по-худому?
   - Нет, я...
   - Ну так дождешься! - Он толкнул ее в спину и пошел прочь.
   Пляшущая Лиса оправила кожаную перевязь на лбу и последовала за  ним.
Кричащий Петухом прошел сквозь ряды людей и встал  во  главе  процессии.
Она опустила глаза, чтобы не видеть  укоризненных  взглядов,  и  приняла
подчеркнуто равнодушный вид.
   Спутники Кричащего Петухом стали подниматься  вверх  по  продуваемому
ветром склону холма. Они держались все вместе, одной колонной, - усталые
люди, которым некуда было идти.  Истощенные,  измученные,  в  изношенных
одеждах из шкур карибу,  они  шагали  под  нестихающими  ударами  ветра.
Некоторые украдкой бросали  через  плечо  взгляд  на  удаляющийся  отряд
Бегущего-в-Свете.
   Пляшущая Лиса в последний раз взглянула на Мамонтовый Лагерь,  место,
где так переменилась ее жизнь. Ее любовь должна была  остыть  навеки,  с
тех пор как она стала женой Кричащего Петухом. Отец отдал ее в уплату за
услуги, как старую попону. Когда он умер, она не оплакивала его.
   Слишком многое пришлось ей изгнать из своей жизни,  как  зайчонка  из
норы.  Слишком  много  надежд  и  страстей  умерло  здесь,  под   бурыми
мамонтовыми шкурами. Теперь  она  уходила  отсюда  -  уходила  замужней,
отданной во власть Кричащему Петухом. Каждую ночь нависал  он  над  ней,
раздвигал ее ноги, пронзал ее своей плотью, а после, прихрамывая, уходил
прочь. Благодарение Звездному Народу, он управлялся быстро. Краска стыда
залила ее щеки.
   Скоро от лагеря ничего не останется. Мамонтовые шкуры быстро  сгниют,
костяной каркас рассохнется и рассыплется на части  с  приходом  Долгого
Света. Телесные выделения людей насытят жуков и мух; души мертвых  уйдут
отсюда, а плоть их съедят вороны и чайки. Может, и пробегающий мимо волк
не побрезгует их останками. Звери растащат кости,  в  черепах  поселятся
мыши. Некоторые из обломков смоет талой водой, другие занесет землей,  и
под конец все зарастет осокой и полынью, и ничто не  напомнит  о  Народе
Водка.
   - Только моя боль останется навсегда, - всхлипнула она.
   Каждый шаг доставлял ей боль. Она ступала широко, чтобы не раздражать
те места на своем теле, где остались ссадины от вчерашних  побоев  мужа.
Волосатая шкура карибу мучительно натирала кожу на груди.
   Она  метнула  тяжелый  взгляд  на  прямую  спину  Кричащего  Петухом.
Ненависть на мгновение заглушила даже боль. "Хочешь, чтобы  я  думала  о
тебе, старик? Ну ладно". Она ощущала такую  ненависть,  какой  прежде  и
представить себе не могла. Она уже  не  чувствовала  своего  измученного
тела, забыла и про голод, и про  ссадины.  "Я  ненавижу  тебя,  Кричащий
Петухом", - снова и снова повторяла она про себя.
   Через несколько часов они достигли горного кряжа,  на  который  можно
было вскарабкаться только ползком. Поднявшись на вершину, Лиса поглядела
вниз, на окружающие земли. Отец Солнце сверкал далеко на горизонте;  его
редкие лучи, пробивающиеся сквозь облака, бросали причудливые отсветы на
белую, продутую ветрами равнину.
   - Идем! - приказал Кричащий Петухом,  и  она  почувствовала,  как  он
схватил ее за руку.
   Она вздохнула и стала спускаться вниз по скользким камням. У подножия
этой огромной вулканической гряды лежали сугробы метров в пять  высотой.
Снег ослепительно блестел на солнце. Она достала из сумки и натянула  на
глаза кожаную повязку с разрезом - защиту от солнечных лучей.
