осто
- съесть. Мурзика съел, а почему бы сержанта?..
     Гогот стоял в карантине.
     Я глядел прямо перед собой.
     - Джекки, -  сказал сержант, - ты сегодня помогаешь  дневальным.  У нас
очень грязный  клозет. Погляди на этих орлов, Джекки!  Они гадят как свиньи.
Тебе придется убирать за  ними и чисто, чисто  вымыть пол, чтобы пол  был...
как стена спаленки невинной девушки... розовый, душистый... А потом, Джекки,
ты как следует изучишь устав, и мы с  тобой, Джекки,  подумаем, как внести в
него  предложенные тобой  изменения. Да, да,  бойцы, воспитанники карантина,
ибо не нарушить устав пришел к нам Джекки, но дополнить его.
     Сержант подождал, пока смех стихнет, потом сказал:
     - Отбой. Всем - отбой. Джекки, за работу. Завтра после беседы об уставе
- на рапорт...
     ...После пола в сортире я взялся отдраивать краны в умывальной.
     В умывальную зашел Куродо.
     Виски у меня готовы были разломиться от нестерпимой  боли, если бы было
можно, я упал бы  на пол  - и  заснул... прямо так...  на кафельном холодном
полу. Сержант уже которую ночь не давал мне спать.
     - Ну вот, - сказал Куродо, - на кой ты сержанта заводишь?
     Я молчал.
     - Нет,  ты что думаешь -  ты прав, да? А  сержант - подлец?  Он бы тебя
просто мог  убить.  Просто  так. Нападение на сержанта  - это же... - Куродо
покачал головой.
     Я оперся руками о край умывальника.
     -  Куродо, - я  собирал  слова,  они выскакивали у меня, разбегались, -
Куродо, я не знаю, для чего  ты пришел сюда, я не знаю, как ты попал сюда. Я
попал сюда  для того,  чтобы  убить  дракона.  Меня мешают  с дерьмом,  меня
превращают  в паршивого пса, которого может любой пхнуть под зад... Паршивый
пес может  за...  - у  меня перехватило  дыхание, - загрызть дракона? Дерьмо
может рассчитывать на победу?
     -  Да  только  паршивый  пес и может загрызть... - в  умывальную  вошел
сержант. Он был со сна,  позевывал  и почесывался. Куродо вздохнул  и быстро
забормотал:
     - Мсье сержант, я пописать...
     - Иди, - милостиво махнул рукой сержант.
     Куродо нырнул-шмыгнул туда и обратно.
     Я не собирался чистить краны при сержанте.
     Я цепко  держался за  край умывальника,  ибо  пол  кренился  под  моими
ногами. Я боялся упасть.
     - Я говорю,  - повторил сержант, - только паршивый пес и может загрызть
дракона.
     - У нас, - хрипло сказал я, - это еще никому не удавалось.
     -  У  нас - нет, -  подтвердил сержант, - а на других планетах  сколько
угодно. Видишь, -  сержант повернул кран,  поглядел на струю  воды, бьющую в
белое  дно умывальника  и  наконец сказал:  - Нужно опаршиветь, особачиться,
чтобы жизнь - совсем  ни в  грош... Озвереть надо... Знаешь,  чтобы человека
убить, нужно  озвереть,  а чтобы убить рептилию, ящера - с дом!  со скалу! -
что, думаешь, очеловечиться  надо? - сержант покачал головой, - вот уж  фиг!
Во  сколько раз  дракон безобразнее  и огромнее человека,  во  столько раз и
озвереть надо.
     - У вас... - я говорил, старательно разделяя слова, - у вас... странная
речь. Так... вы не... говорите... не говорили...
     Сержант засмеялся:
     - Э, Джекки, наверху я парнем был хоть куда. Статья у меня поганая... В
труповозы  с  такой  статьей  не  суйся.  Там  блюдут   чистоту  и   высокую
нравственность. Убийство - это по-рыцарски, а изнасилование...
