ся сегодня? Я ужаснулся:

- Только не сегодня. Подумать надо. Столько дел!

Почему  я  ужаснулся,  собственно  говоря,  почему  принял  вопрос  всерьез?
Видимо,  уже воспринимал Граве как человека с сюрпризами. Пришел скромником:
"Ах,  я  восхищенный  читатель,  ах,  прошу у вас совета..." А потом вытащил
свою астрограмму, послание звезд.

Может,  он  и  у  того  камня  уже побывал, знает, что там найдется, что там
спрятано  и  сколько  надо вылить йода в ухо. Потому и вопрос ставит ребром:
"Сегодня готовы лететь к звездам?"

Бывает  так  в  жизни.  Все  время твердишь: "Ах, надоело все, устал, хочу в
Африку,  хочу  на  полюс,  на  край  света".  И  вдруг предложение: "Сегодня
полетите в Новую Зеландию?"

- Что вы, что вы, дела, обязанности...

Но  какие  обязанности, в сущности? Редакционные? Гранки в "Мире", верстка в
"Мысли",  договор  с  "Молодой  гвардией". Обойдутся. Сказал же Физик, что у
меня  нет  воображения, а Лирик - что не хватает тепла. Найдут других, более
тепло воображающих. Нет у нас незаменимых.

Семейный  долг?  Круглолицая  жена,  круглощекий сын? Как-то он вырастет без
меня,  любитель  солдатиков  и  паровозиков?  Но  почему  не  вырастет? Жена
говорит,  что  я  никудышный  воспитатель, только потакаю, задариваю ребенка
игрушками. Воспитает.

Так  что  же меня удерживает? Страх за собственную жизнь? Полно, мне-то чего
бояться?   Прожито   две   трети,   а  то  и  три  четверти.  Впереди  самое
безрадостное:  "не"  жизнь,  а дожитие", говоря словами Андрея Платонова. Ну
так обойдется без дожития.

-  Решусь,  -  сказал  я  громко.  Так громко, что, кондукторша посмотрела с
удивлением.

Мы  не  закончили эту тему потому, что трамвай дошел до конца ("до кольца" -
говорят  в  Ленинграде).  Крупноблочные  коробки  остались  за  спиной, даже
асфальт  отвернул  в  сторону,  перед  нами  тянулась  полоса  мокрой глины,
окаймленная  линялыми  заборами.  Сейчас,  в  межсезонье,  все  калитки были
заперты,  все  окна  заколочены.  Ни  единой  души мы не встретили на пути к
парку.



Дождь  кончился,  но набухшая почва так и чавкала под ногами. Вода струилась
по  колеям,  в  кюветах  бурлили  целые  потоки.  Я  сразу же ступил в лужу,
зачерпнул  воду  полуботинками,  через  минуту  промок  до  коленей,  а  там
перестал  выбирать  дорогу,  шлепал  напрямик,  все  равно  мокро - внутри и
снаружи.  Шлепал, ругал себя ругательски. Как я мог поддаться так наивно? Не
понимал,  что  имею дело с маньяком? Только безумец может в ноябре, глядя на
ночь,  разыскивать  космические корабли в городском парке. Ну ладно, поброжу
с  ним  полчасика  и  сбегу.  Назад в гостиницу, сразу же в горячую ванну. А
если схвачу грипп, так мне и надо, не принимай всерьез маньяков.

Наверное,  я  и  повернул  бы назад вскоре, если бы у входа в парк не висела
схема  и  на  ней я не увидел озеро, похожее на гроздь бананов. Мы двинулись
по  главной  аллее  мимо  киосков, качелей, раковин, беседок пустых, мокрых,
нереальных  каких-то.  Летом  здесь  были  толпы гуляющих, у каждого столика
забивали  "козла".  А сейчас никого, никого. Поистине, если бы Граве задумал
недоброе, не было места удобнее.

Вот и озеро. Озеро как озеро. Лодочная станция. Лодки вверх дном на берегу.

