икулируя,   что-то   говорила,   а   вокруг   сидели
нимзияне-мужики, цокали языками, ахали в нужных местах и хлопали  себя  по
животам. Спасенная буквально разорялась, тыча в меня растопыренной дланью.
Видимо, совместный осмотр пещеры никак не улучшил  ее  характера.  Женщины
толпились в отдалении и, судя по их загнанному виду, были весьма далеки от
мыслей об эмансипации. Ничего, подумал  я,  дождутся  матриархата  -  свое
возьмут. А спасенная корила  мужиков,  что  они  прошляпили  птеродактиля,
дескать, меньше в носу ковырять надо, а больше следить за небом и лесом. А
то от этих мужиков никакого толку, а женщина и за детьми  смотрит,  и  еду
готовит,  да  еще  в  деле  спасения  должна   полагаться   на   какого-то
подозрительного типа, и откуда он взялся, и почему весь  в  тонких  шкурах
неизвестного зверя? И неплохо, дескать, было бы его раздеть,  а  шкуру  ей
отдать. Мужики стали хмурыми: раздеть - это правильно, но  с  какой  стати
шкуру ей? Пусть спасибо скажет, что жива осталась, а то еще и шкуру.
   Они пасмурно поглядывали на меня, потом вождь (самый пузатый  -  всегда
вождь) сделал попытку стянуть с меня куртку. Гм... Его так быстро вытащили
из костра, что он по-настоящему и обгореть  не  успел,  только  задымилась
шерсть в районе копчика. А я с корнем выдрал ближайшую осину  или,  может,
местный  дубок  и  издал  вопль,  усиленный  мегафоном,  тоже  скрытым   в
воротнике. Вопль получился - ого! Они так и полегли,  а  в  кустах  кто-то
охнул от неожиданности. Вообще, когда тайно сидишь в кустах, надо быть  ко
всему готовым. Спасенная дева иссякла. Все долго молчали, и тут  включился
мой кибертолмач, работающий также в диалоговом режиме.
   - Если меня не трогать и не давить  на  самолюбие,  то  со  мной  можно
ладить, - сказал я, и толмач перепел это тремя словами. -  Птеродактиля  и
других кусачих я не боюсь. А вон там, в кустах, лежит зверюга, так  это  я
ее уложил голосом...
   А что? Объяснять им про звездолет, что я с другой планеты?  Не  поймут.
При   контактах   контактирующий   должен   приспосабливаться   к   уровню
контактируемого, а  не  переть  на  рожон  со  своей  эрудицией.  Говорить
доступно, словно ты на ученом симпозиуме разъясняешь ведущим дубарям,  чем
шпонка от втулки отличается.
   Я пошел в кусты, и, представьте, там, закатив глаза и крестом  сложивши
когтистые лапы, в глубоком  обмороке  лежал  бычок.  Его-то  я  и  обозвал
зверюгой. Покрытые толстой мозолистой кожей  и  редкой  шерстью  бока  его
слегка вздымались. Я смочил бычку ноздри  жидкостью  из  фляги  и  оставил
лежать. А аборигенам сказал, что это моя личная  добыча,  неприкосновенная
для других. Если подумать, то действительно, он целый день втихую топал за
мной, на что-то надеялся, чего-то хотел, а теперь я его отдам на съедение?
Кто бы меня понял? Зато  теперь  не  только  капитан,  теперь  и  я  бычка
удостоился.
   У костра в кругу мужчин все еще сидела как равная спасенная мною  дева,
грызла  лакомый   кус   и   негромко   шпыняла   мужиков   за   отсутствие
мужественности,  за  нерешительность,  за   неумение   прижать   к   ногтю
безволосого мозгляка  в  тонко  выделанной  шкуре.  Это  все  мне  на  ухо
наговорил толмач. Безволосый мозгляк - это, значит, я. Они  отмалчивались.
