.
Павлик,  не  выпячивай  грудь,  я  в окно  видел:  расселся  на  стуле, ноги
расставил,  расстегнулся,  декольте  с волосами  навыпуск, еб-те,  борода  и
бакенбарды,  плавно переходящие  в волосы  на груди...  Иди садись. Валентин
Аскерханович, привезли? - полковник подошел поближе к  кадкам, сунул палец в
землю, - еб-те,  Денушка, я те что сказал: полить, а ты что сделал? Ай-я-яй,
еб-те двадцать, ты же их  залил, за-лил. Ну, смотри, лужи вокруг кадок... А?
Что за болото развел. Ну, напецкал так напецкал.
     Ден стоял понурившись и шмыгал носом.
     - Коллега полковник, - начал он.
     - Ѓб-те, -  махнул рукой полковник, - ну тя к монстру  в бриллиантовой,
ну, гляди, какую сырость развел... Грунечка, Грунечка, кыса, кыса...
     Кошка зашипела, выгнула спину и попятилась за Денову ногу.
     - Вот, еб-те, дилемма... понимаешь, закавыка, загадка... Я Груню люблю,
а она меня нет, еб-те, шипит, а она меня, еб-те, кусает.
     -  Чем меньше женщину  мы любим, -  подал голос от  вахты Пауль,  - тем
легче нравимся мы ей. А кошка - женщина, коллега полковник.
     - Ѓбте, - изумился полковник,  - Павлик, ты че влез?  зачем? для  чего?
какая  твоя  цель?..  - полковник смерил  Пауля  взглядом.  -  Ну,  Валентин
Аскерханович, покажи новичков. У, какие, у, еб-те...
     Полковник похлопал меня по плечу...
     - Молодец, молодец, еб-те... Назовись, еб-те,.
     - Джек Никольс,  - выкрикнул я и как-то само собой у  меня вырвалось: -
Ѓбте.
     Пауль фыркнул.  Валя  разинул рот.  Диего  встал по  стойке смирно. Ден
выронил лейку.
     Потом  сделалось тихо,  и в  наступившей  тишине стало слышно  умильное
мурлыкание кошки Аграфены, трущейся о ногу Дена.
     - Ѓбте, - сказал наконец справившийся с волнением полковник, - да ты, я
гляжу, артист-пародист...  Для  артистов, еб-те,  у  нас  есть третья  рота.
Павлик  оттуда,  Валентин  Аскерханович...Ты что,  еб-те, думаешь,  ты  семь
русалок, еб-те, и уже можешь, еб-те, полковника, еб-те...
     Полковник всерьез  разволновался, он вынул из кармана большой клетчатый
платок и вытер шею и затылок.
     У меня тоже вспотели шея и затылок.
     Я сглотнул и выдавил:
     - Виноват, коллега полковник, обмолвился. Сорвалось.
     - Ѓбте, - полковник  сунул в карман клетчатый платок, - Виктор Петрович
тебе коллега, а не Гордей Гордеич... Нашел  себе коллегу... Виктор Петрович,
сиди, сиди, не скалься...
     И тут я заметил,  что рептилия высунулась из кабины и глядит  на меня с
живейшим, хищным каким-то интересом.
     - Брысь, сказал, еб-те, зубы  повыдергаю, брысь! - не то разозлился, не
то испугался полковник.
     Витек хлопнул дверцей машины.
     - Ѓбте, - поуспокоившись, сказал полковник, - ну а тебя как звать?
     - Диего Хальцедонов, - отрапортовал Диего.
     - Молодец, еб-те, - одобрил полковник, - умница, золотко...
     Диего старательно тянулся, ел глазами полковника.
     - Ѓбте, - вздохнул полковник, -  жалеешь, небось,  что к "чистильщикам"
попал?
     - Никак нет! - бодро гаркнул Диего. - Не жалею! Рад...
     - Ѓбте, - нахмурился полковник, - Бриллиантов, как тебя, Аметистов... -
полковник пощелкал пальцами, - этот Альфонсо Аметистов...