-   Слушайте,  Граве,  будем  благоразумны.  Где  тут  спрячешь  космический
корабль? Тут же толпы лето толпы!

- Посмотрите, там голова.

-  Верно,  тот  самый  камень,  что  на  астрограмме:  удлиненный  лоб, чуть
намеченные  глазки,  подобие  ушей.  Ну  пусть голова. Но здесь же мальчишек
полно. Залезали, каждый бугорок трогали.

В  мыслях  у  меня:  "Знал он про эту голову, на чертеж нанес, невелик труд.
Дальше что будет, посмотрю... поостерегусь".

- Но мальчишки не лили йод в каменные уши. Дайте сюда флакончики.

И  свершилось.  Сезам  открылся.  Нет,  не  дверь там была, не тайный вход в
пещеру.  Просто  голова  распалась  надвое,  лицо  откинулось, обнажая очень
гладкую  почти  отполированную  плиту.  И  ничего на ней не было, только два
следа,  как  бы  отпечатки  подошв.  В  парке  культуры! У лодочной станции!
Против тира.

- Нас приглашают, - сказал Граве. - Сюда надо встать, видимо.

Плита как плита. Следы подошв только.

Поставил на нее пустую склянку.

Была и нет, исчезла.

Положил ветку. Нет ветки.

- Ну что же, господин фантаст? Вы сказали: "Решусь".

-  Подождите,  Граве.  Важное  дело  же.  В  голове: "Надо известить научные
круги:  обсерваторию,  академию.  Но  как  бы не попасть впросак. Может, это
аттракцион  такой.  Как  жаль,  что  нет  Физика  с его кинокамерой. Была бы
документация, предмет для разговора. Завтра притащу его..."

- Граве, я считаю, что прежде всего... Где вы, Граве?

Исчез! И когда он ступил на плиту? Не заметил даже.

"Обязанности,  гранки,  верстка,  воспитание.  Круглолицая жена, круглолицый
сын...  Научные  круги  подберут достойных. А что же, я себе не доверяю, что
ли?  Скорее  Граве  нельзя доверять - эмигрант, что у него там на уме? Разве
может он единолично представлять,

Человечество на звездах? Боязно? Но чего я боюсь?

Три четверти позади, четвертью рискую, пустяк..."

И  я  ступил  на  плиту  мокрыми  подошвами.  Левой на левый след, правой на
правый.

Прожгло насквозь.

Очень больно было, очень!



                          ИЗ КОСМИЧЕСКОГО БЛОКНОТА



Прожгло насквозь!

Будто  тысячи  раскаленных  проволочек  пронзили тело, опалили голову, руки,
ноги,  каждую  точку  кожи,  каждую  клеточку  внутри.  Пронзили и застряли,
оставили  боль всех сортов. Саднило, ныло, дергало, кололо, рвало, царапало.
Жгло  глаза,  горела  кожа,  ломило  кости  и  зубы.  С болью является в мир
человек,  с  болью  явился я в тот мир. Только за первое рождение отстрадала
моя мать, а сейчас я сам корчился и охал.

Кошмары.

Глаза  воспалены, голова разламывается. Не знаю кто отвечает за бред: зрение
или  мозг?  В  щелках между опухших век проплывают страшные призраки: помесь
зоопарка  с  фильмами  ужасов:  змеи  в  пенсне  хохлатые  птицы  с  клювом,
намазанным  губной  помадой,  жуки  с  моноклями, мохнатые чертенята, рыбы с
подведенными  глазами,  ежи с клешнями на колючках, спруты в шляпах и что-то
бесформенное, стреляющее молниями, студенистый мешок с крыльями.

Но  страшней  всего,  противнее всего то, что напоминает человека: сухопарые
скелеты   с   черепом,   туго   обтянутым   зеленоватой   пятнистой   кожей,
отвратительные живые мертвецы.

-  Прочь!  -  кричу  я  истошно. _- Уберите! Не верю. - И чей-то голос зудит
монотонно:  "Ана-под,  ана-под,  дайте же ему анапод!" - "Дайте ему анапод",
повторяю  я,  чувствуя,  что мое спасение в этом непоняном слове. Прохладные
пальцы ложатся на горячий лоб...

