,  я
снова   улыбнулся,   продемонстрировав  большую   часть   из
имеющихся  у  меня  в наличии зубов, которые  не  отличались
ослепительной  белизной, хотя я и чистил их  зубной  пастой,
рекомендованной телерекламой, но зато все были на  месте.  И
это  при  том,  что по роду моей деятельности мне  время  от
времени   все   же  доводится  получать  по   зубам.   Самым
запоминающимся был удар рукояткой "браунинга" модели GP...
      Захвативший  меня поток воспоминаний был  бесцеремонно
прерван вновь рявкнувшим во всю свою мочь динамиком:
     - Покажите имеющееся у вас оружие, а затем положите его
в ячейку!
      Я  вынул из ячейки, вновь оказавшейся на моей стороне,
удостоверение  личности  и сунул его  в  карман.  Расстегнув
пиджак, я откинул в сторону левую полу, так, чтобы чекист за
окном  мог  увидеть  кобуру под мышкой. Затем  я  достал  из
*.!c`k  пистолет, продемонстрировал его капитану и осторожно
положил в ячейку.
      Внимательно  осмотрев  мой  "ерихон",  капитан  что-то
отметил  на лежавшей перед ним карточке. Оттянув защелку  на
рукоятке,  он  достал  из  пистолета  магазин  и  пересчитал
находившиеся  в  нем  патроны. Ударом ладони  загнав  полный
магазин  на  прежнее место, капитан достал  из  ящика  стола
пластиковый жетон на металлическом кольце и прикрепил его  к
скобе  спускового крючка. Разломив жетон надвое, он  передал
мне  мою  половинку  посредством все  той  же  металлической
ячейки. Пистолет же, вместе со второй половиной жетона,  был
отправлен в сейф.
      Вся  эта  процедура была мне хорошо знакома,  поэтому,
получив  половинку жетона, я сразу же развернулся в  сторону
бронированной двери. Капитан за окном нажал кнопку, и  дверь
медленно  открылась, чтобы, пропустив  меня,  тут  же  снова
захлопнуться у меня за спиной.
      За  дверью находился точно такой же тамбур, как и тот,
который  я  только  что покинул. Только теперь  передо  мной
находилась  двухстворчатая дверь лифта,  которая  тотчас  же
раскрылась,  стоило мне только поднести  ладонь  к  круглому
фотоэлементу, закрепленному на стене справа от двери. Внутри
кабины  лифта  не  было никаких кнопок или клавишей,  -  все
управление   осуществлялось  с  пульта  дежурного,   который
заранее знал, кто куда направляется. Честно признаться,  мне
это никогда не нравилось. Что бы изменилось от того, если бы
посетитель сам нажимал кнопку с номером нужного ему этажа? Я
очень  сомневаюсь  в  том, что нашелся бы  чудак,  способный
отважиться  на  самостоятельную прогулку по зданию  НКГБ.  А
так,  стоя  в  замкнутом пространстве  кабины,  облицованной
темно-коричневыми, с черными разводами пластиковыми листами,
я   чувствовал  себя  еретиком,  замурованным  в  склепе  по
приговору инквизиции. Быть может, в этом и заключался  смысл
лифта  без  кнопок  -  сразу же, что  называется,  с  порога
заставить человека почувствовать собственную беспомощность и
незащищенность.  Впрочем, существовало и  иное,  куда  более
прозаическое   объяснение.  После   недавней   реконструкции
здание,  в  котором  я сейчас находился, насчитывало  восемь
этажей. Но это только в том случае, если глядеть на  него  с
улицы. Сколько этажей находилось в подземной части любого из
зданий  НКГБ,  непосвященным  знать  не  полагалось.  Но   я
подозревал, что их было значительно больше, нежели тех,  что
располагались  на поверхности. Но Подозрения мои  оставались
только  подозрениями, в то время как наличие в кабине  лифта
кнопок  с  указанием номеров этажей стало бы  неопровержимым
доказательством существования многоэтажной подземной Москвы.
Я явственно ощущал, что лифт движется вниз и с довольно-таки
приличной скоростью, но чувства, что называется, к отчету не
подошьешь.
      Кода  спуск  в глубины НКГБ прекратился и двери  лифта
плавно   разошлись   в   стороны,  я  увидел   перед   собой
здоровенного  краснорожего чекиста с сержантскими  погонами,
больше   похожего   на   тюремного  надсмотрщика,   чем   на
администратора.
