между столбами, и
передо мной открылся...

Громадный  город.  Обширный.  Густо населенный. Оживленный. Город-крепость и
город-порт.

В  глубине  бухты  у  причалов,  прямолинейных, явно искусственных, толклись
десятки  дирем, трирем, катамаранов. Раскаленные докрасна грузчики, мелькая,
как  солнечные  зайчики,  сносили  на  берег  охапки, сумки, мешки, корзины,
кувшины...

Сам  город  находился  поодаль,  на  ближайшем  холме.  От  порта  туда вела
дорога-улица,  огражденная  по  всей  длине стенами своеобразного профиля, с
остроугольными  контрфорсами  снаружи  и с козырьками на внутренней стороне.
Полагаю,  что  форма  эта  диктовалась  атаками  ветра. Судя по бесчисленным
ямкам  и  выщербинам  в  стене,  ветер  штурмовал  город неустанно, разъедая
стену,  как соль разъедает снег. Но и ремонтировалась она без труда. Местные
каменщики просто поливали ее расплавленной лавой из океана.

Улица  взбиралась  на  холм  зигзагом,  двухкилометровой змеей, и на все два
километра   под  козырьком  выстроились  лавки.  Словно  нарочно  огнеупорны
приготовили для меня музей-выставку своей продукции.

Листья   -   черно-шоколадные   и   черно-бордовые,   цельные,   нарезанные,
накрошенные,  сушеные и сваренные тут же в котлах, залитых сверкающей лавой.
Куски   мяса,   ободранные   ноги  и  головы,  живые  звери,  в  большинстве
отвратительные  на  вид, какие-то толстые змеи и светящиеся улитки, мелкие и
громадные, трехрогие,

седлами  и  сбруей,  видимо  верховые и упряжные, Груды шкур; одежда из этих
шкур,  серые  ткани,  сплетенные  из серебристых алюминатных волокон. Вазы -
продолговатые,  пузатые,  с  ручками и без ручек, с крышками и без крышек, с
нашлепками  и  рисунками.  Кучи  непонятных  мелочей  -  возможно,  это были
украшения.  Длинные палки с металлическими лезвиями - кривыми вилообразными,
трезубчатыми,  вероятно,  оружие  разного  сорта. Оружие сплошь холодное. Не
только  ружей,  но  и  луков  со  стрелами  не  было.  Думаю,  что плотная и
беспокойная атмосфера Огнеупории препятствовала прицельной стрельбе.

Но  что  самое  важное,  я увидел книги, по всей видимости, книги: склеенные
гармоникой  и  выбеленные каолином листы кожи, покрытые рядами мелких черных
значков.   В   городе  я  нашел  целую  мастерскую,  где  трудились  десятки
переписчиков,  украшая  листы  шеренгами  загогулин.  А  возле этого дома, в
узком  кривом  дворе,  с  готовыми  гармошками  под мышкой прогуливались три
толстых  огнеупорца  со свитой из десятка маленьких, тощеньких. Тощие, держа
в  руках глиняные дощечки, быстро-быстро острыми палочками царапали на глине
значки.  Возможно,  это были авторы со своими секретарями или проповедники с
учениками.

Конечно,  все  это  я  разглядел позже, изучая кадры. Авторам, может быть, и
представлялось,   что  они  солидно  прогуливаются,  неторопливо  изрекая  и
поучая.  А  для  моих  медлительных  глаз  казалось,  что  они  носятся  как
угорелые,  чуть  не  налетая  на стену, а вокруг них, словно собачки, бегают
спутники  с  дощечками.  Очевидно, любое, самое торжественное собрание, даже
похороны  можно  сделать  смешными,  если  крутить киноленту в удесятеренном
темпе.