Вождь изредка потирал  нижнюю  часть  поясницы,  на  коей  созревал  синий
инфильтрат. Тут спасенная дева, сказав, что ее  зовут  Нуи,  позвала  меня
осматривать пещеру. После осмотра я подсел к костру, отрезал самый смачный
кус мяса, посолил и на кончике ножа  в  знак  примирения  протянул  вождю.
Вождь взял мясо, попробовал и расплылся в невозможной улыбке. Но  мой  нож
ему еще больше понравился. Ладно, думаю, отдам, у меня запасной  есть.  Он
так и впился в рукоятку двумя руками и сказал:
   - Ешечит бзон усыгуса твенти!
   Кибертолмач  мне  перевел:  "О,  великий  воин,   разлука   с   которым
непереносима, красота которого  неописуема,  сила  которого  неодолима,  а
живот благоухает, который ногой может переломить хребет большого  санрака,
а криком через ноздрю  сокрушить  любого  зверя  и  сразить  неведомо  как
летучего рымла..."
   Вот это да, подумал я, вот это язык.  Всего  четыре  слова,  а  сколько
смысла! И какого смысла!
   Видимо,  язык   действительно   емкий,   ибо   толмач   просто   изошел
комплиментами: "О превосходный, о владелец большого  мешка  с  добром,  не
считая круглой пустотелой палки, которая делает "бум" и извергает огонь  с
дымом!"
   - Снопа! - закончил вождь, а толмач после  секундной  заминки  перевел:
"Дай пострелять!"
   - Скиса хи! - ни с того ни с сего ответил я. - Мазел са кропи!
   Вождь потемнел лицом.
   Я погладил воротник: - Как ты ему перевел?
   - Сейчас разуюсь, - ответил Толмач.
   - Им это непонятно, они обувь не носят.
   - У меня глаз нету, я ориентировался на тональность беседы. А если  так
ставишь вопрос, то ищи синонимы сам.
   Кибертолмач   замолк.   Известно,   что   автоматы   создавались    для
дипломатических переговоров, отсюда и некая цветистость в  выражениях.  До
сих пор нам это не мешало. И я решил терпеть.
   - Ладно, скажи им "спокойной ночи" и что я собираюсь спать у костра.
   Кибер перевел - и вождь заплакал, и остальные пригорюнились.
   - Ешечит бзон, - сквозь слезы высказал вождь. - Са зелих кропи.
   Толмач сказал: они говорят - нехорошо смеяться над чужими бедами, здесь
спокойных ночей не бывает, а снаружи, несмотря на костер, меня съедят.
   Я вроде их ничем не оскорбил, но кто  знает  эти  инопланетные  обычаи,
хочешь как лучше... Я молча  надувал  матрац,  аборигены  молча  дивились.
Дева, которую, оказывается, звали  Нуи,  снова  позвала  меня  осматривать
пещеру, но в нее уже плотно набились нимзияне, унося с собой высушенные за
день на солнце шкуры.
   Я  улегся,  и  надо  мной  мерцали  незнакомые  звезды,  складываясь  в
незнакомые  созвездия.  Я  нашел  наш   орбитальный   спутник   связи   и,
успокоенный, заснул. Надо сказать, я  как  лег,  так  и  встал,  свежий  и
бодрый. Я вообще сплю как младенец, ибо ежели  совесть  чиста,  то  и  сои
крепок.
   Утром, не успел глаза продрать - святая троица! - лежу, а вокруг сидят,
как в тот раз, когда я сбежал. На меня глядят. У  женщин  слезы  текут,  с
чего бы это? Мужики смотрят завистливыми глазами. Вождь совсем скуксился -
и нож его не утешает. Сажусь к костру, вокруг  тишина,  мне  лучшие  куски
подкладывают и глядят, как я ем. Неприятно.  Пошел  бычка  навестить,  уже
сидит, глазами хлопает, задвигался, руку мне облизал...