     - Это, - сказал я, - правильно. Второе - хуже... неизмеримо...
     Сержант снова засмеялся:
     -  Во  как  формулируешь.  Молодец! Я уже  Универ кончал,  и тут  такая
неприятность, такой облом. Пошел в "отпетые"... Вот так, мил-дружок.
     Я мотнул головой:
     - Мсье сержант, позвольте?
     - Давай, давай без церемоний, ночью в двух шагах от сортирной ямы устав
спит и видит сны о белых стихах...
     - После рапорта...меня выгонят?
     - Не, - сержант  отрицательно помахал рукой, - не...  в крайнем случае,
пошлют русалок ловить...
     - ???
     -  Опасно.  Хоть  и  на  поверхности,  а  такого  насмотришься...Такого
нанюхаешься. Ты русалок-то видел?
     - Ви...дел.
     - В зоопарке?
     -  Нет,  -  у меня  подкосились ноги,  и я сильнее  схватился  за  край
раковины, - нет... В зоопарке - больные русалки. Я...  знаю... Я видел... на
Западном... побережье.
     - Тюу, - присвистнул сержант, - кто же тебя на Западный берег пустил?
     Я промолчал. На Западное  побережье  мы ездили с мамой. Это было давно,
но и тогда  побережье не  особо охранялось. В поездах  и  в машинах пропуска
проверяли, а если, как смеялась мама, с котомочкой за плечами и с палочкой в
руках, то хрен кто задержит.
     Никто особенно на это самое Западное не рвался и не  рвется. Купаться и
загорать  можно и на Юго-Западном, а  вот нос к  носу столкнуться с русалкой
скорее можно на Западном.
     Я молчал. Мне не хотелось, чтобы  сержант узнал о моей маме. Достаточно
того, что о ней знают начальник школ и командиры.
     _______________ _________________________________________________
     После кантины мы построились перед стеклянными дверьми.
     - Фил, - позвал сержант.
     - Здесь, - отозвался Фил и вышел из строя.
     -  Отведешь деток в  карантин,  дашь  им игрушки -  пусть  разбирают  и
собирают.  Потом  выдай по хлыстику  -  и в спортзал,  пока  на грушах пусть
тренируются.  Если я не вернусь до вечера, позвони в дежурку. Вечером у вас,
дети, зоосад.
     Строй зароптал.
     - Что такое? - сержант повысил голос. - Я слышу недовольство? Вы все...
все без исключения, пока можете работать  только в зоосаде, только... У вас,
у  всех,  ни  реакции,  ни  точности,  ни быстроты.  Вы  -  костоломы,  а не
"отпетые". Зарубите себе на  носу,  намотайте  на ус  -  первое  достоинство
"отпетого"  -  быстрота,  второе  - легкость, третье - точность, четвертое -
сила. У вас ничего этого нет. Жуть берет на вас смотреть, как вы работаете в
пещерах и коридорах. Значит, придется вам, преодолевая отвращение,  возиться
в зоосаде... Да, да... Все. Проповедь закончена. Фил, веди деток в детсад. К
тебе проповедь тоже имела касательство. Шагом арш!
     Ребята ушли. Мы остались вдвоем с сержантом.
     - Ну, пойдем,  - вздохнул сержант, - боец, супермен. Скверно начинаешь.
Санчасть, рапорт - это многих славных путь. - Сержант  остановился, похлопал
себя по карманам. - Ух, блин! Я же отчет забыл... Джекки, слышь, ты иди себе
вперед по коридорчику, чтобы зря не ждать. Я тебя нагоню.
     Я  тронулся  вперед. Сапоги утопали в мягком ворсе  ковровой дорожки, и
две тени ложились на две стены.
     Коридор  завершался стенкою.  А  в  стенке была  дверь,  и  над  дверью
костяным  кустом  торчали  рога.  В  их переплетеньи горел огромный выпуклый
фонарь. Я  поначалу  даже  испугался.  Глаз? Нет. Просто  фонарь -  круглый,
матовый.
