Вот хрен старый, - пробормотал Мишель, - как будто не знает...
     - Ѓбте, - догадался полковник, - третья рота, кто список составлял?
     Мишель недовольно мотнул головой и  выкрикнул: "Я", - после  чего вышел
на плац из строя.
     Полковник подскочил к нему, тряся бумажкой:
     - Я! Видали, ебте? Какой цинизм!  Какая наглость! Я знаю, что ты, кому,
как не тебе, ебте, составлять? Ты как его, ебте, составил, вот в чем вопрос.
     - Как приказано, - ответил Мишель, - так и составил. Мне приказано было
всех.
     - Всех? - прервал полковник. Всех? Ты  что, ебте, дурака  валяешь или в
самом деле дурак? Ты что мне тут составил  - всех? Живых, ебте, и мертвых  -
всех  под  ружье?  Тогда почему  только  Хуана Сперансова? А где Диего,  где
Федька? Или для тебя, ебте, Хуан - живее всех живых?
     Полковник заглянул в список и внезапно изумился:
     - Что такое,ебте? Почему список на одного короче?
     Мишель с готовностью объяснил:
     - Так ведь Хуан погиб...
     - Ѓбте, - полковник  иронически склонил голову набок, - ты за кого меня
принимаешь? В твоем списке вместе с ужаленным Хуаном на одного
меньше... Значит, у тебя еще кто-то умер, ебте? А?
     -  Да нет, - снисходительно улыбнулся Мишель, -  умер один Хуан,
поэтому на одного меньше.
     Полковник сложил руки на пузе и иронически спросил:
     - Мишка,  ты что думаешь, что у коллеги  полковника не все в порядке  с
мозгами?  Ты  что,  решил устроить  урок,  ебте,  арихметики? Я  все  четыре
действия арихметики:  сложение,  вычитание, умножение  и деление - прекрасно
помню. И я тебя, ебте, сложу, вычту, умножу и поделю, а из остатка, - заорал
полковник,  - извлеку  квадратный корень...Что  это  за  фокусы? - полковник
сунул под нос Мишелю список охотников за "воробьем".
     Пауль тихо скаазл мне:
     - Джекки, объявись, не мучай  Пиздея, а  то Мишель сейчас  задурит  ему
голову,  доведет  до лекции о хорошем поведении  -  и  прости-прощай, другие
планеты...
     Я  поглядел  на Пауля. Я  и  сам прекрасно  понимал тактику  Мишеля, но
Пауль, Пауль....Что-то не позволяло мне доверять ему.
     А может, вызваться, выйти из строя?... Но это будет  такая "свинья" для
Мишеля. И уж это-то  он  мне попомнит... Что же  делать? Не  убивать  же мне
бриганда, а пока этот - бриганд.. .Я посмотрел на Мишеля и постарался
выгнать из себя эту мысль, это чувство.
     -  Какие  фокусы, - коллега полковник? - испуганно  спросил Мишель. - О
чем вы?
     - Я тебя, ебте,  спрашиваю, я -  старый  маразматик?  - поинтересовался
полковник.
     - Никак нет, -  опешил  от такого  поворота Мишель, -  не старый  и  не
маразматик.
     - Ѓбте, - затопал полковник  ногами, - я тебе не баба,  чтобы  лета мне
убавлять... Я тебя спрашиваю, ты  хотел, ебте, проверить мои  арихметические
способности?
     - Никак нет, - отрапортовал Мишель. - Не хотел.
     -   Тогда  почему  вместо   списка  охотников  за  "воробьем"  ты   мне
подсовываешь арихметическую, ебте, на сложение-вычитание задачку для первого
класса?
     - Да вы поймите, - объяснял Мишель, терпеливо и ласково, как, и в самом
деле, объясняют  выжившему из ума  дедушке, -  вы попросили всех включить  в
список. Я всех и включил, но в зашоре не выключил, ой, - Мишель посмеялся, -
извините, не вычеркнул Хуана, - поэтому так и получилось.
