какой-то чудовищный  кулак  ударил  в  дно  этого  колосса  и,
расколов  его,  развалил по сторонам, но в таком случае я должен был увидеть
виновника в центре разрушений. .Я начал  карабкаться  на  эту  кучу  мусора,
мертвую,  как  ограбленная  пирамида,  как  гробница,  очищенная  неведомыми
грабителями, пока не оказался  на  вершине  и  не  заглянул  вниз,  в  самую
середину.  Кто-то  лежал  там  без  движения,  словно  погрузившись в честно
заслуженный сон. В первый момент мне показалось, что это  тот  самый  робот,
который  так  радушно  встретил меня во время второй разведки и величал меня
братом, прежде чем повалить и распороть, как банку шпрот. Он  лежал  на  дне
воронки   неправильной   формы,  с  виду  вполне  человекоподобный,  хотя  и
сверхчеловеческих  размеров.  Разбудить  его  я  всегда  успею,  подумал  я,
разумнее пока разобраться, что же здесь произошло. Японский центр вооружений
наверняка  не  рассчитывал на такое вторжение и не мог сам себе его устроить
по принципу харакири. Такую возможность я отбросил  как  малоправдоподобную.
Границы   между   секторами   строго  охранялись,  но,  возможно,  вторжение
осуществляли снизу, путем рытья кротовых нор  глубоко  под  скалами  --  так
неведомый  враг проник в самое сердце вычислительного арсенала и обратил его
в прах. Чтобы в этом убедиться, нужно было допросить автоматического  вояку,
который, по-видимому, спал после выполнения диверсионного задания. Но у меня
как-то  не  лежала к этому душа. Мысленно я перебрал все ипостаси, в которые
мог преобразиться, желая обеспечить наибольшую безопасность  при  разговоре,
ибо,  прервав  его сон, я вряд ли мог рассчитывать на проявление симпатии. В
виде облака я не обладал бы даром речи, но можно было стать  облаком  только
частично,  сохранив  переговорную  систему  внутри  туманной  оболочки.  Это
показалось мне разумней всего. Пробуждение колосса  утонченными  методами  я
счел  излишним и просто спихнул здоровенный обломок компьютера так, чтобы он
свалился точно на него, а  сам  перестроился  согласно  своему  плану.  Удар
пришелся  по  голове,  гора  обломков даже вздрогнула. По ее склонам поехали
комья электронного мусора.  Робот  тут  же  очнулся,  вскочил,  вытянулся  и
гаркнул:
     -- Задание выполнено сверх плана! Неприятельская позиция взята во славу
отечества. Готов выполнять дальнейшие приказания! -- Вольно! -- сказал я.
     Он,  видимо,  не  ожидают  такой команды, однако принял свободную позу,
расставив ноги, и только тут заметил меня. Что-то внутри у него выразительно
заскрипело.
     -- Здравствуй,-- сказал он.-- Здравствуй! Дай тебе Бог здоровья. Что ты
такой неотчетливый, приятель? Ну хорошо, что ты наконец пришел. Иди-ка сюда,
ко мне, побеседуем, песни попоем, порадуемся. Мы тут тихие, мирные, войны не
хотим, мы войну не любим. Ты из какого сектора?..--  добавил  он  совершенно
другим  тоном,  словно  внезапно одолела его подозрительность, ибо следы его
"мирных  начинаний"  были  уж  слишком  хорошо  видны.  Наверное  потому  он
переключился  на  более подходящую программу. Вытянул в мою сторону огромную
правую руку, и я увидел, что каждый палец его был дулом.
     -- В приятеля стрелять собираешься? -- спросил  я,  легонько  колыхаясь
над  валом  битого  фарфора.-- Ну давай, стреляй, братец родимый, стреляй на
здоровье.
     -- Докладываю:  вижу  замаскированного   японца!   --   заорал   он   и
одновременно  выпалил  в меня из всех пяти пальцев. Со стен посыпалось, а я,
по-прежнему легко повевая над ним, из  осторожности  снизив  речевой  центр,
чтобы  вывести  его  из-под обстрела, сгустил нижнюю часть облака и нажал на
большой, крупнее комода, обломок, и тот упал на  робота,  увлекая  за  собой
целую лавину мусора.
     -- Меня  атакуют!  --  крикнул  он.--  Вызываю  огонь на себя! Во славу
отечества!