     Я отворил дверь и вошел в зал.  Нет,  то был не  зал, это  была зала со
сверкающим, гладким, зеркальным полом, со сводами арок.
     "Вперед так вперед", - подумал я и пошел себе вперед вдоль арок.
     ...Пауков я  увидел сразу,  но я очень хорошо помнил  "Наставления". Не
обращать  внимания на монстров. Заниматься  своим  делом. Не  задевать. Жить
рядом с  ними,  покуда не узнаешь  точно, как их  убить.  Пауки, размером со
здорового  дога, мелькали в пролетах арок. Их пробеги на косматых изломанных
лапах  были отвратительны... Но  я помнил "Наставления". Отвращение - первый
враг "отпетого". Помни: для них  ты отвратителен так же,  как они  для тебя.
Отвратителен, страшен и непонятен. Твоя сила - в умении побороть  отвращение
-  наблюдать за ними спокойно, трезко. Отвращение - первый враг  "отпетого".
Страх - второй. Убивай не трясущимися от отвращения руками,  убивай,  уважая
противника...Только тогда...
     Паук  легко,  словно танцуя, шел  на меня.  Изредка он приподнимал свои
передние  лапы,  шевелил  ими в воздухе, и я  видел рот паука на брюхе. И  я
понимал:  этим  вот  ртом он,  разорвав  мое  х/б,  всосет  мою  плоть,  мое
единственное, первое  и  последнее  тело...  Спокойно,  спокойно...Только не
поддаваться желанию  садануть пауку в брюхо ногой. Он на то и рассчитывает -
облепит ногу, всосется, вгрызется... Я успел поймать паука за передние  лапы
и оторвать  его тело от зеркального пола. Паук болтал оставшимися свободными
лапами.
     Пауков становилось все больше.
     Я шел, держа на  вытянутых  руках свой отвратительный груз, и  замечал,
что пауки сторонятся меня, отбегают подальше.
     Это меня порадовало.  Руки затекали, и после бессонной  ночи мучительно
болела голова .
     И  тут новая напасть: я заметил, что у паука начинают  выламываться  из
тела лапы, за которые я его держал. "Этого только не хватало, - подумал я, -
тогда  уж  точно  заклюют".  Я  постарался  нести   паука  пониже.   Видимо,
выламываемые  лапы причиняли  ему  боль,  и он  замер,  перестал  дергаться,
перестал сучить остальными лапами.
     Я  вспомнил,  как однажды в  детстве  я  видел  оторванную  лапу паука,
дергающуюся  саму  по  себе,  и  быстро  представил,  прикинул,  как   будут
бесноваться в подземелье меж арок вот эти лапки.
     Старичка я заметил,  лишь только  миновал ряд  арок и вышел в  огромный
зал.
     Старичок, в бородке  и в  круглых железных очках, сидел на табурете,  а
вокруг него сновали пауки.
     Приглядевшись и подойдя  поближе,  я увидел,  что старичок  поглаживает
пауков, а они к нему ластятся, будто собачки. Наконец старичок поймал одного
паучка, перевернул его и принялся ковыряться в паучьем брюхе, приговаривая:
     - Счас починим, счас... О, ну беги, беги...
     Он выпустил паука и собирался было поймать  другого, но увидел меня. Он
ничуть не удивился, даже обрадовался.
     - Ну-ка, ну-ка, - сказал старичок,  - храбрый юноша, дайте мне это чудо
морское, чудо настенное.
     Я двинулся к старичку. Пауки сыпанули от меня в разные стороны.
     - Ай, ай, - старичок покачал головой, - вы же ему ножки поломали.
     Он принял от меня паучка,  ловко  каким-то здоровенным пинцетом вправил
вывернутые лапы и опустил на пол.
