терии? -- Нет.
     -- Почему же вы придаете им такое значение? -- Потому, что они  шли  за
вами.  --  Не  может  быть,  ведь... -- Может, потому что было. -- Контейнер
потерял герметичность?
     -- Нет. Вероятно, вы  проглотили  порцию  этих  частиц  еще  в  ракете,
выбираясь из скафандра. -- Но они теперь во мне?
     -- Не  знаю.  Но  то,  что это не обычная лунная пыль, было обнаружено,
когда вы собирались в Австралию.
     -- Ах  так!  И,  разумеется,  каждое  место,  где  я   побывал,   потом
исследовалось под микроскопом? -- Примерно так. -- И находили эти ... ?
     Он кивнул. Мы все стояли у окна, а Луна проплывала между тучами. -- Все
ли об этом знают?


     -- Кто это -- все? -- Ну, заинтересованные стороны...
     -- По-видимому,  еще  не  все.  В  Агентстве  несколько  человек,  а из
медицинской службы только я. -- Почему вы мне об этом не сказали?
     -- Потому что вы сами уже напали на след, и мне хотелось бы,  чтобы  вы
уяснили себе положение в целом. -- Мое? -- И ваше, и общее.
     -- Так они на самом деле меня опекают? -- Минуту назад вы сами дали это
понять.  --  Я стрелял наугад. Значит, так оно и есть? -- Не знаю. Но это не
значит, что никто ничего не знает. Во всем этом деле есть различные  степени
посвященности.  На  основании  сведений,  которые я получил от своих друзей,
совершенно  частным  образом,   исследования   продолжаются,   и   пока   не
исключается,  что эти частицы поддерживают связь с Луной... -- Странные вещи
вы говорите. Какую связь? По радио? -- Наверняка нет. -- Значит,  существует
другая?
     -- Я  приехал  сюда,  чтобы задать несколько вопросов вам, а оказалось,
что допрашивают меня.
     -- Но вы, кажется, собирались подробно обрисовать положение, в  котором
я оказался?
     -- Я не могу отвечать на вопросы, на которые не знаю ответов.
     -- Одним словом, до сих пор меня защищайте одно лишь предположение, что
Луна может и в состоянии заниматься моей судьбой?..
     Шапиро   не   отвечал.  Комната  была  погружена  в  полумрак.  Заметив
выключатель, он подошел к нему, включил свет и сияние лампы ослепило и в  то
же  время  отрезвило  меня.  Я задернул штору, достают из бара бутылку и две
рюмки, налил в них остатки шерри, сел сам и указал гостю на кресло.
     -- Ci va piano va sano (Тише едешь, дальше будешь (итал.)).,  --
неожиданно  произнес  профессор,  но,  едва пригубив вино, поставил рюмку на
письменный стол  и  вздохнул.--  Человек  всегда  руководствуется  какими-то
правилами,  но в таком положении, как это, никаких правил нет, а действовать
необходимо, ибо промедление ни к чему хорошему  не  приведет.  Домыслами  мы
ничего  не  добьемся.  Как  невролог  могу  вам  сказать одно: память бывает
кратковременная   и   долговременная.   Кратковременная   преобразуется    в
долговременную,  если  не возникают неожиданные помехи. А трудно представить
себе  помеху  серьезнее,  чем  рассечение  большой  спайки  мозга!  То,  что
произошло  непосредственно перед и вскоре после этого,-- не может находиться
в вашей памяти, и эти пробелы вы заполнили домысливанием, как я уже говорил;
а что касается остального, то
     ' 464


     мы  не  знаем  даже,  КТО  нападает,  а  КТО  --  защищается.  Ни  одно
правительство   ни   при   каких  обстоятельствах  не  признается,  что  его
программисты нарушили единодушно  принятые  условия  Женевского  соглашения.
Впрочем,  если  бы  даже кто-нибудь из программистов проговорился, это бы не
имело никакого значения, ведь ни он и  никто  другой  не  знает,  как  потом
развивались  события  на  Луне.  В  этом  санатории  вы в безопасности ровно
настолько же, как в вольере с тиграми. Вы мне не верите? Во  всяком  случае,
до бесконечности вы здесь не просидите.
     -- Так  долго  говорим,--  заметил  я,--  а все без толку. Вам хочется,
чтобы я отдался, так сказать, под вашу опеку? --  я  притронулся  к  правому
виску.
     -- Я  считаю, что вы должны это сделать. Не думаю, чтобы это много дало
Агентству, да и вам тоже, но ничего лучшего я предложить не могу.
