жил себя сразу же после посадки, даже не понюхав их
лунного пороху.  Ловко.  Хитро.  Более  того,  интеллигентно,  но  в  смысле
перспектив  моей разведки -- не слишком утешительно. Ясно, что сюрпризов они
приготовили значительно больше. Правду говоря, я охотно вернулся бы на борт,
чтобы обдумать положение и обсудить его с базой, но  сразу  же  отверг  этот
вариант.  Конечно, я мог покинуть теледубля, разбив предохранительное окошко
на груди, однако ни за что бы сейчас этого не сделал. В  шкуре  теледубля  я
рисковал  не  больше,  чем находясь на корабле. Так что же, искать источники
этого зеркала? Допустим, они существуют и я  их  найду,  но  что  из  этого?
Отражение  исчезнет.  И  ничего  больше.  Впрочем,  здравые мысли приходят в
голову чаще всего во  время  прогулки,  подумал  я  и  двинулся  прямо,  но,
конечно,  не  прогулочным  шагом,  а  словно  бы  пьяным,  лунным -- сначала
переставляя ноги, как на Земле, а потом  уже  совсем  по-лунному,  держа  их
согнутыми  и  подскакивая, как воробей. Или, вернее, как большой, объемистый
мяч, который от  отскока  до  отскока  долго  летит  над  песчаным  грунтом.
Отдалившись  уже  порядочно от места посадки, я остановился, чтобы взглянуть
назад. Почти на горизонте я увидел маленькую фигурку и еще  раз  остолбенел.
Несмотря  на  большое  расстояние,  я заметил, что это уже не фигура в белом
скафандре, а кто-то совершенно другой,  тонкий  и  стройный,  с  сияющей  на
солнце  головой.  Человеческая  фигура  без  скафандра  на Луне? И к тому же
совершенно нагая. Робинзон Крузо не  был  так  поражен,  увидав  Пятницу.  Я
быстро  поднял  обе руки, но это существо вовсе не думало мне подражать. Эта
фигура не была моим отражением. У нее были золотистые волосы,  спадающие  на
плечи,  белое  тело,  длинные ноги, и шла она ко мне без особой поспешности,
как бы нехотя, и двигалась не утиным, качающимся шагом, а изящно, словно  по
пляжу.  Едва  я подумал о пляже, как понял, что это женщина. Точнее, молодая
девушка, блондинка, голая, как в клубе нудистов. В руке у  нее  было  что-то
большое,  разноцветное, закрывавшее грудь. Она приближалась, но шла не прямо
ко мне, а чуть наискосок, словно хотела пройти мимо на приличном расстоянии.
Я чуть было не вызвал Вивича, но в последнюю секунду прикусил язык. Он бы не
поверил мне. Решил бы, что это галлюцинация. Застыв  на  месте,  я  старался
различить  черты ее лица, в то же время отчаянно пытаясь разобраться в своих
ощущениях. Вопросы о невероятности всего этого, об  обмане  чувств  я
отбросил  --  уж  если  в  чем  я  был  уверен, так это в том, что она -- не
порождение моего бреда. Не знаю почему, но мне показалось, что  все  зависит
от  ее  лица.  Если оно точно такое же, как у той фальшивой Мерилин Монро из
итальянского  ресторанчика,  я  все-таки  усомнился  бы  в  состоянии  своей
психики, потому что каким образом любые токи, волны, силы или черт знает что
еще  могли  вторгнуться в мою память и выловить именно этот образ? Ведь я не
стоял на этом мертвом грунте на самом деле. Я сидел по-прежнему на  корабле,
пристегнутый ремнями к глубокому креслу у пульта управления, а впрочем, даже
если  бы  я  и  был  здесь, то вряд ли что-нибудь проникло бы в мой мозг так
быстро и с такой точностью. Оказывается,  подумал  я,  невозможности  бывают
разного рода, большие и меньшие.
     Это была сирена с островов, мимо которых проплывал Одиссей. Отравленная
приманка. Почему я так подумал, не знаю. Я все стоял, а она шла и шла, время
от времени  склоняя  обрамленное  рассыпавшимися волосами лицо и пряча его в
цветах, которые прижимала к груди (на Луне, где  никто  ничего  не  смог  бы
понюхать).  На  меня  она  не  обращала ни малейшего внимания. Независимо от
того, как выглядели и действовали механизмы этой  фата-морганы,  они  должны
были функционировать логично, поскольку возникли из логических программ. Это
можно  принять  за  точку  опоры.  Ведь должен был я чего-то придерживаться.