     Паук  постоял  некоторое  время  не   двигаясь,  словно  утверждался  в
прочности починенных лап, потом посгибал их и только после этого пустился от
нас  прочь. Паук скользил легко и  бесшумно, и я находил  даже приятность  и
красоту в его стремительном боковом движении.
     Старичок  вытащил   табуретку  из-за  спины,  поставил  перед  собой  и
предложил:
     - Садитесь, храбрый юноша.
     Пауки,  освоившись с  моим присутствием, снова полезли к  старичку.  Он
приваживал и привечал их и не то лечил, не то чинил своим пинцетом.
     - Кто же вы? -  поинтересовался  старичок,  ковыряясь в  мохнатой спине
очередного многонога. - И что вас привело в мои закрома?
     - Да мы с сержантом на рапорт шли. Сержант поотстал, вот я и...
     - Что же  вы  не свернули? -  старичок  закончил  латать  спину паучка,
покачал головой. - Что же вы не свернули? Если бы не ваша выдержка, таких бы
дел натворили. Вас сержант не предупредил, что впереди паучья пещера?
     -  Нет, - сказал я, подумал и быстро поправился: - Нет, говорил, только
я как-то, знаете ли, - я повертел руками в воздухе, - не придал значения.
     - А,  - протянул старичок,  -  беспечность, беспечность...  Думали путь
сократить?
     - Да, - кивнул я.
     - Эх,  молодость, - вздохнул  старичок  и  протянул мне руку,  -  будем
знакомы. Пу-Сун-Лин, иначе Бенедикт.
     - Очень приятно, - улыбнулся я, - Джек Никольс.
     - Никольс?  - насторожился старичок.  - Позвольте, а вы кем Рае Никольс
доводитесь?
     - Сын, - просто ответил я.
     -  Сын, -  старичок  так и  всплеснул  руками,  - сын Раи Никольс  - вы
подумайте...  Я ведь ее совсем девчонкой знал. Ай-ай-ай... Вы, юноша, у мамы
в лаборатории работаете?
     -  Нет,  -  я  покачал  головой,  -  я  пошел в  "отпетые"... Сейчас  в
карантине.
     Старичок  снова занялся паучками.  Он ковырялся в них с таким  тщанием,
что пинцет в его руках порою напоминал отвертку.
     - Они... живые? - поинтересовался я.
     - Сложный вопрос, -  вздохнул старичок, - если  и живые, то не так, как
мы.  Они  ближе к  растению и  к механизму, чем  мы.  Ближе, так  сказать, к
дурной, не знающей себя вечности неорганического мира.
     И старичок лукаво заулыбался.
     -  Нет, - я другое хотел  спросить... Это они  сами  получились или  их
вывели, или...
     - Браво,  браво, юноша, - старичок воздел руки к сводам зала, - недаром
вы сын Раи Никольс. Да, вы угадали верно. Перые воспитанники орфеанумов.
     Мэлори и эти... монстры?
     Я передернулся.
     Старичок заметил мое движение и засмеялся:
     - Да, представьте, дракон так же отнесся к нашему первому произведению.
Очень  нервничал и гадил чрезвычайно.  Не желал.  Здесь, видите ли, неплохая
черта - он тянется к прекрасному, к человеческмоу.
     Старичок положил пинцет на колени и пошевелил руками в воздухе:
     -   Ну,  кш,   кш...монстрики...   Бегом,   бегом,   дайте   с   юношей
побеседовать...
     - Мне бы на рапорт, - начал я.
     - Не беспокойтесь, - улыбнулся  Бенедикт, - успеете. Тут недалеко.  Еще
раньше сержанта будете.
     - А он что, - поразился я, - не этим путем пойдет?
     - Да и не  сунется!  -  махнул рукой Пу-сун-лин. - Раздавить паучка для
"отпетого" - позор несмываемый, прямой путь в "вонючки".
     - Так зачем же их давить? - удивился я.
