аться  какого-либо
подсматриванья.  Но  ведь  такие  устройства  существуют  -  и  уж  если
Сверхправители  пожелают  за  чем-то  проследить,  от  них  ничто  и  не
укроется.
     Кое-кто  на  острове радовался предстоящему посещению,  видя в  нем
случай  разрешить одну  из  загадок психологии Сверхправителей,  хоть  и
второстепенную:  как  они  относятся к  Искусству?  Не  считают  ли  его
ребячеством,  заблуждением человечества?  Есть ли у них самих какие-либо
формы искусства?  И  если есть,  вызван ли этот визит чисто эстетическим
интересом или на уме у Кареллена что-то не столь безобидное?
     Все  это  обсуждали  без  конца,  покуда  готовились к  встрече.  О
Сверхправителе,  который будет  гостем  Колонии,  ничего  не  знали,  но
предполагалось,   что  его  способность  воспринимать  явления  культуры
безгранична.  По  крайней мере можно поставить опыт,  и  каждую ответную
реакцию  подопытного кролика  будет  с  интересом наблюдать целый  отряд
весьма проницательных умов.
     Очередным президентом Совета Колонии был в  это время Чарлз Ян Сен,
философ,  человек,  от природы склонный к иронии, но отнюдь не к унынию,
притом в  расцвете лет -  ему еще не  перевалило за  шестьдесят.  Платон
одобрил бы в  нем образцовое сочетание философа и государственного мужа,
Сен же  не во всем одобрял Платона,  ибо подозревал,  что тот совершенно
неправильно истолковал  Сократа.  Сен  принадлежал к  числу  островитян,
исполненных решимости извлечь как  можно  больше пользы из  предстоящего
визита,  хотя бы для того,  чтобы показать Сверхправителям,  что в людях
еще  жива  жажда  деятельности  и  их  не  удалось,  как  он  выражался,
"окончательно приручить".
     Для любого дела в Афинах создавался какой-нибудь комитет,  ведь это
отличительный признак демократии.  Кто-то  даже когда-то  определил саму
Колонию как систему взаимосвязанных комитетов.  Но  система эта работала
успешно,  недаром  подлинные  основатели Афин  терпеливо изучали  законы
общественной психологии. И, поскольку общину создали не слишком большую,
каждый так или иначе участвовал в управлении,  а значит, был гражданином
в самом истинном значении этого слова.
     Джордж, один из театральных руководителей, почти неминуемо вошел бы
в  комитет по  приему гостя.  Но  для большей надежности он еще и  нажал
кое-какие пружины.  Сверхправители хотят изучать Колонию,  ну а Джордж в
той  же  мере хочет изучать их.  Сверхправителей.  Джин это  его желание
совсем не радовало.  После памятного вечера у  Бойсов она всегда ощущала
смутную  враждебность  к  Сверхправителям,   хотя  никак  не  умела  это
объяснить.  Ей  только хотелось возможно меньше с  ними сталкиваться,  и
жизнь на острове,  пожалуй,  больше всего тем и привлекала ее, что здесь
была желанная независимость. И теперь она боялась, что независимость эта
под угрозой.
     Гость  прибыл  безо   всякой  пышности,   на   обыкновенном  флаере
человеческого   производства,    к   разочарованию   тех,   кто   ожидал
какого-нибудь  необычайного  зрелища.   Возможно,   это   был   Кареллен
собственной персоной -  люди так и  не научились сколько-нибудь уверенно
отличать одного Сверхправителя от другого.  Казалось,  все они -  точная
копия  одного  и  того  же  образца.  Быть  может,  вследствие какого-то
неведомого биологического процесса так оно и было.
     После  первого  дня  колонисты  уже  почти  не   замечали  негромко
рокочущую парадную машину, в которой разъезжал гость, осматривая остров.
Имя  гостя -  Тхантхалтереско -  выговорить было нелегко,  и  его быстро
окрестили Инспектором.  Имя  вполне подходящее,  так  как  он  был очень
любопытен и ненасытно жаден до статистических данных.
     Чарлз  Ян  Сен  совсем изнемог,  когда  далеко за  полночь проводил
Инспектора к  флаеру -  его  временному жилищу на  острове.  Несомненно,
здесь  Инспектор  будет  работать  и   ночью,   пока  хозяева  предаются
человеческой слабости - сну.