Невидимое  зеркало  имело  целью  обезвредить  любого  разведчика,  имевшего
оружие.  Увидев  противника,  он  прицелился  бы  в  него сначала только для
самообороны, поскольку его задание -- разведка, а не атака. Но если бы  тот,
другой,  точно  так  же  прицелился в него, он выстрелил бы, чтобы спастись,
потому что, позволив себя уничтожить без сопротивления, он  не  выполнил  бы
заданной программы. Я же этого не сделал. Не применил оружия. Вместо этого я
вызвал  Землю  и  рассказал Вивичу об увиденном. Подслушивали ли меня? Почти
наверняка. Сейчас,  когда  я  об  этом  думаю,  прямо-таки  катастрофическим
упущением  всей  Лунной  Миссии  кажется  мне  то, что никто не подумал, как
оградить от подслушивания связь Тихого с базой, что в общем-то не составляло
труда. То, что я говорю и  слышу,  соответствующий  преобразователь  мог  бы
превратить  в  поток  закодированных сигналов. Ведь укрытые под поверхностью
Луны компьютерные арсеналы должны  были  знать  человеческий  язык,  а  если
поначалу  и  не  знали,  то  легко  могли выучить, прислушиваясь к передачам
десятков тысяч земных радиостанций А если это так, то они могли принимать  и
телевизионные  передачи,  и  вот  из  них-то,  как  Венера  из пены морской,
появилась эта обнаженная девушка. Это было вполне достаточно. Если не  робот
-- ведь  он не стреляет и даже не пытается подробно исследовать собственного
двойника (а каждый робот начал бы с этого сразу же после посадки) -- значит,
человек. Если человек, то со стопроцентной уверенностью --  мужчина,  потому
что  люди не послали бы в такую разведку первой женщину. А если это мужчина,
то любая телепрограмма выдает его ахиллесову пяту  --  противоположный  пол!
Поэтому,   что   бы   там   ни   было,   я  не  должен  был  приближаться  к
сирене-искусительнице. Это могло бы мне слишком дорого стоить. Как дорого, я
не знал, но предпочитал не уточнять цену на собственном опыте.  О  том,  что
рассуждал я правильно, свидетельствовала сама ее внешность, лицо сирены, ибо
историю  с  той,  другой,  хотя она тоже была блондинкой, здесь никто не мог
знать. Ведь она сохранялась в абсолютной тайне.  Разве  что  у  каких-нибудь
лунных  оружейников  были союзники в самом Лунном Агентстве? Я счел, что это
исключено.
     Она шла медленно, и поэтому у  меня  было  время  для  размышлений,  но
теперь  нас  разделяло  лишь  несколько  десятков  шагов.  Она  ни  разу  не
посмотрела в мою сторону. Я старался разглядеть, оставляют ли ее босые  ноги
следы на песке так же, как мои сапоги, но не мог этого заметить. Если бы она
оставляла следы, дело было бы хуже -- гораздо хуже, ведь это значило бы, что
фата-моргана ошеломляюще совершенна. Но теперь я увидел наконец ее лицо -- и
вздохнул  с  облегчением.  Это  не  было  лицо  Мерилин  Монро,  хотя  и оно
показалось мне знакомым,  наверное,  было  взято  из  какого-нибудь  фильма,
украдено  у  какой-то  актрисы  или  просто  красотки  -- она была не только
молода, но и красива. Она шла  все  медленней,  как  будто  раздумывала,  не
остановиться  ли, а может быть, сесть или даже улечься на солнце, словно все
это происходило на пляже. Она уже не  заслоняла  грудь  цветами,  а  держала
букет  в опущенной руке. Осмотревшись, она выбрала большой камень с гладкой,
слегка наклонной поверхностью, присела на него, а цветы выронила из рук. Они
выглядели очень странно  --  красные,  желтые  и  голубые  в  этом  мертвом,
серо-белом  пейзаже. Она сидела боком ко мне, а я с напряжением, от которого
мой мозг готов был закипеть, думал, чего ее творцы или изготовители  ожидают
теперь  от  меня, как от человека, и чего, следовательно, я ни в коем случае
не должен делать. Если я расскажу обо всем Вивичу, это будет прежде всего на
руку им, потому что ни он и никто другой на базе мне не  поверил  бы,  хотя,
разумеется,  об этом не сказали бы. Решив, что я галлюцинирую, они велят мне
покинуть теледубль номер один, словно мертвую скорлупу, то есть вернуться на
