вел Павлович Гигантюк. На  него
и выполз Василиск...


   - Итак, товарищи, позвольте подытожить. В природе встречаются два  вида
зла. Первое - это зло изначальное. Я бы его  определил  как  зло,  сидящее
внутри нас: зависть, корыстолюбие, лживость, приспособленчество, трусость.
Задачей воспитания является борьба с этими  видами  зла.  Вы  согласны  со
мной, воспитатель Нури?
   Пан   Перунович   промокнул   вспотевшее   чело   и   светло    оглядел
присутствующих. Семинар на тему: "Что есть  зло  и  как  с  ним  бороться"
собрал обширную аудиторию: все хотели бороться со злом, но не знали - как.
Ораторы, обращаясь почему-то  в  основном  к  Нури,  предлагали  различные
рецепты искоренения,  включая  непротивление  злу  насилием,  подставление
правой щеки, пассивный протест, общественное осуждение, бойкот и так далее
вплоть до рылобития. Впрочем, большинство выступивших  признали  рылобитие
неприемлемым как метод борьбы со злом, поскольку оно, будучи злом само  по
себе,  только  увеличит  сумму  зла  на  земле.  Нури  слушал   дебаты   с
любопытством: в  его  практике  воспитателя  дошкольников  ему  как-то  не
приходила в голову необходимость классификации видов зла и борьбы с ним.
   - Так вы согласны, Нури? - повторил Пан Перунович.
   - Продолжайте, прошу вас.
   - Так вот... А второе - это зло порожденное. Нами порожденное. Причиной
ему  -  наша  неспособность  или  нежелание  предвидеть  результаты  своих
поступков. Пример - Василиск! И вот вопрос: какое из зол больше?
   Пан Перунович сделал паузу, поскольку подошел леший с  бадьей.  Он  нес
драконье молоко, разведенное водой, из семи источников взятой.
   - Фифти-фифти! - сказал Неотесанный  Митяй,  обходя  стол,  за  которым
сидели под раскидистым платаном участники семинара. Он каждому  наливал  в
протянутую кружку. Потом леший уселся у дальнего конца стола на  свободном
месте, подпер нестриженую голову могучими кулаками и стал слушать.
   - Позвольте, я отвечу на вопрос.
   - Пожалуйста. - Пан Перунович пожал плечами. - Сейчас  Иванушка  скажет
то, что он хочет сказать.
   -  И  скажу.  Зло  изначальное  опаснее  всего.  Кстати,  если  о   зле
порожденном - я принимаю классификацию  уважаемого  Пана  Перуновича  -  в
сказках  почти  ничего  не  говорится,  то   зло   изначальное   постоянно
присутствует в фольклоре. Я ни на что не намекаю, но воплощено оно в Кащее
Бессмертном. Напомню, что смерть его находится на острове, неизвестно  где
расположенном, в сундуке, что зарыт под дубом на большой глубине, а в  том
сундуке утка, которая должна снести яйцо.  В  этом-то  яйце  иголка,  а  в
кончике ее смерть Кащеева. Заметьте,  добрый  молодец  не  сам  на  остров
попадает, ему помогают Медведь, Серый Волк, Яблонька - Золотые  Яблоки.  А
когда он сундук выкопал и открыл, утка вылетела, и в вышине ее ясный сокол
закогтил, но утка успела яйцо в сине море уронить, и если бы не  щука,  то
неизвестно, что и было бы. Щука яйцо подхватила и добру молодцу  отдала  в
белы руки. Дальше понятно:  яйцо  расколотил,  иголку  сломал  -  и  Кащей
скончался в конвульсиях. А вывод,  товарищи?  Тут,  товарищи,  три  вывода
можно сделать. Первый - со злом в одиночку бороться бесполезно, надо  всем
миром и с обязательным привлечением сил природы, кои и во флоре, и в фауне
заключены. Второй вывод: чем меньше этой самой  флоры  и  фауны  на  Земле
остается, тем  у  нас  меньше  шансов  победить  зло  изначальное.  Таков,
товарищи, скрытый, а для меня очевидный смысл. И третий вывод: потому  зло
изначальное и воплощено в Кащее Бессмертном, что победить его нам  с  вами
не дано.