Сценки  я  снимал, разговоры записывал; вернувшись в свою нору, отдал записи
киберу  для  анализа.  Он все еще не овладел местным языком, вместо перевода
давал    грамматические    пояснения:    "Флексия,    предлог,    показатель
множественного  числа..." Можно представить себе, с каким нетерпением я ждал
перевода.  Нарочно завалился спать пораньше, чтобы время прошло быстрее. Сам
спал,  а  бессонный кибер напрягал свои кристаллические мозги, расшифровывая
лепет  огнеупорцев.  И  поутру  он выдал мне перевод. Утром я просто называю
время  после  сна,  дня  и  ночи не было на Огнеупории. Итак, проснувшись, я
заметил  две  светлые  лепешки  неподалеку от моего укрытия, направил на них
фоноуши, включил кибера и...

- Что же он сказал тебе?

-  Сказал:  "Мало ты сделала сегодня. Все на прохожих заглядываешься, жениха
подбираешь..."

- Ну и что? Обычная шутка. Все парни так говорят.

- Да, но как он поглядел на меня при этом.

- Он смотрел на твою полосатую юбку. Она просто неприлична на работе.

- Оставь, пожалуйста. Скажи честно, что ты мне завидуешь.

-  Нет,  полосатое  действительно  нескромно.  Так и кричит: "Обрати на меня
внимание!"

- Ой, пошли. Бери серп. Надсмотрщик идет сюда.

Вот  и  все.  Но  я был в восторге. Готов был выскочить из щели, обнять этих
пылающих  девиц.  Их  болтовня  была словно весть с родной планеты. Подумать
только:  миллиарды  километров  от  дома,  жерло  "пещи  огненной"  и в этой
"пещи",  в  огне  не  горящие  саламандры, непонятные существа с алюминиевой
кровью  сплетничают  о  загадочных  личностях  противоположного пола. Что-то
умилительное  в этом вселенском всевластии любви. И что-то разочаровывающее.
Стоило  лететь за миллиарды километров и опускаться в "пещь огненную", чтобы
услышать мудрое замечание о нескромности полосатых юбок.

После  первого  удачного  перевода  дело пошло у кибера. Вскоре он выдал мне
обрывки  разговоров  других  работников  на  поле,  перебранку  продавцов  с
покупателями   в   торговом   ряду,   почти  полностью  песню  гребцов:  "Мы
ребята-молодцы,  мы  -  галерные  гребцы.  Раз,  и  раз,  и раз, и раз. Дело
спорится  у нас. Нас сажают на скамью, в цепи тяжкие куют. Но раз и раз...",
и  так  далее, в том же бравурном тоне, неожиданном для рабов, прикованных к
скамье, но, видимо, продиктованном темпом гребли.

Однако  интереснее всего для меня оказался перевод беседы трех ученых мужей,
которые  метались  в  тесной  загородке, полагая, что солидно прогуливаются,
выявляя истину в споре.

Первый  ученый.  Я спрашиваю: почему тюк травы под тяжелым камнем становится
плотным  комком? Почему кусок железа под ударами тяжкого молота превращается
в  острый  нож? Почему этот острый нож может рассечь грудь, проникая в тело?
Почему  гребец,  упавший  в  лаву,  погружается  в нее? На все вопросы одним
ответом отвечаю.

Потому  что  тюк  травы  состоит  из стебельков, разделенных воздухом, и они
сближаются  под  тяжким  камнем.  И  подобно  траве, кусок металла, и жаркая
лава,  и  моя  грудь,  и  даже  воздух  сам состоят из тончайших стебельков,
тонюсеньких,   не  различимых  глазом.  И  стебельки  те  могут  сдвинуться,
заполняя  пустоту,  или,  наоборот,  раздвинуться,  пропуская нож в тело или
тело утопающего в лаву.

Еще  спрашиваю:  если  все  на свете состоит из стебельков, как же рождается
великое  разнообразие  мира:  мужи,  жены,  кнэ  верховые,  кнэ  съедобные и
кровожадные  лфэ,  стебли,  листья,  плоды,  гибкий  металл, твердый камень,
жидкая лава и воздух, которым мы дышим, хотя и не видим его?