   Впереди расхаживал среди сугробов Вороний Ловчий, похожий  на  черную
мошку на куске сала. Он ворошил каждый сугроб, чтобы убедиться, что  под
ним  не  прячется  мамонт  или  Дедушка  Белый  Медведь.   Убеждала   их
Обрубленная Ветвь не забивать ездовых собак - но голод оказался  сильнее
здравого смысла. А теперь, без собак,  они  бессильны  перед  хищниками.
Всем им вместе едва ли удастся совладать с голодным медведем!
   С каждым шагом пустота в груди Пляшущей Лисы росла.  Чем  дальше  она
была от Бегущего-в-Свете, тем больше ее тянуло к нему. Когда они жили  в
одном лагере, она, по крайней мере,  могла  случайно  обменяться  с  ним
несколькими фразами, нежно прикоснуться к его руке. Но здесь  у  нее  не
было никакого утешения, никакой защиты от сурового нрава ее мужа.
   Спустя несколько часов Облачная Мать постепенно развернула  над  ними
свое  темно-серое  покрывало.  Сперва  Ветряная   Женщина   лишь   нежно
поглаживала одежду Лисы, но к тому времени, когда Отец  Солнце  проделал
половину своего пути над горизонтом, порывы ветра что есть мочи хлестали
ее, заходясь в  непрестанном  вое.  Струи  снега,  снесенного  ветром  с
окрестных сугробов, били по лицу, как заледенелые костяные осколки.
   Ее ненависть кипела, мысли ее то улетали к Бегущему-в-Свете, то снова
возвращались к Кричащему Петухом. "Ему принадлежит моя душа!"
   "Я защищу тебя", - прозвучал в ее ушах полный отчаяния голос Света.
   Она легко вздохнула. Больше Кричащий Петухом не поднимет на нее руку.
Память о прикосновении его плоти вызывала у нее тошноту.
   Она увидела, как старый шаман откашлялся и харкнул на снег.
   - Не могу, - прошептала она, - не могу я оставаться с тобой,  старик.
Подумать противно, что твой гнилой рот еще раз коснется моей  кожи,  что
твои крючковатые пальцы будут ласкать мое тело. Уж лучше смерть!
   Она огляделась, чувствуя, как сердце ее превращается  в  камень.  Она
сжала губы и задумалась.
   Буря бушевала на равнине, кристаллики льда застывали в волосах  и  на
коже, и все-таки они продолжали путь. Когда весь отряд спустился с горы,
Пляшущая Лиса замедлила шаги  и  стала  отставать  от  других,  пока  не
оказалась в хвосте колонны. Она отошла в сторону,  будто  бы  по  нужде.
Сердце ее колотилось что есть мочи. Другие, как подобает, отвернулись от
нее.
   Она села на корточки среди сугробов; колени ее дрожали. Отряд  уходил
все дальше и наконец исчез из виду в снежных круговоротах. Только следы,
исчезающие на глазах, отпечатались в снегу.
   Собравшись с силами, она кинулась к большому сугробу и спряталась  за
ним. То и дело испуганно озираясь -  вдруг  ее  хватятся?  -  она  стала
карабкаться вверх по склону гряды.
   Дрожа, она глядела в ледяное пространство и шептала:
   - Ветряная Женщина, пожалуйста, замети мой след! Я должна вернуться.
   Наконец она расслышала гневный  голос  Кричащего  Петухом,  -  должно
быть, Духи намеренно донесли его сюда. Сквозь шум  вьюги  разобрала  она
только одно слово: "Смерть... Смерть..."
   Она бежала опрометью, карабкаясь через другой гребень, останавливаясь
и прислушиваясь за каждым высоким камнем. А потом она пустилась  бежать,
забыв про погоню, опасаясь только сбиться с пути и обессилеть в дороге.
   -  Волк,  -  прошептала  она  в   погружающееся   в   сумерки   серое
пространство. - Волк, ты обещал, что твоя Сила будет несокрушима. Помоги
мне!
   Она должна найти следы  Бегущего-в-Свете,  пусть  их  занесло  бурей.
Память о его теплом взгляде, о его нежных прикосновениях согревала ее.