      -  Как  дела?  - подмигнул я ему. Ничего  не  ответив,
краснорожий сержант сделал шаг в сторону, давая мне пройти.
     Едва покинув кабину лифта, я тут же понял, что оказался
на   этаже,   на  котором  никогда  прежде  мне  бывать   не
доводилось.  Тот  этаж, где я обычно получал  разрешение  на
владение   огнестрельным  оружием,  был  похож  на  типичный
административный отдел: стены, облицованные панелями из ДСП,
бездарно  имитирующими дерево, выщербленный паркет на  полу,
потертые кожаные кресла в углах, кашпо с увядшими цветами  и
неизменные шишкинские мишки в простенькой деревянной  рамке.
Сейчас  же  я видел вокруг себя только стены, выкрашенные  в
зеленый  цвет. Пол под ногами был покрыт истертым  буквально
до  дыр  линолеумом,  из-под которого  местами  проглядывала
растворная  стяжка. Длинный коридор, уходивший в оба  конца,
казался  бесконечным. Я бы не удивился, узнав, что по  этому
коридору  можно попасть в главное здание НКГБ,  то,  что  на
Лубянской площади, прямо напротив памятника Градоначальнику,
установленному  на  постаменте,  долгое  время  остававшемся
бесхозным после того, как с него скинули Железного  Феликса.
На  всем  его протяжении не было ни одной открытой двери,  а
те,  которые  я мог видеть вблизи, были обиты  железом,  что
также не вселяло в мою душу особого оптимизма.
      -  Я, вообще-то, по поводу регистрации оружия, - снова
обратился я к сержанту.
      Парню  было от силы лет двадцать пять, но рожа у  него
была   такая,   словно  он  всю  свою   жизнь,   начиная   с
младенчества, беспробудно пил. Глаза сержанта, выглядывающие
из-под  высоких,  как у питекантропа, надбровных  дуг,  были
похожи  на  двух слизняков, выползших на лист капусты  после
дождя, - такие же блеклые и ленивые.
      Не  произнеся ни слова, - должно быть, он открывал рот
только  в том случае, если требовалось закинуть туда  что-то
съестное,  -  сержант быстро зашагал влево по  коридору.  Он
даже не обернулся, словно был уверен, что я непременно после-
, дую за ним.
      А  собственно,  что мне еще оставалось  делать?  Пожав
плечами, я двинулся в указанном направлении.
      Ни  на одной из дверей, мимо которых мы проводили,  не
было  ни номеров, ни табличек с указанием служб, которые  за
ними  находились, ни каких-либо иных опознавательных знаков,
вроде  "М" и "Ж" на дверях туалета. Я бы ни за что не  нашел
нужную   дверь  в  бесконечном  коридоре,  но  мой  Вергилий
уверенно  двигался  вперед, как будто  обладал  способностью
видеть  сквозь  стены или, подобно собаке,  различал  запахи
скрывающихся за дверьми людей.
     Остановился он так неожиданно, что я едва не налетел на
его  широкую спину. Повернувшись вполоборота ко мне, сержант
широко распахнул дверь, открывавшуюся в коридор. Заглянув  в
комнату, я в нерешительности остановился на пороге.  Комната
была   не   просто  маленькой,  а  крошечной,   похожей   на
поставленный на бок спичечный коробок: три шага в длину, два
-  в  ширину. Под потолком горела тусклая лампа,  спрятанная
под  матовый полукруглый колпак с металлической оплеткой.  В
левом дальнем углу имелось круглое вентиляционное отверстие,
'   bo-cb.%  частой  металлической  сеткой,  через   которую
невозможно  было  даже  палец  просунуть.  Если  бы   помимо
небольшого письменного стола со стулом и табурета перед  ним
в  комнате находилась еще и шконка, я бы, ничтоже сумняшеся,
назвал ее камерой.
      Я собрался было еще раз попытаться объяснить анацефалу
с  сержантскими погонами, что я пришел по поводу  разрешения
на  оружие,  но,  не  успев  произнести  ни  слова,  получил
увесистый  тычок в спину, после которого влетел  в  комнату,
больно   ударившись  коленом  о  табурет,  который  оказался
привинчен    к   полу.   Обернувшись,   я   увидел    только
захлопнувшуюся дверь и услышал, как щелкнул дверной замок.