     -- Ваш скептицизм, возможно,--  попытка  вызвать  во  мне  доверие...--
пробормотал я про себя, будто думая вслух.-- Скажите, последствия каллотомии
безусловно необратимы?
     -- Если  это  была хирургическая каллотомия, перерезанные белые волокна
наверняка  не  срастутся.  Это  невозможно.  Но  ведь  никто  не  делал  вам
трепанации черепа?..
     -- Я  понял,--  ответил  я  после минуты раздумья.-- Вы вселяете в меня
надежду, что со мной произошло нечто другое: нарочно искушаете, либо  верите
в это сами... -- Так, что вы решили?
     -- Я отвечу в ближайшие сорок восемь часов. Хорошо? Он кивнул и показал
на лежащую  на столе визитную карточку: -- Там номер моего телефона. -- И мы
будем говорить открытым текстом? -- И да, и нет. Никто не  поднимет  трубку.
Переждите  десять  гудков и через минуту позвоните еще раз. Опять пропустите
десять сигналов -- и это все. -- Это  и  будет  знаком  согласия?  Он  снова
кивнул, вставая.
     -- Остальное -- уже наше дело. А сейчас мне пора. Спокойной ночи.
     Он  вышел,  а  я  все  стоял посреди комнаты, бездумно глядя на оконную
штору. Вдруг погасла лампа под потолком. Наверное, перегорела,-- подумал  я,
но, выглянув в окно, увидел погруженные во тьму контуры санаторных корпусов.
Погасли даже дальние фонари, обычно мигающие у выезда на автостраду. Видимо,
серьезная авария. Идти за фонариком или свечами не хотелось, часы показывали
одиннадцать.  Я  отодвинул  штору, чтобы при слабом лунном свете раздеться и
принять душ в моей маленькой ванной комнате. Я хотел  вместо  пижамы  надеть
халат,  открыл  шкаф  и  замер.  Кто-то стоял там, толстый, низенький, почти
лысый, неподвижный, как статуя, с пальцем, прижатым к губам. Это был Грамер.
     -- Аделаида...-- прошептал я. И замолк,  потому  что  он  noгрозил  мне
пальцем  и  молча  указал  на  окно. Я не двинулся с места, тогда он присел,
выбрался на  четвереньках  из  шкафа,  прополз  за  письменный  стол  и,  не
поднимаясь  с  колен,  задернул  штору.  Сделалось  так темно, что я еле мог
разглядеть, как он по-прежнему на коленях возвращается  к  шкафу  и  достает
оттуда  что-то  плоское,  четырехугольное.  К  этому  времени я уже привык к
темноте и увидел, что Грамер открывает маленький чемоданчик, достает из него
какие-то шнуры и провода, что-то там соединяет; что-то щелкнуло,  и  Грамер,
все еще сидя на ковровом покрытии пола, прошептал:
     -- Садитесь рядом. Тихий, поговорим...
     Я  сел,  до  того ошеломленный, что не мог вымолвить ни слова, а Грамер
придвинулся ко мне, коленом коснувшись моего колена, и сказал тихо,  но  уже
не шепотом:
     -- У  нас  по крайней мере три четверти часа времени, если не час, пока
не дадут ток. Часть подслушивающих устройств имеет собственное  питание,  но
это  расчет на дилетантов. Мы экранированы по первому классу. Называйте меня
Грамером, Тихий, как привыкли.
     -- Кто вы такой? --  спросил  я  и  услышал  его  тихий  смех.  --  Ваш
ангел-хранитель.
     -- То  есть  как?  Ведь вы сидите здесь уже давно, не так ли? Откуда вы
могли знать, что я попаду сюда? Ведь Тарантога...
     -- Любопытство -- это первая  ступенька  на  пути  в  ад,--  добродушно
сказал  Грамер.--  Не  столь  важно,  откуда,  как и почему; у нас есть дела
посущественней. Во-первых, не советую вам делать то, чего добивался  Шапиро.
Хуже этого вы ничего не могли бы выбрать.
     Я  молчал,  и  Грамер  снова  тихо  засмеялся. Он явно был в прекрасном
настроении. Даже голос его стал другим, он больше не растягивал слова, и  уж
совсем не напоминал того глуповатого субъекта, каким представлялся раньше.