     - Дие... - робко начал Диего.
     - Я сказал:  Альфонсо Аметистов, - рявкнул полковник, - ебте, - добавил
он   поспокойнее,  -   я  не  чаю,   как  отсюда  выбраться,   этот...   мне
выкаблучивает... рад... ну, я покажу  тебе  рад, еб-те, я тебе покажу рад, -
он  погрозил  пальцем и, покачав  головой, громко приказал  Вале, - Валентин
Аскерханович, этого весельчака тоже в  третью роту... Прислали,  еб-те, один
артист-пародист,  другой  -  коверный,  еб-те, рот  до ушей, хоть  завязочки
пришей... Весь вечер на манеже... В третью их, в третью...
     - Лезь в машину, - коротко приказал Валя, - разрешите? - обратился он к
полковнику.
     - Давай, давай, -  полковник замахал руками,  - вези их, еб-те,  с глаз
долой - из сердца вон.
     Я плюхнулся на твердую скамью, рядом расположился Диего.
     Следом в кузов нырнул, хищно и ловко, Валя.
     Он не успел  постучать в крышу  кабины,  как в  кузов заглянул  сияющий
Пауль.
     - Ну, - Пауль был в восторге, - ну, пародист, Пиздей Пиздеич тебя верно
назвал. Не, парень, -  Пауль был вне себя от  переполняющих его чувств, - не
жить тебе с людьми, - и не дожидаясь моего вопроса "почему"?, сразу ответил:
- Уж больно талантлив. Пиздей Пиздеича аж в пот бросило...
     - Просто наглец, - сухо заметил Валентин Аскерханович.
     Пауль покачал головой:
     - Не, ты его не ругай, не  ругай, он  тебя еще  может  в пещере пополам
перекусить, а будешь себя с ним хорошо вести - и он тебе поможет.
     -  Кончай глумиться и стебаться, - рассердился Валя, - сойди  с колеса,
дай отсюда уехать.
     - Да  катитесь вы отсюда колбасой, - немного обиделся Пауль и  спрыгнул
вниз.
     Валентин Аскерханович постучал в крышу кабины, дескать, поехали.
     И мы покатили вдоль кадок с пальмами.
     Впрочем,  я  еще успел  услышать, как  Ден радостно  вопит,  размахивая
лейкой:
     - Ѓбте! Кликуха есть! Пародист будет "Ѓбте".
     -   Засветился,   -   с  удивившей   меня  печалью   выдохнул  Валентин
Аскерханович.
     - Как это, - сказал я, - полковник быстро и тихо ушел.
     -  Пиздей-то?  -  переспросил   Валя.  -  Да,  он   у  нас  мастак   по
уходам-приходам, херак - и нету его,  херак -  и тут он.  Бегунок, - и Валя,
усмехнувшись, добавил:- Ѓбте...бегунок.
     Дружелюбный  тон  Валентина  Аскерхановича  меня  нимало не  обрадовал,
скорее насторожил.  Но  Валя, казалось, в самом деле помягчел  к  нам  после
скандала с полковником.
     - Слышь, -  обратился  он  ко мне. - Ѓбте, пародист, это правда, что ты
семь русалок выловил?
     - Меня зовут Джек Никольс, - твердо сказал я.
     - Ѓбте, - покачал головой Валентин Аскерханович, - Пауль прав. Ты очень
борзой.  Тебе здесь  не  прожить.  Слышь,  Ѓбте? Ты  не в  карантине,  это в
карантине  можно было  даже сержанта  жизни обучать,  а в  Северном,  - Валя
шмыгнул носом, - я вот тоже гордый был, уставник был.
     - Я не гордый, - сказал я, - я просто - Джек Никольс.
     Грузовик миновал кадки с  пальмами, возле одной из которых сидела рыжая
собачонка с лихо торчащим одним ухом  и  горестно повисшим  другим,  так что
вместе  они  напоминали  знаки  восклицательный  и  вопросительный  в  конце
гневного восклицания  - и  понесся  вдоль стены с множеством разнокалиберных
дверей.