      Порадовало  меня то, что, несмотря на  всю  дикость  и
абсурдность    происходящего,    мне    удалось    сохранить
спокойствие, самообладание и ясность мысли. Я не кинулся  на
окованную железом дверь, не принялся в отчаянии колотить  по
ней  руками, не заорал, взывая о помощи и справедливости,  -
просто сел на табурет и задумался.
      А  подумать было о чем. Поскольку я полностью исключал
возможность   того,   что  оказался  в   этой   комнате   по
недоразумению,  следовательно,  нужно  было  найти  причину,
которая  привела  меня сюда. С поводом все было  ясно:  меня
поймали  на требовании пройти перерегистрацию разрешения  на
владение  огнестрельным оружием, как форель на искусственную
мушку.  Вообще-то  я  форель никогда не ловил,  но  примерно
представляю  себе, как все это происходит. Причина  же  была
абсолютно   неясна.  Если  чекистам  понадобилась   какая-то
информация, которой, по их мнению, я мог владеть, то  совсем
не   обязательно   было  устраивать  весь  этот   спектакль.
Достаточно  было бы просто вызвать меня в Комитет  повесткой
или  даже  обычным телефонным звонком, и я бы  прилетел  как
миленький.   Правда,   согласно   закону,   я   был   обязан
предоставлять  информацию НКГБ только в  том  случае,  когда
речь  шла  о государственных интересах. Но, в конце  концов,
кто  определяет, что именно входит в сферу вопросов, имеющих
отношение к государственной безопасности, если не сам  НКГБ?
Из  всего вышеозначенного я мог сделать вывод, что в  данном
случае  речь шла о деле, которое никак нельзя было притянуть
к  вопросам национальной безопасности. Или... Тут я невольно
хмыкнул.  Или  же  чекисты пока еще и сами не  знали,  какую
именно информацию хотели от меня получить. Но при этом  были
уверены или, быть может, только подозревали, что она у  меня
имеется.  В  комнату-камеру меня  посадили  скорее  всего  в
расчете  на  то, что, хорошенько обдумав в одиночестве  свое
положение,  я, конечно же, приду к выводу, что с НКГБ  лучше
сохранять теплые дружеские отношения, и сам все выложу,  как
только мне будет предоставлена такая возможность.
      Будучи  человеком разумным, да к тому же еще и реально
мыслящим,   я   прекрасно   понимал,   что   НКГБ   является
неотъемлемой  и  к тому же еще весьма весомой  частью  нашей
жизни и, нравится мне это или нет, определяет многие правила
из  тех,  по  которым нам приходится жить. Не  было  никакой
необходимости  оказывать на меня давление  для  того,  чтобы
получить  необходимую информацию. Я и  сам  с  удовольствием
/.$%+(+ao бы с бравыми чекистами тем, что знал, если бы имел
хоть какое-то представление о том, что именно им было нужно.
Но  по натуре я был необычайно обидчив. И особенно сильно  я
обижался  на тех, кто без объяснения причин сажал  меня  под
замок  и  оставлял в полном одиночестве в  то  самое  время,
когда  всего  в  нескольких шагах отсюда меня  ждал  друг  и
свежее  пиво. Такую обиду я не собирался прощать. И  теперь,
как  я полагал, чекистам придется изрядно потрудиться, чтобы
вытянуть   из   меня  необходимую  информацию,   -   нелегко
разговаривать с человеком, старательно и, что самое главное,
умело  изображающим  из себя недоумка, для  которого  каждое
слово имеет только одно совершенно конкретное значение.
      Окинув взглядом стены комнаты, я не увидел на  них  ни
единой  надписи,  из чего сделал вывод, что  нахожусь  не  в
камере  для временно задержанных, а в комнате для  допросов.
Обойдя стол, я обнаружил, что стул не был привинчен к  полу,
как  табурет, что также подтвердило мою догадку. Попытавшись
открыть  стол, я потерпел неудачу обе его тумбы были заперты
на  ключ. Скорее всего замки был не настолько сложные, чтобы
не  суметь  открыть  с  их помощью пары простейших  отмычек,
которые  я  всегда носил с собой на связке с ключами,  но  я
решил,  что  скорее  всего не найду  там  ничего  достойного
внимания,  но  при  этом могу вызвать  недовольство  хозяев,
которые, вполне вероятно, наблюдали сейчас за мной.