     Миссис  Сен  насилу дождалась возвращения мужа.  Они  были  любящей
парой,  хотя,  когда в  доме  собирались друзья,  Чарлз шутливо именовал
супругу Ксантиппой. Она давно уже пригрозила, как полагается, в отместку
поднести ему чашу отвара цикуты,  но,  по счастью,  сей напиток в  Новых
Афинах был не столь распространен, как в Афинах древности.
     - Сошло удачно? - спросила она, когда муж уселся наконец за поздний
ужин.
     - Кажется,  да...  хотя невозможно разобрать,  что творится в  этих
мудрых головах.  Он,  безусловно,  многим заинтересовался,  даже хвалил.
Кстати,  я  извинился,  что не приглашаю его к нам.  Он сказал,  что это
вполне понятно и что у него нет охоты стукаться головой о наши потолки.
     - Что ты ему сегодня показывал?
     - Откуда в Колонии хлеб насущный,  и ему, похоже, это показалось не
такой  скучной  материей,   как  мне.   Он   без  конца  расспрашивал  о
производстве,  о том, как мы поддерживаем наш бюджет в равновесии, какие
у  нас минеральные ресурсы,  какая рождаемость,  откуда берутся продукты
питания и  прочее.  Спасибо,  со  мной был секретарь Харрисон,  уж он-то
подготовился,  изучил  ежегодные отчеты за  все  время,  что  существует
Колония.  Слышала бы  ты,  как  они  перебрасывались цифрами.  Инспектор
выпросил у  Харрисона всю эту статистику -  и  голову даю на  отсечение,
завтра он  сможет сам  наизусть назвать нам  любую цифру.  Такие чудо  -
способности меня просто угнетают.
     Он зевнул и нехотя принялся за еду.
     - Завтра будет поинтереснее. Мы побываем в школах и в Академии. Тут
уж  для разнообразия я  сам намерен кое о  чем поспрашивать.  Хотел бы я
знать,  как Сверхправители воспитывают своих детей...  если у них вообще
есть дети.
     На этот вопрос Чарлзу Сену так и  не довелось получить ответ,  но в
других отношениях Инспектор оказался на  диво словоохотлив.  Любо-дорого
было смотреть,  как искусно уклоняется он  от  нескромных попыток что-то
выведать,  а затем,  когда и не ждешь,  переходит на самый доверительный
тон.
     Первый подлинно задушевный разговор завязался,  когда они  ехали из
школы, которая была в Колонии одним из главных предметов гордости.
     - Готовить  юные  умы  к  будущему  -  огромная ответственность,  -
заметил  доктор  Сен.   -  По  счастью,  человек  существо  на  редкость
выносливое:  непоправимый вред может нанести разве что уж очень скверное
воспитание.  Даже если мы ошибаемся в выборе цели,  мало вероятно, чтобы
малыши стали жертвами наших ошибок,  скорее всего они их  преодолеют.  А
сейчас, как вы видели, они выглядя вполне счастливыми.
     Сен  чуть помолчал,  лукаво глянул снизу вверх на  своего огромного
пассажира.  Инспектора с  головы до  пят  окутывала ткань с  серебристым
отливом, защищая все тело от жгучих солнечных лучей. Но доктор Сен знал,
большие  глаза,  скрытые  темными очками,  следят  за  ним  бесстрастным
взглядом..  а может быть, этот взгляд и выражает какие-то чувства, но их
все равно не разгадать.
     - Мне кажется,  задача,  которую мы решаем, воспитывая наших детей,
очень  сходна  с   той,   которая  встала  перед  вами  при   встрече  с
человечеством. Вы не согласны?
     - В    некоторых   отношениях   согласен,    -    серьезно   сказал
Сверхправитель.  - А в других, пожалуй, больше сходства с историей ваших
колониальных держав.  Именно  поэтому нас  всегда интересовали Римская и
Британская  империи.   Особенно  поучителен  случай  с  Индией.  Главное
различие между  нами  и  англичанами -  что  у  них  не  было  серьезных
оснований идти в  Индию,  то есть не было осознанных целей,  кроме таких
мелких и  преходящих,  как  торговля или  вражда с  другими европейскими
государствами.  Они оказались владельцами империи, еще не понимая, что с
ней делать, и тяготились ею, пока снова от нее не избавились.
     Доктор Сен не устоял перед искушением, слишком удобный представился
случай.
     - А  вы  тоже избавитесь от своей империи,  когда настанет срок?  -
спросил он.
     - Без малейшего промедления, - ответил Инспектор.