     - Ѓбте, - сказал полковник устало, - я тебя сейчас  самого и выключу, и
вычеркну,  становись в  строй, ты или болван,  или кретин, верблюд,  ходячий
анекдот, или пройда и подлец, каких мало.
     Мишель встал в строй.
     -  Ѓбте,  -  провозгласил  полковник,  -  сейчас  производим  проверку.
Заглядываем, ебте, в решебник. Я зачитываю список третьей роты.
     - Джекки, -  тихо сказал мне бриганд, - я  тебе обещаю, пока  я жив, ты
никуда  не полетишь. Ты  сдохнешь здесь, Джекки,  ты задохнешься в  сортире.
Осваивай полезную профессию, сынок...
     - Джек Никольс , - провозгласил полковник.
     - Я, - отозвался я.
     Полковник поднял голову от бумаги:
     -  О,  -  с тихой  радостью проговорил он,  - пропащая  душа,  нашелся!
Ну-тка, Яшенька, выйди из строя!
     Печатая шаг, я вышагнул на плац.
     - Крепко ты Пиздею по поджилкам врезал, - шепнул вслед мне  Пауль, - ни
одного "ебте" - это означает сильно душевное волнение.
     Гордей Гордеич бочком-бочком подскочил ко мне.
     -  Что же это ты, Яшенька, молчишь, как,  ебте, подпольщик?  Почему  не
отзываешься, не спешишь, ебте, поправить ошибку старшего товарища? А? Совсем
тебя  запугали  в  третьей  роте  старшие  товарищи?  А   ведь  "отпетый"  с
перепуганной душой - это, ебте, потеря квалификации.
     Я стоял руки по  швам и с ужасом соображал: "Все, сейчас он скажет, раз
молчал,  раз  соглашался  на  то, что  тебя  -  нет,  то  тебя  и  не будет.
Оставайся-ка ты, друг милый, внизу, а мы покуда полетаем",
     Полковник уперся пальцем мне в грудь:
     - За тобой, ебте,  Яшенька, даавно всякие грехи и грешки замечаются: то
ты,  ебте,  не соглашаешься помогать следствию,  грубишь  дознавателю,  то в
кантине так,  ебте,  неудачно падаешь, что тебя  склеивать приходится...  По
твоим грехам, Яшенька, тебе не "отпетым" быть, ох, не "отпетым"...
     Полковник вздохнул и серьезно, на удивление серьезно сказал:
     - Поберегись, Яшенька, загремишь в "вонючие" - кому это надо? Становись
в строй.
     Я вернулся в строй.
     В душе у меня пели соловьи.
     Мишель коротко бросил
     - Урою, так и запомни, Одноглазый. Место твое в сортире.


Глава четвертая. Совсем короткая

     - А слово "дракон" происходит от "драки"? - спросил я у Пауля.
     - Не  думаю, - Пауль оглядывался, осматривался, - не все, что похоже, -
родственно.
     Пауль хмыкнул. И было отчего.
     Здесь был только камень и чахлая жалкая зелень на склонах, режущих небо
острых камней, величиной с города.
     Здесь  все  было выжжено,  выжрано  тем, кого  (или что?)  мы  называли
"летающим воробьем".
     Третью роту  построили на ровной каменной площадке, и капитан, тот, что
проводил с нами занятия, устало и вежливо объяснял нам в мегафон.
     -  Еще раз повторяю: если не можете  попасть в черную  точку,  лучше не
палить... Понятно,  почему?  Расплещется  черной выжигающей тканью и накроет
сетью... Особенно это касается тех, кто  стоит  в первой линии... Накроет не
вас,  а  соседа  - сзади. Задача  такая  -  не  поймать,  поймать  -  ничего
особенного, а...
     - А - шлепнуть! - весело выкрикнул Валентин Аскерханович.