корабль, перейти к цели  ноль  два  или  три  на  другом  полушарии  Луны  и
повторить   всю   процедуру   посадки   сначала,   а   перед   этим  соберут
психиатрический консилиум, чтобы  определить,  какое  средство  из  бортовой
аптечки  должен  принять  свихнувшийся Ийон Тихий. Аптечка была полна всякой
всячины, но я в нее даже не заглядывал. Если бы во мне  усомнились  там,  на
Земле,  я  на  девяносто  процентов  снизил бы шансы всей экспедиции, а это,
безусловно,  устраивало  творцов  фата-морганы,  потому  что  укрыло  бы  их
деятельность   от   Земли  так  же  успешно,  как  и  предыдущая  ликвидация
спутникового контроля Луны. Значит, мне  никак  нельзя  было  связываться  с
базой.  Флирт  также не входил в мои расчеты. Они, должно быть, знали не так
уж мало и вряд ли надеялись,  что  разведчик  примется  ухаживать  за  голой
девицей  в  лунном  кратере.  Но он, несомненно, захочет приблизиться к ней,
чтобы посмотреть на нее вблизи и убедиться, телесна ли она. В конце  концов,
она  могла  оказаться  вполне  телесной,  а  не  только лишь голографической
проекцией. Разумеется, это не была настоящая девушка,  но,  прикоснувшись  к
ней,  я  мог  бы этого касания не пережить. Мина, сконструированная с учетом
свойственного людям сексуального влечения.  В  изрядный  переплет  я  попал.
Сообщить  базе,  что  произошло,--  плохо,  не  сообщить  -- тоже скверно, а
вплотную заняться лунной сиреной и опасно,  и  глупо.  Следовательно,  нужно
было  сделать  то, чего ни один мужчина ни на Земле, ни на Луне наверняка не
сделал бы, увидев молодую хорошенькую блондинку нагишом. Сделать то, чего не
предусматривала программа  этой  ловушки.  Оглядевшись  вокруг,  примерно  в
десяти шагах я нашел довольно большой камень, собственно, треснувшую пополам
глыбу, за которой я мог бы целиком спрятаться; уставившись на девушку, будто
бы  не  соображая,  куда иду, подошел к этой глыбе, а когда оказался за ней,
молниеносно схватил порядочный камень, который на земле весил бы килограммов
пять, настоящую шершавую буханку, и взвесил его в руке. Камень был твердый и
легкий, как окаменелая губка. Бросить в  нее  или  не  бросить,  вот  в  чем
вопрос,  думал  я,  глядя  на  сидящую девушку. Опираясь спиной на наклонный
камень, она, казалось, принимала солнечные ванны. Я  отлично  видел  розовые
соски -- ее грудь была светлее живота, как обычно у женщин, которые загорают
в двухчастном купальном костюме. В голове у меня буквально бурлило. Для чего
это  было  устроено, я понимал. Вообразите себе реакцию командира у полевого
телефона, которому артиллерийский наблюдатель докладывает, что на его глазах
орудия неприятельской батареи превращаются в  младенцев  или  в  колыбельки.
Если  бы  они  попросту перекрыли мне радиосвязь, на базе хотя бы знали, что
Тихий попал в беду, но если бы я сказал, что прячусь от голой блондинки, это
означало бы мое помешательство при исправной связи. Скверно. И,  не  выдумав
ничего  лучшего,  я  швырнул  в  нее  камнем.  Он полетел медленно, словно в
бесконечность, попал ей в плечо, пробил ее навылет и зарылся в  песок  у  ее
босых  ног. Я ожидал взрыва, но его не было. Я заморгал глазами, и в одно из
таких мгновений она исчезла. Еще  секунду  назад  сидела,  крутя  в  пальцах
прядку светлых волос, опершись локтем на колено, а в следующий момент там не
было  ничего.  Только  брошенный  камень  медленно  перевернулся, прежде чем
застыть в неподвижности, и маленькое облачко поднятого  им  песка  осело  на
сероватой  скале.  Снова  я был один как перст. Я поднялся, встав сначала на
колени, а потом выпрямившись во весь рост. Тут подал голос Вивич. Как видно,
он уже не мог вытерпеть моего молчания. И тут я сообразил,  что  они  должны
были  наблюдать  все это на своем экране. Ведь облако микропов висело где-то
надо мной.
     -- Тихий! Изображения  нет!  Что  случилось?  --  Нет  изображения?..--
переспросил я чуть ли не по буквам.
