м
тренировочном костюме.
     Мужичок все старался закурить, но у него никак не получалось.
     Он чиркал и ломал спичку.
     -  Извините, - сказал я,  - я  не  знал,  что  так получится.  Меня  не
предупредили...
     Мужичок закурил и махнул рукой:
     - О чем тебя должны были предупредить, парень? Не бери в голову...
     Он с наслаждением затянулся и выпустил дым к потолку.
     - Все обойдется,  -  сказал  он,  - рано  или поздно, это  должно  было
случиться. Не он - так я, правда?
     - Правда, - согласился я,  -  и тогда бы она  убивалась по  вам, а  его
упрекала бы.
     Лысый  мужичок  стряхнул  пепел  на  пол  и  не успел  ничего ответить,
поскольку  из-за   коридорного  сверта,  оттуда,   где,  по  всей  видимоси,
находилась кухня, донеслось громогласное:
     - От... архимандрит твою бога мать, кто там  смолит? Ну, блин,  неужели
не понятно:  все равно что  под себя гадить. Ну, что, не  дотерпеть до "дыры
неба"? Подошел и хоть ужрись этим дымом.
     - Заткнись, - огрызнулся мужичок.
     На кухне громыхнули сковородкой:
     - Ты  знаешь что, выбирай  выражения  - я  не  виноват, что  у  тебя  -
семейная драма. Подумаешь, жена - блядь! Я что  же, должен по этому поводу в
табачном дыму задыхаться?
     Мужичок притушил сигарету о стену, бросил окурок на пол.
     -  Нет, -  спокойно  сказал  он,  - по  этому поводу  ты сейчас  у меня
получишь по рылу.
     В ту же секунду распахнулась дверь,  и в коридор выскочила  Глафира.  Я
невольно отступил назад. Она была очень большая, голая и красивая.
     -  Да, - закричала Глафира,  -  да -  блядь! Только  не для таких,  как
ты...Я лучше этому мозгляку одноглазому дам, чем тебе.
     - Была охота, - донеслось равнодушное с кухни.
     Глафира внезапно замерла, ее большое красивое тело как бы  одеревенело,
застыло, но все это продолжалось не более мгновения.
     Глафиру швырнуло на пол.
     К ней кинулся лысый мужичок, успев крикнуть мне:
     - Одноглазый! Тащи подушку!
     Я бросился в комнату, а  когда воротился в коридор с подушкой,  там уже
бурлила и суетилась толпа вокруг бьющейся в падучей Глафиры.
     - Что-то  ее больно часто бить стало, -  заметила  средних лет женщина,
деловито заглядывающая через плечи и спины собравшихся в центр круга.
     - Все,  все,  -  отчаянно  выкрикнул  лысый,  -  утихла... Подите  все,
подите...
     Толпа  стала  расходиться.  Лысый помог  Глафире  подняться  и  увел  в
комнату.
     На полу осталась дурно пахнущая лужа.
     - Еще и  убирать за ней,  -  недовольно  проворчал хам,  прибежавший из
кухни.
     Кого-то он мне напоминал.
     - Между прочим, - наставительно  произнесла дама, сетовавшая на то, что
Глафиру стало часто "бить", -  при таких припадках происходит  упущение кала
или мочи.
     -  Ага,  -  подхватил хам,  -  стало быть,  сказать  "спасибо", что  не
обклалась?
     -  Истинно, - важно кивнула дама,  -  и сходить за ведром с тряпкой. Ты
сегодня дежуришь?
     Хам, бурча, двинулся за ведром с тряпкой.
     Дама повернулась ко мне.
     -  Очень  приятно, -  сказала она, улыбаясь,  -  я  - вдова  командора,
ответственная за этот коридор. Вы - новенький?
     - Да, - сказал я и поклонился, - Джек Никольс.
     - Жанна, - сказала дама и заулыбалась.
     Я заметил на верхней губе усики, но они ничуть не уродовали даму.
     Вернулся хам, шмякнул тряпку на пол, принялся затирать лужу.