     -- Какой ты самоотверженный, однако,-- успел я  сказать,  прежде
чем  целиком превратился в облако. И вовремя это сделал,-- что-то загремело,
огромная гора  развалин  затряслась  и  из  ее  центра  ударило  пламя.  Мой
собеседник-самоубийца  засветился  синеватым сиянием, раскалился и почернел,
но с последним вздохом успел выпалить: -- Во славу отечества! -- после  чего
стал  понемногу  распадаться. Сначала отвалились руки, потом лопнула от жары
грудь, обнажив на мгновение какие-то на удивление примитивные, словно  лыком
связанные,  медные  провода, наконец отвалилось, как видно, самое твердое --
голова.  И  сразу  лопнула.  Она  была  совершенно  пуста,  словно  скорлупа
огромного  ореха. Но он все стоял раскаленным столбом и превращался в пепел,
как полено, пока совсем не рассыпался.
     Хотя я и был облаком, но все же ощущал жар, бьющий из центра руины, как
из кратера вулкана. Я подождал минуту, развеявшись к  стенам,  однако  новый
кандидат  в собеседники не вынырнул из пламени, так яростно рвущегося вверх,
что уцелевшие до сих пор  светильники  на  потолке  начали  один  за  другим
лопаться;  куски труб, стекла, проводов сыпались на развалины и одновременно
становилось все темнее, и этот, когда-то аккуратный,  математически  круглый
зал  стал  напоминать  декорацию  сцены  шабаша ведьм, освещенную лишь синим
пламенем, все еще бившим вверх; его тяга припекала меня, и, видя, что больше
здесь разведывать нечего,  я  сгустился  и  выплыл  в  коридор.  У  японцев,
конечно,   могли  быть  другие,  резервные  центры  военной  промышленности;
резервным, а значит, не самым главным мог быть и  этот,  разрушенный,  но  я
счел  нужным выйти на поверхность и уведомить базу о случившемся, прежде чем
продолжать разведку.  На  обратном  пути  ничто  мне  не  встретилось  и  не
задержало  меня.  По  коридору  я  добрался  до  бронированных дверей, через
скважину замка -- на другую сторону, потом прошел  сквозь  решетку,  не  без
сочувствия  глядя  на  все  эти  предостерегающие надписи, которые не стоили
теперь выеденного яйца, пока наконец не засветился неправильной формы  выход
из пещеры. Только здесь я принял обличье, близкое к человеческому -- я успел
по  нему  соскучиться.  Это  был  новый, еще не исследованный до сих пор вид
ностальгии. Я искал камень, пригодный для отдыха, чувствуя  все  нарастающее
раздражение,  потому  что  проголодался,  а  в  качестве теледубля не мог ни
крошки взять в рот. Жаль  было,  однако,  оставлять  такого  разностороннего
дубля  на произвол судьбы только ради того, чтобы спешно перекусить. Поэтому
я отложил трапезу, решив сначала уведомить базу, а обеденный перерыв сделать
несколько позже, предварительно спрятав теледубля  в  каком-нибудь  надежном
укрытии.
     Я  все вызывал и вызывал Вивича, но ответом была только мертвая тишина.
Померил счетчиком Гейгера, не заслоняет ли меня и здесь ионизированный  газ.
Возможно,  короткие  волны не могли пробиться из узкой расселины; без особой
охоты опять обратившись в облако,  я  свечою  взвился  в  черное  небо  и  с
птичьего  полета снова вызвал Землю. Конечно, о птичьем полете не могло быть
и речи, ведь при отсутствии воздуха нельзя  удержаться  на  крыльях,  но  уж
больно красиво это звучит.


IX. Визиты

     Из  неудачного  похода  за  покупками  я вернулся словно во сне. Сам не
помню, как оказался в своей комнате, силясь на ходу разобраться в  том,  что
произошло  перед универмагом. Не имея никакого желания встретиться за столом
с Грамером и прочими, я съел все печенье, припрятанное в ящике стола и запил
кока-колой. Уже смеркалось, когда кто-то постучал. Думая, что  это  Хоус,  я
открыл  дверь.  Передо  мной  стоял  незнакомый  мужчина в черном костюме, с
черной папкой в руке.  Не  знаю  почему,  он  показался  мне  представителем
похоронного бюро.