   - Такие вот дела, - горестно  сказал  Неотесанный  Митяй.  -  И  чешите
грудь. И сливайте воду!
   - То есть как? - Услышав такое, Нури не мог не вмешаться. - Как это  не
дано?
   - А вот так! Не можем - и весь тут сказ.
   -  Э  нет,  товарищи,  давайте  разберемся.  Иванушка  тут  много  чего
наговорил... первые два вывода у меня не вызывают сомнения,  но  третий...
Мой опыт показывает, что этот ползучий пессимизм неоправдан. Непобедимо  в
принципе? Я знаю: единственный способ борьбы с ним -  воспитание  доброты.
Это и должно быть третьим выводом из той сказки, суть  которой  вы,  Ваня,
хоть и тезисно, но достаточно полно изложили. Ибо если бы  добрый  молодец
не был добрым, то ни Яблонька, ни Серый Волк, ни, простите, Щука  помогать
ему не стали бы. Такой вот вывод.
   - Вот видишь, а ты - не дано, не дано! - Леший встал из-за стола. -  Я,
однако, пойду погляжу. Ворон кричит.
   Прислушались и различили необычную вокруг тишину и крик Ворона вдали.
   - Ну вот, - Пан Перунович  светло  поглядел  на  Гасана-игрушечника.  -
Вылечили, значит, на  свою  голову,  трудности  себе  создали,  сейчас  их
преодолевать будем. Или как?
   - Болел - лечили! - Гасан-игрушечник не опустил  глаз,  усы  его  остро
топорщились.
   Ворон приближался, и леший первым уловил в его крике что-то новое.
   - Р-р-радуйтесь! - Ворон спикировал  вниз  и  кружил  над  платаном.  -
Цар-р-рь помер-р-р!


   Василиск  был  неправдоподобно  огромен,  его  неподвижные  глаза  были
наполовину затянуты пленкой, ороговевший капюшон, обрамляющий шею,  поник,
с зубов оскаленной пасти стекал яд, образуя прозрачную лужицу, над которой
дрожало небольшое синеватое марево. Большая часть его  тела  скрывалась  в
орешнике, густо растущем по периметру поляны. На  змее,  как  на  огромном
бревне, сидел Кащей - ноги его не доставали до земли - и  ковырял  тростью
опавшие листья. В очках его отражались звери, стоящие вокруг. Большие, как
Яр-Тур,  и  маленькие,  как  Белка-певунья.  Притихшие,  они  смотрели  на
поверженного Василиска и на спокойного Кащея.
   - Он долго мучился? - шепотом спросил Гасан-игрушечник.
   А люди и звери все подходили, и замедляли шаги, и останавливались рядом
вперемешку. И молчали.
   - Скажите, Гигантюк, вы что,  снимали  очки?  -  Нури  затаил  дыхание,
ожидая ответа.
   Гигантюк медленно и страшно улыбнулся, лучше бы он не улыбался.
   - Снял, конечно. Кто запретит?
   Нури повернулся к Гасану:
   - Он не мучился, мастер. Он скончался мгновенно.
   - А вы проницательны, бывший  кибернетик  Нури!  Почему  мне  никто  не
говорит спасибо? Или не я избавил вас  от  необходимости  самим  принимать
решение? Мучительной для вас необходимости.
   Гигантюк слез со змея и,  не  опираясь  на  трость,  уверенно  пошел  к
поселку. Перед ним расступились.
   - Что вы имели в виду, Нури? - спросил Пан Перунович.  -  Я  не  понял.
Почему - мгновенно?
   - Кащей понял... У Гигантюка страшная болезнь,  именуемая  равнодушием.