     -  Я,  Жанна  Порфирьевна,  -  предупредил  хам,  -  так  скажу.  Когда
его дежурство будет, я так в коридоре насвинячу, так насвинячу...
     - Куродо, - охнул я, - Куродо!
     Куродо, а это был он, - поглядел на меня в изумлении.
     -  По...  по...звольте. Джекки? -  Куродо разинул рот. - Батюшки-светы,
ох, как тебя раскурочило! Ох, как давануло!
     Жанна похлопала в ладоши:
     - Как приятно! Вы что же - боевые друзья?
     - Да,  Жанна  Порфирьевна,  - заволновался  Куродо, - это ж мой  ляпший
сябр! Мой кореш из учебки! Ой, как его сержант кантовал, ой, кантовал...
     -  Дотирайте пол, Куродо, - наставительно произнесла Жанна Порфирьевна,
- о своих похождениях расскажете потом.
     Куродо скоренько дотер пол и продолжал, швырнув тряпку в ведро:
     - Его сержант в Северный запихнул - оттуда, сами знаете...
     - Но ваш сержант, -  заметила Жанна  Порфирьевна, -  вы говорили, очень
нехорошо кончил.
     -  Да уже чего хорошего, - Куродо поднялся и  поболтал ведром, - я  ему
сам  по хребтине пару раз табуретом  въехал, чтобы знал,  прыгун рептильный,
дракон  е...  трепаный, - деликатно  поправился  Куродо, - как  добрых людей
кантовать.
     Жанна  удовлетворенно покачивала головой. Казалось,  ей очень  нравится
рассказ Куродо.
     Тем временем в коридор вновь вышел лысый мужик.
     Он угрюмо буркнул, глядя на Куродо:
     - Я бы сам убрал...
     -  Георгий  Алоисович,  - строго произнесла  Жанна,  -  это  совершенно
излишне.  Сегодня дежурство  Куродо,  и вам  ни  к  чему брать  на себя  его
обязанности, а вот то, что вы позволяете своей жене распускаться...
     - Жанна Порфирьевна, -  начал медленно наливаться гневом лысый мужик, -
вы прекрасно знаете, что моя жена больна.
     - Милый,  - высокомерно сказала Жанна , - я так  же прекрасно знаю, что
это  не  только  и не столько болезнь,  сколько распущенность, или,  вернее,
болезнь, помноженная на распущенность.
     -  Жанна Порфирьевна,  - лысый  говорил тихо и медленно, но было видно,
как  он  сдерживает  рвущийся из  глотки  крик,  -  я попросил  бы  выбирать
выражения .
     -  Какие  выражения,  милый?  -  Жанна  Порфирьевна  в  удивлении  чуть
приподняла тонко очерченные, очевидно выщипанные брови.
     - Я... - раздельно проговорил лысый, - вам не...милый.
     - Ну хорошо - дорогой, - примирительно сказала Жанна .
     - И - не дорогой...
     - Ладно, - кивнула Жанна Порфирьевна, - согласна - дешевый...
     Георгий сжал кулаки, но скрепился, смолчал.
     - У нас  у всех были  любови, - продолжала безжалостная  Жанна, -  были
потери  близких, но мы не позволяли  себе  и своим близким распускаться,  по
крайней мере  - на людях.  Кстати, - Жанна  (хотя  это было вовсе  некстати)
указала  на  меня, - ваш новый сосед. Где был  Эдуард  - ныне  Джек. А это -
Егор!
     - Георгий, - поправил лысый.
     - Хорошо, - согласилась Жанна , - Георгий.
     -  Жанна Порфирьевна, - сказал Георгий, - я бы настоятельно  просил вас
не лезть в мои дела.
     - А вы,  -  невозмутимо возразила Жанна Порфирьевна,  -  не выставляйте
свои  дела на всеобщее обозрение. У вас есть своя комната. Заперлись в ней -
и  вопите, скандальте себе в  свое  удовольствие. Мой  дом - мой  свинарник,
грязь из него выносить не полагается. Слышали такую поговорку?
