по кромке берега двигаются две машины врага.
     Ближняя к Нечаеву серв-машина вдруг остановилась как вкопанная, - стоило отдать должное мастерству сидящего в рубке "Фалангера" пилота, но Нечаев не успел даже подумать об этом, как с правого оружейного пилона вражеской машины ударило автоматическое орудие.
     В этот миг Вадим осознал всю глубину термина "нейросенсорный контакт".
     Захваченный "Фалангер" соединялся с ним тысячами незримых нитей обратной связи, - тонкие иголочки, которые усеивали поверхность пилотажного шлема и специальных перчаток, не просто впивались в кожу, передавая импульсы его нервной системы на исполнительные механизмы, - связь была двусторонней, и он вкусил ее в полном объеме, как только первый снаряд угодил в броню его машины.
     Вадим заорал.
     Так кричат люди от внезапной нестерпимой боли. Ему показалось, что с правого плеча сорвало кожу и плоть до самой кости, в глазах помутилось, но очередной впрыск препарата из системы поддержания жизни столь же быстро вернул Вадима в сознание, и эта шоковая смена состояний заставила работать его рефлексы. Он начисто позабыл, что заключен внутри многотонного механизма. Подчиняясь боли, Вадим машинально отклонился в сторону, заставляя машину повторить это движение, и четыре снаряда из пятитактовой очереди проводника лишь ободрали броню и взметнули вокруг фонтаны выброшенной в небеса воды.
     Разум не успевал за ритмом миллисекунд, которыми измерялись отрезки боя, и Нечаев смог сделать только одно - до ломоты в пальцах сжать сенсоры огня обоих перезарядившихся орудий.
     Точного прицела не было, - его взгляд метался по двум исполинским наступающим на него фигурам, и оттого очереди орудий легли веером, вспахав песчаный пляж серией разрывов. Ни один из них не попал точно в противника, но тонны выброшенного вверх песка и ударная волна от взрывов заставили пошатнуться серв-машины, - они на миг потеряли стабилизацию, и это подарило Вадиму несколько выигранных секунд, необходимых для перезарядки орудий.
     Он ощущал, как с гулкой вибрацией работают механизмы боевых эскалаторов, в горячке боя ему казалось, что все происходит слишком медленно. Вот на боковом экране мутно блеснул выброшенный автоматом перезарядки пустой лоток, левое орудие выдало наконец сигнал готовности, а правое, в район которого угодил снаряд, все еще скрежетало механизмами.
     Огонь!..
     Злобный, четко различимый на слух лай автоматической пушки левого борта прозвучал для него как музыка, отдачей чуть повело торс, но тут же сработали компенсаторы стрельбы, возвращая рубку в исходное положение. Все эти ощущения были ему внове, они ошеломляли полнотой слияния нервной системы с механизмами машины, но прошел миг, и все болезненно изменилось, - восторг опять сменился режущей болью...
     Вторая серв-машина, маячившая чуть позади первой, в которую Вадим только что всадил прицельную очередь, не пострадала, - наоборот, ее пилот оказался в выгодном положении, - неопытность Нечаева подарила ему возможность спокойно прицелиться и дать залп из двух автоматических пушек.
     Две очереди угодили в разные точки - одна хлестнула по скату лобовой брони, а вторая - по возвышающейся над водой платформе сервоприводов.
     Машина Нечаева устояла, - ее ступоходы глубоко погрузились в песок, обеспечивая дополнительную устойчивость, но это уже не имело значения, - поворотную платформу заклинило, правое орудие, так и не закончившее перезарядку, оторвало вместе с креплениями пилона, броню с лобового ската срезало, будто ножом, и по внутреннему бронестеклу рубки, представлявшему собой вытянутую полусферу, с хрустом пробежала змеистая трещина.
     Вадим сидел в кресле пилот-ложемента, ощущая себя так, будто ему только что сломали руку и влепили булыжником в лоб, но эти стрессовые ощущения носили мгновенный характер, - конструкторы машины, проектируя цепи обратной связи, стремились лишь обозначить места попаданий, а не выводить пилота из строя постоянными изматывающими болями... Поэтому мгновение спустя шок прошел, и Нечаев слабо зашевелился в кресле, пытаясь навести рукой и взглядом уцелевшее левое орудие, чтобы сделать хоть что-то перед лицом неминуемой гибели.
     Ближе всего находился "Фалангер", уже получивший повреждения от предыдущих выстрелов Вадима. Он стоял метрах в двадцати, у самой кромки воды; часть его бронепластин, сорванная снарядами, валялась вокруг уродливыми кусками, обнажившиеся механизмы натужно работали, - пилот стремился развернуть свою машину, чтобы подставить под вероятный выстрел неповрежденную часть, но не успел. Сколь ни велик был соблазн отомстить, последняя очередь Нечаева хлестнула по более доступной цели, ломая ничем не защищенные механизмы покалеченного "Фалангера".