     Капитан погялдел на него и согласился.
     -  Да.  Шлепнуть,  но  стараться шлепнуть  так,  чтобы не уничтожить, а
сохранить тело...  Никаких  особых санкций  по  отношению к  тем, кто просто
попал, применено не будет,  но и наград за просто попадание не
ждите.  Попали  и попали. Одним "летающим воробьем"  меньше.  Исполнили свой
профессиональный долг. Все. По местам.
     ...Я остался во второй линии.
     Я глядел на солнце, на выжженную каменную остроугольную пустыню.
     Все это было - дохлый номер.
     Третья рота  ставилась  во время облав в  самые замухрышистые места. Но
если  бы  каким-то чудом, каким-то драконьим  соизволением  сюда бы  залетел
"летающий воробей",  то прежде меня его бы застрелил стоящий в  первой линии
Мишель.
     А если бы он не заметил... Если бы?
     Я пялил глаза в небо. Потом была вспышка.
     "Попал, - с горечью подумал я, - а если бы промазал, то воон из-за того
уступа вывернулась, выстрелила бы черная точка и..."
     Я  вскинул огнемет и прицелился в то место, где я  так хотел бы увидеть
черную точку.
     И словно  в  ответ на мое желание,  словно бы ее  кто-то позвал,  точка
выскользнула из-за утеса, и  я, не  волнуясь, не удивляясь, нажал на  курок.
Жжах!
     Удивление пришло позднее, когда "летающий воробей" жахнулся спиной вниз
на плоский, уходящий вдаль камень.
     "Как же так, - подумал я, - неужели Мишель промазал?"
     Я подошел поближе к "летающему воробью", чтобы рассмотреть его получше.
Луч огня  прожег его  небольшое тельце ровно  посредине,  и я  видел  теперь
скрюченное когтистое тельце черной каракатицы.
     "Вот  он какой - "летающий воробей", - подумал я  и тронул  его  носком
ботинка.
     Ножки  каракатицы по всему пространству  убитого  тела были скрючены  и
оцепенелы, от этого казалось,  что перед тобой лежит отрубленная, отсеченная
лапа  хищного  зверя,  привыкшая  рвать  и вонзаться  в  предназначенную  ей
беззащитную плоть.
     Первым  к  убитому  "воробью"  подкатил капитан.  Он  вылез  из  своего
вездехода и подбежал к нам.
     - Ваш выстрел? - он кивнул на скрюченное тельце.
     - Как видите, - равнодушно ответил я.
     Капитан   присел  на  корточки,  пальцем  потрогал  оцепеневшие   ножки
"воробья", вздохнул:
     -   Вообще-то   положено   отвечать:   "Так   точно,   мой",   но   для
ветерана-"отпетого" можно сделать и исключение.
     Я чуть не выронил огнемет:
     - Ккак?
     Капитан выпрямился, старательно вытер руку носовым платком:
     - А вы как  думали? После такого выстрела... На все  лаборатории  два -
три  целых  экземпляра,  но  чтобы  все стрекалы остались  не  обломаны,  не
обожжены...
     К нам подбегали другие "отпетые" из третьей роты.
     Первым был Мишель.
     - Вы стреляли один раз? - спросил у меня капитан.
     - Конечно, один, - удивился я этому вопросу.
     - Разумеется, - кивнул капитан, - а вспышку видели?
     Я поглядел на Мишеля и ответил:
     - Нет, никакой вспышки не было...
     - Любопытно, - капитан  скомкал платок и швырнул его рядом  с "летающим
воробьем", - я-то видел две вспышки, и приборы зафиксировали...
     -  И приборы, - важно заметил  Пауль,  подоспевший вовремя, - ошибаться
умеют.
     -  Ну,   разве  что  умеют.  -  усмехнулся  капитан,  -   вы,  кажется,
санинструктор?
     - Так точно! - вытянулся Пауль.