     Разговор  принимал  самый  нежелательный  оборот,  но  в дело  вмешался
Куродо.
     -  Слышь, -  перебил он начавшего было говорить  Георгия,  -  ты погоди
шуметь, надо же Эдика помянуть как-то, а то совсем не по-людски получается.
     - Вы сначала  ведро с тряпкой унесите, - приказала Жанна Порфирьевна, -
потом уж рассуждайте - по-людски - не по-людски...
     -  Есть! -  шутливо отозвался  Куродо и, уходя, позвал меня: -  Джекки,
пойдем, покажу владения.
     Покуда я шел по коридору. Куродо объяснял:
     - Жанна - баба хорошая, но с прибабахом.
     - Ну, ты тоже... - начал было я.
     -  Что  -  тоже? - перебил меня Куродо. - Егорка -  нахал... Подумаешь,
расстроился и засмолил. Тут Жанна права. Не фиг распускаться.
     Мы свернули в небольшой  коридорчик, вышли в огромную кухню. Я насчитал
десять плит.
     Куродо поставил ведро на пол, вынул тряпку и зашвырнул ее в угол.
     - Да ты не пугайся, - сказал он, - здесь народу  не много. Так...  если
пир устроить, поминки там, счастливое прибытие...
     - День рождения, - подсказал я.
     - Не, - мотнул головой Куродо, - это не практикуется.
     Он посмотрел на меня и рассмеялся:
     - Ты чего, Джекки, так с подушкой и ходишь?
     - Да, - сказал я, - действительно...
     На кухню вышел Георгий Алоисович. Его колотило.
     - Стерва,  -  в  руке у  него  был старый,  покорябанный, видавший виды
чайник, - мерзавка, как из нее жабы не получилось - не представляю.
     Он поставил чайник на плиту, повернул ручку. Плита угрожающе загудела.
     -  Не надо  печалиться,  -  пропел  Куродо,  -  потому  что -  все  еще
впереди...
     -  У, - сказал Георгий Алоисович,  - с  каким  удовольствием я бы ее  в
лабораторию или в санчасть бы сдал.
     - Ты погоди, погоди, - усмехнулся Куродо, - как бы она нас под расписку
не сдала... Скольких она пережила?
     Георгий Алоисович пальцем потыкал в сторону коридора:
     -  Я тебе скажу, я командора вполне понимаю. От такой стервы сбежишь  -
хоть в пасть к дракону, хоть в болото к "вонючим".
     - Так это  - одно и то же,  - задумчиво сказал Куродо, - только ты зря.
Они с командором жили душа в душу.
     - Тебе-то откуда знать? - презрительно бросил Георгий Алоисович.
     -  Святогор Савельич  рассказывал,  - возразил Куродо,  -  говорил, что
Жанка здорово переменилась...
     - Вот вредный был мужик, да? - спросил Георгий.
     - Ну,  - гмыкнул Куродо, - где ж  ты тут полезных-то  найдешь? Полезные
все в  санчастях шипят и извиваются, а  здесь  - сплошь  "лыцари", то есть -
убийцы...
     Куродо явно поумнел с тех пор, как я с ним расстался.
     - Нет, - стоял на  своем  Георгий, - ты вспомни,  вот  мы с тобой почти
одновременно сюда пришли, ты помнишь, чтоб он хоть раз дежурил?
     Куродо рассмеялся:
     - Ну, ты дал! Святогор Савельевич - и дежурство!
     - Как сволочь последняя увиливал, а как он нас кантовать пытался? Вроде
казармы, да? Что он как бы ветеран, а мы - "младенцы"...
     - Ну, - урезонил Георгия Куродо, - он же и на самом деле, был ветеран.
     - А я спорю? Я говорю, что  он - мужик дерьмо, а ветеран-то он ветеран,
это точно...