     Потолок здесь был так высок, что не диво было  увидеть под ним птиц и в
какое-то мгновенье забыть, что ты в подземелье.
     Птицы, и в самом деле, метались вверху.
     Валентин Аскерханович проследил мой взгляд и кивнул:
     - Тут дыры неба - неподалеку.
     Пару раз  в  карантине я видел длиннющие,  уходящие вверх, суживающиеся
вверху сияющей иголкой, звездой туннели - "дыры неба".
     - Ну, - продолжил Валентин Аскерханович, - еще из пещер поналетели, там
такие летающие крокодилы  с бегемотами  водятся, - Валя  хмыкнул,  -  Пиздей
Пиздеич кадок  с пальмами наставил, вот  они и поналетели,  позасрали  здесь
все.
     - Он, я вижу, - осторожно спросил Диего, - у вас вообще живность любит?
     - Юннат, - скривился Валентин Аскерханович, - юный натуралист. У него в
штабе,  в кабинете, хомяк  живет и  попугай. Попугай дурной такой,  ни хрена
слов  не знает. Пиздей  Пиздеич его  учил-учил: и  "попка-дурак",  и "Антоша
хороший"  -  скорее  бы  хомяка выучил  разговаривать, тупой, блин,  попугай
оказался, как бревно...
     Грузовик остановился. Валентин Аскерханович заколотил в крышу кабины:
     - Дальше, дальше, Витек. Этих раздолбаев в к нам определили.
     Грузовик фыркнул и поехал.
     - Эт,  - Валя покачал  головой,  - совсем  Витек мышей у  нас не ловит.
Видел же, что Пиздей Пиздеич недоволен, а тормозит у  первой... Слышь, Ѓбте,
Ѓбте, оглох? Ты не обижайся, у нас у всех  кликухи. Вон даже Гордей Гордеича
Пиздей-Пиздеичем прозвали.
     - Валентин Аскерханович,  - вежливо  поинтересовался  я, -  у вас какая
кликуха: п...бол или мудозвон?
     На сей раз Диего не стал вмешиваться, и мне удалось отбить удар.
     - Блин, -  в бешенстве заговорил Валентин Аскерханович, -  блин, да  ты
еще и  драться  умеешь? Ѓбте... пародист...  К нему  по-человечески, а он...
драться умеет... он, - Валентин Аскерханович покрылся от волнения пятнами, -
ругается.  С ним  нормально  разговаривают,  а он  - оскорбляет.  Ты  сам  -
п...бол. Вот!
     Грузовик остановился как  раз, когда Валентин  Аскерханович  произносил
"вот". Это вышло настолько забавно, что я рассмеялся.
     Валя еще раз махнул кулаком, я ответил.
     - Брэк! - услышали мы резкий, не слишком приятный высокий голос.
     В кузов заглядывал здоровенный мужик с тоненькими, аккуратно пробритыми
усиками.
     - Мишель, - морщась от боли, сказал Валя, - вот пополнение привез. Ты -
за дежурного?
     Мишель помолчал, потом спросил:
     - Это они что же, всю дорогу тебя так мудохают?
     - Нет, - начал объяснять Валентин Аскерханович.
     - Понятно,  - перебил его Мишель, - делают перерывы, чтобы отдохнуть...
Ну, капитан ты, самый здоровый, подь, капитан, сюда...
     Мишель спрыгнул с колеса и ждал меня внизу.
     -  Это такая  борзота,  -  пожаловался  Валентин Аскерханович,  - он  и
полковника на хер послал.
     - Правильно сделал, - кивнул Мишель, - туда ему и дорога... Знаешь. что
он сегодня сделал?
     - Ну?
     - "Летающего воробья" выпустил... Здоровый, - крикнул мне снизу Мишель,
- быстро вниз прыгай, сейчас меня будешь посылать.
     - Как же это он, - искренно ужаснулся Валя.