     - Прекрасно, - кивнул капитан, - обработайте  "воробья" и  не вздумайте
обламывать стрекала...
     - О чем речь, - развел руками Пауль.
     - О том и речь, - рассердился капитан, - знаю  вас, чертей, хлоп, хлоп,
закатать  в банку и  - вперед. Не  компот на зиму маринуете, -  со значением
произнес он.
     - Так точно, - щелкнул каблуками Пауль, - не компот.
     -  Ну  и  отлично, - капитан  взял меня  за  руку и сказал, - а с вами,
юноша, я хотел бы поговорить в сторонке...
     Я пожал плечами:
     -  Мне все равно, что здесь,  что в  сторонке,  я  ничего нового вам не
скажу - выстрелил и попал.
     - Так,  - капитан  чуть  потянул меня  за  рукав,  - конечно,  понятно,
выстрелил и попал...
     - Он - честный парень, - буркнул Мишель.
     Капитан улыбнулся:
     - Не сомневаюсь.
     Мы отошли к вездеходу.
     Капитан потрогал гусеничное колесо:
     - Так, стало быть, бриганд промазал?
     Я покачал головой:
     - Не могу знать.
     Капитан постучал по дверце вездехода кулаком:
     -  Между  прочим, вам нечего  бояться.  После такого выстрела вы  - уже
ветеран и уйдете из казармы.
     -  Повезло,  -  сказал  я,  а  про  себя  подумал:  "Повезло  благодаря
Мишелю..."
     - Вам нечего  бояться, - повторил капитан,  - я  прекрасно помню вас на
занятиях.  У вас был... -  капитан  подбирал слова, - измученный вид. Только
слепой бы не заметил, что с вами вытворяют в казарме.
     Я промолчал.
     Капитан  оглянулся.  "Отпетые"  разбрелись кто  куда.  Остались  только
Мишель и Пауль. Пауль возился с "летающим воробьем", а Мишель просто стоял и
глядел в нашу сторону.
     - Вы  что же,  - спросил капитан, -  действительно,  не  понимаете, что
бриганд не просто промазал?
     Я прикидывал, думал, потом сказал:
     - Я не видел второй вспышки.
     Капитан кивнул:
     - Бывает...Только спешу вас заверить - это ни к чему.
     - Что - это? - не понял я.
     - Расчет на благодарность, - капитан улыбнулся, - вы ведь что  думаете:
благодаря  ему я вырвался из ада казармы, пусть невольно, но все же я
должен быть ему благодарен. так вы думаете?
     Я молчал, подозревая ловушку.
     - Так, так, - с особенной успокоительной интонацией произнес капитан, -
именно так вы думаете,  и никак иначе, а между тем, вам вовсе не обязательно
быть благодарным этому подонку. Вы ведь не  благодарны земле,  от которой вы
толкнулись  ногами,  чтобы  прыгнуть?  Напротив!  Если  вам  так  повезло  -
толкайтесь  сильнее, изо  всех  сил, ногами!  -  чтобы  он не встал, а вы бы
выпрыгнули.  Знаете, какая  главная  черта человека, чем  он  от всех прочих
млекопитающих отличается?
     - Знаю, - улыбнулся я.
     - Вот то-то - главная отличительная  черта  человека - неблагодарность,
злобная, завистливая или равнодушная, забывчивая, но... неблагодарность!
     Я задумался:
     - Вот как, а я  полагал, что главная отличительная особенность человека
- речь, сознание.
     Капитан улыбнулся:
     - Это - бездны метафизики, юноша, но если посравнить да посмотреть, кто
его знает, может, и речь,  и сознание - тоже варианты-вариантики все  той же
неблагодарности?
     Я  не  стал   вызнавать  у  капитана,  почему  речь  и  сознание   тоже
неблагодарность и, главное, по отношению к кому - неблагодарность?
     Мне было довольно превращения сержанта,  раздавленной  Катеньки.  Я  не
совался в людские дела.