Рак души. Вы как-то забыли упомянуть о равнодушии, когда  говорили  о  зле
изначальном... И не спрашивайте меня, почему мы, общаясь с Кащеем,  ничего
не чувствуем. Чувствуем, но не хотим замечать зла равнодушия, поскольку  в
малых дозах  сами  заражены  им.  Попривыкли,  принюхались.  И  потом,  он
скрывает от нас свою душу, а с виду кажется  человеком.  Василиску  же  он
явился таким, каков есть. Мне жаль змея,  Пан  Перунович.  Он  заглянул  в
пустые глаза Кащея и сдох от ужаса!
   Все молчали, потрясенные случившимся и словами Нури.
   - Но разве Василиск не есть зло,  порожденное  нами?  -  прошептал  Пан
Перунович.
   - Э, бросьте. Подумав, вы и сами могли бы  догадаться,  что  в  процесс
предвоспитания вмешался Гигантюк. Полагаю, это было, когда он  поскандалил
с Неотесанным Митяем и тот ушел. Взбудораженный  и  злой,  Гигантюк  надел
шлем ЭСУДа, оставленный лешим. Энергия, вы мне  сами  говорили,  уже  была
подана. Ну вот,  Кащей  и  сломал  психику  маленького  змея,  внушив  ему
склонность к злодеяниям, на которые сам не решается, ограниченный  нормами
человеческого общежития.


   Нури  не  хотели  отпускать,  его   уговаривали   остаться   здесь,   в
Заколдованном Лесу, навсегда. Неотесанный Митяй говорил,  что  года  через
три из него получился бы неплохой леший, поскольку Нури бесстрашен и добр,
а все остальное - дело практики. Пан Перунович был  покорен  умением  Нури
сочинять сказки. "С чего вы взяли?" - "А нам Алешка рассказывал, и вообще,
нам нужен постоянный консультант в ранге воспитателя дошколят, дабы  верно
оценивать содеянное и давать  общее  направление.  Главное  же,  требуется
человек, умеющий  принимать  правильные  решения.  Умеете,  умеете,  сразу
видно, да и Сатон вас не зря направил к нам... А вы как думаете,  Сатон  -
он такой! Мы здесь замкнулись внутри себя, и связи  с  реальностью  у  нас
ослабли, а что за сказка без связи, вы встряхнули нас..."
   Иванушка иногда доверял Нури поварешку и утверждал, что через пару  лет
из  Нури  получился  бы   грамотный   черпальщик.   Гасан-игрушечник,   не
подозревая, что хобби Нури была механофауна, поражался его чутью и  умению
увидеть в произвольно взятой коряге то единственное, что и ней  заключено:
"Вы  умеете  держать  инструмент,  через  пять  лет  я   сделаю   из   вас
игрушечника".
   Все эти перспективы были заманчивы, и если бы кибернетик Нури  не  стал
воспитателем, он пошел бы в лешие, подменял бы ночами Иванушку  и  вырезал
игрушки. Но он был  на  самой  важной  работе  и,  сожалея,  отказался  от
предложений.
   - Ладно, что тут поделаешь, - вздохнул Пан Перунович. - Но вам придется
подождать, коллектив готовит для вас подарок. Мы не  можем  отпустить  вас
просто так.
   - Подарок? - Нури задумался. - А хороший?
   - Такой хороший, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
   Нури догадывался, что это будет за подарок,  ибо  к  Гасану-игрушечнику
прибегали на консультацию и старик Ромуальдыч,  и  сам  Пан  Перунович,  и
многие другие. Они вертели,  так  и  сяк  рассматривали  того  деревянного
зверя, которого мастер показал Нури в день знакомства.  Ромуальдыч  терзал
вопросами "Кассандру", Пан Перунович со своими добры-молодцами  погрузился
в глубины генетики и  эстетики  -  в  Заколдованном  Лесу  эти  дисциплины
оказались тесно связанными.