     - Мудак, - объяснил Мишель, - на волю птичку выпускаю...
     Я спрыгнул вниз - и тут же получил в живот, в грудь, в  скулу - удар за
ударом.
     Я упал и скорчился, стараясь не  стонать от  боли, закрываясь руками от
возможных ударов.
     На какое-то мгновение боль застила все мое существо, и  я не расслышал,
что говорил Мишель. Потом услышал:
     -...Привезли, все нормально, а этот мудак открывает клетку, я, говорит,
думал, это - птичка...
     - А, - догадался Валя, - так это за "летающим" все сорвались?
     - Сорвались, сорвались, -  подтвердил Мишель и тронул меня  за плечо, -
вставай, приехали.
     Я поднялся. Диего стоял руки по швам, навытяжку.
     Мишель деловито въехал мне пару раз по скуле,  потом развернул меня и с
силой дал под зад ногой.
     - Таким вот путем, - объяснил Мишель, - чтобы руки не распускал. Марш в
расположение! Живо! Что ты стоишь?
     Лицо  у  меня горело. Нет  ничего  страшнее  и унизительнее, чем идти с
битой рожей и битым задом. Кто хоть раз испытал это - не забудет никогда.
     Если  хоть раз  вам  въехали  в  морду, а вы не  смогли защититься,  то
чувство бессилия  и  унижения  выжгут  в вашей  душе славный  чудесный след,
траншейку, и долго, долго на вашем небе вместо доброго солнца над вами будет
нависать насмешливый кулак.
     Но  тут и неба не было, но здесь и удар кулаком по морде был не самое -
ей-же-ей - страшное. Подумаешь.
     Вон Валентина Аскерхановича головой в  унитаз окунули,  а  он - ничего.
Жив и здоров, силен и весел.
     Все дело в дивной способности человека забывать. Ведь если бы унижение,
испытанное Валентином Аскерхановичем тогда, было бы  живо  в нем до сих пор,
как бы он жил? Как бы он мог бы жить?
     Он загремел бы в "вонючие" - и не вылезал бы из болота.
     Валентин Аскерханович распахнул перед нами двери, тяжелые, кованые.
     Казарма как казарма.
     Двое "отпетых", голых по пояс, натирали пол.
     -  Хуан, Федя,  - окликнул  их Мишель, - кончай работы. Прибыло молодое
пополнение...
     - У,  - подивился Хуан, - молодое  пополнение уже получило в морду? Так
скоро? Это, наверное, очень лихое молодое пополнение.
     -  Так, -  сказал  Мишель и  ткнул в  меня  пальцем,  -  южный  наглец.
Докладывай.
     -  Джек Никольс. Бывший воспитанник седьмого карантина прибыл в  третью
роту "отпетых" Северного городка.
     Валентин  Аскерханович прошел  к совей  кровати,  уселся на  табурет  и
сказал:
     -   Он   -   пародист,   блин,  такие   штуки  отмачивает.   Полковнику
представляется: "Джек, ебте,  Никольс, ебте. Прошу любить  и жаловать, ебте.
Пиздея чуть удар не хватил.
     "Отпетые" и Мишель расхохотались. Диего заулыбался, я усмехнулся  и тут
же получил тычок в зубы.
     - Рукоприкладство у "отпетых", - сказал я и потрогал расшибленную губу,
- запрещено.
     Мишель сунул мне кулаком в ухо.
     Я  шатнулся,  схватил табурет,  стоящий рядом,  - и  целый град  ударов
посыпался на меня.
     Я свалился на пол, табурет брякнулся рядом со мной.
     Боль,  соленый  вкус  крови,  бессилие  и  тяжесть  собственного  тела,
ставшего просто мешком из боли и тяжести, придавили меня к полу.
     - Ну,  - спросил Мишель, подождав, пока  я  восстановлю  дыхание, - что
кряхтишь, как старый  дед? Встал и  пошел драить  унитазы  и медные ручки  в
умывальнях... Давай, давай, очень медленно, страх как медленно...