Отвечаю  одним  ответом:  те невидимые стебельки различны по форме, оснащены
колючками  и  крючочками,  могут цеплять друг друга, образуя узоры, подобные
кристаллам  застывшей  лавы  в  прохладное  семисотградусное  утро. Однако в
воздухе,  где  каждый  стебелек  плавает  сам  по  себе,  словно  крупинка в
жиденькой  похлебке нищего, сцепления редки и узоры примитивны. Просты узоры
и  в твердом камне, где стебельки сложены плотно, как хворост в вязанке, нет
простора  для  перемещений  и  сочетаний.  Счастливее  всего  чувствуют себя
стебельки  в  лаве, где и привольно, и велик выбор касаний, и есть место для
самого  сложного  орнамента.  Потому  сок  листьев подобен лаве и кровь наша
подобна лаве.

Второй.  А  теперь я спрашиваю тебя. Спрашиваю: еще когда я был мальчонкой в
короткой  рубашке,  мой  мудрый  и многоопытный дед поведал мне историю бога
неба  Этрэ, который полюбил смертную Од и в час, когда неотвратимый Рок взял
ее  душу,  из дыхания любимой создал воздух, из ее крови - лаву, из костей -
твердые  камни.  Ты  же  рассказываешь  мне  сказку  о невидимых тонюсеньких
стебельках.  Как  тебя понять: боги и есть стебельки или боги связали мир из
стебельков,  цепляя  крючочек  за  крючочек,  как старухи вяжут перчатки для
своих зябких рук?

Первый.  Отвечаю:  и  я,  будучи мальчонкой в коротенькой рубашке, от своего
деда  слышал  истории  о  любвеобильном  боге  Этрэ. Но дед мой сам не видел
бога,  он только слышал песни Этриады от своего деда. Дед мой резал тростник
у  канала,  бог Этрэ ни разу не помог ему резать. Отец ковал мечи от детства
и  до  старости,  бог  Этрэ  ни разу не взмахнул молотом. Я учился искусству
чтения  книг,  бог  Этрэ  не подсказал мне ни единой буквы. Мы вынуждены без
помощи  богов  добывать  хлеб,  ковать  и  читать по своему разумению. Своим
разумением  нам  нужно понять воздух, лаву и камень, чтобы разумно применять
ковкость  руды, и жар лавы, и дыхание воздуха в кузнечных мехах. Боги нам не
помогают.  Возможно,  мы  мелки  для  их  внимания... А может быть, сами они
живут  в  пустоте,  далеко-далеко от нашего стебелькового мира. Я не знаю. Я
не видел богов, и не видел их мой дед и дед моего деда. Мы слышали песни.

Третий.  Я  спрашиваю,  я спрашиваю теперь. Какая польза вопрошать слепого о
красоте  мира,  и  глухого о звучной песне, и безносого об аромате цветов? К
чему  слушаю  я  рассуждения  о  невидимых  богах  и  невидимых стебелечках,
сцепляющихся  так  и этак? Ты не видел стебелечков и богов, я их не видел, и
он  не видел. Слепой спорит со слепым о картинах. Ты не знаешь, он не знает,
я  не  знаю.  Но  знаю  хотя бы, как мало я знаю. Ученики требуют: "Учитель,
объясни  нам  все".  Я  говорю:  "Прежде  чем  познать все, познайте хотя бы
себя".  Что  есть  добро и что есть зло для вас? Что есть веселье и что есть
тоска?  Что  есть  чувство и что есть мысль, дружба, ненависть и любовь?" Но
отвечают  ученики: "Учитель, дай сразу ответ, потому что нам некогда думать.
Сегодня  мы  принимаем важного гостя. Он любит соус из жирных почек молодого
кнэ,  и  надо бежать на рынок, чтобы найти почки послаще. Если же соус будет
плох,  важный  гость отдаст сопернику прибыльный откуп и отец не сможет дать
сестре  достойное  приданое.  И  соседки в храме скажут: "Э-э, стыдно твоему
отцу!"  Угощение, гость, прибыль, приданое, пересуды! Суета сует и всяческая
суета!  Умеренный  мудрец богаче жадного богача. Свободен тот, кто ничего не
добивался.  Легко  идти  тому, у кого нет ноши. Сбросьте ношу мирской суеты!
Миска  толченых  листьев  и  кувшин  алюминиевого  сока  - вот все, что тебе
необходимо. А миску и кувшин тебе уделит любой бедняк.