     -- В  течение  сорока  секунд  были  помехи.  Техники  думали,  что это
неполадки в нашей аппаратуре,  но  уже  проверили.  У  нас  все  в  порядке.
Посмотри внимательно, ты должен их увидеть.
     Он  имел  в  виду  микропов.  Маленькие, как мушки, они обычно все-таки
заметны в лучах солнца, поблескивая, словно искрящийся рой. Я обвел  глазами
всю  противоположную  солнцу  сторону  небосвода,  но не заметил ни малейшей
блестки. Зато  я  обнаружил  нечто  более  странное.  Пошел  дождь.  Редкие,
маленькие,  темные  капельки появились то ближе, то дальше от меня на песке.
Одна из них скользнула по шлему, и, прежде чем она упала, я  успел  схватить
ее. Это был микроп, почерневший, будто сплавленный сильным жаром в крохотный
металлический  комочек.  Этот дождик все еще продолжал идти, хотя становился
все реже, когда я сообщил о  нем  Вивичу.  Три  секунды  спустя  послышалось
проклятье. -- Расплавлены? -- Похоже, что так.
     Это  было  логично. Если маневр с девицей имел цель подорвать доверие к
моим донесениям, то нужно было, чтобы Земля не могла ничего видеть.
     -- Как насчет резервов? -- спросил я.
     Микропы находились под  непосредственным  контролем  те-летроников.  Их
передвижения  не зависели от меня. На корабле были четыре запасных комплекта
микропов. -- Вторая волна уже выслана, жди!
     Вивич говорил там с кем-то,  отвернувшись  от  микрофона,  слышны  были
только далекие отголоски.


     -- Сброшены  две  минуты  назад,--  произнес он наконец, шумно дыша. --
Изображение появилось?
     -- Да. Эй, там, сколько на телеметрах? Видим уже Флем-стида. Тихий, они
опускаются. А сейчас и тебя... Что такое?
     Вопрос, правда, был обращен не ко мне, но я мог бы ему ответить, потому
что дождь из оплавленных микропов пошел снова.
     -- Радар! -- кричал Вивич, не мне, но так громко,  что  я  отлично  его
слышал.--  Что? Разрешающей способности не хватает? Ах так... Тихий! Слушай!
Мы видели тебя одиннадцать секунд, сверху. Теперь  опять  ничего.  Говоришь,
расплавлены?
     -- Да,  как  на  сковородке.  Но  эта  сковородка, должно быть, здорово
раскалена,-- от них остался один черный шлак. -- Попробуем еще раз. На  этот
раз  с  шлейфом.  Это значило, что за микропами первого броска будут посланы
следующие, чтобы проследить судьбу летящих впереди. Я ничего  не  ожидал  от
этой попытки. Они уже были знакомы с микропами по предыдущим столкновениям и
знали,   как   с  ними  управиться.  Каким-нибудь  индукционным  подогревом,
электромагнитным полем, в  котором  вихревые  токи  Фуко  расплавляют  любую
металлическую  частицу.  Насколько  я помню школьную физику, так оно и было.
Впрочем, механизм разрушения не так уж важен. Мик-ропы, прекрасно защищенные
от радарного обнаружения, оказались ни к черту не  годны.  Хотя  это  был  и
новый    усовершенствованный    тип.    По    принципу   глаза   насекомого,
рассредоточенного так, что его отдельные омматидии -- призматические  глазки
-- занимали  более  восьмисот квадратных метров. Получаемое изображение было
голографическим, трехмерным, цветным  и  резким,  даже  если  ослеплено  три
четверти  комплекта.  Видимо,  Луна досконально разбиралась в таких уловках.
Открытие не слишком утешительное, хотя его можно  было  ожидать.  Одно  лишь
составляло  для  меня  загадку  --  почему  я  продолжаю  двигаться  целый и
невредимый. Если им так легко удалось смахнуть микропов, то  почему  они  не
могли  и  меня  убрать  сразу  после  посадки, когда не сработала зеркальная
ловушка? Почему не прервали моей связи с теледублем? Телематикл  утверждали,
что  это практически невозможно, ибо канал управления располагался в области
самых жестких космических излучений. Это  была  невидимая  игла,  проходящая
между  кораблем  и  теледублем,  такая  "жесткая",  как  они выражались, что
среагировала бы разве только на гравитационное  воздействие  "черной  дыры".
