звонкий голос, который,  казалось, сейчас сорвется на
плачь, совсем не был похож на  тусклый тембр местного диктора Барабанова или
на   зловеще-торжественный   баритон   Левитана.   Это   был   живой   голос
неравнодушного человека бойскаутского  еще возраста, все принимающего близко
к  сердцу.  Я  представил, что  одета она  в  белую  блузку с тонким  черным
галстуком  и в  черную  же  юбку. Я "видел",  как  она горбится  над рогатым
микрофоном,  расставив  слегка локти. Узкие ее  ладони  со  слабыми  нежными
пальцами как бы пытаются нас укрыть от грозной опасности, о которой она  нас
предупреждает,  и, чувствуя  свое  бессилие, она  почти  плакала  и  кричала
злобному врагу:  "Проклятый Пифон! Ты поплатишься  за это! Граждане,  милые!
Воздушная тревога! Воздушная тревога!.."

     И  тут Георг проснулся. Машинально  подумал: "Причем здесь Пифон?"  Над
городом прокатывался апокалипсический  вой сирен  гражданской  обороны.  Они
надрывались, как иерихонские  трубы в  день  Страшного Суда.  А, может быть,
этот  день  уже  наступил?!  Репродуктор  скучным голосом Барабанова объявил
воздушную тревогу и замолчал. Сон стал явью. Или явь стала сном.
     Та, кто спала рядом с ним, тоже  проснулась и таращилась  воспаленными,
дикими глазами по сторонам.
     - Что случилось? - трагическим, срывающимся до  шепота голосом  сказала
она. - Боже, какой у тебя ужасный вид!
     - Давай, быстро собирайся!  -  крикнул Георг, лихорадочно  натягивая на
себя помятую одежду. - Еду, воду, теплые вещи...
     Она  плохо  "врубалась" в  обстановку.  С обреченным  видом  прошлепала
босыми ступнями  из своей шикарной спальни через коридор на кухню, рассыпала
консервы из холодильника, опрокинула на пол бидон с  отфильтрованной  водой,
села в лужу с голыми ногами и заревела.
     -  Успокойся,  - сказал  Георг  ласковым  голосом,  -  вытри слезы,  мы
останемся здесь. Пусть будет то, что будет.
     Он взял ее на руки и отнес на кровать.
     - Мне мокро, - сказала она в интонации плачущей девочки.
     -  Конечно, ты  же  сидела в  луже. - Георг снял с нее  сырые трусики и
разделся сам.
     - Как тебя зовут? - спросил он.
     - Инга, ты что забыл?  -  ответила она  и протянула  к нему руки. - Иди
сюда...
     Они соединились  в  одно целое, и поганый внешний  мир для них перестал
существовать.  Она  вздрагивала,  прижимая  Георга  к  себе,  щедро   дарила
атласно-нежные,  истерически-горячие   поцелуи.  И  после  того,  когда  они
достигли нирваны, Георг отделился от своей половины и ушел в другой мир, мир
сна...

     "...Когда  я   там  оказался,  все  были  в  смятении   от  ужаса,   от
всепоглощающего чувства обреченности.  Все  говорили о Всадниках.  Наконец я
заметил  его. "Всадник! Всадник! -  закричали люди. И я увидел на  горизонте
серый  силуэт  гиганта  на таком же  гигантском коне. Всадник поднял копье и
замахнулся им...
     Люди, и я вместе с ними, скованные животным  страхом, стояли в каком-то
котловане,   надеясь   укрыться  в   нем  от  вездесущих  посланцев  смерти.
Эфемерность такой защиты для всех была  очевидной, поэтому хотелось зарыться
в землю, подобно  кроту, замереть, исчезнуть. Но всякие ухищрения маскировки
были  бесполезны. Мир изменился.  Изменился  внезапно. И навсегда.  Люди это
поняли,  но  продолжали  делать   по  привычке  то,  что  всегда  делали   в
определенной  ситуации.  Стереотип мышления,  стереотип поведения. Если тебе
угрожает опасность,  нужно прятаться -  и все прятались. Но от Всадников  НЕ
СПРЯЧЕШЬСЯ! Кто-то  сказал об  этом мне, но  я и  сам уже это осознал.  Душу
охватило то  мерзейшее состояние  безнадежности, в  которое человек впадает,
когда  он целиком  находится  во  власти  безжалостной, всепроницающей силы,
движимой непостижимой, запредельной логикой - холодной и твердой, как алмаз.
От них не убежишь. И сопротивление бессмысленно. Все бессмысленно...