Первый.  Спрашиваю.  Если твой совет примут все до единого огнеупорийцы, все
удалятся  в  пустыню,  чтобы познать себя, кто станет делать кувшины и миски
из  остуженной  лавы,  кто  будет  сажать  ростки  и  срезать  стебли, чтобы
наполнить  миски,  и  выжимать  сладкий  сок  из  стеблей,  чтобы  наполнить
кувшины?  И  не  умрут  ли  познающие  себя в тщетном ожидании пищи и питья?
Спрашиваю.

Второй.  Я  отвечаю  на  твой  вопрос,  о  вопрошающий.  Боги,  в которых ты
сомневаешься,  существуют и мудры. Мудрость смертного в том и состоит, чтобы
понять   их  божественные  намерения.  Боги  недаром  создали  огнеупорийцев
различными,  мужами и женами, господами и рабами, богатыми и бедными, умными
и  глупыми.  "Познай  себя",  -  сказано  не  всем,  а  тем,  кто рожден для
познания,  -  философам.  Философы  познают  себя,  свое  счастье  и счастье
каждого,  каждому  укажут  достойное  и разумное место в жизни. Земледельцам
отведут  поля,  достаточные  для  прокормления  и податей, Незрелым юношам и
девушкам   определят  сроки  для  вступления  в  брак  и  подыщут  достойных
спутников, И благословят боги мир, управляющий законами разума...

Философы  спорили  долго:  ни  вопросами, ни ответа ми друг друга убедить не
могли.  Все  равно я был и восхищении. Этот огненный мир все время дарил мне
приятные  неожиданности.  Опаленная  пустыня  -  и  вдруг  растения. Никаких
животных  -  и разумные жители. Примитивное ручное земледелие - и философия.
Пускай  тоже примитивная, какая-то первоначальная атомистика со стебельками,
первобытная  этика:  добро,  зло,  самопознание, архаическая утопия - проект
государства  с  философами  во  главе.  Первобытные,  но  все  же, мудрецы -
существа, рассуждающие о сути вещей, с ними разговаривать можно.

Вопрос о том, как разговаривать? Как войти в контакт?

Начинаются терзания астродипломата.

Явиться   в   естественном   виде?  Честно  представиться  звездным  послом?
Наверное,  сама  мысль  о  звездных посланцах непонятна здесь. Ведь небесных
светил  они  не  видят  сквозь  свою непрозрачную атмосферу. Еще испугаются,
падут  ниц, примут за этого самого любвеобильного бога Этрэ. Нет, гипномаска
необходима.  Явиться  в  маске  ученика?  Но  у  них  ученики не беседуют на
равных,  только  безропотно царапают. А если меня спросят о чем-нибудь? Я же
попаду  впросак  тут  же.  Нет,  лучше  маска  чужеземца, тогда ошибки можно
оправдать  незнанием местных обычаев и языка. Используем опыт Граве: он тоже
явился  ко мне в гостиницу под личиной приезжего. Еще темп труден, неистовый
темп  их  речи.  Мне  для  краткого ответа нужна минута, в их восприятии это
четверть  часа.  Хватит  ли  у  моих собеседников терпения, чтобы дожидаться
ответа четверть часа?

Так  и  этак я прикидывал, разрабатывал сценарий своего явления огнеупорным.
Но решил за меня случай.