     -- Вы  принимаете  меня  за  "представителя иностранной разведки", ведь
так? -- спросил он, фамильярно похлопывая меня по спине.--  Я  понимаю,  что
вызываю  у  вас  восемнадцать подозрений сразу. Попробую обратиться к вашему
здравому смыслу. Допустим, вы последуете доброму совету Шапиро. Вас  возьмут
в  оборот,--  нет,  никаких  мучений,  упаси  боже, в их клинике к вам будут
относиться как к самому президенту. Может быть,  что-то  вытянут  из  вашего
правого  полушария,  а может быть, и не вытянут. Это не будет иметь никакого
значения, потому что приговор им известен заранее. -- Какой приговор?
     -- Ну диагноз,  результат  научного  исследования,  проведенного  через
руку, ногу, пятку -- какая разница. Прошу не прерывать меня, и сейчас вы все
узнаете. Все, что уже известно.
     Он умолк, словно ожидая моего согласия. Мы сидели так в темноте, пока я
не сказал: -- Сюда может прийти доктор Хоус.


     -- Нет,  не  может. Никто не придет, пусть это вас не беспокоит. Это не
игра в индейцев. Слушайте же. На Луне программы разных стран вгрызлись  друг
в  дружку.  Вгрызлись,  перемешались, кто первый начал -- неважно, во всяком
случае, сейчас. В результате,  образно  говоря,  там  возникло  нечто  вроде
поверхностного  рака.  Взаимное  беспорядочное  уничтожение,  различные фазы
разнообразных моделируемых и реальных вооружений вторглись друг в друга,-- в
разных секторах это произошло по-разному,-- столкнулись, сшиблись,  впрочем,
называйте это как хотите. -- Луна спятила?
     -- Пожалуй. В некотором смысле. А когда то, что было запрограммировано,
и то,  что  получилось  из  программ,  стало  обращаться  в  ничто, начались
совершенно новые процессы, которых никто на Земле  не  предвидел,  абсолютно
никто. -- Что это за процессы? Грамер вздохнул.
     -- Я  бы  выкурил  сигарету,  но  не  могу,  ведь  вы не курите. Какие,
говорите, процессы? Вы привезли их первый след. -- Эту пыль на скафандре?
     -- Вы угадали. Но это никакая не пыль, а силиконовые полимеры, зародыши
ордогенеза, некроорганизации, как  это  называют  специалисты,--  уже  много
выдумано  этих  терминов.  Во  всяком  случае  то, что происходит там, Земле
вообще не угрожает, но именно потому, что не угрожает,  чревато  опасностью,
нежелательной для Агентства. -- Не понимаю.
     -- Агентство  стоит  на  страже  Доктрины  Неведения,  не  так ли? Есть
государства, которые заинтересованы в крушении этой  доктрины,--  всей  этой
истории  с  высылкой  вооружений  на  Луну.  Я  неудачно  выразился. Все это
значительно сложнее. Существуют различные  интересы  и  группы,  оказывающие
нажим;  одни  хотели  бы,  чтобы  паника,  все еще раздуваемая под лозунгом:
"Отразить вторжение с Луны!", ширилась, чтобы в ООН  или  вне  ее  создалась
коалиция,  готовая  ударить  по  Луне  традиционным,  то  есть термоядерным,
оружием либо неклассическим -- новой  коллаптиче-ской  техникой.  Только  не
спрашивайте,  что  это  такое,  об  этом в другой раз. Им важно снова начать
производство  оружия  в  крупных  масштабах,  оправдывая  его   глобальными,
надгосударственны-ми  интересами  --  уж  если угрожает агрессия, то ее надо
уничтожить в зародыше. -- Но Агентство этого не хочет?
     -- Агентство само расколото изнутри, противоборствующие стороны имеют в
нем своих людей. Да иначе и не могло быть. И вы стали крупным козырем в этой
игре. Едва ли не самым крупным.
     -- Я? Из-за своего несчастья?
     -- Именно. То, что извлекут из вас Шапиро  и  его  команда,  невозможно
будет  проверить.  Кроме двух-трех человек никто не узнает, действительно ли
получена какая-нибудь конкретная, решающего значения информация, или же  это
попросту  блеф,  который  они  попытаются  выдать  за  истину  сразу широкой
общественности или сначала Совету Безопасности --дайне в том дело, кого  они
раньше  информируют.  Дело  в  том,  что  никто,  включая  и  вас, не сможет
установить, лгут они или говорят правду.
     -- Скорее уже первое --  ведь  вы  сами  сказали,  что  диагноз  у  них
заготовлен заранее...
     -- Похоже, что так. Я не всеведущ. Во всяком случае силой они вас брать
не будут. -- Вы уверены? Шапиро говорил...