     Пусть их... Сами разберутся.


Глава пятая. Квартира

     - Вот это, - сказал капитан, - будет ваша комната.
     Я огляделся.
     - На камеру похожа? - спросил он.
     Койка,  застеленная  серым  суконным  одеялом,   тумбочка,   телевизор,
телефон, стол, стул, полка, холодильник, лампочка. Серые стены. Три двери.
     - Не знаю, - ответил я, - не бывал.
     Капитан  отворил одну дверь: "Ванна", другую: "Туалет",  третью: "Прямо
по коридору - спортзал, направо - кухня, налево - туннель, магазины, даже, -
капитан усмехнулся, - библиотека... Холодильник,  - капитан открыл дверцу, -
пока пустой...
     - Как и книжная полка, - заметил я.
     - Именно, - кивнул капитан.
     Я уселся на кровать и предложил капитану:
     - Садитесь.
     Он поблагодарил, но остался стоять.
     - Комната,  - объяснил  он мне, - вам перешла от  Эдуарда... Сорок дней
минуло.
     - Он стал "вонючим"? - спросил я.
     - Нет,  -  капитан провел пальцем по серой стене, -  нет... В "вонючие"
комнаты мы так скоро не селим... Суеверие, конечно, но...
     - Вы считаете, что лучше быть мертвым, чем "вонючим"?
     Капитан ответил не сразу:
     - Наверное,  пожалуй... да.Эдуард не просто погиб - его съели, так  что
ваш  вопрос верно сформулирован. Засомневаешься, что  лучше:  жить в вонючем
болоте,  полусумасшедшим, утратившим человеческий облик,  или быть сжеванным
заживо рептилией, тварью.
     - Да уж, - согласился я, - быть или не быть...
     -  Хорошо,  -  капитан  ладонью   прихлопнул  по  стене,  -  отдыхайте,
занимайтесь, знакомьтесь с соседями и соседками...
     Я удивленно уставился на капитана.
     - Да, да, - улыбнулся он, - тут есть и семейные пары, покуда, до первых
вылетов, вас не будут вызывать на совет, ну а там...  - капитан опять провел
пальцем по стене. - Если не нравится цвет, можете заказать обои.
     Я равнодушно ответил:
     - Мне все равно.
     - Так, - капитан уселся  на стул,  -  ну  а  кого из  ваших прежних,  -
капитан   побарабанил   пальцами   по   столу,   иронически   улыбнулся,   -
"однокорытников" вы бы хотели взять с собой?..
     - В качестве? - продолжил я недоговоренное.
     -  Ну, - капитан покрутил пальцами в  воздухе,  точно ощупывал  круглую
хрупкую вазу, - в качестве помощника, так скажем...
     - Валентина Аскерхановича, - ответил я и сразу добавил: - Если ему это,
конечно, не будет так обидно.
     Капитан рассмеялся:
     - Джек Никольс, вы что же, упали с Луны?
     - Я упал с Земли, - тихо ответил я, - оттуда же, откуда упали и вы...
     Капитан  как-то сразу опечалился, сник. Но в его  печали не было ничего
давящего, тоскливого. Такая печаль лучше, благороднее любой радости.
     Впрочем,  в  радости,  в  веселье  мне  часто  виделось нечто звериное,
жестокое, а в печали я, напротив, ни разу ничего звериного не наблюдал.
     Тоскующая,   поскуливающая  собака   напоминает  обиженного   человека.
Гогочущий человек - хрюкающую, взвизгивающую от радости свинью.
     В гоготе,  хохоте, радости труднее сохранить человеческие  черты, чем в
печали.
     Вот почему я спросил у капитана:
     - Коллега капитан, вы ведь тоже за оскорбление дракона?