   Нури не умел сидеть сложа  руки  и,  трепетно  ожидая  подарка,  взялся
переделать все наличные шапки  ЭСУДа.  Он  вводил  в  схему  блок  защиты,
автоматически   отключающий   поле   при   попытке   передачи   в   камеры
предвоспитания злых намерений, - запоздалая страховка от Кащея.  Дело  это
было многотрудным,  поскольку  проверить,  сработает  ли  блок,  оказалось
невозможным. У всех обнаружились только добрые намерения, а  к  Гигантюку,
естественно, никто обращаться не захотел. Так что пришлось Нури полагаться
на интуицию и свой богатый опыт наладчика кибернетических устройств.
   ...И  настала  ночь,  теплая  и   сиренево-светлая.   Нури,   Иванушка,
Неотесанный Митяй и  Гасан-игрушечник  сидели  вокруг  котла  на  помосте,
смотрели на огонь и - ковшик  ходил  по  кругу  -  пили  драконье  молоко.
Немного грустные в  предчувствии  расставания,  вели  негромкую  дружескую
беседу обо всем - о жизни, о сказках,  о  том,  что  вот  Драконыш  растет
общительным,  что   скоро,   видимо,   появится   маленький   единорог   -
естественным, так сказать, путем - и что, может  быть,  стоит  познакомить
золотого коня из ИРП с единорогами,  есть  в  них  что-то  родственное.  А
возможно, кони - это мутанты единорогов?
   Нури ощутил за спиной чье-то присутствие, протянул руку и погладил пса.
Гром подошел неслышно и ждал, когда на него обратят внимание.
   - Ну что, видимо, мне пора?
   - Пора, - сказал пес. - Я пришел за тобой.
   - Вы же сами не захотели остаться. - Пан Перунович  пришел  вовремя,  и
Нури подумал, что все уже приготовились и вот даже Грома вызвали  к  ночи,
когда можно пройти сквозь защитное поле.  В  руках  Пан  Перунович  держал
лукошко, закрытое попонкой. Все посмотрели на лукошко и поднялись.  -  Тут
для вас подарок. В дополнение к тянитолкаю, чтоб  не  рос  увальнем  и  не
терял алертности.
   И  сразу  леший  негромко  засвистел,  загукал  странно,  и  на  яблоню
опустилась Жар-птица, и стало светло. А леший  взял  лукошко,  поднес  его
Нури и убрал попонку. В лукошке на мягкой подстилке лежал и сонно  щурился
на Нури щенок рычи-кусая.



ЯЗЫЧНИКИ

   Городок Института реставрации природы имел свою гавань в  бухте,  узкой
горловиной  соединенной  с  океаном.  В  бухту  заходили  иногда  парусные
сухогрузы, и тогда два портальных крана на причале  начинали  неторопливую
работу, заглядывая в трюмы.  Была  еще  малая  пристань,  к  ней  лепились
прогулочные яхты сотрудников ИРП, и была пристань малышковая  с  надувными
катамаранами для плавания внутри бухты. На дощатом настиле этой  пристани,
глядя сквозь щели в прозрачную воду, лежал вундеркинд и акселерат  Алешка.
Неподалеку под присмотром Нури возились в песке голыши-малыши, их визги  и
смех подчеркивали тишину утра. Решетчатая тень на песчаном дне шевелилась,
рождая солнечных зайцев. Алешка  опустил  руку  в  воду.  К  растопыренным
пальцам приплыли мелкие рыбешки, тыкались носами.  А  потом  черная  лента
подползла по дну к самым пальцам, волоча на себе  мертвых  рыбок  и  рыбью
чешую. Алешка вытащил руку - ладонь была в черной слизи, - поднес к  лицу.
Пахло нефтью.
   - Нури, - позвал он. - Нури, смотри, что это?


   Посетитель держался скромно, но скрытая наглость читалась в его глазах.