     -- Об  этих  нападениях?  Они инсценированы, господин Тихий. Само собой
разумеется. Но инсценированы так, чтобы при этом вы не погибли, иначе  никто
из них ничего не получил бы. -- Кто за этим стоял?
     -- Разные  стороны,  с разными намерениями. Сначала, пожалуй, чтобы вас
взять, а позже, когда эти попытки не удались,-- чтобы  вас  слегка  прижать,
устрашить,  сделать  сговорчивее,  чтобы  вы  бросились  в дружеские объятия
господина Шапиро.
     -- Подождите, Грамер... так хотели они меня запугать или нет?
     -- Вы что-то медленно стали соображать. Сначала кто-то, конечно, хотел,
чтобы похищение не удалось, а потом в  Агентстве  сориентировались,  что  не
обязательно  ждать  следующего  покушения.  Агентство  --  вернее,  люди  из
аппарата так называемой Охраны Миссии -- устроили  для  вас  пару  небольших
представлений.
     -- То  есть  сначала  Агентство  меня  охраняло,  а  потом на меня же и
покушалось? Так? Сперва это было по-настоящему, а после  --  подстроено?  --
Именно так.
     -- Ну  хорошо.  Допустим,  я  позволю им себя обследовать. Что из этого
получится? -- Бридж или покер. -- Не понял.
     -- Начнется своего рода розыгрыш партии,  аукцион...  Предвидеть  можно
только  начало, остальное -- нет. Сейчас уже ясно, что на Луне дела пошли не
так, как должны были идти. Возник вопрос: представляет это угрозу для  Земли
или нет? До сих пор все указывало на то, что никакой угрозы нет и по крайней
мере  в ближайшие сотни лет не будет. Разве что через тысячу, а то и миллион
лет -- но политика такие масштабы в расчет не берет.  Во  всяком  случае  до
трехтысячного  года  можно спать спокойно. Но дело в том, что спокойно спать
не придется. Именно безопасная Луна необходима определенным группам  нажима.
-- Для чего?
     -- Чтобы  заявить:  ни одно государство уже не имеет там арсеналов, там
нет больше ничего,  лунный  проект  лопнул,  женевские  соглашения  потеряли
смысл, пора возвращаться к Клаузевицу. -- Но это значит, Грамер, что, как ни
крути,  все  кончится плохо. Если грозит вторжение, нужно вооружиться против
Луны, а если не грозит -- вооружаться по-старому, по-земному, так, что ли?
     -- Разумеется. Вы все поняли правильно. Таков баланс на сегодня.
     -- Ничего себе балансик. Да ведь тогда все тайные сведения, запрятанные
в моей голове, не стоят и выеденного яйца...
     -- Вот тут вы ошибаетесь. В зависимости от того,  что  будет  объявлено
после обследования вашей персоны, возможны различные варианты. -- Какие?
     -- По  данным компьютерного моделирования -- не меньше двадцати, смотря
по тому, каким окажется результат, не истинный, конечно,  а  обнародованный.
--И вы не знаете, каков он будет?
     -- Нет,  потому  что  и  сами  они пока не знают. Группа Шапиро тоже не
однородна. Там тоже представлены несовпадающие интересы. Не думайте,  Тихий,
что они обнародуют стопроцентную ложь. Это они могли бы сделать только в том
случае, если бы были абсолютно замкнутой, законспирированной группой платных
фальсификаторов,  но  это  не  так.  Они  даже  не  могут  заранее исключить
возможность, что вы, хотя и не узнаете ничего о том, что содержится в  вашем
правом мозгу, тем не менее включитесь в эту партию покера. -- Каким образом?
     -- Не  будьте  ребенком. Разве вы не сможете потом написать в "Нью-Йорк
Тайме" или в "Цюрхер Цайтунг", или куда вам  вздумается,  что  они  огласили
поддельный  диагноз?  Что  они  что-то исказили или неправильно истолковали?
Тогда  разразится  крупный  скандал.  Вам  достаточно  будет  поставить  под
сомнение  их  выводы,  и  тут  же  объявятся выдающиеся специалисты, которые
станут за вас стеной и потребуют новых исследований, контрольных. И тогда уж
сам черт в этом не разберется.
     -- Если это настолько очевидно  для  вас,  то  почему  этого  не  могут
предвидеть люди Шапиро?
     -- А  что им остается в сложившейся ситуации, кроме как уговаривать вас
согласиться на обследование? Все здесь, на чьей бы стороне  они  не  стояли,
действуют в зависимости от обстановки. -- А если меня убьют?
     -- И  это  очень  плохой  выход.  Даже  если  бы вы совершили абсолютно
достоверное самоубийство, подозрения, что вас убили, разнеслись бы по  всему
свету.