Сидя  в  своей  норе  с  наушниками,  подсоединенными  к киберпереводчику, я
услышал  дикие  вопли:  "Лфэ,  лфэ!" Я уже знал, что так называются крылатые
хищники,  кошмар огнеупорных детей. Выглянул из укрытия. Прямо на меня плыли
по  воздуху  два  черных ромба с алым колесом между ними. Потом я узнал, что
лфэ  всегда нападают парой, одному не под силу утащить крупную добычу. Тогда
я  ничего  не  успел  подумать, вообще я не успевал думать в этом суматошном
мире.  Вскинул  лазер,  полоснул  лучом по одному из ромбов. Лишенный крыла,
лфэ  отвалился  с  воем.  Другой  выпустил  добычу,  перевернулся  турманом,
закружился  с  тоскливыми криками над раненым. Охотясь вдвоем, лфэ сохраняли
редкостную  супружескую  верность,  все равно в одиночку - гибель от голода.
Рассуждать  было  некогда, я раскроил лучом и второго. Четыре половинки двух
лфэ   и  потерявшая  сознание  жертва  свалились  возле  моей  норы.  Обретя
смелость,  воины  бежали  ко  мне,  потрясая  копьями. Я едва успел включить
гипномаску:  "Я  огнеупорец,  я  такой  же,  как  они, только на куртке узор
другой - не полосы, а клетки".

Набежали.  Несколько  секунд  я  ничего  не  мог разобрать. Что-то сверкало,
мелькало,  вопило.  Кажется,  эти  жгучие  твари  скакали вокруг поверженных
хищников,  и  каждый  хотел  воткнуть  в  их тело копье. Они воображали, что
убивают  лфэ.  Кто-то  благодарил  меня,  обнимал  за плечи, обнимал колени;
скафандр  они  обнимали  на  самом деле. Кажется, тут был отец спасенной, он
тут  же предложил в жены эту девицу. Я поежился, представив себе раскаленные
поцелуи.

"Пировать, пировать! - разобрал я. - Пир на весь мир!"

Мы  построились  торжественной процессией и двинулись вдоль лавового потока.
Впереди  катились  на  своих  подушках  воины, надев на копья головы лфэ, за
ними   жнецы  тащили  на  плащах  разрубленные  на  куски  туши,  истекающие
серебристым  алюминием...  Я  мчался  рядом,  изо  всех  сил  внушая,  что я
чужеземец в клетчатой куртке.

Путь  был  краткий.  Еще бы! Огнеупорные на ходу развивали скорость хорошего
мотоцикла.  Не дойдя до города, мы свернули в лощинку, где прятались покатые
каплеобразные  бугры  -  обычная  форма  здешних  жилищ.  От  архитектуры  в
Огнеупории    требовалась    в   первую   очередь   обтекаемость:   поменьше
сопротивления   урагану.  В  самый  большой  из  бугров,  похожий  на  кита,
погрузившегося  в  песок,  завернула  вся  наша  процессия.  По  пандусу  мы
скатились  в  землянку, очень длинную и всю заставленную неровными столбами.
Нет,  это  был  не  храм, а харчевня. Копьеносцы торжественно понесли лфэ на
кухню,  прочие  заполнили  своими телами цилиндрические ступы, расставленные
вокруг  стола,  видимо,  местные  стулья,  Мне ступа была мала, я сел на нее
верхом и внушил, что сижу внутри как полагается.

Мясо  варилось,  мы  ожидали.  Заполняя  паузу,  слово взял самый толстый из
огнеупорцев  (я  поспешно  включил  перевод).  Многословно,  с  бесконечными
повторами  он  начал благодарить бога Эгрэ за то, что он (бог!) спас девушку
от  страшных  лфэ,  послав  чужеземца (бог послал, оказывается), укрепив его
руку  и  направив копье. И произошло это своевременно только потому, что бог
услышал  высококвалифицированные просьбы оратора, опытнейшего специалиста по
небесным  прошениям.  И  за  все  это  бога нужно славить, а оратора угощать
лучшими кусками не только сегодня, но и всегда.

