брение. Ей это плохо удавалось, слишком часто она бывала согласна с
критиками.  Обычно она умалчивала о  своих еретических взглядах -  и  не
только ради мира и спокойствия в доме. Джордж охотно принимает от нее (и
от  кого угодно) похвалы,  но  осмелься она хоть в  чем-то упрекнуть его
работу,  и придется выслушать убийственный разнос: она полнейшая невежда
и ничего не смыслит в искусстве!
     Джин  дважды  перечитала рецензию и  сдалась.  Рецензент как  будто
вполне доброжелателен, так она и сказала Джорджу:
     - Видно, спектакль ему понравился. Чем ты, собственно, недоволен?
     - Вот чем,  - огрызнулся Джордж и ткнул пальцем в середину столбца.
- Перечитай-ка еще раз.
     - "Особенно радовали глаз  нежно-зеленые пастельные тона  задника в
балетной сцене". Ну и что?
     - Никакой он не зеленый!  Я сколько времени потратил,  пока добился
этого   голубого   оттенка!   А   что   получилось?   То   ли   какой-то
болван-осветитель  перепутал  цветовую  настройку,   то   ли   у   этого
осла-рецензента телевизор-дальтоник.  Слушай,  а  у нас на экране какого
цвета был фон?
     - Э-э...  не помню,  -  призналась Джин.  -  Тогда как раз запищала
Пупса и мне пришлось пойти посмотреть, что с ней.
     - А,  -  только и уронил Джордж.  Ясно было,  втихомолку он все еще
кипит,  того и  гляди опять взорвется.  Так оно и  случилось,  но  взрыв
оказался  довольно  безобидным.   -   Я   нашел  новое  определение  для
телевизора,   -  пробормотал  Джордж.  -  Это  аппарат,  который  мешает
взаимопониманию художника и зрителя.
     - Ну, и что ты будешь с этим делать? - спросила Джин. - Вернешься к
обычному театру?
     - А  почему бы и  нет?  Именно об этом я  и думаю.  Помнишь,  какое
письмо я получил из Новых Афин?  Так вот,  они опять мне написали.  И на
этот раз я хочу ответить.
     - Вот как?  -  Джин немножко встревожилась. - По-моему, они там все
чокнутые.
     - Ну,  выяснить это  можно только одним способом.  В  ближайшие две
недели съезжу и посмотрю,  что там за народ.  Имей в виду,  то,  что они
печатают в  стихах и в прозе,  никаким помешательством не пахнет.  И там
есть несколько человек по-настоящему талантливых.
     - Если ты воображаешь, что я стану стряпать на костре и одеваться в
звериные шкуры, ты сильно...
     - Не  говори  глупостей!   Все  это  басни.   В  Колонии  есть  все
необходимое,   чтобы  жить  по-человечески.  Просто  они  отказались  от
излишней роскоши.  И потом, я уже года два не бывал на Тихом океане. Чем
плохо съездить туда вдвоем?
     - Это пожалуйста, - сказала Джин. - Но я не согласна, чтобы наш сын
и Пупса росли дикими полинезийцами.
     - Дикими они не вырастут, - сказал Джордж. - Это я тебе обещаю.
     И он был прав, хотя и не в том смысле, как думал.

        x x x

     - Как  вы  видели при  подлете,  наша  Колония расположена на  двух
островах,  их соединяет дамба,  -  сказал малорослый человечек с другого
конца веранды.  - Этот - Афины, а второй остров мы окрестили Спартой. Он
довольно дикий,  скалистый, отличное место для спорта и тренировки. - Он
мельком глянул на брюшко гостя,  и  Джордж смущенно поежился в  плетеном
кресле.  - Кстати, Спарта - это потухший вулкан. По крайней мере геологи
уверяют, что он потух, ха-ха!
     Но вернемся к Афинам.  Как вы догадываетесь. Колония была задумана,
чтобы  создать независимый прочный очаг  культуры,  сохраняющий традиции
искусства.  Надо сказать,  прежде чем взяться за  это дело,  мы  провели
серьезнейшие исследования.  По  сути,  у  нас  тут  образчик  построения
общества,  основанного на  весьма  сложных  математических расчетах,  не
стану  притворяться,   будто  я  в  них  разбираюсь.  Знаю  только,  что
математики-социологи  в  точности  вычислили,  как  велико  должно  быть
население Колонии,  сколько в  ней  должно быть людей разного склада,  а
главное,  на  каких  законах  она  должна  строиться,  чтобы  оставаться
долговременной и устойчивой.
