вствуя разгоряченными ладонями холод и вес металла, толкнул его в открытый казенник орудия, и полуавтомат перезарядки резко закрылся, едва не отхватив ему пальцы.
     В этот момент пол бункера задрожал... нет, скорее заходил ходуном, так что Нечаев едва удержался на ногах.
     Трудно сказать, что это было, но сотрясение земли длилось всего несколько секунд и прекратилось так же внезапно, как началось.
     Сейчас его заботило одно: серв-машины на склоне, оказавшиеся на линии прямого огня.
     Взгляд поверх изуродованного щита заставил его похолодеть. "Хоплит", которого минуту назад он, торжествуя, списал со счетов, поднимался, используя дополнительный гидравлический упор. Шарнирное соединение ступохода, куда попал снаряд, было отмечено шрамом рваного по краям металла, оттуда пульсирующими толчками била зеленоватая жидкость, но робот вставал, и живучесть боевой машины, получившей прямое попадание в одно из наиболее уязвимых мест, заставила Вадима дрогнуть...
     Два других "Хоплита" уже определили цель и разворачивали обтекаемые торсы в сторону внезапно ожившего бункера.
     Вадим одним движением навел орудие на поднимающуюся машину, поймал в перекрестье прицела поворотную платформу, к которой крепились отдельные элементы конструкции, и, ударив ладонью по кнопке выстрела, сознательно рухнул на пол подле станины, закрывая руками голову.
     В следующий миг бетонный пол укрытия вздрогнул, словно холм вознамерился вытолкнуть из своих глубин древнее убежище, сверху посыпались крупные обломки бетона, белесая пыль потянулась ленивыми клубами, по полу зазмеились трещины, одна из которых с треском разошлась прямо под Нечаевым.
     Он приподнялся, стряхивая с головы и плеч бетонную крошку, и сквозь белесые клубы пыли его слезящиеся глаза различили солнечный свет.
     Свод бункера просел, местами обвалившись, и теперь отдельные его фрагменты висели, удерживаясь на обнажившейся арматуре.
     Это был ракетный залп "Фалангеров", не меньше...
     Вадим, шатаясь, подошел к орудию.
     Как ни странно, оно уцелело, только стало белым от осевшей бетонной пыли да разлетелся вдребезги от удара рухнувшего со свода обломка жидкокристаллический монитор.
     Нечаев с усилием скинул на пол изувечившую прибор глыбу и тронул помятый джойстик.
     Ствол орудия послушно дернулся...
     Работает.
     Казенная часть была открыта в ожидании нового снаряда, и Нечаев присел между разведенными в стороны и прикрепленными к полу упорами станины, заглянув в длинный гладко отполированный канал ствола.
     Он увидел пятачок синего неба.
     Подняв взгляд, он посмотрел в зазор, образованный стволом и прорезью щита.
     "Хоплит" так и не смог подняться, он горел, превратившись в чадный костер, дым стелился вдоль изуродованного склона холма, а сквозь этот шлейф прямо на бункер двигались две последние машины передового отряда. Они шли, покрывая каждым шаговым тактом ступоходов по пять-шесть метров. Первая исполинская фигура уже грозила затмить собой весь свет, и Нечаев метнулся к ящику со снарядами.
     Сухо клацнул механизм затвора, и орудие гаркнуло, выплевывая снаряд в приближающуюся машину. Звонко покатилась по треснувшему полу выброшенная полуавтоматом перезарядки гильза, а Нечаев, припав на колено, уже толкал в горячий канал ствола новый снаряд.
     Его переживания, сомнения, страх - все умерло, исчезло, словно какой-то неведомый механизм саморегуляции отключил инстинкт самосохранения, который в определенный момент перестал быть благом, ибо выжить в окружившем его механическом аду можно было лишь одним способом - стоять насмерть, там, где не выдержали бетон и металл...
     Снаряд...
     Ослепительная вспышка, рванувший в десятке метров от развороченного бункера разрыв, ноющий свист осколков, зубовный скрежет поврежденных механизмов вражеской серв-машины, солоноватый вкус крови на разбитых губах - все эти ощущения сливались в краткий миг, пока Нечаев, не вставая с колен, тянул разбитые руки к початому ящику боекомплекта.