Магнитное  поле,  которое  смогло  бы  разорвать  или  изогнуть  эту "иглу",
требовало подвода мощности, исчисляемой в биллионах джоулей. Иначе говоря, в
пространстве между кораблем и теледублем пришлось бы накачать мега- или даже
гигатонны,  накрыв  Луну,  словно  раскрытым  зонтом,  экраном  термоядерной
плазмы. Но пока что они не могли или не хотели этого делать.
     Может  быть, это промедление проистекало не из недостатка могущества, а
из стратегического расчета. В сущности, до сих  пор  разведчики  --  люди  и
автоматы  --  не  подвергались  на Луне нападению. Они уничтожали себя сами,
поскольку первыми применили оружие, стреляя  в  свое  отражение.  Словно  бы
неживое  население  Луны решило держаться оборонительной тактики. Этот прием
какое-то время должен себя оправдывать. Дезориентированный в  стратегической
ситуации противник находится в гораздо худшем положении, чем тот, кто знает,
что  его атакуют. Тщательно продуманная доктрина неведения как гарантии мира
опасным и издевательским образом оборачивалась против ее творцов.
     Внезапно заговорил Вивич.  Третья  волна  микропов  добралась  до  меня
невредимой.  Они  снова видели меня на своих экранах. Может быть, ослепление
базы планировалось только на время  фата-морганы  с  девицей?  Я  терялся  в
догадках.  Допустим,  путем  радиоподслушивания на Луну поступали сведения о
растущем на Земле  ощущении  угрозы.  Панические  настроения,  подогреваемые
частью  прессы, затронули не только общественное мнение, но и правительство.
Однако все понимали, что если возобновится производство термоядерного оружия
для удара по Луне, это будет означать и конец мира на Земле.  Нетрудно  было
понять,  готовится ли нападение, направленное против человечества, или же на
Луне происходит что-то совершенно необъяснимое. Вивич снова  вызвал  меня  и
сообщил,  что  сейчас  начнется  настоящая  бомбардировка Луны микропами. Их
будут сбрасывать поочередно, волна за волной, и не только с  моего  корабля,
но  и  со  всех  четырех  стран  света,  ибо решено было привести в действие
резервы, накопленные под Зоной Молчания. Я и не знал, что они  там  были.  Я
сел  посреди мертвой пустыни и, слегка откинувшись назад, уставился в черное
небо. Я не смог  разглядеть  корабль,  зато  увидел  микропов  --  маленькие
искрящиеся  облачка,  сбегающие  сверху и с горизонта. Часть их зависла надо
мной, взмывая, волнуясь и поблескивая, словно рой золотых мушек,  беззаботно
играющих  на  солнце.  Другие, резервные, были заметны лишь временами, когда
какая-нибудь из неподвижно  горящих  звезд  мигала  и  на  мгновение  гасла,
заслоненная  облаком  моих микроскопических стражей. Они видели меня на всех
экранах, сверху, анфас и в профиль. Надо было вставать и  двигаться  дальше,
но  мною  овладела  полная  апатия.  Неповоротливый,  неуклюжий,  в  тяжелом
скафандре, я, в отличие от микропов, представлял собой  превосходную  мишень
даже для полуслепого стрелка. И почему я, со своим черепашьим темпом, должен
был  идти  во  главе  разведки? Почему бы микропов не сделать моими летучими
лазутчиками? База дала на это согласие. Тактика изменилась.  Рои  золотистых
комаров полетели надо мной широким фронтом в сторону лунного Урала.
     Я  шел,  настороженно  осматриваясь  по  сторонам.  Вокруг простиралась
плоская, чуть волнистая равнина,  усеянная  мелкими  кратерами,  засыпанными
почти  до  краев. В одном из них торчало из песка что-то похожее на засохшую
толстую ветку. Я ухватил ее за конец и потянул, словно вытаскивая из  грунта
глубоко  вросший  корень.  Помогая себе маленькой саперной лопаткой, которая
была приторочена у меня на боку, я освободил из-под сыпучей крошки истлевшие
от  жара  металлические  обломки.  Это  могли  быть  остатки   какой-то   из
бесчисленных  примитивных  ракет,  которые  разбивались  о скалы в начальный
период освоения Луны. Я не вызвал базу, зная,  что  благодаря  микропам  там
видят  мою находку. Я все тянул и тянул причудливо изогнутые прутья, пока не
показалось утолщение, а за ним заблестел более светлый металл.  Все  это  не
выглядело  многообещающе,  но раз я взялся за такую корчевку,