     -- Можно  войти? -- спросил он. Молча я отступил от двери. Он, не глядя
по сторонам, сел на стул, на котором висела моя  пижама,  положил  папку  на
колени  и  вынул  из  нее  довольно толстую пачку машинописных страниц, а из
кармана -- старомодное пенсне и, нацепив его на нос, некоторое  время  молча
смотрел  на  меня.  Волосы  у  него  были почти седые, но брови черные, лицо
худое, с опущенными вниз уголками бескровных губ. Я остался стоять у  стола,
а  он  положил  передо  мной  визитную  карточку.  Бросив  на  нее взгляд, я
прочитал: "Проф. Аллан Шапиро И. К. Г. Д.".  Адрес  и  номер  телефона  были
напечатаны  так мелко, что я не мог их прочитать, но и брать карточку в руки
мне не хотелось.  Мной  овладело  унылое  безразличие,  отчасти  похожее  на
сонливость.
     -- Я  невролог,--  произнес  он,--  довольно  известный.  -- Кажется, я
что-то ваше читал...-- пробормотал я неуверенно,-- каллотомия, латерализация
функций мозга... не так ли?
     -- Да. Но я еще советник Лунного Агентства. Это благодаря мне вы  могли
до  сих  пор  вести  себя  так,  как вам заблагорассудится. Я полагал, что в
нынешнем положении вас нужно охранять -- и ничего  больше.  Попытка  бегства
была  ребячеством.  Поймите:  вы  стали  обладателем сокровища, которому нет
цены.  Ge-heimnistrager(Посвященный  в  тайну  (нем.)),  как  говорят
немцы.  За  всеми  вашими  передвижениями  неустанно  следили,  и  не только
Агентство. На сегодняшний день мы предотвратили уже восемь попыток  похитить
вас,  господин  Тихий.  Когда  вы  летели  в  Австралию,  вы  уже  были  под
наблюдением специальных спутников, и не только наших. Мне пришлось пустить в
ход  весь  мой  авторитет,  чтобы  убедить  политиков,  которым  подчиняется
Агентство,  не  арестовывать  вас,  не лишать свободы и т.п. Некоторые меры,
предпринятые вашим другом, не имеют смысла. Когда ставка достаточно  высока,
с   законом   перестают  считаться.  Пока  вы  живы,  все  --  то  есть  все
заинтересованные  стороны  --  находятся  в  патовой  позиции.   Долго   это
продолжаться не может. Если они не получат вас, они вас убьют.
     -- Кто?  --  спросил  я,  глядя  на него без удивления. Видя, что визит
обещает быть долгим, я сел в другое кресло, сбросив на пол лежавшие  на  нем
газеты и книги.
     -- Это  не  имеет  значения,  вы проявили, и не только по моему мнению,
добрую волю и лояльность. Ваш официальный рапорт  сравнили  с  тем,  что  вы
здесь  написали  и  закопали,  положив  в  банку. Кроме того, Агентство, как
tertium  comparationis  (Третий  вариант   для   сравнения   (лат.)),
располагает всеми записями с базы.
     -- Ну  и  что?  --  сказал  я  без  всякого  любопытства,  только чтобы
заполнить паузу.
     -- Частично  вы  написали  правду,  а  частично   конфабулиро-вали.   (
Конфабуляция  --  разновидность  нарушения  памяти,  при  котором ее пробелы
заполняются фантастическими выдумками.) Не намеренно, конечно. Вы  верили  в
то,  что  написали  в  рапорте,  и  в то, что написали здесь. Когда в памяти
остаются пробелы, то  каждый  нормальный  человек  стремится  их  заполнить.
Совершенно  бессознательно.  Впрочем,  неизвестно,  на  самом ли деле правая
половина вашего мозга стала сокровищницей. -- Это значит, что...
     -- Каллотомия не могла быть делом случая. -- А чем?
     -- Отвлекающим маневром. -- Чьим? Лунным? -- Вполне возможно.
     -- А разве это так уж важно?  --  спросил  я.--  Ведь  Агентство  может
послать новых разведчиков.
     -- Разумеется.  Вы  вернулись шесть недель назад. Сразу по установлении
диагноза -- я имею в виду каллотомию -- были поочередно посланы трое  других
людей из резерва. -- И у них не получилось?
     -- Им  удалось  вернуться. Всем. Увы, это удалось им слишком хорошо. --
Не понимаю.
     -- Их впечатления не совпадают с вашими. --Нив едином  пункте?  --  Вам
лучше не знать подробностей.
     -- Но  если  вы  их  знаете, мистер Шапиро, то и с вами могут произойти
неприятности,-- сказал я с усмешкой. Он глубокомысленно покивал головой.
     -- Конечно.  Эксперты  выдвинули  множество   противоречивых   гипотез.
Результаты  их  анализа  примерно таковы. Теледубли классического образца не
были для Луны неожиданностью. Сюрпризом для них оказался только молекулярный
теледубль, то есть ваше последнее воплощение. Но с того момента и он уже  не
составляет для них тайны.