     - Ага, - подтвердил Куродо, - и все равно,  когда повязали и в санчасть
поволокли,  до чего было  неприятно,  да?  Был человек как человек... Я  вот
скажу, Джекки  -  свидетель,  был у  нас сержант  - и  не  такое дерьмо, как
Святогор, нет, в чем-то даже и справедливый - верно, Джекки?
     Я подумал и решил не спорить, согласился:
     - Верно.
     -  Ну вот,  - а  когда дело до превращения дошло,  так  я ему первый по
хребтине  табуретом  въехал; а  здесь  -  не  то, вовсе  не то.  Жалко  было
Святогора, что, неправда?
     Георгий Алоисович помолчал, а потом кивнул:
     - Жалко...
     Куродо удовлетворенно заметил:
     - Вот...  А ты знай  себе  твердишь: Жанну бы с удовольствием сволок  в
лабораторию. Обрыдался бы над лягвой-лягушечкой...
     Чайник  забурлил,  принялся  плеваться  кипятком.   Георгий   Алоисович
выключил плиту, подцепил чайник.
     - Чаем отпаивать будешь? - поинтересовался Куродо.
     Георгий махнул рукой - и побрел прочь.
     Куродо подождал, пока он уйдет, и посоветовал:
     - Ну, я не знаю, как у тебя там было... Но тебе здесь скажу - не
женись. Связаться с такой стервозой, как Глашка...
     - Я и не собираюсь, - улыбнулся я.
     - А  они все здесь в подземелье стервенеют, - вздохнул Куродо,  - стало
быть,  ты  в  пятом  номере? Ну и  распрекрасно  -  я  в  седьмом.  Заходи -
потрепемся.
     - Зайду, - кивнул я, - только подушку отнесу на место - и зайду.
     - Валяй.
     Куродо остался на кухне, я отправился в свою комнату, но, когда толкнул
дверь, то замер от изумления.
     На кровати  сидела, нога  на ногу,  прямая,  строгая и  стройная, Жанна
Порфирьевна.
     Я заглянул на дверь. Да нет, номер пять. Бледная металлическая цифра.
     - Все в порядке, - поощрительно заулыбалась Жанна ,  - вы  не ошиблись,
это я несколько обнаглела. Заходите, не сомневайтесь...
     Я зашел и, вытянув руки, пробормотал, покачивая подушкой:
     - Я... это... вот... подушка...
     Жанна засмеялась:
     - Ах, какой же вы, милый, тюлень. Ну,  кладите, кладите свою подушку на
кровать.
     Я положил и остался стоять, не решаясь опуститься на стул.
     - Что  же вы  стоите? -  изумилась Жанна. -  Садитесь, садитесь. Вы  не
смущайтесь, что вы... Я просто заглянула в ваш холодильник и обнаружила, что
он пустым-пустехонек...
     Я присел на краешек стула и тихо сказал:
     - Да не надо бы...Тут - кафе, и вообще, не надо бы...
     Жанна Порфирьевна замахала руками:
     - Ой, ну  что вы, какие церемонии, я же здесь для всех - как бы мама...
Понимаете? Мама Жанна ...
     Я покраснел и заерзал на стуле.
     - Вот вам, Джекки, сколько лет?
     - Кажется, восемнадцать, - едва слышно выговорил я.
     - Восемнадцать? - улыбнулась Жанна. - Знак зверя.
     - Зверя? - не понял я.
     Жанна Порфирьевна показала мне три пальца:
     - Шесть... шесть... шесть, - серьезно сказала она, - три шестерки - это
восемнадцать. Никогда  человек не  близок так к разрушению, к переворотам, к
жестокости, к  зверству, к  разочарованию в  мире,  как  в свои восемнадцать
лет...  Жизненный  опыт -  ноль, интеллектуальной и  сексуальной  энергии  -
пироксилиновая  бочка  -  чем не  зверь?  И  самый  опасный  зверь  из  всех
возможных. Юность - это знак зверя. Но вы ведь не такой?
     - Не такой, - ответил я, но тут же добавил: - Впрочем, не знаю...
     Жанна  откинулась назад,  рассмеялась,  протянула руку, провела по моей
щеке рукой.
