ли,  кого  теперь  интересуют  соседи.
Местные  агнцы  пару  раз  забредали  днем,  оговариваясь   необходимостью
проверить регистрирующую аппаратуру. Он впускал, клал на  стол  купюру  и,
похлопывая пальцами по столешнице, молча  ждал  ухода.  Независимость  как
черта  характера  своей  непонятностью  всегда  пугает  людей  с   рабской
психологией, ибо может быть объяснена только силой, на которую опирается.
   По ночам он связывался с Хогардом, от него узнавал, что поиски Олле  по
официальным каналам не увенчались успехом, - это  было  главным.  А  потом
Хогард рассказывал о текущих делах, о новых  диверсиях  воинов  Авроры,  о
скоротечных ночных боях с полицией и военизированными отрядами  лоудменов.
Схватки происходят обычно в  окрестностях  автоматизированных  предприятий
цветной металлургии и химии.
   И вот настал день, когда Нури понял: невозможное стало возможным: кибер
будет фиксировать в блоках памяти всю дневную информацию и выдавать ее  по
команде в спрессованном виде.
   Тут  же  возникло  очередное   затруднение.   Расчеты   показали,   что
необходимая мощность командной, ударной трансляции на  кибера  существенно
превышала возможности слабенького передатчика Нури. Из  затруднения  помог
выйти Сатон, предложивший транслировать перестроечную программу на  кибера
через спутник связи. Один раз это можно было сделать. Для этого  следовало
доставить Сатону кассету с программой.
   Никак нельзя было Нури вступать в личный контакт с Хогардом, каждый шаг
которого находился под наблюдением недремлющего ока Министерства всеобщего
успокоения. И они решили воспользоваться так называемым почтовым ящиком.
   Хогард выехал из посольства и увидел четыре знакомые машины наблюдения.
Хоть двадцать, злорадно подумал он. Маршрут советника Хогарда всегда один:
посольство  -  торговое  представительство.  И  сегодня  он  пройдет   без
изменения. Он  двинулся  по  спокойной  улице  старой  части  города,  где
сосредоточивались  официальные   учреждения.   Как   и   везде,   правящее
чиновничество умело обеспечить тишину и порядок в своей  жилой  и  рабочей
зоне, здесь даже воздух  казался  чище.  Все  четыре  машины  сначала  шли
следом, но на повороте на центральный проспект две из  них  обогнали  его.
Это естественно, в  сплошном  потоке  машин  лимузин  Хогарда  вполне  мог
затеряться, и потому - двое сзади, двое спереди. Привычная тактика.
   Передние  машины  влились  в  поток,  Хогард  последовал  за  ними   по
проспекту, образованному пятидесятиэтажными коробками. Он вспомнил, что  в
первые  дни  своего  пребывания  в  Джанатии  все  поражался   немыслимому
множеству  машин  на  улицах  столицы.  Потом  понял:   салон   машины   -
единственное место, где можно дышать без маски. Для многих машина была  не
столько средством передвижения, сколько местом ночлега, по сути, домом  на
колесах. Безмашинные граждане на ночлег  выбирались  из  города.  Дешевого
фильтра в маске хватало ровно на восемь часов  -  время  сна  на  надувном
матрасике где-то на обочине. Но в том воздухе, что можно  было  высасывать
через фильтр, кислорода было недостаточно: отсюда  бледность  на  лицах  и
трупы астматиков на обочинах.
   На  высоте  десятых  этажей  на  искусственном  облаке   проецировались
разноцветные "О себе думай!", "Наша надежда - пророк Джонс", "Глупо  иметь
двух детей, еще глупей не иметь двух машин "Уют",  "Раздельное  проживание
укрепляет семью. Покупайте два "Уюта". Эти призывы чередовались подвижными
портретами  пророка  и  генерала,  рисуемыми  лазерными  лучами.   Реклама
работала вовсю. Пестро одетые толпы двигались по тротуарам  вдоль  витрин.
На большинстве -  маски  телесного  цвета  странных  форм.  Но  попадались
плотные группы людей в демонстративно серых или черных масках -  это  были
язычники разных толков. Хогард по разрисовке курток и  балахонов  уже  мог
различать    гилозоистов,     утверждающих     одушевленность,     скорее,
одухотворенность  материи,  способной  ощущать  и  мыслить;  тотемистов  в
масках, напоминающих лица животных, наших братьев по крови, происхождению,
среде обитания; зороастрийцев в  белых  одеждах  с  оранжевой  окантовкой,
почитателей четырех элементов - воды, огня, земли  и  воздуха;  анимистов,
одушевляющих силы природы; маздеистов, у которых  Митра  -  бог  небесного
света, солнца и чистоты. Улица жила  насыщенно,  и  мерцающий  на  фасадах
призыв "Природа консервативна, она  не  любит  перемен.  Следуй  природе",
видимо, не срабатывал.