     -- И какое отношение это имеет ко мне?
     -- Думаю,  вы  уже  догадались.  Вы  вторглись  ТУДА  глубже,  чем ваши
последователи. -- Луна устроила для них спектакль? -- Похоже, что так. --  А
для меня нет?
     -- Вы  пробили декорацию, по крайней мере частично. -- Почему же я смог
возвратиться?
     -- Потому, что это было оптимальным решением дилеммы со  стратегической
точки  зрения. Вы вернулись, выполнив задание, но в то же время не вернулись
и не выполнили его. Если бы вы не вернулись вообще,  в  СОвете  Безопасности
взяли  бы  верх  противники дальнейших разведок. -- Те, кто хотят уничтожить
всю Луну? -- Не столько уничтожить, сколько нейтрализовать. -- Это для  меня
новость.  Как  это  можно  сделать? -- Есть такой способ. Правда, неимоверно
дорогой,  как  всякая  новая  технология  при  зарождении.  Подробности  мне
неизвестны  --  так  лучше  для  всех нас и для меня самого. -- Но что-то вы
наверняка слышали...-- пробормотал я.-- Во  всяком  случае,  это,  наверное,
какая-нибудь постатомная технология? Не водородные заряды, не баллистические
ракеты, что-нибудь более тонкое. Нечто такое, чего Луна не сумела бы вовремя
заметить...
     -- Для  человека,  лишенного  половины  мозга,  вы  соображаете  совсем
неплохо. Но вернемся к делу, то есть к вам.
     -- Вы  хотите,  чтобы  я  согласился  на  исследования?  Под  контролем
Агентства? Чтобы допросили мою правую сторону?
     -- Все  это  гораздо  сложнее,  чем  вы думаете. Кроме вашего рапорта и
записей с базы, мы располагаем несколькими гипотезами. Вот самая достоверная
из них: на Луне все-таки произошли столкновения между секторами. Но  секторы
не  объединились,  не  уничтожили друг друга и не создали плана нападения на
Землю. -- Что же тогда случилось?
     -- Если бы это можно было установить хоть сколько-нибудь  точно,  я  не
стал  бы  вас  беспокоить.  Несомненно:  межсекторная защита оказалась не на
высоте. Военные игры вступили  в  противоборство  друг  с  другом.  Возникли
беспрецедентные эффекты. -- Какие?
     -- Я  не  эксперт  в этой области, но, насколько известно, компетентных
экспертов в ней нет вообще. Мы  обречены  на  догадки  по  принципу  ceterum
censeo   humanilatem   preservandum   esse  (  Кроме  того,  я  считаю,  что
человечество должно быть сохранено (лат.)). (Перефразировка известной
фразы Катона о Карфагене.) --.  Вы  знаете  латынь,  не  так  ли?  --
Немного.  Скажите,  чего  вы  от  меня  хотите?  --  Пока еще -- ничего. Вы,
извините,  находились  в  ситуации  зачумленного  в  эпоху,  когда  не  было
антибиотиков.  Я  посетил  вас,  потому  что  настаивал  на  этом  и получил
неохотное  согласие.  Скажем,--  ultirnum   refugium   (Последнее   средство
(лат.)).  Вы, к несчастью, увеличили число версий того, что произошло
на Луне. Попросту говоря, теперь, после вашего возвращения, известно меньше,
чем до вашей миссии. -- Меньше?
     -- Разумеется, меньше. Ведь неизвестно даже,  содержится  ли  в  правой
половине  вашего  мозга  какая-нибудь  существенная  информация.  Количество
неизвестных возросло, как только оно сократилось. -- Вы говорите, как пифия.
     -- Лунное Агентство перевезло на Луну и разместило в секторах  то,  что
должно   было   перевезти   согласно  Женевскому  соглашению.  Но  программы
компьютеров первого лунного поколения  остались  тайной  каждого  отдельного
государства. Агентство не имело к ним доступа.
     -- То есть в самом зародыше крылась эта опасная бессмыслица?
     -- Естественно,  как неизбежное следствие глобальных антагонизмов. Да и
можно ли отличить  программу,  которая  через  десятки  лет  самопроизвольно
обошла  наложенные  на  нее  ограничения,  от программы, которая должна была
неким заранее заданным образом освободиться от ограничения? -- Не  знаю,  но
это,  наверное,  могут выяснить специалисты. -- Нет, это никому не под силу,
кроме тех, кто составил программы.