Пока  этот  болтун  примазывался  к  моему лазеру, другие сидели смирно, а я
рассматривал  их  лица,  малиново-красные, цвета кипящего варенья. Некоторые
казались  смышлеными, большинство - терпеливо-тупыми. Но я не уверен, что их
мимические  мышцы  соответствовали  нашим.  Изредка  соседи переговаривались
шепотом,  к  счастью,  мой  кибер  успевал  улавливать  шепот  и переводить.
Реплики  были  такие:  "Как  же,  как  же, упрашивал ты бога, старый трепач,
улепетывал  всех быстрее", или же: "Много помогают твои моления, в эту жатву
троих  унесли  проклятые лфэ". Но чаще замечания относились не к существу, а
к  объему  речи:  "Скоро  ли  кончит?  Есть хочется неимоверно". И еще было:
"Опять  почки  заберет,  а  нам кости глодать. Почки раз в жизни пробовал, в
детстве":

Наконец  жрец  кончил.  Повара  принесли раскаленное мясо, разлили по кубкам
расплавленный  металл  с какими-то порошками. Все выпили разом. Я внушил им,
что  осушил  свое литье до дна, и вызвал громкое одобрение. После питья речь
стала  несвязной,  рассуждения  менее  четкими.  Но  настроение  улучшилось,
каждый  был  доволен,  хвалил  повара, жреца, мир и самого себя. А всех пуще
хвалился  рыжий  и  ражий  боец-копьеносец, который в поле дольше всех тыкал
копьем  в  тела  рассеченных  лфэ.  Покрывая  гул  своим трубным голосом, он
рассказывал,  как  он  ловко  нацелился  копьем в шею, как запищал и забился
свирепый  зверь  (половинка  зверя).  Силачу  вторил  его сосед, тощенький и
вертлявый,  вероятно,  прихлебатель  бойца. Вдвоем они видоизменяли историю:
после  второго  кубка я узнал, что лфэ вдвоем напали на чужеземца, и бедняга
изнемогал  в  неравной  борьбе,  с трудом отгоняя их палкой, но могучий воин
поспешил на помощь чужеземцу и поразил

хищников   своим   длинным   копьем.   Этот   вариант  вдохновил  одного  из
сотрапезников,  унылого на вид (я уже начал различать их постепенно). Унылый
вытащил    инструмент,    состоящий    из   множества   трубочек,   и   стал
импровизировать,   сопровождая  мелодекламадию  оглушительным,  уши  режущим
свистом.  Речь  шла  о доблести блистательного бога Этрэ, который сражался с
демонами  ради  любви  блистательной  Од  и о том, как прекрасны обаятельные
сборщицы,   жнущие  прекрасно-черные  листья,  и  как  прекрасны  доблестные
защитника   этих   сборщиц,  спасающие  их  из  когтей  прекрасных  в  своей
свирепости  лфэ.  Он  пел  и  свистел,  другие  аккомпанировали  ему,  стуча
базальтовыми  кружками,  и  тоже  горланили  о том, как прекрасны, мир, бог,
девицы,  бойцы,  певцы  и  песни.  Впрочем, был один, который не горланил со
всеми. При общем шуме он пробрался, я бы сказал, метнулся, ко мне.

-  Слушай,  чужак,  покажи  мне твое копье, - попросил он. - Я сам кузнец из
кузнецов,  тысячи  лезвий!  вышло  из-под  моего  молота,  но  такого, чтобы
разрубало лфэ на лету, я не видал никогда.

-  Дай  подумать,  -  ответил  за  меня кибер. Такую я изобрел уловку, чтобы
оправдать  паузу  перед  ответом.  "Дай  подумать",  -  пискнул  кибер,  а я
продиктовал гипномаске: "Обычное копье покажи".

-  Обыкновенное,  - сказал кузнец разочарованно. - В чем же хитрость? С виду
ты не великан, копье как у в