     Снаряд...
     Длинная, захлебывающаяся очередь автоматической пушки хлестнула по изуродованному бункеру, фонтаны бетонного крошева вырастали на стенах, словно диковинные цветы, окруженные облачками мертвой пыльцы. Орудие болезненно вздрогнуло, принимая на свой щит удары выпущенной в упор очереди. Его броня отвечала сводящим с ума, нестерпимым, звонким хрустом, крепежные клинья в правой части станины не выдержали и лопнули.
     Вадим со снарядом в руках на секунду застыл, припав на одно колено, - вторично контуженный, полностью дезориентированный, он бессмысленно тряс головой, пытаясь изгнать засевший в ушах звон, потом, словно очнувшись, втолкнул снаряд в ствол орудия, уже не надеясь на адекватную работу последнего, но казенная часть все же закрылась, несмотря на толстый слой бетонной пыли и крошки, покрывавший все механизмы...
     Очнувшийся от контузии разум подсказывал: беги, ползи отсюда, пока еще цел, но содранные в кровь колени не гнулись, да и здравомыслие уже никак не вписывалось в окружающую реальность, и Вадим вдруг подумал, что побежать сейчас, значит, попросту умереть, если не физически, то морально...
     Едкая бетонная пыль, поднятая очередью зенитного орудия, медленно оседала.
     Нечаев с усилием навалился на правую часть станины, со стоном возвращая орудие в прежнюю позицию. Он совершенно потерял контроль над окружающей обстановкой. Вадим не мог бы ответить, сколько машин находится подле бункера, какой отрезок времени минул с момента его первого выстрела, не говоря уже о том, что он абсолютно не представлял, что творится на остальных позициях, уцелел ли хоть один андроид из расчетов семи орудий, и...
     Его отвлекло движение за развороченной, расширенной множественными попаданиями амбразурой обвалившегося бункера.
     Пыль уже осела, и он увидел, что в полуметровую щель смотрит серв-механизм.
     В первый момент его окатила холодная волна жути. "Хоплит", согнув ступоходы, заглядывал в бункер. Раскосые прорези затянутых бронестеклом смотровых триплексов, разительно напоминающие два удлиненных глаза с частыми ресничками видеосенсоров, уставились на оглушенного, окровавленного человека, одежда которого превратилась в лохмотья и была белой от осевшей на нее пыли, а Вадим в секундном оцепенении смотрел сквозь мутноватое бронестекло и видел неясные контуры каких-то приборов, пустое кресло пилота и даже дергающиеся сами по себе рычаги управления.
     Эти машины не управлялись людьми, они являлись беспилотными кибернетическими системами.
     Исчадие современных земных технологий, скопированное с аграрных роботов планеты Дабог и усовершенствованное для нужд войны, очевидно, имело свой эквивалент разума или что-то схожее с ним, но программная суть застывшей перед бункером машины не являлась аналогом долгого, своеобразного пути саморазвития, как у андроидов серии "Хьюго", - за раскосыми триплексами крылось нечто иное, более скоропалительное и зловещее. Вадим ощущал это на уровне подсознания, интуиции, и в этот страшный миг немого противостояния ему не было нужды в технических обоснованиях и аннотациях...
     Его ладонь вслепую нашарила преувеличенно большую кнопку на изуродованной панели управления и ударила по ней.
     Сноп огня, вырвавшись из ствола орудия, плеснул в лоб любопытной машине, - снаряд лег точно посередине, между смотровыми триплексами, проломив разделяющую их перегородку брони и разорвавшись в рубке управления.
     Огненный бутон, вспухший внутри машины, вырвал ее противоестественные "глаза", осколки бронестекла, смешанные с кусками брони, хлестнули по щиту орудия, и спустя секунду многострадальный бункер пошатнулся, а по его стенам поползли новые змеистые трещины, когда горящий тридцатитонный "Хоплит" опрокинулся, тяжко рухнув на склон холма перед укреплением.