     Я  поднялся, морщась  от боли, поставил на место  табуретку, взялся  за
спинку кровати и пообещал:
     - Я тебя убью.
     -  Убьешь,  убьешь.  -  презрительно хмыкнул  Мишель,  -  вон  Валентин
Аскерханович, когда его только, только привезли, тоже  бегал по расположению
- орал:  убью, зарежу - растопчу - не помилую. Я нервный и у меня  воо такой
нож есть! Помнишь, Валек, - Мишель подмигнул Валентину Аскерхановичу, -  как
ты тут всех воо таким ножом стращал?
     -  Помню,  а  как  же?  -  заулыбался  едва  ли  не  радостно  Валентин
Аскерханович, - а нож у меня, кстати, был.
     - Нож, - сказал  один из "отпетых", что натирал пол, а ныне наблюдал за
воспитательной сценой, - это не главное! Зарезать  можно и  ногтем - было бы
старание, умение и желание.
     - И любовь  к однажды выбранному делу, -  шмыгнув носом,  сказал второй
"отпетый".
     - Что стоишь? - поинтересовался Мишель. - Что скрипишь зубами? Пыхтишь,
сопишь? В чем дело? Ты плакать собрался? Нет? Вон там каптерка.  Хуан пойдет
с тобой, выдаст  рабочую  робу и  кальсоны.  Вопросы? Чего  ты  ждешь? О чем
думаешь?
     - Я... думаю... как... тебя... убить, - раздельно выговорил я.
     - Ох, -  вздохнул один из "отпетых", по всей видимости, Хуан, - да ты и
в самом деле пародист. Так нельзя.
     Кулаки Мишеля утюжили мое лицо, превращая его в морду, в  физиономию, в
побитое рыло, в которое чем дальше, тем больше хочется бить, бить и бить.
     Мишель бил и приговаривал:
     - Раз навсегда запомни: не пугай, не пугай! Не хами. Знай свое место...
Самое главное - знай свое место.
     Наконец Мишель утомился и перестал бить. А  еще  говорят,  что душа  не
связана с телом! За пять  минут из уверенного в себе выпускника  карантина я
вновь  превратился в  жалкого неуча, в  дурня, в побитого  пса,  каким  меня
приволокли в карантин под начало к сержанту Джонни.
     - Но если я, - сказал я, сел шевеля разбитыми губами, - буду знать свое
место, как же я убью Его?
     - Что, что? - не понял Мишель и , не поняв, заинтересовался.
     Я подождал, приводя в порядок  мысли,  разбросанные  кулаком Мишеля  по
закоулкам сознания, и наконец сказал:
     -  "Отпетый", по-моему, как  раз  и  не знает  своего  места,  раз  его
конечная цель - убить... - я сглотнул боль, мешавшую говорить, - зверя... то
есть главная задача "отпетого" - не знать своего места, потому-то он и может
оказаться в "вонючих".
     - Ах ты падла, - всерьез рассердился Мишель, - так ты еще и философ!
     - Он еще и поет, - рассмеялся Хуан.
     Я получил удар в ухо и вновь полетел на пол.
     ...Я поднялся и побрел к каптерке получать робу, по пути  получив пинок
от Мишеля.
     Валентин Аскерханович хмыкнул:
     - Из карантина  теперь такие наглые  выползают,  только  что  крыльев и
когтей нет, а так все при всем.
     - Ничего,  -  сказал  Хуан, двинувшийся  следом  за  мной с  ключами от
каптерки,  -  ничего  страшного: здесь мы  мигом  крылья  выдернем, а  когти
острижем.
     - До тех  пор,  - подсказал Федя, - покуда новые  не отрастут - крепче,
надежнее.
     _____________________________________________________________
     Эта неделя  слилась  для нас  с Диего в  одну  нескончаемую, освещенную
лампами дневного света,  бессонную ночь. Кажется, не было уголка в  казарме,
которого мы не вычистили, не вылизали, не отодрали.