Обычный, сильно помятый  костюм,  незапоминающееся  лицо,  покрытое  сизым
румянцем  и  множеством  складок.  Посетитель  сдвинул  на   ухо   дешевую
маску-фильтр, опустил взор, сложил руки на груди и, просветлев, возгласил:
   - Бытие Божие - факт доказанный!
   Пастор Джонс отложил эспандер, вздохнул. Проходимец -  пробежала  вялая
мысль.
   - Так чем могу служить?
   - Пять минут вашего внимания, преподобный отец, хоть, видит Бог, вы мне
в сыновья годитесь. Мы поймем друг друга, как люди современные, деловые  и
имеющие  одинаковые  склонности,  хотя,  к  моему  сожалению,  не   равные
возможности...
   - Говорите.
   - Как я уже отметил, доказать бытие  Божие  на  данном  этапе  развития
науки можно с легкостью. Правда, вы мне не поверили. Очевидно, потому, что
более компетентны в этом вопросе... - Посетитель не спускал глаз с могучих
дланей пастора, руки лежали спокойно.
   Пастор  Джонс  хмыкнул,  начало  ему  понравилось.   Не   банально,   с
подтекстом. Пройдоха, конечно, но, похоже, пройдоха квалифицированный, а с
профессионалом всегда приятней иметь дело, чем с дилетантом. Сейчас  будет
клянчить деньги, интересно, под каким соусом?
   - Точно! Я аферист и вымогатель - это вы правильно подумали. Такова моя
профессия уже много лет. В общем, не жалуюсь,  но  сейчас  стало  тяжелее,
возраст сказывается.
   - А кому легко? Каждый несет свой крест, - вздохнул пастор Джонс.
   - Н-да, так вот, зовут меня, допустим, Тимоти Слэнг. Можно проще - Тим.
Но это не важно, чек вы все равно будете выписывать на предъявителя.
   Пастор  Джонс  поднял  бровь:  чек.  Смешно.  Он   уже   забыл,   когда
расплачивался чеками. Нет, жить можно, ничего не скажешь, но в этом  Богом
забытом городке три прихода...
   - Чек будет, - продолжал  Тим.  -  Объясню  как  на  исповеди,  на  чем
основана моя уверенность.


   ...В доме с мезонином,  с  решетчатой  террасой,  увитой  пластмассовой
пахучей зеленью, не виднелось ни огонька. В  окнах  торчали  многодырчатые
сферы фильтров - верный признак зажиточности. Тим  сидел  на  корточках  у
низкого заборчика, слушал, как что-то стучит и  трепыхается  внутри  него.
Преодолевая дрожь, он лег на живот и пополз. Пыль через маску забивалась в
ноздри, было очень нехорошо. Тим испытывал страх и стыд.
   Это ужасно, думал он. Еще недавно сравнительно преуспевающий  делец,  и
вот, вынужден ползти на брюхе к чужому незнакомому дому,  чтобы  ограбить.
Он, так уважающий собственность. Грубо и глупо, а главное, примитивно. Это
особенно удручает - примитив.
   Тим привык получать деньги изящно. Он проходил в кабинет  легким  шагом
уверенного в себе  человека.  Нет,  он  предварительно  звонил.  По  делу,
касающемуся нарушения седьмой  или,  скажем,  десятой  заповеди,  имевшему
место в субботу вечером. Его принимали сразу. Еще бы, фирма "Слэнг и  Кь",
небольшое,  но  процветающее   предприятие,   была   хорошо   известна   в
определенных кругах, среди лиц, имеющих возможность утолить свою  нужду  в
грехе.