     -  А коли нападают  и  норовят куснуть.  Здесь,  юноша,  такая  змеиная
изгибчивость  нужна,  чтобы и  не  раздавить,  и не быть  закусанным...  вам
повезло просто, что лапы не успели выломать.  Рванули бы  на подмогу  другие
и...
     - Закусали бы?
     - Не,  - засмеялся Пу-сун-лин. - Вы бы их  одолели, потоптали  - и  это
было бы для вас очень неприятно.
     - Ах, вот оно что!  - сказал  я и потом спросил: - А  как  на рапорт-то
пройти?
     - На рапорт? - переспросил старичок. - Дело простое... Пойдемте покажу.
     Он поднялся и  в то же мгновение, видимо от чересчур резкого  движения,
из  спины  старика  вылезли  и заболтались,  замкнулись безобразным  ломаным
кругом пять гигантских мохнатых паучьих лап.
     Я отшатнулся невольно, но справился с отвращением.
     - А, - понял старичок, - это? Ничего не поделаешь, юноша, жертва науки.
Теперь  уж  и  не  помню: не  то привил себе эту гадость, не то подхватил  в
процессе, так сказать, эксперимента. Ну, пойдемте, пойдемте.
     Я двинулся  следом за стариком. Паучьи лапы, торчащие  у него из спины,
покачивались  при ходьбе и  напоминали крылья,  с  которых  ощипали  перья и
выдернули мясо. Я старался не глядеть на старичка.
     Старичок знай бубнил себе под нос:
     - Такой аврал был, такая горячка - уследишь разве, где тут эксперимент,
а где авария; как Рая, матушка ваша, не  запачкалась, просто ума не приложу,
впрочем,  у  Раи  такая особенность  -  не  пачкаться.  В какой бы  грязи не
копалась - не пачкается, и все тут...
     Некое  шуршание,   тихое,  но  слитное  и  согласное,   заставило  меня
оглянуться; пауки ладненько , скоренько ползли за мной и старичком.
     Я   видел,  как   паучьи  лапы,   медленно  покачиваясь,   всасывались,
втягивались обратно в  спину старичка. Мне  было  не оторвать  глаз от этого
отвратительного зрелища.
     Старичок засмеялся:
     - Ну,  юноша, и  взгляд у вас... Вы  меня глазами прямо  как кулаками в
спину толкаете.
     - Извините, - покраснел я, - я не нарочно.
     Лапы почти исчезли в спине, теперь я видел, что исчезли они не целиком:
их острые вершинки  торчали ровно по  кругу из спины старичка,  и  их вполне
можно  было бы не заметить,  если бы не  видеть минуту-другую  тому назад  -
гигантские,   мохнатые,   распустившиеся  безобразным   цветком   на   спине
Пу-сун-лина.
     - Да-с, - продолжал Пу-сун-лин, - вот потому  и нельзя вашему покорному
слуге  наверх,   чистым  воздухом   подышать.  Представляете,   зайду  я   в
кондитерскую, остановлюсь над витриной,  спрошу у милой девушки чашечку кофе
и  воон  то пирожное  -  тут  у меня  из спины лапки  и  выстрелят... Этакий
старичок-паучок.   Девоньку  может   и   кондратий  хватить,   по-старинному
выражаясь.
     И старичок невесело посмеялся.
     - Ничего,  - довольно резко сказал я, - ничего. Девоньки у нас крепкие,
приученные  к  неожиданностям. Скорее всего не испугаются,  а просто скажут:
"Это вы нарочно?"  - или в ладоши захлопают и спросят: "Ой, как здорово! Где
вы эту штучку достали?"
     Старичок мельком поглядел на меня.
     - Вы - остроумный молодой человек. Что вас понесло в "отпетые"?
     Мне  не  хотелось  говорить  старичку, что вот,  мол,  желаю уничтожить
дракона, поэтому я перевел разговор.
     - А что, в "отпетые" остроумные не идут?