...Обыкновенная  больничная  палата. Миловидных сестры в чистеньких халатах,
туго  перехваченных  в талии. Молодой врач с бородкой рассматривает шприц на
свет.

Боль  отпускает.  Я  уже  могу  глубоко  вздохнуть  не  ойкнув.  Покой после
усталости.  Ощущение  комфорта,  даже какой-то удачливости. Кожа горит, но в
палате - прохладно, тянет ветерок от неслышного вентилятора.

Пересохло  во  рту, тут же капельки оседают на губы. Есть захотелось, что-то
вкусное  льется в рот. Приятная предупредительность судьбы. Я даже испытываю
ее,  заказываю: "Хорошо бы, сестра принесла попить, хорошо бы кисленькое". А
если  затребовать  невозможное:  "Хочу быть дома". И вижу, представьте себе,
книжные  полки  с  подписными  изданиями, лифчик на письменном столе и взвод
солдатиков  под  подушкой.  Вижу,  хотя  понимаю,  что  это  сон. Что бы еще
заказать? Трудно придумывать с головной болью. Дайте меню снов.

Винер,  кажется, сказал, что американские генералы зря так носились с тайной
атомной  бомбы.  Самое  секретное  было обнародовано в Хиросиме: бомбу можно
сделать. Остальное - вопрос времени, денег и техники.

Нечто  подобное  ожидает  первооткрывателей планет. Годы-годы-годы в полете,
годы-годы-годы  споров:  есть там жизнь или нет? А выяснится в первый же час
после  посадки:  "Да,  есть!"  Если  она  есть. Остальное - уточнения: какая
именно?

Самое  важное  я  узнал  от  Граве  на  Земле еще, что они существуют - наши
братья  по  разуму.  Узнал, что живут в скоплении М-13, шаровом Геркулеса, и
что они хотят иметь с нами дело. Это самое важное... Остальное уточнения.

Целый  век  тянулся  у  нас  спор  в земной фантастике: похожи ли на нас эти
братья,  человекоподобны или нет? Спор тянулся сто лет, а ответ я узнал в ту
секунду,  когда открыл глаза. Оказалось, что похожи, так похожи, что я путал
их  с земными знакомыми, называл по имени-отчеству, допытывался, где же я на
самом  деле  -  на  Земле  или  в  зените.  Была  среди  моих врачей вылитая
Дальмира,  жена  Физика, тоже блондинка тоже с "конским хвостом" на макушке.
Чужого  языка  я  не  понимал,  но  во взгляде читал .любопытство: "А ты что
принес  в  наш  мир,  пришелец,  какие  новые  чувства?" И жена Лирика была,
неторопливая,  но  ловкая  и  умелая,  лучше  всех помогала мне. Но смотрела
строго,  поджимая  губы,  как  бы  корила:  "Что тебе дома не сидится, зачем
шастаешь  по  космосу,  свою  Землю благоустроил ли, перекопал, прополол?" И
Физик  был,  даже  несколько  физиков,  все  молодые  и  ушастые. Лирик тоже
заходил, но смотрел неодобрительно, постоял у дверей и ушел.

Болеть на чужбине плохо, выздоравливать - еще хуже.

Представьте,  приехали  вы  за  границу  -  в Италию или в Индию. Приехали и
слегли.  Лежите на койке, изучаете узор трещин на потолке, а за окном Святой
Петр или Тадж-Махал. Обидно!

За  окном  чужая  планета, а я лежу и жду здоровья, лекарство пью с ложечки,
кушаю жидкую кашку.

Языка не знаю. Говорить не могу. Читать не могу. Слушать радио не могу.

Телевизора нет. Смотреть не разрешают.

Тоска!

И вот, о счастье, дают собеседника.