     Дома шатались, казалось, кто-то с нечеловеческой силой старался вырвать
их из земли. Фундамент  вспарывал асфальт  и землю, двигался  как гигантский
плуг, летели кирпичи, стекла...
     Я увидел вдруг  совсем близко  чудовищных размеров голову  всадника. Он
наклонился,  навис над  домом, застыл,  находясь в другом  временном  ритме.
Худое,  вернее, вытянутое лицо, длинный нос,  огненные  глаза. На голове его
был седой парик с косой и буклями у висков.  В одной руке он держал копье, в
другой  -  железную маску. Всадник!  И  хотя он был  недвижим, я теперь знал
точно: бежать бесполезно, как от собственной тени. Куда бы ты ни убежал, где
бы ты ни скрылся, он настигнет тебя всюду. Рано или поздно..."

     -  Да очнись  же ты, - стучала Инга своим  кулачком  по плечу Георга. -
Истукан!
     Георг  приподнялся  на одной  руке, и сейчас же  Инга отвалила  его как
могильную плиту и выскочила  из постельного  склепа,  пропитанного тлением и
развратом.
     Теперь уже она  быстро  одевалась, а  Георг  пытался сообразить,  в чем
дело. А дело было  "швах".  Дом дрожал и, казалось, сейчас развалится.  Небо
полыхало огнем, кругом грохотало,  то  и дело накатывали  низкие  звуки,  от
которых закладывало уши. На кухне со звоном осыпались стекла.
     В  комнате,  где они лихорадочно натягивали  сопротивляющиеся шмотки, с
треском  разорвались обои,  и  на  стене  черной змеей  метнулась  ветвистая
трещина. Посыпалась штукатурка. Упала люстра, обдав их осколками хрустальных
подвесок. Алые отблески  огня плясали на еще уцелевших стеклах  супермодного
мебельного  гарнитура.  Дорогие  сервизы мелко  тряслись  и стучали,  словно
человеческие зубы от страха.
     Дуф-дуф-дуф!  -  злобно рявкали зенитки,  дум!  дум! дум! - вторили  им
разрывающиеся в вышине снаряды. Бесшумно, ирреально пронеслась над крышей их
дома в сторону центра стая светящихся эллипсов. Землетрясение усилилось.
     Они  выскочили  на  лестницу  и   понеслись  по  ней  вниз,  не  рискуя
пользоваться лифтом.  На  улице творился  бедлам. Крики, стенания и "скрежет
зубовный".  Георг  увлек  Ингу  на  осевую  линию  дороги,   чтобы  избежать
возможного погребения под обломками зданий,  которым случай повелит рухнуть.
Мутненький  рассвет, пытавшийся пробиться сквозь дым  пожарищ, обессилил,  и
сумерки вновь стали сгущаться.
     На  перекрестке  улицы Вая и проспекта Молодежи - местного "Бродвея"  -
очень  низко, на  высоте  12-ти этажного  дома висел дискообразный  аппарат.
Купол его  мерцал голубым  призрачным светом,  под темным  плоским  днищем с
выступающими тремя полусферами  горели несколько прожекторов, которые шарили
своими узкими разноцветными лучами в поисках неизвестно чего.
     Они попытались  свернуть  в какой-то проулок,  но оттуда, из-за плоской
крыши   универсама,   точно   привидение,   поднялся   в   воздух  и  завис,
разворачиваясь    на    месте,    непривычно   длинный   военный    вертолет
Военно-Воздушных  Сил   Литавии   "Ми-24",   советского  еще   производства,
прозванный    "крокодилом".    "Голова"    этого    чудовища,   расписанного
пятнисто-полосатой  защитной  окраской, была  усеяна  бородавками пулеметных
гнезд. Под короткими крыльями щетинились острыми головками ракеты повышенной
мощности и круглились бока установок реактивного огня.
     Довольно грозно, устрашающе это выглядело, но в сравнении с неприятелем
- каменный век. Этим оружием их вряд ли возьмешь.
     Однако  Георг, кажется, поспешил  в оценке боевых  возможностей землян.
Блестящий стальной вихрь винта  медленно  и осторожно  втаскивал  "стрекозу"
между  двумя 14-ти  этажными небоскребами, выдвигая боевую  машину  на линию
огня. В условиях города пространство для маневра было  сильно ограничено, но
это  имело  и  свои  плюсы.  В случае крайней опасности,  можно укрыться  за
каким-нибудь  зданием.  Те  же  здание  помогут  вам  скрытно  подобраться и
неожиданно напасть на врага.