     Нами  управляет  Совет  из  восьми  директоров,   они  представляют
Производство, Энергетику, Общественное устройство. Искусство, Экономику,
Науку,  Спорт и Философию. Постоянного президента или председателя у нас
нет.  Эти обязанности несет по  очереди каждый из  директоров в  течение
года.
     Сейчас  в  Колонии чуть  больше  пятидесяти тысяч  человек,  совсем
немного не достает до идеальной численности. Вот почему мы присматриваем
новых добровольцев.  И,  понятно, есть кое-какие пробелы: нам не хватает
некоторых талантливых специалистов.
     Здесь, на острове, мы пытаемся сохранить независимость человечества
хотя бы в  искусстве.  Мы не питаем вражды к Сверхправителям,  мы просто
хотим,   чтобы  нас   предоставили  самим  себе.   Когда  Сверхправители
уничтожили  старые  государства и  тот  образ  жизни,  к  которому  люди
привыкли за всю свою историю,  вместе с  плохим уничтожено было и немало
хорошего.  Наша жизнь стала безмятежной,  но  притом безликой,  пресной,
наша культура мертва: за все время при Сверхправителях не создано ничего
нового.  И  очень ясно  почему.  Не  к  чему  больше стремиться,  нечего
добиваться,  и  слишком много стало всяческих развлечений.  Ведь  каждый
день  радио  и  телевидение по  разным  каналам  выдают  программы общей
сложностью на  пятьсот часов -  вы  об этом задумывались?  Если вовсе не
спать  и  ничем другим не  заниматься,  все  равно уследишь едва  ли  за
двадцатой долей  всего,  чем  можно  развлечься,  стоит  только щелкнуть
переключателем!   Вот  человек  и  становится  какой-то  губкой  -   все
поглощает,  но ничего не создает.  Известно ли вам, что сейчас в среднем
каждый просиживает перед экраном по  три часа в  день?  Скоро люди вовсе
перестанут жить своей жизнью. Будут тратить полный рабочий день, лишь бы
не прозевать многосерийную историю какого-нибудь выдуманного семейства!
     Здесь,  в  Афинах,  на развлечения тратится не больше времени,  чем
следует.  Больше  того,  это  не  записи и  не  пленки,  выступают живые
артисты.  В  общине таких размеров спектакли и  концерты всегда проходят
при почти полном зале,  а  это так важно для исполнителей и  художников.
Кстати,  у  нас  превосходный симфонический оркестр,  вероятно,  один из
шести лучших во всем мире.
     Но я совсем не хочу,  чтобы вы верили мне на слово.  Обычно те, кто
хочет  вступить  в  Колонию,   сначала  гостят  у  нас  несколько  дней,
присматриваются. И если почувствуют, что хотели бы к нам присоединиться,
мы им предлагаем ряд психологических тестов,  это,  в сущности,  главная
линия  нашей обороны.  Примерно треть желающих мы  отвергаем,  обычно по
причинам, которые не бросают на них ни малейшей тени и не имеют никакого
значения вне  Колонии.  Те  же,  кто выдержал испытание,  уезжают домой,
чтобы уладить все свои дела,  а потом возвращаются к нам.  Бывает,  и не
возвращаются,  передумывают,  но это большая редкость, и почти всегда их
удерживают какие-нибудь личные обстоятельства, от них не зависящие. Наши
тесты  сейчас  безошибочны:   их  неизменно  выдерживают  люди,  которые
по-настоящему хотят быть с нами.
     - А если кто-нибудь у вас поселится,  а потом вдруг передумает? - с
тревогой спросила Джин.
     - Тогда можно уехать. Никто не помешает. Так бывало раза два.
     Наступило долгое молчание. Джин посмотрела на Джорджа, он задумчиво
поглаживал бакенбарды-  новейшая мода среди людей искусства. Что ж, пока
отступление не отрезано,  ей незачем чересчур беспокоиться.  Похоже, эта
Колония - занятное место, и уж конечно, не такая это сумасбродная затея,
как  она опасалась.  А  детям тут наверняка понравится.  В  конце концов
только это и важно.