     Доктор Сен больше не расспрашивал.  Ответ был недвусмысленный и  не
очень-то  лестный;  притом они  как  раз подъехали к  Академии,  где уже
собрались педагоги и готовились испытать все силы ума на живом настоящем
Сверхправителе.

        x x x

     - Как  уже  говорил  вам  наш  уважаемый коллега,  -  сказал  декан
новоафинского университета профессор Чане,  - превыше всего мы стараемся
поддержать в  колонистах живость ума,  помочь им развить и применить все
их способности.  Боюсь,  что за пределами этого острова (взмахом руки он
обвел и  отстранил всю  остальную планету) человечество утратило волю  к
действию. Есть мир, есть изобилие... но ему некуда стремиться.
     - Тогда как здесь, разумеется...? - учтиво вставил Сверхправитель.
     Профессору Чансу не  хватало чувства юмора,  он  и  сам  это смутно
сознавал - и подозрительно глянул на гостя.
     - Здесь мы не страдаем от древнего предрассудка, будто праздность -
порок.  Но  мы  думаем,  что  быть  просто созерцателями,  потребителями
развлечений -  этого мало.  Здесь,  на острове, каждый стремится к одной
цели, определить ее очень просто. Каждый хочет делать хоть что-то, пусть
самую малость,  лучше всех.  Конечно,  это идеал,  которого не  всем нам
удается достичь. Но по нынешним временам главнее, чтобы идеал у человека
был. Удастся ли его достичь - не столь важно.
     Инспектор,  видимо,  не  собирался высказаться по этому поводу.  Он
сбросил защитный плащ, но темные очки не снял, хотя свет в профессорской
пригасили.  И  декан спрашивал себя,  нужны ли  очки из-за  особенностей
зрения гостя или это просто маскировка.  Из-за  них,  конечно,  уж вовсе
невозможно прочесть мысли Сверхправителя -  задача и  без того нелегкая.
Однако гость как  будто не  против,  что его забрасывают замечаниями,  в
которых звучит вызов и чувствуется - оратору совсем не нравится политика
Сверхправителей по отношению к Земле.
     Декан готов был продолжать атаку, но тут в борьбу вмешался директор
Управления по делам науки профессор Сперлинг:
     - Как  вам,  без  сомнения,  известно,  сэр,  одним  из  сложнейших
противоречий нашей  культуры  была  разобщенность искусства и  науки.  Я
очень хотел бы узнать ваше мнение по этому вопросу.  Согласны ли вы, что
все люди искусства не  вполне нормальны?  Что их  творчество -  или,  во
всяком случае,  сила,  побуждающая их творить, - проистекает из какой-то
глубоко скрытой психологической неудовлетворенности?
     Профессор  Чане  многозначительно  откашлялся,   но  Инспектор  его
опередил:
     - Мне когда-то говорили,  что все люди в  какой-то мере художники и
каждый человек способен что-то создать, хотя бы и на примитивном уровне.
Вот,  например,  вчера я  заметил,  что  в  ваших школах особое внимание
уделяют тому,  как ребенок выражает себя в рисунке,  в красках, в лепке.
Видимо,  стремление к творчеству присуще всем без исключения,  даже тем,
кто  наверняка посвятит себя науке.  Стало быть,  если все  художники не
вполне  нормальны,  а  все  люди  -  художники,  мы  получаем любопытный
логический вывод...
     Все ждали завершения. Но Сверхправители, когда им это кстати, умеют
быть безукоризненно тактичными.

        x x x

     Симфонический  концерт  Инспектор  выдержал  с  достоинством,  чего
нельзя   сказать  о   многих  слушателях-людях.   Единственной  уступкой
привычным  вкусам  была   "Симфония  псалмов"  Стравинского,   остальная
программа  -  воинствующее сверхноваторство.  Но  как  бы  ни  оценивать
программу,  исполнялась она блистательно, Новые Афины гордились тем, что
в числе колонистов есть несколько лучших музыкантов мира,  и это была не
пустая    похвальба.    Между    композиторами-соперниками    разгорелся
ожесточенный спор  за  честь участвовать в  программе,  хотя иные циники
сомневались,  честь  ли  это.  Возможно,  Сверхправители начисто  лишены
музыкального слуха, еще никто ни разу не убеждался в обратном.
     Но после концерта Тхантхалтереско отыскал среди присутствующих трех
композиторов   и    похвалил,    как   он    выразился,    их   "великую
изобретательность".  Услыхав такой комплимент, они удалились, судя по их
лицам, польщенные, но и несколько растерянные.