   Машины в потоке двигались  со  скоростью  пешехода,  и  Хогард  замечал
временами какие-то завихрения вокруг группок язычников.  Люди  в  костюмах
бронзового цвета -  лоудмены  -  затевали  драки,  которые  как-то  быстро
затухали.  Выделялись  белыми  касками  и  черными   пластиковыми   щитами
центурионы, дежурившие в паре с роботами возле  припаркованных  у  панелей
машин. Полиция бдила.
   А вот что-то новое:  красная  продольная  полоса  светофора  неожиданно
перечеркнула перекресток, пропуская пешую колонну, окаймленную  бронзовыми
лоудменами. Во всю ширь улицы был развернут транспарант "Мы принюхались!",
а замыкал колонну, довольно длинную, на десять минут стоянки, лозунг  "Все
не  так  плохо,  как  кажется".  Боковые  лоудмены  иногда  выкрикивали  в
микрофоны сентенции  вроде  "Лучшая  новость  -  отсутствие  новостей!"  и
"Кто-то должен иметь привилегии!".
   Наблюдая за этой неожиданной демонстрацией, Хогард включил рацию. Он не
стал ждать отзыва.
   - Нури, не спеши, я немного опаздываю.
   - Понял, - ответил Нури. - Я на месте.
   Наконец колонна функционеров консервативной партии, весьма  активной  и
даже воинствующей - Хогард это знал,  поскольку  следил  за  политическими
течениями в обществе, - истаяла. Политическая жизнь в Джанатии была весьма
пестрой и запутанной, хотя бы потому, что  влияние  той  или  иной  группы
зависело не столько от ее численности,  сколько  от  доступа  к  средствам
информации.  Консерваторы  занимали  место  между  лоудменами  и   агнцами
Божьими,  именно  они  обеспечивали  массовость.  Хогард  отдавал  должное
пропаганде защитников статус-кво, умело направляемой людьми  грамотными  и
умными. Диапазон средств воздействия  был  весьма  широк  -  от  вот  этих
консерваторов  с   их   универсальным   лозунгом   "Мы   принюхались"   до
сектантов-непротивленцев, агнцев Божьих,  ведомых  пророком,  -  это,  так
сказать,  идеологическая  надстройка.   А   силовая   часть   -   полиция,
полулегальные формирования лоудменов с их генералом Баргисом и  бандитский
синдикат Джольфа. И вся эта мощь против язычников, всерьез не  принимаемых
и никем не признанных, которых вроде бы и не существует. Не много ли?
   Язычество многообразно в проявлениях своих, в нем каждому есть место по
душе и убеждениям, нет нетерпимости. Хогард не видел реальной альтернативы
язычеству в стране, где природа поругана и исчерпана: религиозный  всплеск
всегда является общественной реакцией на социальную несправедливость.
   Осознанно или интуитивно власть имущие понимают опасность язычества для
себя и его привлекательность для масс.  По  сути,  реакция  кроме  лозунга
"Пусть все остается как есть, дабы не было  хуже"  не  имеет  альтернативы
язычеству. Религии надежды на радостное возвращение к природе, на единение
с ней, неясное, но сказочно заманчивое.  Понимает  и  ведет  массированную
атаку на язычество,  атаку  переизбыточными  силами.  Но  есть  еще  воины
Авроры...  Кстати,  в  ассоциированном  на  экологических   началах   мире
язычество не прокламировалось, хотя  в  среде  сотрудников  ИРП  языческое
отношение к природе процветало. Это было как бы  само  собой  разумеющееся
убеждение экологов, ибо язычество отрицает бездумное потребительство: одно
дело завалить родник бульдозером, другое - убить нимфу ручья.