   И удивляюсь я, что ночью меня никто  не  тронул,  ведь  вокруг  хищники
кишмя кишели, и костер в середине ночи погас. Тут подошла Нуи  и  повлекла
меня осматривать пещеру. Там она выразила надежду, что  я  и  впредь  буду
спать снаружи.
   Я вызвал лагерь, рассказал обо всем, навьючил на себя рюкзак  и  дальше
пошел, я передумал оставаться здесь. Вокруг как  в  зоопарке,  только  без
клеток, и пасутся, и  дерутся,  и  друг  друга  едят.  Разнообразие  жизни
поразительное. Как и должно быть на планете, где враг всего живого человек
еще не пришел к власти. Иду я, снимки  делаю,  звуки  записываю,  минералы
собираю, пробы вод беру. К полудню устал, прилег, а рядом  карчикалой  уже
сидит, скалится. Махнул я рукой, черт с тобой, сиди, не станешь же ты меня
сонного кусать! Но тут меня как ударило: а где, думаю, бычок, а может,  он
бычка уже съел? Пробежал я по окрестностям, всякую живность распугал,  нет
бычка. И останков нет. Тут я врезал карчикалою в переносицу, говорю:
   - Бибинела токата, мазел цукен!
   А толмач из-под воротника орет: "Мир вам!"
   Дал это я ему по сусалам, только руку отбил, а он еще успел  мне  кулак
лизнуть. Я притих. А что, чем виноват карчикалой,  он,  может,  с  детства
бычками питается и съедает целиком, с  кисточкой  от  хвоста.  Не  в  один
присест конечно. За что же ему морду бить?
   В кустах, вижу, уже угнездились женщины и дети. Выследили. Возникла  из
ничего Нуи и поволокла меня осматривать пещеру.
   А потом я опять надел рюкзак и все равно пошел дальше. За  мной  трусил
карчикалой, а в  пределах  видимости,  не  далеко,  не  близко,  короткими
перебежками  двигались  женщины  с  детьми  и  без.  Чертовщина  какая-то.
Живность разбегалась передо мной, а гигантские ящеры делали  вид,  что  не
замечают нас.
   День прошел бездарно, а к ночи карчикалой завалил зазевавшееся жвачное,
я разделал его, разжег костер, подождал, пока прогорит, и  на  углях  стал
жарить мясо. Поев, я отошел в сторону и лег. Смотрю, на запах придвинулись
женщины и неведомо откуда взявшиеся мужики, расселись  у  костра  и  бойко
доели барана. Даже на завтрак ничего  не  оставили.  Это  у  них  привычка
такая, съедать все сегодня, а завтра если Бог даст день, то даст и пищу. Я
разбирал собранное за день, потом наговаривал по рации впечатления, может,
думаю, вы в лагере лучше меня разберетесь, может, и  другие  разведчики  в
таком же положении, что и я, и за ними ходят всем племенем  девы,  дети  и
волосатые кривоногие мужчины. Нуи пыталась угнать меня осматривать пещеру,
но я отговорился, что пещеры поблизости нет, что уже темнеет, а я  темноты
боюсь.
   Я заснул прямо на траве, и сон был мощностью  в  два  сурка.  Проснулся
оттого, что кто-то мне в ухо дышит. Слава Богу, бычок, целый,  невредимый.
Обнял я его на радостях, руку дал, пусть всласть налижется. А вокруг снова
сидели женщины, глядели, как бычок мне  слюнявит  ладонь,  и,  показалось,
завидовали ему. Такие вот дела. Только спасенная Нуи отвернувшись сидела и
скорбела, что не довелось с меня  шкуру  спустить.  А  может,  по  другому
поводу, кто их, дев, разберет...
   Я чувствовал, что  пора  собираться  в  лагерь,  коллекция  подобралась
славная, я все уложил  горкой,  поставил  защиту  и  маячок.  И,  отклонив
попытку Нуи уволочь меня осматривать пещеру, поплелся в лагерь, а за  мной
женская половина племени. Ничего себе эскорт. Я, бычок и свита из визжащих
детишек и сомлевших дев. Немыслимое дело.