     Капитан встрепенулся,точно ото сна:
     -  Да  нет...  Какое там  оскорбление, - он провел  ладонью  по лбу,  -
слямзил  малость.  Ладно... - капитан хлопнул себя по коленкам и поднялся: -
Счастливый билет  вы сегодня  вытянули, Джек  Никольс, вот  к  счастью ли? Я
пойду... Завтра прибудет к вам Валентин Аскерханович.
     - А вы, - спросил я, - не здесь живете?
     - Нет. До свидания.
     Капитан вышел. Я остался один. Было тихо. И я понял, какое  это счастье
- тишина.
     Я встал, прошелся  по  комнате. Мне захотелось заплясать, запеть.  Все!
Это была моя нора,  мое логовище, укрывище, убежище. Сколько  я не жил один?
Совсем, совсем, чтобы без общей стукотни, суетни, чтобы когда я кого захочу,
того и увижу, а кого не захочу, того и видеть не буду...
     В дверь постучали.
     Я был так счастлив, что, не подумав, сказал:
     - Войдите.
     Дверь приотворилась, и в дверной проем всунулась голова полной красивой
женщины.
     Женщина была,  по всей  видимости,  после  бани, в замотанном  на манер
тюрбана полотенце на голове и в ворсистом халате, перехваченном пясом.
     - Ой, - смутилась он, - извините.
     -  Да  нет, - я  тоже смутился,  - это  вы  извините... Я  здесь... ну,
живу...
     - Как, - изумилась женщина, - а Эдька что, переехал?
     Я был настолько смущен, что брякнул:
     - Нет. Его съели, - и, заметив, как дрогнуло и изменилось лицо красивой
женщины, поспешил добавить: - Мне так сказал капитан.
     Я хотел бы исправить неловкость и потому так сказал, мол, я-то не знаю,
передаю с чужих слов, может, капитан тоже ошибается?
     Но женщина  не обратила  никакого  внимания  на  мою деликатность,  она
широко распахнула дверь, прислонилась к притолоке.
     - Понятно, - сказала она, поправляя распахнувшийся снизу халат, - а вас
за какие такие заслуги сюда поселили?
     Я  покраснел. Во-первых,  передо мной стояла презирающая меня  женщина,
во-вторых, она была почти голая, и, в-третьих, мне было неловко от того, что
никаких особых заслуг я за собой не числил.
     - Я прострелил насквозь "летающего воробья", - тихо сказал я.
     Женщина поинтересовалась:
     - Ну и?..
     - И... Все...
     Женщина вздохнула, оправила халат, запахнула его поплотнее.
     - Понятно, - она отошла от порога и затворила за собой дверь.
     После такой встречи мне стало не по себе, а тут еще в коридоре раздался
дикий истошный вопль, нечленораздельный, изредка  прерываемый мужским жалким
бормотанием...
     - Глашенька, Глашенька...  да ты,  ты... погоди... успокойся... ну, так
бывает, ну, случается...
     - Да! -  женский вопль  стал артикулирвоаться, складываться в более или
менее  понятные  слова,  -  бывает!   Только  не  с  вами,  суками,  вы  все
живы-здоровы, невредимы...
     - Глашенька,  ну что ты  говоришь - невредимы, ну, как  ты  можешь  так
говорить, - бормотал мужчина.
     Я  почесал в затылке.  Мне  пришло в  голову  высунуться  в  коридор  и
поглядеть,  что  там  делается,  но  я  поостерегся, тем паче,  что  мужское
бормотание сменилось мужским же отчаянным, но басовитым криком.
     - Паскуда!  Но я тоже человек, понимаешь, да? Я - не тварь,  не  тряпка
половая,  чтобы  об  меня  ноги  вытирать!  Хватит!  Ты окстись, дорогая, ты
вспомни, о ком слезы льешь. Оденься! Я тебе сказал - оденься! Сейчас же, что
ты тут устраиваешь, что ты тут...
     Топот, возня, потом хлопнувшая дверь. Я выглянул в коридор.
     В коридоре  стоял  совершенно  лысый мужичок,  кряжистый, в  спортивно