     Джорджу Грегсону удалось встретиться с Инспектором только на третий
день.  В  театре посетителя решили угостить не  единственным блюдом,  но
своего  рода  винегретом:  две  одноактные  пьесы,  выступление всемирно
известного мастера "мгновенного перевоплощения", балетная сюита. Все это
опять-таки  исполнено было  с  блеском,  и  предсказание некоего критика
"Теперь мы  по  крайней мере узнаем,  умеют ли Сверхправители зевать" не
оправдалось.  Инспектор даже несколько раз засмеялся - и именно там, где
надо.
     И все же... почем знать? Вдруг он и сам превосходный актер и следил
только за  логикой представления,  а  неведомых его  чувств оно никак не
затронуло,  ведь и антрополог, оставаясь равнодушным, мог бы участвовать
в  каком-нибудь обряде варварского племени.  Да,  он  издавал подходящие
звуки и  откликался на  все,  как от  него ждали,  но  это ровным счетом
ничего не доказывает.
     Джордж заранее твердо решил поговорить с  Инспектором -  и потерпел
неудачу.  После спектакля они  только и  успели познакомиться,  и  гостя
сразу увлекли прочь.  Невозможно было хоть на  минуту отделаться от  его
entourage  [Окружение  (франц.).],   и   Джордж   ушел   домой   жестоко
разочарованный. Он сам толком не знал, что скажет Сверхправителю, если и
сумеет остаться с  ним  наедине,  но  был уверен,  что уж  как-нибудь да
сумеет завести речь о Джефе. И вот случай упущен.
     Два  дня Джордж хандрил и  злился.  Инспектор отбыл среди несчетных
заверений во  взаимном  уважении,  следствие визита  обнаружилось позже.
Никому и в голову не пришло спрашивать о чем-то Джефа, и мальчик, должно
быть,  долго все обдумывал,  прежде чем обратиться к отцу.  Вечером, уже
перед сном, он спросил:
     - Пап, а ты знаешь Сверхправителя, который к нам сюда приезжал?
     - Знаю, - хмуро ответил Джордж.
     - Ну вот,  он приходил к нам в школу, и я слышал, он разговаривал с
учителями.  Я  не  понял по-настоящему,  что  он  сказал,  а  только мне
кажется, голос знакомый. Это он мне велел бежать от той большой волны.
     - Ты уверен?
     Джеф чуть замялся:
     - Ну,  не  совсем...  только если это  был не  он,  значит,  другой
Сверхправитель.  Я подумал,  может, надо сказать ему спасибо. Но ведь он
уже уехал, да?
     - Да,  -  сказал Джордж.  -  Боюсь,  уже поздно. Но, может быть, мы
сумеем его поблагодарить в другой раз.  А теперь больше не беспокойся об
этом, будь умницей и ложись спать.
     Наконец Джефа благополучно отправили в детскую, Джин уложила дочку,
вернулась и  села на  ковер возле мужнина кресла,  прислонилась к  ногам
Джорджа.  Эта ее привычка Джорджу казалась нелепо сентиментальной. Но не
поднимать же  шум из-за пустяка.  Он только старался,  чтобы коленки его
торчали как можно угловатей и неуютней.
     - Ну,  что ты  теперь скажешь?  -  глухо,  устало спросила Джин.  -
По-твоему, так было на самом деле?
     - Было, - сказал Джордж, - но, пожалуй, зря мы беспокоимся. В конце
концов,  любые родители были бы только благодарны...  ну и  я,  конечно,
благодарен.  Наверно,  объясняется это  проще простого.  Мы  знаем,  что
Сверхправители заинтересовались Колонией, так, уж конечно, они наблюдают
за  ней,  хоть  и  обещали больше не  пользоваться своими инструментами.
Допустим,  кто-то  из  них как раз шарил по нашим местам своим глазастым
аппаратиком и увидел,  что идет цунами.  Вполне естественно предупредить
всякого, кому грозит опасность.
     - Не забывай, он знал, как зовут Джефа. Нет, за нами следят. Чем-то
мы выделяемся,  почему-то мы им интересны.  Я это давно чувствую,  с той
самой вечеринки у  Руперта.  Странно,  как она все переменила и  в твоей
жизни, и в моей.
     Джордж посмотрел на нее сверху вниз сочувственно, но не более того.