   И я свернул в сторону от нашего лагеря. Выбрал бугорок  повыше  и  сел.
Может,  залетный  птеродактиль   съест,   хоть   кому-то   польза   будет,
сопротивляться не стану. Решил впредь мяса не жарить, костра не разжигать,
может, отстанут? Бычок пасся поблизости, а  потом  куда-то  ушел.  Женщины
развязали узлы и расселись вокруг, глядя на меня.
   На поляну вышел карчикалой,  неся  перед  собой  барана.  А  может,  не
барана, но что-то рогатое и в кудрях по всему телу. Без видимых усилий  он
взошел ко мне на вершину, положил барана у моих ног и  уставился  на  меня
взглядом, полным надежды. Поняв, чего  ему  хочется,  я  протянул  ладонь,
которую он с жадностью  облизал.  Н-да!  И  вся  недолга,  расплатился  за
услугу. Аборигены на карчикалоя глядели с опаской,  но  барана  отнесли  в
сторону и принялись разделывать.
   Мне все стало безразличным. Я отвернулся. Они думали, что я сам с собой
разговариваю, когда я стал советоваться с капитаном.
   - Смотри сам, - сказал капитан. - Конечно, тащить за собой эту ораву...
гм... гм...
   - А как бы вы на моем месте поступили?
   - Ну, прежде всего я не стал бы осматривать все пещеры  подряд.  Другие
разведчики нормально работают, никто за ними стадом не ходит.  Хотя  возле
меня тоже карчикалой мелькает. Но чтобы женщины, и в  таком  количестве...
Мы себя в руках держать умеем.
   - Капитан! - возопил я. - Тогда я остаюсь, я должен разобраться, в  чем
тут дело. Я не в пещерах сплю, снаружи!
   - Снаружи? Ладно, разбирайся.  Может,  твой  опыт  совместной  жизни  с
нимзиянами будет... э... наиболее информативным.
   Капитан отключился, и я его понял: у нас  в  экипаже  не  принято  было
навязывать свое мнение разведчику, ему на месте виднее. А что мне  виднее?
Почему они ходят за мной  и  даже  про  пещеру,  свое  безопасное  логово,
забыли? Здесь страшно и для вооруженного, в воздухе свист крыльев и  драки
птеродактилей, внизу странная смесь  развитых  млекопитающих  и  не  менее
развитых динозавров, и, похоже, ни одна форма жизни  не  господствует.  На
Земле, насколько мне помнится из курса палеонтологии, все было не так, там
было все по очереди. И где слово этого лгуна вождя, что  вне  пещеры  меня
съедят. Никто и не пытался. Вон неподалеку в  кустах  кто-то  большой  ест
кого-то маленького, а тот невыразительно пищит. Но это  везде  так...  Мои
размышления перебил вождь. Он подошел и сказал:
   - Цайдин жунахи?
   Я не стал ждать перевода и ответил:
   - Ежухи книмс.
   И пусть меня забодает этот самый книмс, если я знаю, что это значит, но
вождь от меня отстал. Может, им все равно что услышать. А  Нуи  от  костра
орет:
   - Уги ца тай?
   - Са кропи битал! - ответил я, имея в виду, что этими пещерами  сыт  по
горло.
   Карчикалой сидел  рядом  по-собачьи  и  на  его  бородатой  морде  было
написано: не бойся, я с тобой. Ну и хорошо, а я спать буду.


   - Главное, сейчас его не трогать, - сказал капитан, посматривая на Льва
Матюшина. - Для Льва сомнение в себе даже полезно. Да и любому из нас...
   Лев бродил по лагерю между куполами надувных зданий станции. С тех  пор
как он вернулся в лагерь, прервав свои исследования, он часто прохаживался
вот так в одиночестве. Нет, он не отказывался от текущей  работы,  дежурил
за пультом  безопасности  и  связи,  наговаривал  текст  дневника,  он  не
отказывался и от контактов, но говорил об одном и страшно бичевал себя.