     Полуослепший и окончательно оглохший Нечаев бессильно навалился на станину; из ушей текла кровь, глаза смутно различали окружающие предметы, он лишь тряс головой, пытаясь прийти в себя после грянувшего в нескольких метрах от него взрыва, потом, осознав, что орудие развернуло отдачей и его ствол смотрит в стену, Вадим в горячке попытался вернуть на место сорванную с креплений сошку, но на это уже не осталось сил... Тогда он встал в полный рост и, шатаясь, словно пьяный, подошел к амбразуре, которая из-за множественных попаданий превратилась в овальную дыру.
     Пыль медленно оседала, зрение и слух постепенно возвращались к нему, а вместе с ними приходило восприятие окружающего...
     Склон холма окончательно выгорел за эти минуты, - теперь вместо травы и кустов перед древним укреплением простиралось уродливое, изрытое воронками поле, на котором полыхали три чадных костра - подбитые серв-машины...
     Жирные шлейфы ядовито-черного дыма утекали в лазурные небеса, а сквозь прорехи сминаемой ветром дымовой завесы на равнине, ниже цепи прибрежных холмов, уже показались контуры уверенно шагающих "Фалангеров", между которыми двигалось пять или шесть боевых планетарных машин с десантом на борту.
     Позиции укреплений предмостья молчали. Над изуродованными бункерами стлался дым и стояла гробовая тишина.
     Не поворачивая головы, Нечаев протянул руку, на ощупь нашел запорошенный пылью автомат и подсумок с гранатами, которые он оставил в нише под дополнительной смотровой щелью.
     Он понимал, что для него все кончится в ближайшие несколько минут. Разум Нечаева раздваивался, словно в нем ожила еще одна, незнакомая ранее сущность. Еще есть время бежать, вряд ли шестидесятитонные машины обратили бы внимание на одинокую человеческую фигуру, но он не мог сделать даже шага назад с развороченной, утратившей свой тактический смысл позиции.
     Сейчас не вспоминалась ни прожитая жизнь, ни тот моральный разброд, что он испытывал перед боем или во время самоубийственных атак на подступающие к планете крейсеры. Словно нирвана для верующего, пришло отрешенное спокойствие: прищурившись, он смотрел на ровный строй тяжеловесных "Фалангеров" и понимал - это не просто беда и даже не война в чистом смысле данного термина. На его родную планету обрушилась сила, которой некому противостоять, ведь до начала роковых событий в системе Дабога все население колонизированных четыреста лет назад миров жило своей, сугубо мирной, созидательной жизнью, а люди на далекой Земле в это время вынашивали планы их полного уничтожения, геноцида колоний ради сомнительных в плане биологической пригодности жизненных пространств для миллиардов иных людей, - иных потому, что они выросли в непостижимом для Вадима, каком-то извращенном мире понятий, где все решает не слово, не разум, а злая бескомпромиссная сила, воплощенная в ракетном взрывателе...
     Это было неправильно. Может быть, он мыслил однобоко, плоско, но как еще мог работать его разум, когда сам Вадим, полуживой, окровавленный, стоял со смешным автоматическим оружием в руках и двумя гранатами в подсумке, глядя, как прямо на него прет беспощадная сила, которой, в принципе, все равно, сколько людей с той и другой стороны погибнет ради достижения сиюминутной тактической цели...
     Он не мог уйти отсюда, как бы ни было страшно, как бы ни увещевал его очнувшийся от контузий разум.
     Это был момент истины, когда происходит невероятный взлет души и ее озаряют высочайшие понятия и моральные критерии... беда лишь в том, что чаще всего подобное случается с людьми за минуту до смерти...

***

     Стоял знойный, изнуряющий полдень.
     Остовы машин выгорали быстро, открытое пламя уже не бушевало в районе падения подбитых сервоприводных чудовищ, даже дым унялся, будто и его растопило своими лучами беспощадное, жгучее солнце.
     Связи не было. Свой коммуникатор Вадим потерял в бункере, прибор, скорее всего, раздавило упавшими со свода обломками.
     Он выбрался наружу, обошел стороной обездвиженного "Хоплита", который стоял прямо подле выхода, взрыв землю ступоходами и опираясь задней частью корпуса на угловатый бетонный выступ укрытия, - словно эта машина остановилась отдохнуть у стены обезображенного бункера.