Ничего,  что  он  похож  на  чертенка,  маленький,  вертлявый,  с  рожками и
хвостом.  Ничего, что он неживой, штампованный, кибернетический. Главное: он
обучен  русскому  языку.  Ему можно задавать вопросы, он отвечает по-русски,
комичным таким, чирикающим голоском.

Первый вопрос:

- Как тебя зовут?

-   У  нас,  неорганических,  нет  имени.  Я  номер  116/СУ,  серия  Кс-279,
назначение - карманный эрудит.

- И что же ты умеешь, карманный эрудит?

-   Я   отвечаю  на  вопросы  по  всем  областям  знания.  Что  не  храню  в
долговременной  памяти,  запрашиваю  по радио в Центральном Складе Эрудиции.
Меня  можно  держать на столе, носить в кармане или в портфеле. Я буду твоим
гидом во всех кругах нашего мира.

Проводник по всем кругам неба и ада! Данте вспоминается.

-  Я  буду  называть  тебя своим Вергилием. Хотя нет, чересчур солидное имя.
Будешь Вергиликом, Гиликом. Запомни: Гилик.

-  Запомнил.  Перевел  из оперативной памяти в долговременную. Номер 116/СУ,
звуковое имя Гилик. Есть еще вопросы?

- Есть. Почему ты похож на чертенка, Гилик? Для чего тебе хвост и рожки?

-  Отвечаю:  в хвосте портативные блоки памяти. В случае необходимости можно
наращивать,  не  меняя  основной  конструкции.  В  рожках  антенны: одна для
справок по радио, другая для телепатического общения.

Вот  так,  между  прочим,  решаются  вековые  дискуссии.  А  мы на Земле все
спорим: есть телепатия или нет?

Отныне  я  неодинок.  На  тумбочке  возле  моей  кровати  дежурит  вертлявое
существо,   бессонный   неорганический  неорганизм,  готовый  ночью  и  днем
удовлетворять мое любопытство.

Вопросов  тьма.  Гилик  отвечает на все подряд. Он-то отвечает, я понимаю не
все. Один из первых вопросов:

-  Куб  АС-26  по  сетке  ЗД,  сфера  притяжения  Оо,  небесное  тело 22125,
центральная больница, специальная палата.

Чувствую  себя  профаном,  хуже  того  -  младенцем-несмышленышем. Ничего не
понимаю  в  их  координатах,  сферах,  кубах,  не знаю, что такое Оо. Пробую
подобраться с другого конца:

- Далеко ли до Земли?

- По вашим мерам - более десяти тысяч парсек.

Ого!  Десять  тысяч парсек - это тридцать две тысячи световых лет. 32 тысячи
лет,  если  лететь  на  фотонной ракете со скоростью света. Неужели на Земле
уже тридцать пятое тысячелетие?

- Но я вроде бы не на ракете летел?

-  Нет, конечно. На ракетах не летают на такие расстояния. Тебя перемещали в
зафоне.

- Как это в зафоне?

-  Как  обычно: идеограммой Ка-Пси. Стандартный эболиз в граничных условиях.
Дедде, локализация в трубке Соа, сессеизация...

-  Стой,  стой, ничего не понимаю, тарабарщина какая-то. Что такое граничные
условия Дедде?

-  Элементарная  операция,  Дедде  у  нас  проходят дети в школах. Поскольку
каждый  предмет  бесконечно  сложен, для обращения с ним необходимо опустить
несущественное.  Дедде составил формулы несущественности. Простейший расчет,
детский. Берется таблица - ВСЕ, применяется система уравнений класса Тхтх...

-  Подожди,  не  будем  путаться  с  классом  Тхтх.  Я  еще не проходил вашу
математику. Ты мне скажи, для чего эти Дедде.

- Я же объяснил: для эболиза.

- А что такое эболиз?

-  Эболиз  и  есть  эболиз, первый шаг во всяком деле, например приведение к
виду, удобному для логарифмирования.

- Разве меня логарифмировали?

-  Нет,  я  это  все  для примера сказал. Тебя эболировали. Понял? Ничего не
понял.