     В долго тянущиеся часы бодрствования за мелкой унизительной или тяжелой
работой  я  порой  с  внезапной ясностью  понимал:  я  -  один.  Совершенно,
абсолютно один, надо мной гигантская толща почвы  и  камня,  и  я запихнут в
самый темный и самый грязный закуток.
     Мне  вспомнились  слова,  слышанные  мной  уже  очень  давно:  "Всякому
человеку есть что терять. И чем меньше человек имеет, тем  больше  он  может
потерять, тем с большей жалостью  он  вцепляется в то, что  имеет". Это было
правдой. Сон - вот что оставалось у меня, и я жадно припадал к часу, часику,
полу-, четверь часику выкраденного, выцыганенного сна.
     Несколько  раз  я заснул на  занятиях. Незнакомый капитан растолковывал
нам про самого  для нас  опасного зверя - про  "птичку  -  черную точку"  на
горизонте,  серую  пичужку  в  клетке  -  на  воле, едва  лишь  встретится с
противником,  моментально  расползающуюся  жгучим  уничтожающим  студнем   с
множеством присосок, шевелящихся мохнатых лапок, - про "летающего воробья".
     Такого и  среди тренажеров в карантине не было: как  его приручишь? Как
приучишь  "тренажерствовать"   безжалостный  расплескивающийся   студень,  в
секунду обращающий тебя в ничто,  в  прах и пепел, и от восторга уничтожения
еще  и шевелящий своими  лапками, щупальцами,  чмокающий присосками,  еще бы
кого, еще бы что...
     С  таким  чудищем можно работать  только  на экране, нажимая  кнопочки,
подергивая рычажки.
     - ...Не совсем понятно, - лениво тянул капитан, он даже не представился
нам, когда пришел на занятия, -  можно  ли назвать "летающего воробья" живым
существом в полном  смысле этого слова? Кажется, что  это некая межеумочная,
срединная организация материи. В лабораториях...
     Я с силой  надавил кнопку  и  снова опоздал: на голубом экране  белесой
кляксой расплылась моя очередная неудача.
     Капитан сделал пометку в журнале и сказал:
     - Джек Никольс.
     Я стал подниматься.
     - Сидите, юноша,  сидите, - недовольно замахал рукой капитан, - что вы,
в самом деле? Я буду запускать вам  помедленнее, но вообще...  вообще-то,  -
капитан покачал головой, - если вы на вольном воздухе так будете телепаться.
..
     На экране  зачернелась  точечка.  Я хлопнул по кнопке.  Точка вспыхнула
ослепительно-белым.
     - Да  что вы  по кнопкам-то колотите? - поморщился капитан, - вы бы еще
кулаком бы саданули.
     В классе засмеялись.
     - Молчать, - не повышая голоса, сказал капитан и сделал в журнале сразу
несколько пометок,  -  будете много веселиться, я вам так  экраны запорошу -
замаетесь кнопочки нажимать.
     Я еле поспевал за появляющимися на экранах точками. Откуда-то издалека,
сквозь  гудущую,  гудящую  вату  усталости, головной  боли,  разламывающихся
висков, доносились слова, обрывки фраз:
     - ...И  здесь главное -  успеть... Или отойти... Вообще не  щекотать...
Не-попадание в "летающего воробья" - все равно что попадание лично в  вас...
Лучше  пальнуть из огнемета в себя, чем пальнуть из  огнемета  в  "летающего
воробья"... и не попасть.
     Я  увидел перед  собой множество  деревянных застекленных  строений.  В
синем  небе чернели  опасной сыпью точки  и  точечки.  Они напоминали черные
звезды, черные снежинки, застрявшие в небе по пути к земле.
     В одном из застекленных бараков? павильонов? крепких прозрачных клеток?
я увидел огромную лоснящуюся  черную пантеру. Бока у пантеры тяжело ходили в
такт пережитому ею недавно унижению. Пантера походила на избитого униженного
сильного человека, которого поставили не на колени - на четверен