        x x x

     Через  полтора  месяца  они  переехали в  Колонию.  Одноэтажный дом
невелик,  но  для  семьи  из  четырех человек,  где  пятого  заводить не
собираются,  места вполне достаточно.  А вот и все приборы,  облегчающие
стряпню,  уборку и прочее, - по крайней мере, как признала Джин, возврат
к  средневековому рабству домашней хозяйки ей  не  грозит.  Впрочем,  ее
несколько обеспокоило открытие, что тут есть кухня. Обычно в местах, где
живет  столько  народу,   работает  Линия  доставки  -  набираешь  номер
Центральной  и   через   пять   минут   получаешь  какое  угодно  блюдо.
Независимость -  это  прекрасно,  со  страхом  подумала  Джин,  но  тут,
кажется,  хватили через край.  Уж  не  предстоит ли  ей  самой не только
стряпать,  но  и  одевать всю семью?  Однако до этого все-таки не дошло:
между автоматической мойкой и радарной плитой прялки не оказалось...
     Всюду,  кроме кухни,  в доме, понятно, было очень голо и пусто. Они
здесь  поселились первыми,  и  не  сразу  эта  аптечной чистоты  новизна
обратится в теплое человеческое жилье.  Дети наверняка, словно закваска,
ускорят это превращение. Уже сейчас (Джин пока об этом не подозревает) в
ванне  гибнет  злосчастная жертва Джеффри,  ибо  сей  молодой человек не
ведает коренной разницы между пресной водой и соленой.
     Джин подошла к еще не завешенному окну и поглядела на Колонию.  Что
и  говорить,  красивые места.  Дом  стоит на  западном склоне невысокого
холма  -  единственного,  что  поднимается над  островом Афины.  За  два
километра к северу видна узкая дамба,  она, точно лезвие ножа, рассекает
воды океана,  по  ней  можно перейти на  Спарту.  Этот скалистый остров,
увенчанный хмурым  конусом  вулкана,  подчас  пугает  Джин,  слишком  он
непохож на мирные Афины.  Разве могут ученые знать наверняка, что вулкан
никогда больше не проснется и не погубит все вокруг?
     Но   вот   вдали  замаячил  явно   неумелый  велосипедист,   устало
поднимается в гору, едет не по дороге, как положено, а в тени пальм. Это
Джордж  возвращается с  первого  своего  совещания.  Хватит  предаваться
мечтам, в доме работы по горло.
     Металлический звон и  лязг возвестил о прибытии мужнина велосипеда.
Скоро ли  они  оба научатся ездить как следует,  подумала Джин.  Вот еще
неожиданная  особенность  островной  жизни.   Колонистам  не   разрешено
обзаводиться автомобилями,  да,  строго говоря,  и  нужды  нет  -  самый
длинный путь по  прямой здесь меньше пятнадцати километров.  Есть разный
общественный транспорт -  грузовики,  санитарные и  пожарные машины,  их
скорость,  кроме случаев крайней необходимости,  ограничена:  не  больше
пятидесяти километров в  час.  А  потому  жители  Афин  не  страдают  от
сидячего образа жизни,  от заторов на улицах -  и от аварий и смерти под
колесами.
     Джордж наскоро чмокнул жену в щеку и со вздохом облегчения рухнул в
ближайшее кресло.
     - Уф!  -  выдохнул он,  утирая пот со  лба.  -  На подъеме меня все
обгоняли,  так что,  видно,  привыкнуть все-таки можно.  Пожалуй,  я уже
похудел килограммов на десять.
     - А день был удачный?  -  спросила Джин,  как подобает внимательной
жене.   Она  надеялась,  что  Джордж  не  слишком  вымотался  и  поможет
распаковать вещи.
     - Все  идет  отлично.  Познакомился  с  кучей  народу,  конечно,  и
половины не запомнил,  но,  похоже,  все очень славные.  И  театр хорош,
лучше нечего и  желать.  На  той неделе начинаем работать над пьесой Шоу
"Назад к  Мафусаилу".  На мне декорации и все оформление.  Буду сам себе
хозяин,  не  то  что прежде,  когда десять человек командуют -  не делай
того, не делай этого. Да, я думаю, нам тут будет хорошо.
     - Несмотря на велосипеды?
     У Джорджа хватило сил улыбнуться.
     - Да,  -  сказал он,  -  недели через  две  мне  этот  холмик будет
нипочем.
     Он не совсем в это верил, но оказался прав. Однако прошел еще целый
месяц, прежде чем Джин перестала горевать о машине и ей открылось, какие
чудеса можно творить у себя на кухне.