     На пляже у кромки воды вспыхнул еще один чадный костер, но смотреть на него не было времени, - Вадим лишь краем глаза машинально отметил попадание, отчаянно пытаясь сдвинуть с места свою машину, но "Фалангер" более не подчинялся ему - ступоходы застыли, парализованные критическими разрушениями главного привода поворотной платформы...
     Оставалось одно - катапультироваться, как сделал это на его глазах пилот поверженной Сайковым серв-машины.
     Взгляд Вадима метнулся по пульту управления, нашел бросающийся в глаза рычаг с надписью "катапультирование", и правая рука, освободившись от перчатки, рванула его вверх, по направлению указующей стрелки.
     Что-то заскрежетало над головой, с хрустящим звоном посыпались осколки расколотого бронестекла, но сегменты брони, образующие свод рубки управления, все же раскрылись, с глухим плеском обрушившись в воду. Вадим сжался, ожидая жесткого удара аварийно-спасательной катапульты, но механизм под пилот-ложементом не сработал. Вместо взрыва пиропатрона, который должен был выбросить его в небеса, Нечаев увидел вспыхнувшую на аварийном табло надпись:
     "Критические повреждения. Катапультирование невозможно".
     Он медленно поднял глаза, одновременно вдыхая кисловатый от дыма воздух, и увидел прямо перед собой в каком-то десятке метров зловещий контур серв-машины.
     Он сидел в кресле под открытым небом, уже не защищенный плитами брони и внутренним бронестеклом, а два жерла автоматических орудий "Фалангера" были нацелены, как показалось, прямо ему в лоб.
     Вспышка.
     Вадим в последнюю секунду успел подумать: Вот она смерть, из объятий которой уже не вырвет никто... но ослепительный, режущий глаз росчерк был совершенно непохож на стробоскопические сполохи от работы орудий... и он, уже заглянувший в глаза неизбежной гибели, вдруг осознал, что броня изготовившейся к залпу серв-машины вдруг вспухла малиновым пузырем и лопнула, падая в воду шипящими брызгами расплавленного металла.
     С небес на изуродованный пляж рушилась звуковая волна, и Нечаев, резко повернув голову, увидел, как сверху на вражеские машины пикируют, озаряясь вспышками очередей, два шаттла с эмблемами военно-космических сил Кьюига на бортах и коротких скошенных крыльях...
     Дорохов... - пришла облегченная, полная пьянящей радости мысль, и взгляд назад, на изгибающийся над проливом мост, доказал справедливость этого предположения: над ажурными арками опор возвышался аграрный робот с планеты Дабог, тот самый, который прибыл на Кьюиг вместе с беженцами, на борту прорвавшейся из кольца блокады "Иглы"...
     Его лазерные установки, аналог которых так и не сумели создать конструкторы Земного Альянса, били по серв-машинам врага, посылая в них слепящие росчерки когерентного света, а на ограниченном участке побережья, вслед за вспахавшими песок очередями, уже рвались сброшенные штурмовиками бомбы...
     Вадим с трудом вытащил правую руку из сенсорной перчатки и негнущимися, онемевшими пальцами начал расстегивать страховочные ремни, не позволявшие ему встать, потом откинул пилотажный полушлем, и прохладный ветер пахнул в лицо, неся свежесть предзакатной прохлады.
     Клонился к вечеру этот невыносимо долгий день...

ГЛАВА 10

     Кьюиг. Район моста через пролив
     Всю ночь над изуродованным пляжем сияли прожектора.
     В их свете кипела работа, и люди на фоне темных силуэтов серв-машин казались муравьями, облепившими непомерно большую добычу.
     Лишь десять человек не принимали участия в общей суете. Собравшись под натянутой в стороне маскировочной сетью, которая работала в спектре электромагнитных помех, они занимались более важным делом, чем сбор и транспортировка боевых трофеев.
     За столом, сооруженным из перевернутых пластиковых ящиков из-под ракетного боекомплекта, сидели Дорохов, Нечаев и Сайков, чуть в стороне устроилась Яна, машинально гладившая по загривку своего пса, рядом с ней, упершись локтями об импровизированную столешницу, сидел рослый беженец с Дабога, тот самый, кто месяц назад порывался расстрелять в переходном тамбуре "Иглы" солдат Альянса.