     Не заостряя внимание на подбитом роботе, Вадим нырнул в относительную прохладу глубокого, на совесть прорытого хода сообщения и побежал по извилистой траншее, соединявшей отдельные опорные точки передовых укреплений.
     Первый попавшийся на пути открытый капонир, в котором было установлено орудие, теперь представлял собой глубокую яму, состоящую из множества наложившихся друг на друга воронок, углубивших укрытие еще метра на три, превратив его в глубокий провал с осыпающимися отвесными краями.
     Пришлось подтянуться на руках, выкарабкаться из траншеи и ничком упасть в траву.
     Он машинально посмотрел в сторону наступающей цепи тяжелых серв-машин. "Фалангеры" двигались намного медленнее "Хоплитов", но, без сомнения, их медлительность компенсировалась более внушительной огневой мощью. Вадим мгновенно вспомнил, как дрогнула земля во время боя, и подумал, что глубокая яма, образовавшаяся на месте капонира, скорее всего следствие ракетного залпа одного из "Фалангеров".
     Вывод в его положении малоутешительный, но Нечаеву некогда было, задумываться, он стремился найти выгодную позицию, прежде чем машины достигнут подножия холмов и начнут карабкаться на высоты.
     Он прополз по траве, ужом огибая воронку, снова спрыгнул в траншею и побежал, пригибая голову, двигаясь в направлении левого фланга укреплений, где была позиция Хьюго.
     Два бункера белели обнажившимся из-под земли стенами, на которых виднелись закопченные подпалины попаданий, местность вокруг изменилась до полной неузнаваемости: холмы обуглились, там, где росли кусты и трава, теперь простирались покрытые пеплом и воронками склоны. Над ними дрожало знойное марево и кое-где сочились ленивые струйки дыма.
     До соседнего бункера он добрался спустя пять минут, когда машины противника уже были у подножия холмов.
     Внешне бункер казался целым, если не считать того, что масса земли оползла вниз, обнажив его стены и фундамент. Вадиму, стоявшему у начала оползня, пришлось задрать голову, чтобы разглядеть длинную щель амбразуры, из которой торчал ствольный компенсатор орудия.
     Почему оно молчит?!
     Он принялся карабкаться вверх. Земля предательски осыпалась под ногами, Вадим продвигался медленно и, осознав ошибку, стал забирать левее, к границе оползня. Через минуту, почувствовав под ногами твердую, скрепленную корнями травы и кустов почву, он, задыхаясь от постоянного физического напряжения, собрал остаток сил для рывка и, преодолев наконец склон, скатился в траншею, которая змейкой вилась по вершине холма, расходясь по обе стороны от древнего бункера.
     В висках гулко и ритмично бился пульс крови, мышцы налились свинцом от усталости, залеченное Яной плечо вдруг напомнило о себе тупой, ноющей болью...
     Мир сужался вокруг Нечаева, ему казалось, что одиночество превращается в вечность, стены хода сообщения стали границами реальности, а все происходящее с ним - дурным, затянувшимся сверх меры кошмарным сном.
     Нужно было найти в себе силы, встать, чтобы преодолеть полсотни метров, которые оставалось пробежать до массивных ворот бетонированного укрытия.
     Сейчас ему больше чем когда-либо нужна была связь. Вадим слишком хорошо понимал, что два километра, отделявшие его от моста через пролив, - расстояние непреодолимое, - серв-машины выйдут к водному рубежу намного быстрее, чем он. Переправу нужно взрывать, но сделает ли это Яна? Сможет ли она принять самостоятельное решение в отсутствие сведений о нем и Хьюго? Вадим не пытался принизить ее волевые качества, он просто знал, что она сейчас сидит у стационарного устройства связи в надежде, что с этого берега хоть кто-то подаст весточку о себе.
     В этот миг он увидел девушку совершенно в ином свете, будто с глаз Нечаева упала пелена предвзятости.