        x x x

     Новые Афины возникли и развивались не так естественно,  сами собой,
как   античный  город,   чье  имя  они  переняли.   Устройство  Колонии,
продуманное  и   рассчитанное  до  мелочей,   стало  плодом  многолетних
исследований,  тут поработали в содружестве поистине замечательные люди.
Поначалу это был прямой заговор против Сверхправителей, в котором крылся
вызов  если  не  их  могуществу,  то  их  политике.  И  на  первых порах
зачинатели Колонии почти не сомневались, что Кареллен сокрушит их планы,
однако Попечитель пальцем не шевельнул,  будто ничего и  не заметил.  Но
это  и  не  так уж  успокаивало,  как можно бы  предполагать.  Кареллену
спешить некуда, быть может, он только еще готовит ответный удар. А может
быть,  он  убежден,  что  их  затея все равно обречена на  провал и  ему
незачем вмешиваться.
     Что  Колонию ждет  провал,  предсказывали почти все.  Но  ведь и  в
далеком прошлом,  когда  люди  еще  понятия не  имели о  закономерностях
общественного  развития,   немало   зарождалось   общин,   вдохновляемых
религиозными  или  философскими  целями.   Правда,   в  большинстве  они
оказывались недолговечными,  но  были и  жизнеспособные.  А  Новые Афины
опираются на  самые  прочные  устои,  какие  только  способна выработать
современная наука.
     На  острове Колонию основали по  многим причинам.  Немаловажны были
соображения  чисто  психологические.   Конечно,   в   век  общедоступных
воздушных сообщений перемахнуть через океан ничего не  стоит,  а  все же
чувствуешь  себя   отгороженным.   Притом,   поскольку  размеры  острова
ограничены.  Колония не станет чересчур многолюдной. Население не должно
превышать ста тысяч человек, иначе утрачены будут преимущества небольшой
сплоченной общины.  Среди прочего основатели ее стремились к тому, чтобы
в  Новых Афинах каждый мог  познакомиться со  всеми,  кто  разделяет его
склонности и  интересы,  -  и  еще  с  двумя-тремя  процентами остальных
колонистов.
     Начало Колонии положил некий новый Моисей.  И подобно Моисею, он не
дожил до  вступления в  землю обетованную -  Колония основана была через
три года после его смерти.
     Он   родился  в   стране,   которая  одной   из   последних  обрела
самостоятельность,  а  потому  и  век  этого  государства оказался самым
коротким.  Быть может,  потому-то конец национальной независимости здесь
переживали тяжелей,  чем где-либо еще:  горько утратить мечту,  едва она
сбылась, когда стремились к ней столетиями.
     Бен Саломон не был фанатиком, но, должно быть, воспоминания детства
в  значительной мере  определили философию,  которую  ему  суждено  было
претворить в  действие.  Он  еще  помнил,  каков  был  мир  до  прибытия
Сверхправителей,  и вовсе не желал вернуть его. Как многие разумные люди
доброй воли, он вполне способен был оценить все, что сделал Кареллен для
человечества,   однако  с  тревогой  гадал,   какова  же  конечная  цель
Попечителя. Быть может, думалось ему порой, при всем своем всеобъемлющем
уме,  при всех познаниях Сверхправители по  сути не понимают людей и  из
лучших  побуждений совершают жестокую ошибку?  А  вдруг,  самоотверженно
преданные порядку и  справедливости,  решив преобразить наш мир,  они не
поняли, что при этом разрушают человеческую душу?
     Упадок едва наметился, однако нетрудно было уловить первые признаки
вырождения.  Саломон,  сам  не  художник,  но  тонкий знаток и  ценитель
искусства,  понимал,  что его современники ни  в  одной области не могут
тягаться с великими мастерами прошлого.  Быть может, в дальнейшем, когда
забудется  потрясение от  встречи  с  цивилизацией Сверхправителей,  все
уладится  само   собой.   А   может   быть,   и   нет   -   и   человеку
предусмотрительному на всякий случай следует застраховаться.
     Такой страховкой и стали Новые Афины.  На их создание потребовались
двадцать лет и  несколько миллиардов фунтов -  не  так уж много при том,
как богат стал мир.  За  первые пятнадцать лет ничего не изменилось;  за
последние пять произошло очень многое.