     -- Знаете  что,  профессор,--  сказал  я,  подойдя  к  окну.--  У  меня
создается  впечатление,  что  вы опутываете меня тонкой сетью. Чем дольше мы
разговариваем,  тем  темнее  становится  дело.  Что   произошло   на   Луне?
Неизвестно.  Почему  я подвергся этой чертовой каллотомии? Неизвестно. Знает
ли правая половина моего  мозга  что-нибудь  об  этом?  Неизвестно.  Поэтому
будьте любезны вкратце разъяснить мне, что вам от меня нужно.
     -- Вам  не следовало бы так саркастически говорить о любезности. До сих
пор мы были с вами очень, даже слишком любезны.
     -- Потому что этого требовали  интересы  Агентства,  а  может  быть,  и
чьи-то другие. Или меня спасали и охраняли просто по доброте сердечной?
     -- Нет. О добросердечии речи быть не может. Я сказал вам об этом сразу.
Слишком  высока  ставка,  так высока, что если бы можно было вытянуть из вас
необходимые данные смертельной пыткой, это давно было бы сделано.
     Вдруг меня осенила неожиданная догадка. Я повернулся спиной  к  темному
окну и, широко улыбаясь, скрестив руки на груди, заметил:
     -- Спасибо, профессор. Только теперь я понял, КТО на самом деле защищал
меня все это время. -- Но я же вам говорил.
     -- Но  теперь  я  знаю  лучше  -- Они. Или, вернее, она...-- и, отворив
окно, я показал на восходящий над деревьями серп Луны, резко обрисованный на
темно-синем небосклоне. Профессор молчал.
     -- Это, должно быть, связано с моей посадкой,-- добавил я.-- С тем, что
я решил собственными ногами встать на лунный грунт и взять то, что нашел там
последний теледубль. И я смог это сделать, потому что в трюме был скафандр с
посадочным устройством.  Его  запихнули  туда  на  всякий  случай,  а  я  им
воспользовался.  Правда,  я  не  помню,  что  происходило  со  мной, когда я
высадился лично. Помню и не помню. Теледубля я нашел, но, кажется,  другого,
не  молекулярного.  Помню,  что  я знал, зачем спускаюсь: не для того, чтобы
спасти его -- это было и невозможно, и бессмысленно,-- но чтобы  взять  ч  т
о-т  о.  Какие-то пробы? Чего? Этого я никак не могу вспомнить. И хотя самой
каллотомии я не почувствовал или не запомнил, как в амнезии  при  сотрясении
мозга,  но,  вернувшись  на  корабль,  затолкал  свой скафандр в контейнер и
припоминаю теперь, что он весь был покрыт тонкой  пылью.  Какой-то  странной
пылью,  на  ощупь сухой и мелкой, как соль: но ее трудно было стереть с рук.
Радиоактивной она не была. Все же я вымылся тщательно, как при дезактивации.
А позже я даже не пытался узнать, что это за субстанция, да мне, впрочем,  и
некогда  было  задавать  такие  вопросы.  А  когда  я узнал, что мозг у меня
рассечен, и понял, в какой скверный переплет я попал, я и  думать  забыл  об
этом порошке. У меня появились заботы посерьезнее. Может быть, вы что-нибудь
слыхали  об  этой  пыли?  Это  явно  не был "персидский порошок", от клопов.
Что-то я все же привез... но что?
     Гость смотрел на меня сквозь пенсне,  сощурив  глаза,  словно  игрок  в
покер.
     -- Тепло...--  сказал  он. Даже горячо... Да, вы привезли н е -ч т о...
вероятно, поэтому вы и вернулись живым.
     Он встал и подошел ко мне. Мы оба смотрели  на  Луну,  невинно  сияющую
среди звезд.
     -- Lunar  Expedition  Molecules'  остались  там...--  как  бы  про себя
промолвил гость.-- Но, будем надеяться, разрушенные  безвозвратно!  Вы  сами
уничтожили  этого ЛЕМа, хотя ничего об этом не знали, когда пошли в грузовой
отсек за скафандром. Тем самым вы привели в действие AUDEM,  Autodemolition,
теперь я могу об этом сказать -- теперь уж все равно.
     -- Для советника по вопросам неврологии вы превосходно информированы,--
заметил  я, продолжат смотреть на Луну, полузакрытую облаками.-- Может быть,
вам даже известно, кто со мной тогда вернулся? Их  микропы?  Кристаллический
порошок, непохожий на обычный песок...
     -- Нет.  Насколько  я  знаю,  это  полимеры  на  базе кремния, какие-то
силикоиды... -- Но не бак