      Засунув  руки в карманы брюк, я пару раз  прошелся  по
комнате  из  конца в конец. Не найдя более никакого  объекта
для применения своих умений, я сел на табурет и посмотрел на
часы.  Гамигину придется подождать меня. Но он  находился  в
куда  более выгодном положении, нежели я, поскольку  в  двух
шагах от него стойка с несметным числом кранов, тянущихся от
бочек   с  пивом,  которые  могли  помочь  скоротать  долгое
ожидание.  Мне  же,  как  я полагал,  предстояло  скучать  в
одиночестве не один час.
      Не  один, не два и даже не три часа провел я в мрачной
комнатенке в ожидании явления представителя Комитета,  чином
не ниже майора, который проникновенно глянет мне в глаза и с
укором, весьма многозначительно произнесет: "Ну что  же  вы,
господин Каштаков..." Самым обидным было то, что, пребывая в
состоянии   полнейшей  неопределенности  относительно   того
запаса времени, которым я располагал, я не мог сосредоточить
свой  мыслительный  процесс ни  на  одной  из  тех  проблем,
которые   не   мешало   бы  тщательно  обдумать.   О   какой
сосредоточенности  могла идти речь, когда  каждую  минуту  я
ожидал  зловещего скрежета дверного замка. Без малого четыре
часа оказались потрачены впустую!
      Но зато появившийся в начале шестого чекист не обманул
моих ожиданий. Это был даже не майор, а подполковник. К тому
же  знакомый  мне  по  делу  о  краже  из  номера  гостиницы
"Балчуг",  когда у одного из немецких туристов  был  похищен
фотоаппарат. Мне удалось найти жулика, но оказалось, что  он
работал  на  НКГБ,  агенты которого подозревали,  что  немец
занимается шпионажем. Но на фотопленках, которые оказались у
меня,  не было ничего, кроме жены немца, пышнотелой  пожилой
матроны,  снятой на фоне обычных городских пейзажей.  Как  я
/.-o+,  НКГБ собирался пришить немцу дело о шпионаже,  чтобы
продемонстрировать  Градоначальнику  свою   бдительность   и
служебное  рвение.  В принципе немцу и его  жене  ничего  не
грозило, кроме высылки за пределы Московии в двадцать четыре
часа.   Но  мне  стало  жаль  этого  добродушного  толстяка,
любителя  пива и баварских колбасок, который  никак  не  мог
понять,  что  же  с  ним происходит, и я отказался  передать
пленки   представителю  НКГБ.  "Неужели  вы  не   понимаете,
господин  Каштаков, что прежде всего вас  должна  беспокоить
ваша  собственная  судьба, а не судьба зажравшихся  немецких
бюргеров?  -  удивленно спросил меня тогда  еще  майор  НКГБ
Вячеслав Малинин. - Вы же гражданин Московии". И, что  самое
интересное, глядя на него, я видел, что он и в самом деле не
понимает, почему я поступаю вопреки здравому смыслу.
      Этот  случай имел место в те времена, когда  я  только
начинал свою деятельность в роли частного Детектива.  С  тех
пор прошло почти два года, а я кем был, тем и остался. А вот
для  майора  Малинина годы даром не прошли - теперь  на  его
погонах  имелись не только два просвета, но еще и две  очень
милые  звездочки. Чего это ему стоило, можно было судить  по
лицу  подполковника, на котором застыло выражение вселенской
скорби  и нечеловеческой усталости. Глядя на складки дряблой
кожи  под глазами, на щеках и под подбородком Малинина,  мне
хотелось  верить, что в его возрасте-а был он всего  лет  на
пять   или  семь  старше  меня  -  я  буду  выглядеть  более
привлекательно.
      -  Здравствуйте, господин подполковник,  -  приветливо
улыбнулся  я  чекисту, всем своим видом  давая  понять,  что
нисколько  не  в  обиде  на  него  за  то,  что  он  немного
задержался.
       -   К   стене!  -  рявкнул  выскочивший  из-за  спины
подполковника краснорожий сержант, тот самый, который привел
меня в эту комнату.
     Я недоумевающе поднял бровь.
      Влетев  в  комнату, сержант схватил меня  за  шиворот,
рывком  поднял  с табурета и ткнул носом в стену.  Это  было
совершенно некстати, поскольку нос у меня еще не зажил после
нападения Симонова головореза. Плохо соображая, что делаю, я
с  разворота  ударил сержанта локтем в  живот.  С  таким  же
успехом  я  мог  бы  попытаться  пробить  кирпичную   стену.