     - Джекки, вы  - прелесть... Мне хочется больше узнать про вас. Кто ваши
родители? Как вы очутились здесь? Где учились?
     Я начал рассказывать.  Я рассказывал спеша, поскольку помнил, что  меня
ждет Куродо.
     - Что вы так торопитесь?  - заметила  это Жанна . - Не нервничайте, что
вы...
     - Да я не нервничаю, просто меня ждут... Ну, Куродо... мы договорились.
     - А, - улыбнулась Жанна, - встреча со старым другом... Ну, возьмите - я
в холодильнике кое-что оставила.
     Я распахнул дверцу и невольно ахнул. Холодильник был забит всевозможной
снедью. В дверце стояли четыре темные бутылки.
     - Берите, берите, - замахала рукой Жанна. Она встала, подошла  к двери.
Щелкнула выключателем. Здесь, в подземелье, меня все еще поражала мгновенная
давящая тьма; она была резка и безжалостна, словно удар поддых.
     Жанна распахнула  дверь в коридор, на пол лег  прямоугольник света, а в
нем - тонкая черная тень Жанны.
     - Ну, - сказала Жанна , - так мы идем?
     Я вышел в коридор, длинный, словно небольшой узкий переулочек.
     Жанна махнула рукой:
     - Там  -  седьмой  номер.  А  там,  -  она показала  в  противоположном
направлении, - номер два. Моя квартира.
     - Спасибо, - я коротко поклонился.


Глава шестая. "Пещерный"

     Жанна  Порфирьевна возилась  у  костра.  Валя пошел  собирать  хворост.
Куродо  лежал  на спине  и  глядел  в  небо. Георгий  Алоисович  разглядывал
накладные.
     - Я ничего не понимаю, - сказал он наконец, - что значит "цеп. драк."?
     Я вытаскивал огеметы, раскладывал их на травке.
     - "Цеп. драк."? - переспросил я. - Цепной дракон?
     - Таких  не  бывает, -  засмеялась  Жанна; она  сидела  на корточках  и
пыталась раздуть костер.
     - Не бывает,  не бывает, -  подтвердил Куродо и зевнул, - и вообще, нам
все на инструктаже объяснили,  что ты  накладную разглядываешь? Это же все -
туфта.
     - Ну как, туфта, - возразил Георгий , - помнишь Проперция? Как залетел,
а? Подстрелил не того, что в накладной...
     - Давай сюда, - Куродо  протянул  руку, - я  на  слух  совсем ничего не
вопринимаю.
     Он взял накладную и уселся.
     -  Таак, - протянул  Куродо,  -  пьяный,  что  ли,  писал?  Не  разбери
поймешь... Тааак. Ну, "четыресто  талонов" -  это да, это - понятно. И "одна
шт. "  - тоже.  А  вот - "цеп"... Это вообще, - он прищурился. -  никакой не
"цеп", это... черт... "щеп" какой-то, да,  скорее уж "щеп. драк.". Дракон из
щепок?
     Георгий покачал головой:
     - Нет. На  инструктаже  ничего не было ни про какие  щепки сказано. Про
нору в горе - объясняли, а про щепки...
     Тем временем  вернулся  Валентин Аскерханович с  хворостом, положил  на
траву охапку изогнутых, словно в неизбывной муке, сучьев и спросил у меня:
     - Джек Джельсоминович, - позвольте, я Жанне Порфирьевне помогу развести
костер?
     С той поры, как я забрал Валентина Аскерхановича из казармы, он стал со
мной не просто подчеркнуто, но пришибленно вежлив... Это пугало меня. Там, в
казарме,  после санчасти, я и думать забыл, что Валя вместе со всеми избивал
меня, наоборот, я был благодарен ему за  то, что  тогда дотащил до койки,  а
теперь  нормально,  по-человечески,  беседует  со мной и ходит  в  пещеры на
"чистки" в паре... А здесь...  здесь  - эта изумленная  вежливость, дескать,
как же  так?.. Я-то думал,  ты  - г..., а ты,  оказывается, "птица  высокого
полета"? - заставляла  меня  вспомнить не  только  избиение в сортире, но  и
давнишнее,  казалось  бы совсем  позабытое мое прибытие  в Северный городок.