     Старичок остановился, замахал руками на столпившихся неподалеку пауков:
     - Да  приду  я, приду, куда я от вас денусь... Провожу  Раиного  сына и
приду...
     Я тоже поглядел на пауков.
     Они   были  разные;   больше   всего   было  черных   мохнатых  пауков.
"Бойцовских", - сразу  прозвал я их; но были и другие,  с огромным, раздутым
гладким мешком на толстых согнутых  лапах и с  таким же  мешком,  но  только
меченым черным  крестом, и пауки на  длинных,  тонких, проволочных  лапах, с
крохотным  камушком-тельцем,  брошенным   ровно   посредине   этих  лап,   и
разноцветные  пауки,  будто  сбрызнутые из  пульверизатора  краской, были  и
одноцветные: песочно-желтые, лазоревые,  багровые.  И  все  они, размером  с
большую  собаку, как  верные  псы,  стояли  и  ждали  старичка.  А  старичок
заговорил на сей раз уже не с ними, а со мной:
     - Остроумные? Ну  что  вы,  юноша?  Остроумие и "отпетость"  - две вещи
не-со-вместн-ные!  В  "отпетые" идут  или  дуроломы,  спасители планеты, или
преступники. - Юноша, - тон старичка был очень  серьезен, - не  нужно  вам в
"отпетые". На рапорте скажите, что это  сержант послал вас в пещеру паучков.
Кабы вы покрошили монстриков,  был бы скандал, а так -  никакого скандала...
Бросьтесь в ноги, умолите - вас отпустят;  поверьте моему опыту:  нечего вам
среди этих головорезов делать. Хотите, я с вами пойду?
     Я помотал головой:
     - Спасибо, не хочу. ..


Глава шестая. У русалок

     В круглое окно батискафа я видел все.
     Человек,  обвитый   русалкой,   хрипел,  выгибался,  отцеплял  от  себя
русалочьи руки.
     - Все, - хмыкнул Петро, - не жилец.
     Я повернулся к русалколовам.
     Сидор и Петро играли в шахматы. Константин лежал на топ-чане и плевал в
потолок. Ванятка сидел на полу, поджав ноги по-турецки, и читал книжку.
     - Ну, неужели ничего, ничего нельзя сделать?
     Ванятка поправил очки, оторвался от чтения и, взглянув на меня, сказал:
     -  Слушай, если  ты такой гуманист, надевай скафандр, бери  гарпун и  в
бой! Ты здесь, кажется, уже учинил один раз Варфо-ломеевскую ночь.
     -  Да уж, - Костя перестал плеваться и засмеялся, - напустил кровя, как
он ей в бок засадил... А!
     Я  опустил  голову.  После  этого случая  пришлось  чистить ак-ваторию.
Распоротый полусгнивший труп русалки долго не могли выловить.
     Я отошел от задраенного люка.
     - Когда шугать будем? - спросил я.
     - Когда  надо будет, тогда  и будем,  - ответил Константин и харкнул  в
потолок.
     Ванятка посмотрел наверх и сказал:
     - Костя, может ты себе еще какое дело найдешь? Весь пото-лок заплевал.
     -  Ничего подобного, - возмутился Костя, -  я бью  тютелька в тютельку.
Как волнами по русалкам, так и слюной по потолку.  Вот мой  квадрат, - Костя
обвел пальцем над головой, -  и я за его  границы не выхожу. Бью в  десятку.
Во, гляди, - и он плюнул сно-ва.
     Ванятка только рукой махнул и уткнулся в книгу.
     -  Паадумаешь,  -  обиделся  Константин,  - какие  важные,  - я,  можно
сказать, единственный из вас, кто балду не гоняет, а глазомер тренирует...
     Петро, ожидая, когда Сидор сделает ход, повернулся к ок-ну.
     - Ух ты, - восхитился он, -  гляди, засасывает, засасыва-ет... Поехало.
Уух...
     Я тоже посм