Краснорожий даже не поморщился, только крепче прижал меня  к
стене, да еще при этом и наступил воняющим ваксой сапогом на
мою шляпу, упавшую на пол.
      -  Отпустите его, сержант, - услышал я негромкий голос
подполковника Малинина.
      Дернув за воротник, краснорожий сержант кинул меня  на
тот же самый табурет, с которого поднял минуту назад. За  то
время,  что  я  созерцал стену, подполковник  Малинин  успел
занять  место за столом. Слева от него стояла невесть откуда
появившаяся лампа с красным пластиковым абажуром.
     - Ну, так что будем делать, господин Каштаков? - Взгляд
у   чекиста  был  как  у  регулировщика  уличного  движения,
остановившего  пешехода,  пытавшегося  перебежать   проезжую
часть на красный свет.
      Наклонившись, я поднял с пола свою растоптанную шляпу,
отряхнул   ударом   о   колено  и   попытался   придать   ей
первоначальную форму.
      -  Насколько  я  могу  понять, с моим  разрешением  на
владение  огнестрельным оружием все в порядке? - осведомился
я.
      Подполковник Малинин улыбнулся снисходительной улыбкой
Торквемады, провожающего на костер очередного еретика.
      -  Речь  сейчас  идет не о вашем разрешении,  господин
Каштаков, - он с укоризной покачал головой.
     - А о чем же, в таком случае? - изобразил недоумение я.
     Чекист проигнорировал мой вопрос.
      -  Кто  тебе так рожу разукрасил? - спросил он в  свою
очередь,   легко  и  непринужденно  переходя   без   всякого
предупреждения на "ты".
      У меня создавалось впечатление, как будто мы играем  в
игру,  в которой на нелепый вопрос противника нужно отвечать
своим, еще более нелепым вопросом. Чтобы избавиться от этого
ощущения, я решил ответить на последний вопрос чекиста.
      -  А  не твое дело, - сказал я, проникновенно глядя  в
глаза подполковника Малинина.
      И  тут же получил удар кулаком по затылку от стоявшего
за моей спиной сержанта.
      -  Вежливым,  Каштаков,  нужно  оставаться  при  любых
обстоятельствах,  -  менторским тоном  заметил  подполковник
Малинин.
     - Объясни это дебилу, который стоит у меня за спиной, -
криво усмехнулся я.
      Вопреки ожиданиям, нового удара не последовало. Должно
быть,  сержант имел приказание вправлять мне мозги только  в
тех случаях, когда я дерзил начальству. Или же он просто  не
понял, что речь идет о его персоне.
      Подполковник Малинин медленно поставил локти на  стол,
зажал  пальцы правой руки в кулак левой и так  же  не  спеша
возложил    на   получившуюся   конструкцию   свой    вялый,
невыразительный подбородок.
     - Ну, так что будем делать, Каштаков?
     Должно быть, ему игра в вопросы без ответов пока еще не
наскучила.
      Я  молча пожал плечами. А что я мог ему ответить, если
вообще не понимал, о чем идет речь?
      - А ты все такой же, - с упреком заметил подполковник.
- Упертый, как геморрой.
      Меня  всегда  поражала удивительная образность  языка,
которым  предпочитали  объясняться люди  в  форме,  будь  то
чекисты  или  просто военные. Характерно также то,  что  чем
более  высокий  чин с тобой разговаривал, тем  труднее  было
понять,  что  именно он имел в виду, используя ту  или  иную
словесную конструкцию собственного изготовления. Если  бы  я
был   филологом,   как  Сергей,  я  бы,  наверное,   занялся
составлением  словаря, который помог бы  обычным  людям,  не
наделенным   выдающимися   лингвистическими   способностями,
относительно свободно общаться с иными представителями  рода
человеческого,  для  которых  лоботомия  была   не   опаснее
*+(ab(`  .  Я  бы  так  и  назвал  отдельные  разделы  этого
справочного    издания:   "Словарный   запас   прапорщиков",
"Лексикон младших офицеров", "Идиомы, используемые офицерами
от  майора  до  полковника"  и,  конечно  же,  "Генеральские
эвфемизмы".
      Но  поскольку  в  настоящее время  такого  словаря  не
существовало,  мне  нужно было самому, до  предела  напрягая
воображени