   - Чтобы мало-мальски изучить планету, - говорил Лев, -  надо  потратить
тысячу лет, а я полез со своими призывами.  Стыдно  мне.  Не  поняв  чужих
обычаев, не зная жизни нимзиян, неприлично суетился, изображал  супермена.
А они... Впрочем, у них все впереди. И  надо  сказать,  они  умеют  беречь
самое ценное - свою жизнь. На деревьях вот укрываются, в  пещере...  н-да,
неизвестно, кто кого использует, то ли ящеры их,  то  ли  они  ящеров.  Во
всяком случае, фруктами и мясом динозавры этих мужиков снабжают. А  может,
это симбиоз равных? Не заметил я у них  этакой  коровьей  обреченности.  А
заметил собственную непригодность для контакта с нимзиянами.  Я  уж  лучше
здесь буду, больше пользы принесу.
   - Ну что ты так убиваешься, Лев! Помнишь, на Сирене все мы плясали  под
дудку пуджиков. Что ж, нам потом  всем  удавиться  надо  было?  Неудача  с
каждым может случиться. Возьми Васю, его тоже вроде как украли.
   - Вася нас спас на Сирене, - ответил Лев, поглаживая карчикалоя. - А об
этом мы склонны забывать. И здесь, я думаю, он себя уже неплохо проявляет.
Судя по материалам, которые он оставляет в маячках. А почему? Вася уважает
чужие обычаи,  вписался  в  коллектив.  Он,  можно  сказать,  стал  членом
племени. Ибо Вася лишен высокомерия.
   Если бы Вася слышал этот панегирик, он ни за что не  позволил  бы  себе
намекать, что Лев был трахнут яйцом по голове. Но Вася не слышал. Мы вчера
видели Васю, пролетая над плато в  дисколете  уже  на  закате  дня.  Вася,
непохожий на себя и почему-то без скафандра, брел по перелеску, а  за  ним
бодро вышагивали женщины с узлами и детишками. Наш  космофизик  неприлично
захихикал, но мы  не  разделили  его  веселья.  Если  не  считать  мужчин,
крадущихся в отдалении, мы насчитали двадцать взрослых особей. А  это  уже
не смешно, это жутко.
   - Я все жду, когда Василий завершит свои исследования. Здесь  он  вроде
все изучил, пора и честь знать, - сказал капитан.
   Последние две недели Вася на связь не выходил и на вызовы  не  отвечал,
хотя, судя по огоньку на пульте безопасности, был в добром здравии.
   После двух месяцев работы наши  разведчики  помаленьку  возвращались  в
лагерь, в нем стало людно и  весело.  Особенно  по  утрам,  когда  капитан
спозаранку бегал за  своим  рюкзаком  и  всегда  догонял  карчикалоя.  Эти
пробежки стали почти ритуальными. И нас уже перестало удивлять,  что  куда
бы ни шел капитан, рядом всегда находился карчикалой. Зверь  привязался  к
нему как собака, каковой он, надо  думать,  и  являлся.  Мы  в  отсутствие
капитана обсуждали вопрос, следует ли забрать с  собой  этого  карчикалоя.
Нам предстояло лететь дальше познавать Вселенную, хотя  мы  понимали,  что
это безнадежное дело, ибо  процесс  познания  бесконечен.  Но  лучше  хоть
что-то знать, чем совсем ничего... А на чужой планете  верный  и  зубастый
карчикалой вполне мог пригодиться. Брали же мы  когда-то  с  собой  Тишку.
Хотя та, конечно, калибром на порядок мельче, ну да еды  на  всех  хватит,
говяжье дерево в оранжерее разрослось невпрожор.