   Так  размышлял  Хогард,  двигаясь  в   потоке   машин   до   следующего
перекрестка, где его должна ждать  посылка  от  Нури.  Двигался,  стараясь
подгадать к моменту перекрытия  магистрали,  красной  полосой.  Он  прибыл
вовремя и остановил лимузин  в  трех  метрах  от  перехода,  обозначенного
белыми пластиковыми дисками на асфальте. Передние машины  с  наблюдателями
удалялись, подчиняясь движению потока. А вот и Нури. Он  спешил  последним
по переходу с пакетом под мышкой.  Он  замешкался,  оглянулся,  из  пакета
посыпались пластиковые тубы консервов. Нури наклонился  было  поднять,  но
загорелась зеленая полоса, он махнул, сожалея, рукой, вспрыгнул на  панель
и исчез в толпе пешеходов. Хогард тронул  машину,  услышал  легкий  щелчок
снизу и улыбнулся: магнитная присоска сработала,  с  пятого  от  поребрика
разметочного диска снята кассета для Сатона. А тубы остались на  асфальте,
сминаемые колесами машин.
   Непрерывная открытая слежка сильно затрудняла работу. Слабым  утешением
было то, что следили за всеми без  исключения  работниками  посольства,  и
консульства, и представительств.  Завтра  кассета  с  программой  уйдет  к
Сатону с курьером - сотрудником, отъезжающим в отпуск.
   Хогард свернул в переулок к зданию торгового представительства, сдвинул
на лицо  маску  и  вышел  из  машины.  Лимузины  наблюдателей  выстроились
неподалеку гуськом. Он помахал им, поднялся на ступени и почувствовал, как
дрогнула земля. А потом над изумленно притихшим городом прокатился далекий
гром, и в  мутном  небе  вспыхнули  багровые  всполохи.  Отчаяние  рождает
насилие. Воины Авроры стали действовать при свете дня...


   Жрец-хранитель был стар. С какой-то робостью во взоре  он  рассматривал
огромного Олле, что стоял в круге света без тени. Долго  молчал,  а  потом
спросил из темноты:
   - Что привело вас к нам?
   - Обстоятельства и давнее намерение.
   - Вы искали встречи?
   - Да. Случая.
   - Цель?
   - Служить делу Авроры.
   - Ваша вера?
   - Возврат возможен. Пусть на ином витке спирали, но возможен.
   - Ваши убеждения?
   - Человек - дитя природы. Не причиняй вреда матери своей.
   - Что вы скажете о нем, Дин поручитель?
   В круг вышел Дин, встал рядом с Олле, почти равный ему по росту.
   - Язычество никого не отринет. Олле - язычник по своим  убеждениям.  Он
светел в намерениях и поступках, и пусть  Аврора,  богиня  утренней  зари,
даст ему удачу!
   - Что скажете вы, братья мои язычники?
   Олле ощущал присутствие многих людей, хотя и  не  видел  их  из  своего
светлого круга. Он был спокоен, и это чувство, от  которого  он  отвык  за
время общения с  Джольфом  и  его  бандитами,  настраивало  на  внутреннее
принятие свершающегося  обряда  и  омрачалось  только  скорбью  по  Грому.
Впервые за прошедшую неделю  у  него  ничего  не  болело,  а  этим  утром,
удивленные быстрым заживлением раны, хирурги-язычники, работники одного из
госпиталей армии Авроры, сняли швы на подбородке.
   - Пусть он назовет тотем! - сказал кто-то из тех, кого он не видел.
   - Два! - ответил Олле. - Собака и лошадь.
   - Он выбрал правильно, - сказал жрец. - Из живых.
   В зале зазвучали птичьи голоса,  видимо,  включили  запись.  Когда  эта
музыка лесного утра стихла, сладко засвистел божок ночи - соловей.
   - Принять его и оказать первый знак доверия.
   Соловей прозвенел хрустальным колокольчиком и смолк.
   - Отныне вы брат наш язычник, Олле. Спасибо всем. Мы с  Дином  завершим
обряд. И пусть каждый делает свое во славу Авроры.
   В  полутьме  послышалось  движение  множества  людей,  и   пространство
расширилось. К тому времени, когда белый  круг,  образованный  терминалами
световодов, потускнел и стали различимы  предметы  в  сумрачном  освещении
окрашенных светящейся краской стен, они остались втроем в зале станции. Из
черного зева тоннеля донесся далекий шум проходящего поезда.
   -  Они,  те,  кто  был,  растекутся  постепенно  по   всему   маршруту.
Администрация подземки всегда выполняет  наши  необременительные  просьбы,
скажем, подать поезд или временно прекратить движение на какой-то линии...