-  Ладно,  -  говорю  я,  махнув  рукой. - Ты попросту скажи: я со скоростью
света летел?

-  Нет,  конечно.  Со  скоростью  до  света летят на фоне. Ты перемещался за
фоном, с зафоновой скоростью, порядков на пять выше.

Понятнее  не  стало,  но  еще  одно  важное выяснилось. Можно летать на пять
порядков быстрее света. В зафоне каком-то.

- Значит, они умеют летать быстрее света?

- Умеют.

-  А  умеют они?.. - Три эти слова твержу с утра до вечера. И слышу в ответ:
"Умеют, умеют, умеют!" Все умеют!

-  А  умеют?..  -  Что  бы спросить позаковыристее? Мысленно перебираю в уме
фантастику,  допрашиваю  Гилика  по  таблице  будущих открытий XXI века и по
альтовскому  "Регистру  тем и ситуаций". Вот что еще не спросил: - Умеют они
ездить в будущее и в прошлое. Машины времени есть у них?

Гилик долго молчит, перебирает сведения в своем хвосте.

-  Вопрос  некорректный,  -  говорит  он в конце концов. - Видимо, задан для
проверки  моих  логических  способностей.  Путешествие  в  прошлое - абсурд.
Визитер  в  прошлое  может  убить  своего  дедушку  и не родиться. Визитер в
прошлое  может  продиктовать  поэту его ненаписанную поэму. Может занести из
будущего микробов, выведенных генетиками. От кого же они произошли?

- Значит, не умеете. Жаль. А я бы посмотрел в прошлое хоть одним глазком.

-  Посмотреть  можно,  это желание корректное. Нужно только догнать световые
лучи, ушедшие некогда, сконцентрировать, отразить, направить в телескоп.

Вмешаться нельзя, увидеть можно.

Между  прочим,  свет  я  уже  обогнал.  Если  посмотрю на Землю, увижу лучи,
ушедшие тридцать тысяч лет назад, во времена палеолита.

Интересно,   какое  разрешение  у  местных  телескопов.  Ледники  различают,
вероятно. Вот и выясню сомнения: был ли ледниковый период?

Граве объявился.

Пришел  в  палату, шаркая ногами, пыхтя, устроился в кресле, заглянул в лицо
соболезнующе:

-  Ну  как,  голубчик?  Силенки  набираете?  Подумать только: такой дряблый,
ходит с одышкой, сердечник наверняка, а перенес полет лучше меня.

- А вы в порядке?

-  Да,  у  меня  все  хорошо.  Вам  не повезло, дорогой. Здешние специалисты
говорят,  что  вода  виновата.  Набрали  полные  ботинки,  контакт получился
неравномерный.

- Ладно, вы рассказывайте подробнее, где были, что успели.

- А я, голубчик, нигде не был. Я вас жду.

-  Хотя  бы  про  эту  планету  расскажите. Какая она? Похожа на Землю? Поля
здесь зеленые, небо голубое? Лето сейчас или зима?

-   Не   лето,  не  зима,  и  зелени  никакой.  Это  искусственная  планета.
Межзвездный  вокзал.  Ни  полей,  ни  лесов,  одни  коридоры.  - И торопливо
встает, уклоняясь от расспросов: - Доктора не велели вам разговаривать.

- Ох, уж эти доктора, везде они одинаковы!

Обман чудовищный! Все неправда! Кому же верить теперь?

Впрочем, надо взять себя в руки, успокоиться, записать по порядку.

Болеть  на чужбине плохо, выздоравливать еще хуже. Впрочем, это я уже писал.
За  окном  чужая планета, а с постели не спускают, пичкают микстурами, тугой
компресс на лбу.

А  чувствую  я  себя  не  скверно, ем с аппетитом, боли все реже. И всего-то
пять шагов до окна.

Как  раз  врачей  не  было, все ушли на обход, Гилика унесли для технической
профилактики.  Ну  вот  спустил  я  ноги  потихонечку,  голову высвободил из
компресса, шаг, другой... пятый. Смотрю в окно.