Вспоминая  все  это,  я  злился и на него, и на самого  себя,  задавал  себе
вопрос: "А  что, было бы лучше, если бы он обращался с тобой панибратски, не
испытывая ни малейших угрызений совести? С другой стороны, может, он вовсе и
не  испытывает  нкиаких  угрызений  совести,  а   просто  боится,  боится  и
подлизывается?"
     -  Да,  -  несколько  растерянно  сказал  я,  - да,  конечно,  Валентин
Аскерханович, помогите...
     - Валя, - сказал  Куродо, покусывая  губы (моих соседей  совершенно  не
волновали наши с Валентин-Аскерхановичем "выканья"), -  ты успеешь еще Жанне
помочь, лучше погляди, что тут написано?
     - Кур, - весело спросил Валя, - а ты чего, читаешь по складам?
     (С ветеранами-"отпетыми" Валентин Аскерханович был накоротке и  изумлял
меня своим с ними  вольным обращенеим. Я не рисковал, например, похлопать по
плечу Куродо или стрельнуть "пахитоску" у Георгия Алоисовича.)
     Валентин Аскерханович взял бумагу и крякнул:
     - Да... Однако... "Драк." Ну, это понятно. Четыреста талонов? Ух  ты...
"Одна шт." А если "две шт." - восемьсот?
     Бледное  пламя  наконец занялось, запрыгало  среди сложенных аккуратным
шалашиком ветвей. Жанна Порфирьевна поглядела на Валю.
     -  Юноша,  - строго сказала  она, -  дай  Бог  нам  всем  справиться  с
одним-распронаединственным "цеп." или "щеп.",  или как  его там? - драконом.
Дай Бог  нам после встречи с ним остаться живыми, а вы о  восьмистах талонах
думаете. Нелогично и неумно. Лучше подкладывайте-ка ветки в костер...
     Жанна Порфирьевна недолюбливала Валентина Аскерхановича  и не старалась
это скрыть.
     Валентин  Аскерханович  вернул  накладную  Куродо  и  принялся   ломать
хворост.
     - Жанна Порфирьевна,  - вежливо заметил Валя, - у вас лицо запачкалось,
пока вы с костром возились.
     Валя тоже не особенно любил Жанну Порфирьевну, но побаивался ее.
     Жанна,  ни слова  не  говоря, поднялась, поправила  волосы и, отодвинув
кусты боярышника, пошла по тропе, спускающейся к ручью.
     - Жанна Порфирьевна, - крикнул  ей вслед Валентин Аскерханович, - вы бы
хоть  пугач какой с  собой захватили!..  Здесь  эти... в мехах  и  шерсти по
кустам так и  шастают, они  драконом  пуганные, а  "отпетыми", охотниками за
драконами, - не особенно...
     Жанна  Порфирьевна не удостоила Валю ответом, зато Куродо вдруг шлепнул
себя по лбу:
     -  Баатюшки!.. Да тут не  "цеп." и  не  "щеп."  - тут "пещ."! Вот в чем
дело! Дракон пещерный - одна штука - 400 талонов. Они буквы перепутали.
     - Ззаразы,  - с  чувством  проговорил Георгий Алоисович, -  они там  по
своим конторам сидят, кроссворды решают,  а накладные заполняют между делом,
позевывая и почесываясь...  "Щеп.",  "цеп", "пще",  "пещ."  - какая разница,
когда тут такой вопрос поставлен: "Орудие казни,  применявшееся в древности.
Пять букв".
     - Топор, - сходу отозвался Куродо.
     - То-то и видно, - важно заметил Георгий  Алоисович, - что  совсем ты с
конторскими не  общался,  кроссвордов  не  разгадывал,  -  крест,  дорогуша,
к