     Инга дергала  Георга  за  одежду,  кричала, спрашивая, какого черта они
здесь  торчат. Георг  отвечал, что лучше  переждать бой,  сидя под  разбитым
грузовиком.  Не  мог  же  он сказать  ей  правду, что ему важно  знать исход
воздушного боя. Женщины этого не понимают.
     Вертолет, с посвистом лопастей винта и воем турбин,  маневрировал между
домами, то  выплывая из  их  поля  зрения, то вновь появляясь. Вдруг носовой
отсек у него открылся  и  оттуда  выдвинулось дуло какой-то пушки.  Наконец,
заложив крутой  вираж,  воздушная машина  помчалась в атаку.  Пролетая  мимо
коридора, образованного многоэтажками, пушка вертолета выпустила узкий, едва
видимый   фиолетовый  луч,  который  с  треском  и   грохотом,  словно  удар
великанского бича,  распорол воздух и  полоснул вражеский аппарат,  зависший
над перекрестком. "Блюдце"  на атаку ответить не  успело, так  как  вертолет
сразу  же  скрылся  за домами. НЛО  ярко  вспыхнул своим  внутренним светом,
рассыпая голубые искры, затем светимость его  несколько померкла,  он нервно
задергался, покосился  и,  как пьяный человек, потерявший контроль над своим
телом,  заскользил в  сторону  одного  из  зданий. Пытаясь  выровнять  крен,
"блюдце" начисто срезало бортом несколько балконов. Вниз на землю посыпались
кирпичи, рамы, стекла, цветочные ящики и прочий хлам. Очевидно, повреждения,
полученные  аппаратом, были очень  серьезными.  "Блюдце", едва ли  не падая,
приземлилось на  крышу  летнего  кафе и  погребла  его под  собой.  Свечение
аппарата медленно угасло, точно некое чудовище испустило дух.
     -  Так  его! - заорал Георг,  весь  переполненный чувством  гордости  и
патриотизма  за  принадлежность  свою  к  земной расе.  -  Получай,  фашист,
гранату!
     Инга его  восторга не разделяла и потащила Георга туда, где по чутью ее
интуиции могло быть менее  опасно. И вовремя. Потому что сдохшее было блюдце
вдруг опять  ожило,  как злодей  в боевике. Зажглись  огни, хотя  и  тускло.
Подняв  облако  пыли,  аппарат  медленно  восстал  над  развалинами,  завис,
держась,  казалось  из  последних  сил, как  смертельно  раненое  животное в
последнем  яростном порыве. "Ну, сейчас  он нам даст просраться!..", подумал
Георг,  оглядываясь через  плечо  и  прибавляя  хода. Но  блюдце  передумало
драться. Как-то скособочившись и  словно бы даже прихрамывая, поплыло оно по
воздуху, с трудом набирая высоту. Враг убрался с поля боя. Вертолет не  стал
его ни преследовать, ни добивать. Земляне просто показали свою силу и волю к
победе.
     Хотя паника уже  пошла на убыль, но  земля еще нет-нет да вздрагивала и
где-то в районе ратуши  что-то  сильно горело. Отчаянно сигналя,  туда ехали
пожарные  машины. Люди разбегались в разные  стороны, как тараканы на кухне,
застигнутые врасплох  внезапно вспыхнувшим  светом.  Высокие,  светловолосые
полицейские,  одетые  в  черные  мундиры,  всем  своим  обликом  похожие  на
эсэсовцев, пытались навести хоть какое-то  подобие порядка: направляли людей
в менее опасные места, в основном, в ближайшее бомбоубежище,  а  кого-то - в
больницу. Полицейским помогали молодые ребята -  добровольцы из Нордического
Легиона. В отличие от профессионалов порядка, на  испачканных, почти детских
лицах легионеров были написаны смятение и плохо скрываемый страх.
     Инга  и  Георг держали  направление  в  сторону  набережной реки Неран,
разделяющей город на две враждующие части.
     Они пробежали мимо закрытого магазина, где с заднего хода, не смотря на
ранний  час,  какие-то люди не  то выгружали,  не то  загружали  в  "Газель"
объемистые и,  видимо, тяжелые  мешки.  Мужики приостановили работу, недобро
глядя вслед убегающим. Георг на ходу  поймал подругу за руку, потом обнял за
плечо,  прикрывая  левый  ее  фланг   сильной  мужской  ладонью.  Когда  они
торопливым   полубегом,    полушагом   проскочили   мимо   мертвого   здания
государственного банка, Георг машинально, против  желания, поднял  голову  и
посмотрел на пыльное окно, бывшее во втором этаже справа.