     -- Я  не  верю, будто невозможно повторить то, что мне удалось на Луне.
Шапиро, правда, говорил, что они уже пробовали и ничего не  вышло,  но  ведь
такие  экспедиции  можно  возобновить.  --  Разумеется,  можно,  но и это --
лабиринт.  Вы  удивлены?  Тихий,  у  нас  осталось  мало  времени.  Создался
полнейший   пат   в  мировом  масштабе:  нет  никаких  ходов,  гарантирующих
сохранение мира, есть только различные разновидности риска.


     -- И что же вы мне посоветуете в качестве моего ангела-хранителя?
     -- Не слушайте никаких  советов.  Моих  тоже  можете  не  принимать  во
внимание.  Я  тоже  представляю определенные интересы и не скрываю, что меня
послал к вам не Господь Бог, не провидение, а всего лишь та сторона, которая
в возобновлении вооружений не заинтересована.
     -- Допустим. И что же, по мнению этой стороны, я должен сделать?
     -- Сейчас -- ничего. Абсолютно ничего. Сидите здесь. Не звоните Шапиро.
По-прежнему общайтесь с  полоумным  стариком  Грамером,  и  через  несколько
недель,  или  даже  дней, станет ясно, что делать дальше. -- Почему я должен
вам верить?
     -- Я уже сказал,-- вы вовсе не обязаны мне верить, я только  представил
вам  ситуацию  в  общих  чертах.  Единственно,  что  мне  пришлось для этого
сделать,-- это выключить на часок главный трансформатор, а теперь  я  заберу
свой  электронный  хлам  и  пойду  спать,  ведь  я  же миллионер в состоянии
депрессии, не так ли? До свидания, Джонатан.
     -- До  свидания,  Аделаида,--  ответил  я.  Грамер  пополз  к   дверям,
приоткрыл  их,  кто-то стоял в коридоре и, как мне показалось, подал Грамеру
какой-то знак. Грамер встал, тихо закрыл за собой  дверь,  а  я  все  сидел,
чувствуя зуд в ногах, пока снова не загорелся свет.
     Я  погасил лампу и лег на кровать. В свете ночника, там, где только что
сидел Грамер, я заметил поблескивающий  предмет,  вроде  слегка  сплющенного
перстня.  Я  поднял  его  и  рассмотрел.  Внутри  была скрученная бумажка. Я
развернул ее. "В случае чего",-- гласили кривые, словно в спешке  написанные
буквы.  Отложив измятый листок, я попытался надеть кольцо на палец. Оно было
серое, со  слабым  металлическим  блеском,  удивительно  тяжелое  --  уж  не
свинцовое  ли?  С  одной  стороны  выпуклость,  похожая  на  зерно  фасоли с
маленьким отверстием, словно проколотым острой иглой. Кольцо не лезло мне ни
на один палец, кроме мизинца. Не знаю почему, но оно беспокоило меня больше,
чем оба визита. Для чего оно предназначалось? Я попробовал  провести  им  по
оконному  стеклу  --  ни малейшей царапины. В конце концов даже лизнул. Вкус
был солоноватый. Надеть на палец или не надевать? Все же надел,  хотя  и  не
без труда, и взглянул на часы. Миновала полночь, но сон все не шел. Я уже не
знал,  какую  из  своих  проблем  начать  обдумывать  в первую очередь. Меня
тревожило даже то, что левая нога и рука ведут себя спокойно, и в полусне их
пассивность казалась мне  очевидной  западней,  на  этот  раз  грозящей  мне
изнутри.  Как  это  часто  бывает,  мне снилось, что я не могу заснуть, или,
заснув, я считал, что  бодрствую.  Неизвестно,  сколько  времени  я  пытался
разобраться,  сплю я или не сплю, и страшным усилием старался разрешить этот
вопрос. Тем временем в комнате чуть посветлело. Светает, подумал я,  значит,
несколько  часов  мне  поспать  удалось.  Однако  свет  шел  не  со  стороны
задернутого шторой окна -- он сочился через щель  двери  и  был  удивительно
сильным,  словно  там, в коридоре, у самого порога стоял мощный прожектор. Я
сел на кровати. Что-то вливалось через щель на пол, но не вода, а  вроде  бы
ртуть.  Она  катилась  маленькими  шариками  по паркету, разлилась в плоскую
лужу, с трех сторон  подступила  к  маленькому  коврику  у  кровати,  а  тем
временем  вместе  со  светом,  идущим  из-под  двери, все текли струй