Удивительно, как человек меняется за такой короткий срок. Он очень к ней
привязан,  она-  мать его детей и прочно вошла в его жизнь.  Но много ли
сохранилось от  той  любви,  какую некто полузабытый,  кого звали Джордж
Грегсон, питал к выцветающей мечте по имени Джин Моррел? Теперь он делит
свою любовь между Джефом и Дженнифер с одной стороны - и Кэрол с другой.
Навряд ли Джин знает про Кэрол,  и  непременно надо ей сказать,  пока не
сказал кто-нибудь посторонний.  Но  почему-то  все  не  удается об  этом
заговорить.
     - Ну,  ладно...  за Джефом следят... в сущности, его охраняют. А не
кажется тебе, что нам бы надо этим гордиться? Может быть, Сверхправители
готовят ему большое будущее. Хотел бы я знать какое?
     Он  понимал,  что  старается всего лишь успокоить Джин.  Сам он  не
слишком встревожен,  просто сбит с толку да любопытство задето.  И вдруг
новая  мысль поразила его,  об  этом  следовало подумать раньше.  Джордж
невольно посмотрел в сторону детской.
     - А может быть, им нужен не только Джеф, - сказал он.

        x x x

     Как  положено,  Инспектор представил отчет  о  поездке  на  остров.
Дорого бы дали колонисты,  чтобы узнать,  что там, в отчете. Все цифры и
сведения  поглотила  ненасытная  память   мощных  вычислительных  машин,
представляющих собою часть -  но только часть -  незримых сил,  которыми
распоряжался Кареллен.  Но  еще  прежде,  чем  сделали  какие-то  выводы
бесстрастные электронные умы,  Инспектор высказал  свои  соображения.  В
переводе на  человеческую мысль и  человеческий язык  они  прозвучали бы
примерно так:
     - В  отношении  Колонии  нам  незачем  принимать  какие-либо  меры.
Эксперимент любопытный,  но  он  никак не может повлиять на будущее.  Их
увлечение искусством нас не касается,  а  никаких научных исследований в
опасных направлениях там, видимо, не ведут.
     В  соответствии с  нашим планом я сумел узнать,  как учится и ведет
себя  Номер  Один,  не  привлекая чьего-либо  внимания.  Соответствующие
данные приложены,  и  по  ним  можно убедиться,  что  пока  нет  никаких
признаков чего-то необычного.  Но, как нам известно. Прорыв редко дает о
себе знать заранее.
     Я  встретился также с  отцом Номера Первого,  и  у  меня  создалось
впечатление,  что он хочет со мной поговорить.  К  счастью,  мне удалось
этого избежать.  Несомненно, он что-то подозревает, хотя, разумеется, не
может ни угадать истину, ни как-либо повлиять на исход дела
     Чем дальше, тем больше я жалею этих людей.

        x x x

     Джордж Грегсон согласился бы с выводом Инспектора,  что в Джефе нет
ничего  необычного.  Был  только тот  непонятный случай,  пугающий,  как
единственный удар грома среди долгого ясного дня. И потом - тишина.
     Как  всякий  семилетний  мальчишка,   Джеф  -   сгусток  энергии  и
пытливости.  Он  умен -  когда дает себе труд быть умным,  -  но  ему не
грозит опасность обернуться гением.  Иногда кажется,  чуть устало думала
Джин, будто ее сын в точности сделан по классическому рецепту: что такое
мальчик? - много шума и крика в оболочке из грязи. Впрочем, насчет грязи
не сразу скажешь с уверенностью -  немало ее должно накопиться, пока она
станет заметна на дочерна загорелой коже.
     Джеф  то  ласков,   то  угрюм,  то  замкнут,  то  весь  нараспашку.
Незаметно,  чтобы  он  больше любил мать,  чем  отца,  или  наоборот,  и
появление младшей сестренки не вызвало у  него ни малейшей ревности.  Он
безупречно здоров, за всю жизнь ни дня не болел. Но по нынешним временам
и при здешнем климате ничего необычного тут нет.
     В  отличие от некоторых мальчишек Джеф не скучает в обществе отца и
не   спешит  удрать  от   него  к   сверстникам.   Он  явно  унаследовал
художнический талант Джорджа и чуть ли не сразу, как научился ходить без
спутников, стал завсегдатаем кулис в театре Колонии. А театр его признал
словно бы  живым талисманом,  приносящим счастье,  и  он  уже наловчился