   Тим  проходил  в  кабинет,  минуя  секретаршу  (у,  мордашка).  Он  был
сосредоточен, элегантен и светло глядел в растерянные  глаза  клиента.  Он
садился и говорил о морали, о том, что десять заповедей забыты, по каковой
причине  общество  разлагается,  нужны  ли  примеры?  Не  нужны.  Сам  он,
например, ведет жизнь добродетельную и десятую заповедь не  нарушает.  Вы,
конечно, помните ее, но не могу отказать себе в удовольствии процитировать
это бессмертное "Не  пожелай  жены  искренняго  твоего,  не  пожелай  дому
ближняго твоего, ни села его, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его,  ни
осла его, ни всякого скота его, ни всего,  елика  суть  ближняго  твоего".
Лично он, Слэнг, в конфликт с совестью не вступает, чужого осла не желает,
ведет жизнь добродетельную. Хмыкать не  надо!  Беседуя,  Тим  наблюдал  за
клиентом и всегда точно определял момент готовности к восприятию  шантажа.
Тогда,  произнеся  девятую  заповедь  "Не  послушествуй  на  друга  твоего
свидетельства ложна", он извлекал пачку фотографий.  Раскладывая  их,  как
кладут пасьянс, он называл факты, цифры, даты, имена, описывал ситуации. В
конце  он  называл  цену,  не  забывая  присовокупить,  что   негативы   и
видеопленки будут доставлены после оплаты чека.
   - Не обмани - прекрасная заповедь, хотя и не числится  среди  заповедей
Божьих. Честность во всем - девиз нашей фирмы, мы  никогда  не  обманываем
клиента. Более того, одно лицо по одному и тому же  поводу  мы  дважды  не
шантажируем,  мы  не  можем  рисковать  доверием  общества   и   уважением
клиентуры.
   Цена, как правило, была приемлемой,  материалы  впечатляющи,  а  клиент
покладист. Тим процветал на ниве морали, пользовался любовью сограждан  за
умеренность и неболтливость и ничего другого не желал.
   Но потом... потом что-то сломалось в  мире.  Не  сразу,  нет.  Неудачи,
неизбежные в любом серьезном деле, случались и  раньше,  но  теперь  пошла
сплошная полоса неудач. Тим продумал  и  безупречно  подготовил  операцию,
имевшую в его картотеке шифр "Мораль и Харисидис". Казалось бы, нет  более
благодарной работы, чем шантаж этого улыбчивого  греховодника,  бабника  и
банкира Харисидиса. Тим готовился полгода, израсходовав  ссуду,  взятую  в
банке Харисидиса, надеясь отхватить приличный куш. А  когда  материал  был
собран, банкир принял его в своем загородном, на берегу  океана,  доме,  в
местности, где можно было дышать без маски.
   Харисидис  смотрел  фильм,  чудо  операторского  искусства,  и   просил
показать еще раз. На экране папаша Харисидис  сначала  держал  речь  перед
избранными членами правления. Речь шла о переводе на экологические расходы
крупных сумм с личных счетов членов правления - эта статья  не  облагалась
налогом. В следующем эпизоде папаша Харисидис (так его звали  вкладчики  и
он себя сам) вручал взятку экоинспектору.
   Довольный банкир велел подать коньяк и благодарил Тима за  доставленное
удовольствие.
   - Как это  вы  тонко  сработали,  Слэнг.  Приятно  вспомнить,  отличная
операция была. Инспектор, правда,  новичок  в  этом  деле,  однако  пойдет
далеко, - сказал он. - Но что привело вас ко мне?
   - Надеюсь, вы купите у меня фильм?
   - Это еще зачем? - Удивление банкира было столь непритворным, что  Тиму
стало жутко.
   - Иначе я выпущу его на экраны, такую  хронику  купит  любая  прокатная
фирма, да и видео не побрезгует. История-то уголовная.
   Папаша  Харисидис  поперхнулся  коньяком  и  взволнованно  прошелся  по
кабинету.
   - Слэнг, - с чувством сказал он. - Казните меня, я было подумал  о  вас
не так, но вы просто альтруист, что крайне редко в наше время. Я ценю  это
качество у своих вкладчиков, ну да вы ведь  тоже  мой  вкладчик,  где  ещ