     Саломон ровным счетом ничего не  достиг бы,  не  сумей  он  убедить
горсточку всемирно знаменитых людей искусства, что замысел его разумен и
осуществим.  Они откликнулись не потому,  что задуманное важно для всего
человечества,  откликалось скорее  некоторое честолюбие,  творческое "я"
каждого.  Но,  когда они прониклись этой мыслью,  к ним прислушался весь
мир  и   поддержал  их   сочувствием  и   деньгами.   Так  возведен  был
блистательный фасад таланта и  страсти,  а за ним осуществляли свой план
подлинные строители Колонии.
     Всякое общество состоит из отдельных людей,  и  поведение каждого в
отдельности  непредсказуемо.   Но,  если  взять  достаточно  человек  из
основных категорий,  начинают проявляться какие-то  общие  законы -  это
давным-давно  открыли  общества  по   страхованию  жизни.   Нет  никакой
возможности предсказать,  кто именно умрет за  такой-то  срок,  но общее
число смертей можно предвидеть довольно точно.
     Есть и другие, менее очевидные закономерности. впервые их уловили в
начале XX века математики -  Винер, Рашавески. Они утверждали, что такие
явления,   как  экономические  кризисы,  последствия  гонки  вооружений,
устойчивость  общественных  групп,  результаты  парламентских выборов  и
прочее, поддаются чисто математическому анализу. Серьезную трудность тут
представляет огромное количество переменных величин,  причем  многие  из
них весьма сложно выразить в числовых понятиях.  Нельзя просто начертить
серию кривых и заявить безоговорочно: "Когда будет достигнута эта линия,
начнется  война".  И  нельзя  начисто  сбрасывать  со  счетов  полнейшие
неожиданности - к примеру, убийство важнейшего политического деятеля или
следствия какого-нибудь  научного открытия,  а  тем  более  -  стихийных
бедствий вроде землетрясений или наводнений,  а  между тем такие события
могут  решающим образом повлиять на  большие массы людей и  целые пласты
общества.
     И  все  же  знания,  терпеливо  собранные  за  последнее  столетие,
позволяют достичь многого.  Задача была  бы  невыполнимой,  если  бы  не
помощь  громадных  вычислительных машин,  способных за  несколько секунд
сделать  расчеты,  на  которые иначе  пришлось бы  затратить труд  тысяч
людей.  Их-то  помощью  всемерно и  пользовались те,  кто  создавал план
Колонии.
     Но  и  при  этом  основатели Новых Афин  только подготовили почву и
климат для растения,  которое они жаждали взлелеять,  -  быть может, оно
расцветет,  а  может быть,  и нет.  Как сказал однажды сам Саломон:  "Мы
можем быть  уверены в  таланте,  но  о  гении остается только молиться".
Были,  однако,  все основания надеяться, что в столь насыщенном растворе
начнутся  любопытные  химические  реакции.   Мало  кто   из   художников
процветает в  одиночестве,  зато какие живые искры высекает столкновение
умов, объединенных сходными интересами.
     Такие  столкновения  уже  породили  кое-что  достойное  внимания  в
области скульптуры,  музыки,  литературной критики и кино. Еще рано было
судить,  оправдают ли  историки  надежды  своих  вдохновителей,  которые
откровенно стремились вновь пробудить в  человечестве гордость за  былые
свои свершения.  Живопись пока что  прозябала,  подтверждая этим взгляды
теоретиков,   которые  полагали,   что  у  статичных,  плоскостных  форм
искусства нет будущего.
     Стали замечать,  хотя убедительного объяснения пока не  находилось,
что в  самых выдающихся произведениях искусства,  созданных колонистами,
важнейшую  роль   играет  время.   Даже   скульптура  редко   оставалась
неподвижной.  Загадочные изгибы и извивы творений Эндрю Карсона медленно
изменялись на глазах зрителя,  согласно сложному замыслу, быть может, не
совсем понятному и все же увлекающему.  А сам Карсон утверждал, и в этом
есть  доля  истины,  что  довел  до  логического завершения  абстрактные
композиции прошлого века и тем самым сочетал скульптуру с балетом.
     В  музыкальной жизни  Колонии велись  тщательные исследования того,
что  можно  назвать "протяженностью времени".  Каков самый краткий звук,
доступный нашему восприятию, - и каков самый долгий, который не успевает
наскучить?  Можно  ли  менять  эти  величины,  ва