   - Вот бы нимзиянам отросточек подарить, то-то радости было бы, - сказал
случившийся тут Лев и задумался. - Хотя на этой стадии развития  им  вроде
рановато переходить к земледелию... - И он добавил с  раздражением:  -  Не
знаю, ничего не знаю! Я  вот  все  время  думаю,  думаю.  Эволюция  -  это
безбрежное море равнозначимых  событий.  Кинь  камень  маленький  -  будут
маленькие, быстро гаснущие волны; кинь  большой  -  будут  большие  волны,
которые угаснут чуть позже. И снова  поверхность  моря  сглажена.  Большой
камень, маленький, один черт. Так что если им передать говяжье дерево, это
вряд ли повлияет на эволюцию вида... вряд ли.
   Капитан выслушал Льва и сказал:
   - Тут у тебя получается не эволюция, а стоячее болото.
   - Стоячих болот не бывает, - ответил Лев. -  А  вообще,  болото  -  это
весьма удачный образ эволюционного процесса, оно медленно зарастает...
   Вот так неудача в пещере повлияла  на  нашего  Льва.  Он  стал  гораздо
умнее, он ударился в философию. Я не испытываю пиетета к философии,  -  на
мой взгляд, она всегда плод досужего  претенциозного  ума,  но,  на  худой
конец, лучше уж впасть в философию, чем рехнуться на почве самоугрызений.
   Настал день, когда капитан сказал с утра:
   - Пора. Осталось забрать Василия.
   Мы взошли на дисколет и взяли пеленг. Вася пребывал в получасе лета. Мы
оставили в стороне страну динозавровых болот и  озер,  миновали  скалистые
отроги  -  гнездилища  птеродактилей.  Наш  бесшумный  полет   мало   кого
беспокоил, даже когда мы снизились над  папоротниковыми  зарослями.  Снизу
слышались вопли и визги, шла нормальная жизнь,  к  которой  мы  стали  уже
привыкать. Наконец  в  поле  зрения  на  сухом  безлесом  холме  появилось
становище, и мы опустились неподалеку. Бегали детишки, возились женщины  и
сидели вокруг костра мужики, что-то жарили на вертеле и прутьях. И никаких
часовых вокруг, и ближе полукилометра ни одного  хищного  зверя,  если  не
считать карчикалоя, сидящего чуть не  в  центре  становища.  На  нас  ноль
внимания. Мы огляделись, Васи поблизости не было. Капитан, держа  в  руках
небольшой ящичек, подошел к костру и сказал, ни к кому  в  особенности  не
обращаясь:
   - Где здесь Василий Рамодин?
   На  него  без  выражения  смотрели  дико   заросшие   физиономии,   все
одинаковые, неотличимые  одна  от  другой.  Кто-то  с  треском  расчесывал
волосатую грудь, кто-то обсасывал мозговой мосол.
   - Я спрашиваю, где ремонтник Рамодин?
   Мужик швырнул мосол в костер, обтер ладонью бороду:
   - Ну а чего надо?
   Капитан наклонился и,  затаив  дыхание,  долго  вглядывался,  выискивая
знакомые черты:
   - Вася! Это ты?
   - Ну а чего надо? - без выражения повторил мужик по-русски.
   - Ничего себе, - шепотом сказал капитан, оглядываясь на нас. - Вот  как
надо ставить исследования. Вот она, безупречная методика Васи Рамодина. Он
не вживается в образ,  он  трансформируется  в  него!  Кто  еще  на  такое
способен?! - Глаза капитана сияли гордостью за нашего Васю.
   Лев вздохнул и потупился, ибо  он  не  сумел  стать  членом  коллектива
трудящихся инкубатора, а какая возможность была!
   - Пошли, Вася. Мы за тобой, пора. - Капитан мягко смотрел Васе в глаза.
Вася встал,  и  мы  впервые  увидели,  сколь  он  волосат  от  макушки  до
щиколоток, сколь кряжист и могуч. Он был гол и бос, и короткий передник не
прикрывал пряжку пояса безопасности на животе. И мы  благодарно  подумали,
что вот, пояс он