     Пройдя скорым шагом еще два квартала, они миновали католическую церковь
Зеевы  с  ее знаменитыми  цветными  витражами  на  узких окнах,  музыкальное
училище и  автошколу для слепых. Тут они свернули в сторону узенького сквера
и  сразу оказались в оазисе тишины  и спокойствия. Здесь они перешли на шаг,
переводя дыхание. Это была  уже фактически набережная, далеко уходящая в обе
стороны. Они остановились у парапета.  Отсюда открывалась широкая  панорама:
медленно  текущая  черная  река,  а за  ней  -  крутые  уступы  Левобережья,
полускрытые утренним туманом.


     2

     Примерно  на середине реки  Восточный мост был разведен.  Разъединенные
части торчали на фоне бледно-жемчужного неба как две  гротескные ладони двух
спорящих великанов, жестом показывающих друг другу - "знать тебя не желаю".
     - Пешком на ту сторону не пройти, - вздохнул Георг. - Надо ждать, когда
опустят мосты. Если их сегодня вообще опустят... Черт!
     - Можно перебраться на лодке,  - сказала  Инга.  -  Пойдем к переправе.
Где-то здесь есть причал...
     Она  увлекла  за  собой своего  спутника.  Вскоре  отыскался  проход  в
чугунной решетке и по каменным стертым ступеням они спустились к  старому, с
прогнившими  досками  пирсу.  Плясала,  корчилась луна на  воде,  совсем  уж
побледневшая, пришептывала  река, пресно пахло осокой, тронутой  предосенним
тлением.
     Словно  бы нарочно  их  ожидала лодка,  вернее,  шлюпка, еще  точнее  -
крутобокий ялик. Выкрашен  он был сверху и  внутри белой краской, а днище по
ватерлинию -  красным суриком. В ялике возился его хозяин, шуршал брезентом,
что-то  там  укладывая.  Рядом на досках причала,  верным другом и сторожем,
сидел  черный пес,  средних размеров  дворняжка.  При появлении чужаков, пес
навострил уши, встал и принял выжидательно-оборонительную позицию.
     -  Хелло,  капитан!  -  по-литавски  окликнул  лодочника  Георг.  -  Не
переправите ли нас на тот берег?
     Пес, скаля зубы,  зарычал. Человек  же оставался безмолвен. На  нем был
надет черный клеенчатый дождевик с надвинутым  на лоб  капюшоном,  так,  что
лица не было видно. Деревянным совком с бортиками он вычерпывал со дна лодки
воду и выливал ее за борт.
     - Мы бы заплатили... - сказал Георг, переходя на русский.
     Лодочник разогнулся, откинул с головы капюшон и посмотрел на просителя.
Взгляд речного волка  был суров и читался  в нем невысказанный укор,  словно
Георг в чем-то перед ним провинился.
     -  Говорю, заплатили бы... - смущенный яростным  взглядом,  пробормотал
Георг и почувствовал поднимающуюся злость. - Сколько вы берете?..
     Лодочник молчал, свирепо глядя то на мужчину, то на женщину, неизвестно
откуда взявшихся.
     - Ладно,  - с фальшивой бравадой сказал Георг, - раз вам денег не надо,
поищем другого переправщика...
     Лодочник вдруг раскрыл рот, похожий на щель в бревне, и зарычал не хуже
своего пса, который, кстати, в отличие от хозяина, давно успокоился. Рычание
перешло в гротескное  воронье карканье.  Черный кончик языка высунулся между
синих губ. Этот  ужасный язык был обрезан, был  тупым, как лоб  миниатюрного
кашалота. Георг  вдруг понял, что у переправщика отрезан  язык  и  он бы рад
говорить,  да  не  может. Моментально гнев сменился  на  жалость  к  старику
(впрочем, еще довольно крепкому).
     Немой переправщик  сошел на  причал и указал на свое суденышко довольно
странным жестом,  каковым древние римляне отправляли побежденных гладиаторов
на тот  свет -  отогнутый большой  палец  направлен  вниз, остальные  пальцы
согнуты  в  кулак.  Но  Георг догадался, что им  разрешается  занять места в
лодке.  Он  поднял  ногу  и ступил на мокрые  пайолы, устилавшие  дно ялика.
Деревянная скорлупка сразу накренилась, закачалась на воде. Георг, удерживая
равновесие, помог  Инге. Она вскочила  грациозно, но сразу же вынуждена была
вцепиться в своего спутника обеими руками. Женщины и вода - плохо сочетаемые
стихии.  Недаром  моряки не любят женского  присутствия на корабле и считают
это дурным знаком. Но лодочник смотрел на Ингу доброжелательно.