Кошмар!!!

Опять  бред  первых  дней  болезни,  ужасные  видения  зоофантастики: жуки с
моноклями,  сросшиеся  ежи,  амебы с крыльями. Бегут, ползают, скачут, воют,
как  нечисть  из  "Вия".  Меня  заметили,  вылупили  глаза,  языки вытянули,
ощерили пасти...

- В кровать скорее! - Это уже сзади хрипят, за спиной.

Оглянулся.  В  дверях  самый  страшный:  голый  череп  с  пятнистой кожей. Я
завопил, глаза зажмурил...

Слышу голос Граве:

- В постель, голубчик, в постель! И компресс на голову! Скорее, скорее!

А  я  и  кровати  не  вижу.  И  стен  нет,  какие-то  трубки,  цветные струи
колышутся.  Вой,  писк,  треск.  Уж не помню как, ощупью забрался на матрац,
глаза закрыл, всунул голову в повязку.

Снова голос Граве:

- Откройте глаза, не бойтесь. Все прошло.

Чуть  разлепил  веки.  Верно,  исчез кошмар. Идет от двери мой спутник, ноги
волочит, отдувается, такой рыхлый, обыденный, лицо жалостливое.

-  Плохи  мои  дела, Граве, - говорю и сам удивляюсь, какой у меня плаксивый
голос.  -  Схожу  с  ума.  Галлюцинации  среди  бела дня. Мертвецы видятся с
трупными пятнами.

Граве  тяжело вздыхает. Так вздыхают, решаясь на неприятное признание. Берет
меня за руку, поглаживает успокаивая:

- Это вы меня видели, голубчик. Так я выгляжу на самом деле, без анапода.

Анапод,  как  выясняется,  -  специальный прибор у меня на голове, который я
принимал за компресс.

Если  сдвинуть  его со лба, передо мной пятнистый скелет, чудище из страшной
сказки.

Если  надвинуть,  возвращается  в кресло тучный старик, сутуловатый, рыхлый,
смотрит на меня участливо.

Старик-скелет-старик-скелет. Кто настоящий, кто обман зрения?

Кажется, Граве улавливает мои мысли.

-  Мы  оба  настоящие, как ни странно. Я действительно уроженец планеты Хох,
нечеловек  с  пятнистой  кожей.  И я действительно старик, пожилой астроном,
посвятивший   жизнь  межзвездным  контактам.  По  мнению  моих  знакомых,  я
тяжелодум,  медлительный,  мешковатый,  незлой, ироничный несколько. Это мой
подлинный  характер.  Анапод  преобразует  его в привычную для вас форму - в
образ человека с такой натурой, как у меня.

Старик-скелет-старик-скелет...

Открытки бывают такие: справа видишь одно, слева - другое.

А все-таки ложь!

Пусть  внешность  отвратительна,  пусть  ты  уродлив  и  страшен. Культурный
человек  не  обращает внимания на внешность. Мне неприятно, что звездожители
начали  знакомство со лжи, с очков, втирающих мне очки. Ведь мы же полагали,
что старшие братья по разуму - образец безупречной честности.

Вот как оправдывается пятнистый череп:

-  Вы  ошибаетесь,  правда  трудна,  не всем под силу ее вынести. И у вас на
Земле  скрывают истину от безнадежно больных, прячут от детей темные стороны
жизни.   Даже   взрослые   брезгливо   отворачиваются  от  гнойных  язв,  от
искромсанного  поездом.  Мы  же  пробовали  здесь  подойти к вам в подлинном
виде.  Вы  кричали: "Прочь, прочь, уберите!" Вы и сейчас морщитесь, глядя на
меня,  содрогаетесь  от  отвращения. И не надо мучиться, пристегните анапод.
Легче  же!  Для  того  и  был  придуман  этот  аппарат. Не для вас лично, не
обольщайтесь.  Анаподы  появились,  когда  возникла  Всезвездная Ассамблея и
сапиенсы  разных рас собрались вместе, чтобы обсудить общ