     Она была таким же человеком, как он, несмотря на семантические расхождения их языков, чуждость взглядов на жизнь, разницу в моральной оценке прошлых событий и территориальных делений - по большому счету все перечисленное являлось не более чем мелкими различиями, настоящая зона отчуждения пролегала отнюдь не на спорных территориях, а в душах людей... - это Вадим понял на дне траншеи, глядя в узкую расселину свежеотрытого хода сообщения, из глубины которого виднелась полоска ослепительного лазурного неба.
     Мы сами создаем себе врагов... - внезапно подумалось ему, - смотрим недобро, искоса, часто не понимаем, кто и как правит нашими душами...
     Мысль была правильной, щемяще-горькой, но запоздалой. На уроках истории ему преподавали материалы по зоне терраформированных земель, превратившихся в уникальную Кьюиганскую степь, говорили о том, что она - граница между двумя цивилизациями Кьюига - прогрессивной и регрессирующей, а на самом деле...
     Его мысли прервала вспышка.
     Вадим поднял голову, в душе ругая себя за минуту изнеможения, за промедление, но зря - эти мгновения, что он пролежал на дне траншеи, не только вновь спасли ему жизнь, но и позволили взглянуть на родной мир под иным углом зрения...
     Вспышка, которая заставила его очнуться, была выстрелом орудия, установленного в бункере.
     Подхватив автомат, Нечаев из последних сил побежал вверх по ходу сообщения, но ему удалось преодолеть от силы десяток метров, как со стороны равнины вдруг раздался ужасающий вой, который заставил его рефлекторно упасть на дно узкой расселины, и в тот же миг земля заходила ходуном, - казалось, что из нее вместе с тоннами выброшенной в небеса почвы вырвался тяжкий, страдальческий стон...
     День за одну секунду превратился в ночь.
     Нечаева опять приподняло взрывной волной, ударило о стену траншеи, и, падая на спину, он увидел солнце: застывший в зените опрокинутого купола небес багровый, горячечный диск, свет которого едва пробивался сквозь тонны выброшенной вверх земли... Это было жуткое зрелище, наглядно иллюстрирующее разрушительную мощь наступающих машин и их намерения относительно планеты Кьюиг, ее природы и населяющих два материка человеческих сообществ...
     Несколько секунд тонны земли висели в воздухе, а потом рухнули назад, вниз.
     Это был ракетный залп двадцати "Фалангеров", произведенный в ответ на одиночный выстрел чудом уцелевшего орудия.

***

     Несмотря на чудовищную, уничтожительную мощь, которая плясала вокруг адскими разрывами, Нечаев не только не потерял сознание, а наоборот, все его чувства обострились, словно организм включил последние, неподконтрольные разуму резервы, и он, оглушенный, придавленный землей, в полной мере осознавал происходящее вокруг.
     Султаны огня и дыма, затмившие солнечный полдень, с тяжким грохотом опали на землю, глухо отбарабанили комья дымящейся почвы и мелкие камни, могильная тяжесть легла на грудь, но Вадим уже начал свыкаться с постоянным прессом смертельной опасности, он не заметил, как начал зло, целеустремленно сопротивляться ей... Вот и сейчас еще разлетались горячие осколки, что-то взрывалось и рушилось вокруг, а его руки уже разгребали горячую супесь, освобождая плечи и грудь, потом под ободранные до крови пальцы попалась теплая сталь автомата, он вытащил его, встряхнул, освобождая от сыпучей песчаной почвы, и в этот миг он услышал голоса.
     Потрясение, которое испытал Вадим от звука чужой, показавшейся поначалу незнакомой речи, едва ли было меньшим, чем от ураганного ракетного огня боевых машин.
     Кто-то, разговаривая, поднимался вверх по обугленному, оползшему склону холма.
     Спустя несколько секунд оцепеневший, наполовину засыпанный землей Вадим наконец понял, что говорят на интеранглийском, но некоторые слова он просто не понимал, догадываясь об их значении лишь по контексту фраз.
     - ...Что они сделали с "Хоплитами"?! - долетел до него обрывок разговора. - К Фрайгу! - выругался невидимый человек. - Эта броня никуда не годится, так же как и программное обеспечение. Почему они полезли под фланговый огонь орудий, ответь, майор?
     - Это боевые испытания, господин полковник, - раздался из-под откоса второй голос. - Сейчас идет та самая