   Дин,  говоря  все  это,  помог  жрецу  снять  алую  мантию  и   высокую
конусообразную шапку в золотых звездах. Он был преисполнен почтения.  Жрец
опирался на руку Дина и старался держаться  прямо.  Старомодный  костюм  и
белая манишка с галстуком смотрелись как  привычный  для  него  наряд.  Он
протянул руку, и его маленькая сухая ладонь утонула в ладони Олле.
   -  Здравствуйте,  Олле.  Рад  видеть  вас  в  наших  рядах.  Дин  много
рассказывал о вас и вашей собаке, и я почему-то  ждал  встречи.  Позвольте
представиться: профессор природоведения  на  кафедре  экологии  столичного
университета. Бывший. До того, как кафедру разогнали, признав вредоносной,
смущающей умы и распространяющей зловредные семена язычества. А сейчас вот
возвысился до уровня жреца-хранителя на языческом капище. Работа почти  по
специальности, хотя в ведовстве у меня  пробелы,  литературных  источников
мало, многие обряды изобретаем сами по наитию. Здесь я сильно  надеюсь  на
вас, Олле.
   - Что я знаю - все ваше.
   - Жрец-хранитель! Мог ли ты это  представить,  Дин,  когда  слушал  мои
лекции? Ты ведь был не худшим моим учеником.
   - Да, профессор. Я хочу сказать, нет, профессор.
   Жрец печально улыбнулся:
   - Какое сейчас природоведение, скорее, нечто из  области  воспоминаний.
Наука о невозвратно утраченном, не правда ли, Олле?
   - Не могу согласиться с  вами,  профессор.  В  ассоциированном  мире  я
работал у Сатона в ИРП. Вам здесь, в Джанатии, трудно  представить,  сколь
быстро  природа  залечивает  раны  при  разумной  и  ненавязчивой   помощи
человека...
   - Если она не совсем исчерпана, Олле, не совсем  исчерпана.  У  Сатона,
счастливец... Мы участвовали в разработке глобальной программы реставрации
природы - опасное, представьте, занятие в Джанатии. На программу вся  наша
надежда... Но мы с вами еще поговорим о Сатоне, о вашем институте...
   - Поговорим. - Наверное, среди убиенных экологов были  люди  молодые  и
сильные, но Олле почему-то представился сопящий анатом рядом с беспомощным
в своей бесплотной старости жрецом. - Вас много уцелело?
   - Я один... Те, кто случайно не были на открытии сессии,  потом  просто
исчезали без следа. Дин привел меня... Язычников всегда  гнали...  Сейчас,
прошу вас, надо закончить обряд, пойдемте.
   Тоннель, в котором были сняты рельсы и чувствовалась под  ногами  плохо
утрамбованная щебенка, вывел их в обширное, теряющееся вдали помещение.
   - Музей тотемов! - громко сказал жрец-хранитель. - Первый знак доверия.
Смотрите, Олле, что утратила Земля по вине человека, и скорбите  вместе  с
нами.
   Белый свет залил зал с квадратными колоннами  и  остатками  фундаментов
снятых станков. Наверное, здесь когда-то были ремонтные мастерские... Олле
замер: стены и колонны были  увешаны  цветными  изображениями  животных  в
тяжелых рамах.
   Язычник по своей сути, Олле знал все это, но снова душа его наполнялась
печалью. Прекрасное прошлое Земли, необратимо утраченное, смотрело на него
прозрачными глазами зверей, их благородные лица, как чудилось  ему,  несли
печать обреченности. Обреченности и вопроса: почему для  маленькой  газели
Томсона не нашлось места на  Земле?  Чем  провинился  перед  человечеством
синий кит? Сурок? Стеллерова корова? Тигровый  питон?  Носорог?  Ламантин?
Тасманийский дьявол? Единорог?  Кондор?  Маленький  лис  корсак?  Утконос?
Сумчатый волк, бухарский  олень?  Выхухоль?  Венценосный  голубь?  Гепард?
Дрофа и сотни  других  исчезнувших  как  вид  с  лица  Земли.  Невозвратно
исчезнувших!
   Сейчас  в  центрах  ИРП  биологи  всех   специальностей   предпринимают
титанические усилия, чтобы восстановить  утраты,  по  скуден  генетический
материал,  мизерны  успехи,  и  как   часто   приходится   удовлетворяться
подобием... Эти мысли одолевали Олле, пока они шли. А  прошли  они  только
раздел млекопитающих. Рыбы, рептилии, птицы, растения - это было  впереди,
скорбная галерея казалась бесконечной, и не было счета потерям.