   Она вскарабкалась  на  вершину  бугра;  волосы,  разметанные  ветром,
застилали ей глаза. Потом  она  оказалась  на  краю  щербатого  ледяного
обрыва. Внизу как будто лежали в ряд несколько мамонтовых  туш.  Сначала
ей показалось, что  это  их  старый  лагерь:  черные  шкуры,  занесенные
снегом.
   - Но как я добралась сюда так быстро?  -  прошептала  она,  удивленно
подняв брови. Да  нет,  куда  там!  Не  могла  же  она  бежать  с  такой
скоростью, да еще во время снежной бури, то  и  дело  останавливаясь  по
пути! - Что же это? - встревожилась она, опасливо заглянув  в  небольшую
заледеневшую впадину. Став на колени, она  залезла  туда  и  скорчилась,
пряча лицо от порывов ветра.
   Убежище ее было метра два с половиной в длину,  полтора  в  ширину  и
едва в метр высотой. На корточках перебираясь по  этой  крошечной  ямке,
она сняла и спрятала в  темный  угол  свою  поклажу,  а  сама  отдыхала,
прислонившись к ледяной стене.
   - Волк! - Ее голос эхом отзывался среди этих щербатых стен. - Они  же
начнут искать меня, как только уляжется буря.
   Скорчившись, дрожа от  страха  и  голода,  Лиса  закрыла  глаза.  Она
попыталась ощутить свою душу - не отнял ли часть ее Кричащий Петухом. Но
голод заглушил все остальные чувства.
   Серебристые клубы снега вились вокруг  входа  в  пещеру,  бесконечные
визгливые крики Ветряной Женщины неслись  над  холмами.  Лиса  отдыхала,
засунув руки в карманы своей парки.
   Усталость пересилила страх, и она быстро заснула. И перед ее  глазами
возник Бегущий-в-Свете. Он стоял среди ночной тьмы, окруженный  сиянием,
и плакал. А Звездный Народ глядел с небес на ряды  остроконечных  пиков.
Слезы его замерзали, не долетев до земли. Плачет ли он о ней?  Нет,  она
чуяла, что здесь что-то поглубже: это  душевная  рана,  которую  никому,
кроме самого Бегущего-в-Свете, не  исцелить.  Но  сердце  ее  все  равно
разрывалось от жалости. Ей так хотелось подойти к нему и...
   - А, Пляшущая Лиса! Вот ты где... - раздался рядом  с  ней  спокойный
голос, проникая в сон.
   Она в ужасе открыла глаза. Все вернулось - Кричащий Петухом, бегство,
буря... страх.
   - Вороний Ловчий! - дрожащим, полным  слез  голосом  прошептала  она.
Старик, должно быть, послал его отыскать ее. - Чего тебе надо?
   Он засмеялся  и  подошел  к  ней,  словно  удивившись  ее  испугу,  и
опустился рядом с ней на снег, высоко подняв руки -  в  знак  того,  что
намерения его самые мирные.
   - Итак, ты не потерялась, как я погляжу? Она сидела не  шелохнувшись,
крепко зажмурив глаза. На сердце у нее было горько и пусто.
   - Ладно, - буркнул он. - Я здесь не для того,  чтобы  причинять  тебе
вред. Давай-ка поговорим об этой странной вещи.
   Его прямой нос и высокие скулы  покраснели  от  холода,  полные  губы
скривились  в  усмешке.  И  только  черные  глаза  сверкали  все   также
пронзительно.
   - Странной?
   - Да, - спокойно ответил он, откинув  меховой  воротник  и  разгладив
рукой густые черные волосы. - Я уж  не  надеялся  отыскать  тебя  здесь.
Сегодня плохой день для...
   - Довольно, - оборвала она его. - Ты шел за мной  следом.  Он  послал
тебя.
   - Нет, - невозмутимо отозвался он. - Я сам отбился  от  отряда,  пока
обходил сугробы. Очень уж быстро началась эта буря. А  потом  я  увидел,
что ты бежишь обратно к Мамонтовому Лагерю. Вот я и  решил  поглядеть  -
зачем.