     Напротив Вадима, по другую сторону перевернутых ящиков, скрестив руки на груди, сидел пилот "Ястреба" - шагающей аграрной машины с планеты Дабог.
     Трое пленных пилотов из состава разгромленного серв-батальона стояли в кругу света. Их лица выражали всю гамму чувств, начиная от надменного презрения и заканчивая полнейшей подавленностью.
     - Ну, господа... - нарушил тишину Дорохов. - Мы ждем подробного доклада. С какой целью вы наступали, как должна осуществляться связь с базовыми кораблями высадки, кто полномочен принять командование после смерти полковника Шермана и какая процедура установлена на этот случай?
     Пилоты серв-батальона молчали: двое все еще находились в шоке после чудовищного разгрома, третий вполне держал себя в руках, сверля недобрым, вызывающим взглядом пленивших его людей.
     - Вы пестрое сборище дегенератов... - сквозь зубы вытолкнул он оскорбительную фразу. - Я не собираюсь разговаривать с генетическими отбросами...
     Вадим усмехнулся, покачав головой. Некоторые движения отзывались болью в местах ранений, но он не собирался покидать строй. События прожитых суток в корне изменили его, словно Нечаев родился вторично, сначала погибнув, а затем возродившись в затянувшемся бою, где не выдерживал металл и разлетались в клочья механические приводы.
     Конечно, речь идет о его душе, мировоззрении, а не о теле. Оно ныло, причиняя ему массу болезненных неудобств. Да и выглядел он хуже, чем все остальные, - многократное применение боевых стимуляторов, которые сначала колол ему Хьюго, а затем автомат поддержания жизни, входящий в систему жизнеобеспечения серв-машины, не добавило ему здоровья. Казалось, что в теле Вадима не осталось ни капли жировых запасов, кожа плотно обтягивала обострившиеся скулы, исцарапанные пальцы рук выглядели усохшими, словно у долго голодавшего человека.
     - Выведите этот генетический эталон и пристрелите, как бешеного пса, - неожиданно произнес он, не повышая тона. - Пусть он разделит участь тех, кого убивал, сидя за броней серв-машины.
     Речь Нечаева была тихой, взвешенной, без ненависти или неприязни в голосе... и тем страшнее прозвучали его слова в наступившей вдруг немой тишине.
     В эти секунды на собравшихся под маскировочной сетью вдруг накатила жуть. Все головы повернулись к Вадиму, который по упомянутым причинам выглядел как выходец с того света. Зеленоватый сумрак неяркого освещения только добавлял черт этому сходству.
     Даже Дорохов не ожидал подобного поворота событий.
     Офицер, о котором шла речь, побледнел, изменившись в лице, но, нужно отдать должное, все еще сохранял остатки самообладания, до тех пор пока из-за импровизированного стола, нарушая возникшую тишину, не встал рослый житель Дабога.
     Тихо клацнул затвор автоматического пистолета.
     - Пошли.
     В этот миг не выдержали нервы у самого молодого пилота. В отличие от двух товарищей, его с самого начала заметно трясло, будто осиновый лист на ветру,
     - Нет... Не убивайте его! Не надо нас расстреливать! Я... Я готов сотрудничать с вами! - Он говорил сбивчиво, взахлеб, словно боялся не успеть высказаться до конца.
     Нечаев молча кивнул.
     Он держался на пределе сил, стараясь скрыть свое ужасное самочувствие, и оттого его облик становился еще более натянутым, напряженным.
     - Говори.
     - Цель атаки серв-батальона - космопорт вашей планеты. Мы должны были скрытно продвигаться к нему, а затем стремительной атакой овладеть всей территорией порта и удерживать ее до подхода основных сил.
     - Сопляк... - прошипел пленник, которого минуту назад едва не вывели за ближайшую прибрежную дюну.
     - Заткнись, - посоветовал ему Дорохов. - Эй, Баграмов, - окликнул он одного из своих людей, стоявших на постах подле КП. - Отведи его в планетарную машину и запри в кормовом отсеке.
     Из мрака, сгущавшегося вне освещенного круга, возникла фигура часового.
     - Это все? - Взгляд Нечаева, который пропустил мимо ушей второстепенный, по его мнению, диалог, по-прежнему сверлил начавшего давать показания младшего офицера.
     - Нет... - упавшим голосом сознался тот, отводя глаза. - Серв-батальон не должен был выходить на связь с командованием, действуя максимально скрытно, но ситуация в космосе изменилась... - В этот миг на него накатила очередная волна страха, и он снова начал говорить быстро и сбивчиво, проглатывая окончания слов: - Все крейсера эскадры получили серьезные повреждения на подступах к планете... - Он судорожно сглотнул. - Теперь они нуждаются