   - Выбирайте стезю, брат наш язычник. У нас  каждому  найдется  дело  по
душе - и смиренному чистильщику, и стратегу-экологу.
   - Я преисполнен скорби...
   - Вы сделали выбор?
   - Моя ненависть ищет выход, отравителям нет оправдания. Воин  Авроры  -
вот мой путь. Я найду покой, когда оживет река.


   При подготовке диверсии самым сложным было найти сухой  и,  желательно,
разветвленный ход со многими выходами на поверхность  вне  жилых  районов,
либо в районах, покинутых людьми. Самодельные, изготовленные  в  подземных
мастерских ракеты язычников, отличаясь высокой точностью, имели  дальность
всего три километра. В городских условиях этого  было  вполне  достаточно.
Обычно в сумерках воины  Авроры,  возникая  на  поверхности  в  подходящих
развалинах, быстро монтировали примитивные пусковые  установки  и  тут  же
исчезали. Пуск ракеты осуществлялся сигналом по радио,  и  ответный  удар,
если бывал, приходился по пустому месту. Атака с десятка  точек  позволяла
вывести из строя безлюдное химическое предприятие-автомат средней величины
на месяц-два, и, если  работа  потом  возобновлялась,  язычники  проводили
новую диверсию.
   Очень удобны были заброшенные подвалы, в  них  можно  было  работать  и
днем, размещая  сразу  несколько  пусковых  установок.  Ракетный  залп  из
развалин бывал порой весьма эффективным.
   Карты подземных коммуникаций если  когда-либо  существовали,  то  давно
были утрачены, и штаб армии Авроры организовал специальные группы, которые
непрерывно вели разведку коммуникаций всех видов - для обеспечения текущих
военных действий и на будущее, когда придется создавать новое  безотходное
экологически чистое производство.
   Центральный штаб с его электронным оборудованием размещался  в  широком
тоннеле, а немногочисленный постоянный персонал так и жил здесь, в боковых
ответвлениях, разделенных на клетушки - у каждого своя. Потолков  не  было
за  ненадобностью,  пластиковые   перегородки   создавали   лишь   иллюзию
уединения, но Олле быстро привык и успевал высыпаться на  своей  надувашке
за немногие часы свободного времени. Он проходил что-то  вроде  стажировки
при штабе, постигая тактику партизанской  войны  в  Джанатии.  Времени  на
беседы  со  жрецом-хранителем  не  оставалось,  да  и   резиденция   жреца
размещалась в часе езды на метро. Приметному Олле не следовало без крайней
необходимости показываться где бы то ни было.
   Олле не спешил восстанавливать связь  с  Нури,  хотя  имел  возможность
подать о себе весть. Он знал, чем это кончится: Сатон  немедленно  отзовет
его. Одно дело разведка, другое - прямое участие в боевых операциях.  Олле
захотел остаться в нарушителях запрета, он любил поступать по-своему, если
это не мешало жить другим: запреты себе он устанавливал сам.  И  еще  Олле
вспоминал о допросе у Джольфа по утрам,  когда  затрагивал  бритвой  косой
шрам на подбородке, всегда помнил расстрел пони и ощущение мокрой от крови
шерсти Грома на ладонях. И как там Джольф говорил: "ликвидация  экологов"?
Нет, из Джанатии он не уедет. Долги надо отдавать.
   Насколько Олле разобрался в структуре, командующего у армии  Авроры  не
было. Было командование. Местные  операции  готовили  региональные  штабы,
поручая  их  выполнение  выборным  командирам   групп,   крупные   готовил
центральный штаб. Воины Авроры не испытывали нужды в стрелковом оружии,  а
ракеты  делали  в  ремонтных  мастерских  метрополитена:  в  администрации
подземки большинство тайно, а многие явно исповедовали язычество.
   Уже через неделю после  посвящения  Дин,  руководитель  разведки  армии
Авроры, привлек Олле к разработке операции, над которой штаб работал давно
и  без  особого  успеха.  Объектом  диверсии  должен  был  стать  комбинат
полиметаллов. Этот  комбинат,  расположенный  обособленно,  в  стороне  от
крупных городов, полностью погубил всякую  растительность  в  радиусе  ста
километров и сделал эту громадную  территорию  абсолютно  непригодной  для
жизни. Ремонтники и наладчик