     Парочка  пробралась на  корму и там уселась  на банку  - узкую  скамью.
Георг обнял Ингу - так было удобнее. И приятнее. По ассоциации Георг мельком
вспомнил, как он пятилетним пацаненком первый раз  ступил в отцову лодку,  и
как она зашаталась, отчего он, малыш, от страха сразу написал в штанишки. Он
быстро сел  на банку, весь сжавшись в комок, крепко стиснув колени. Но когда
отец, отчаливая, неловко махнул веслом и обдал его ниже пояса ледяной водой,
-  расслабился. Банка была мокрой, и штанишки все намокли. Теперь его позора
никто не смог бы увидеть.
     Пассажиры эгоистично ожидали, что сразу же и отчалят, но переправщик  и
не  думал двигаться  с места. Он  поглядывал на берег,  явно кого-то ожидая.
Георг догадался: следует дождаться еще хотя  бы  парочку  клиентов.  Уж если
делать рейс,  так  с полной загрузкой. Чтобы не  скучать, старик  вытащил из
кармана дождевика  квадратную пол-литровую бутылку  темного  стекла, так что
характер и количество жидкости  в  ней невозможно было определить.  Отвинтив
пробку  и  приложив  горлышко  к  губам,  произвел  обстоятельный  глоток  с
отчетливо слышным бульканьем.
     Георг сейчас тоже не отказался  бы от глотка  спиртного,  но  только из
другой бутылки, а не  той,  чье горлышко  облизал  обрезанный кончик черного
языка. Старику, видно, сделали операцию на языке. Подобный случай Георгу был
известен.  Томилин - молодой инженер с завода  им. "Ш" - споткнулся, упал  и
прикусил язык. Часть языка ему отрезали, но гангрену  остановить не удалось.
Инженер умер, совсем молодой парень. А все потому,  говорили цеховые мужики,
что был трезвенником. Проспиртованный язык никакая зараза не возьмет.
     Пока  Георг  хаотично  бродил  мыслями  по  временам  и  пространствам,
чувствуя теплое тело подруги, к причалу подошли как раз еще двое пассажиров.
Женщина   средних   лет,  тугощекая,  румяная,   и  мальчик  юный,  по  виду
первоклассник:  голова  редькой  книзу  и в очках.  Женщина  укрывала голову
цветастым платком, мальчик держал подмышкой книгу. Кроме тощего пластикового
пакета, багажа они не имели. И это было хорошо. Потому  что, когда эта тетка
с мальчиком залезла в лодку, хилое плавсредство сильно просело под ее весом.
Ватерлиния оказалась  под водой. И, если еще сядет  лодочник,  наверняка,  с
собакой...
     Переправщик  отвязал  грохочущую железную  цепь от  столба, сел в ялик,
оттолкнулся ногой от причала.  Собака  резво скакнула  за  ним  и уселась на
носовой треугольной  банке. Ялик  медленно тронулся, покачиваясь  на  легкой
волне.  Георг  взглянул,  насколько  опустилась  лодка с  полной  загрузкой,
оказалось,  что хозяин и его  пес  ничего не весили. Основная тяжесть, таким
образом, приходилась  на  тетку в  платке. Наверное,  много грешила  за свою
жизнь.
     Старик медленно опустил седалище свое  на центральную  банку, омочил  в
воде весла. Заскрипели уключины, весла взлетели и опустились, загребая воду.
Ялик резво стал набирать  скорость, идя прямо, не виляя  и  не отклоняясь от
курса.  Старик  был  сильным  и  опытным лодочником. Все,  кроме  лодочника,
неотрывно смотрели вперед, на другой берег, не смея оглянуться назад, словно
исполняя  некий  строгий  ритуал. Молча слушали они  всплески весел и  мерно
журчащую струю за кормой лодки.
     На реке  было гораздо прохладнее, чем  на берегу. От воды веяло ледяным
холодом. И когда они вошли  в полосу тумана, стало  еще и сыро. На Инге были
надеты короткая шерстяная  юбка  и  пушистая разноцветная кофточка. Но Георг
видел,  что она слегка  дрожит. Он  снял  с себя кожаную  куртку, давно  уже
принявшую форму  его  тела  и сидевшую на нем как влитая, и  накрыл ею плечи
подруги.  Сейчас же  промозглый холод воткнул ему под  левую  лопатку острое
лезвие. Георг выпрямился, прикладывая ладонь к пояснице. Инга сняла куртку и
заставила своего  рыцаря  надеть ее  обратно. Тогда  рыцарь  распахнул  полу
куртки пошире и взял подругу под крыло. Обоим стало тепло.
     -  Х