   Она бросила на него холодный взгляд.
   Он стащил с себя рукавицы, развязал свой узел и достал  оттуда  кусок
мамонтового навоза; рукояткой своего атлатла он выкопал маленькую ямку в
земле. Положив топливо в ямку, он достал палочки для разведения  огня  и
тер их друг о друга, пока они не начали  дымиться.  Он  легко  подул  на
пламя -  и  навоз  вспыхнул,  потрескивая  и  наполняя  все  их  убежище
ослепительным светом. Согревая над огнем окоченевшие пальцы, он в то  же
время с любопытством смотрел на Лису.
   Она ответила ему таким же недоуменным взором.
   - Я видел, как ты бежишь по вершине гребня. - Он  вздохнул,  выпустив
облачко  белого  пара,  и  слабо  улыбнулся.  -  Никогда  не   беги   по
возвышенному месту, если хочешь уйти от погони. Тебя заметят издалека.
   Она опустила глаза и стала глядеть на малиновое пламя в ямке. Все  ее
отчаянные усилия пошли прахом из-за этой  снежной  бури.  Она  забыла  о
Вороньем Ловчем. Она глядела на огонь и молча проклинала себя.
   - Чего же ты хочешь? - сурово спросил она.
   - В эту минуту - набить брюхо. - Он достал из  сумки  кусок  мяса  и,
надев его на наконечник копья, повесил над огнем.
   - А потом?
   Облокотясь на стену, он вздохнул и, буравя ее глазами, добавил:
   - Посмотрим. Она молчала.
   - Итак, ты пошла к моему недостойному брату.
   - Я... - Судорога сжала ее горло. - Он...
   - Он оставил тебе знаки. Я заметил. И Одноглазый, думаю, тоже.
   Он  сказал  это  как  бы  между  делом,  но  она  при   этих   словах
почувствовала, будто кто-то со всей мочи ударил ее в живот.  Неужто  это
правда? Нет, Кричащий Петухом наказал бы ее сразу же, немедля. Такой  уж
у него обычай.
   - Ты лжешь! Он рассмеялся:
   - Вот как? Да ведь это трудно было не заметить. Я имею в виду  -  то,
что Свет выделывал на вершине гребня, и то,  как  ты  на  него  глядела.
Только глупец не понял бы...
   - Как же тогда ты понял? - резко просила она, обхватив себя руками.
   Он улыбнулся ей краем глаза, в углу его рта блеснула тень улыбки.
   - Можешь не отвечать мне, но все-таки любопытно:
   Ты все еще его любишь? Я-то думал, ты давно позабыла о нем в объятиях
Кричащего Петухом.
   - Лучше уж навозный жук оставит во мне свое семя,  чем  этот  вонючий
старый...
   - Такие слова - в устах счастливой молодой супруги!
   - Чьей? Одноглазого? Так ты, кажется, зовешь самого могучего человека
среди Народа. Нечего сказать, вот оно - почтение к  старшим  у  молодого
охотника!
   Он хмыкнул:
   - Кажется, мы понимаем друг друга. Она гневно взглянула на него, но в
глубине души ее тронул его голос, такой сладкий - и  такой  дружелюбный.
Опасный знак. Вороний Ловчий так ласков  с  людьми,  только  если  хочет
что-то заполучить от них.
   - Ну конечно, - продолжал  Вороний  Ловчий,  -  мой  глупышка  братец
просил тебя стать его женой, как  раз  когда  твой  отец  пообещал  тебя
Кричащему Петухом. Расчет отменный, не правда ли?
   - Ты просто спятил.
   Глаза его расширились, словно бы от удивления.
   - Как раз сейчас я тоже твой друг.
   - Друг... - хмыкнула она.
   - Я же пока что не поволок тебя  обратно  к  твоему  муженьку.  -  Он
нагнулся и повернул копье, чтобы мясо обжарилось с другой стороны. Потом
он взглянул  на  нее.  В  его  иссиня-черных  глазах  мерцали  малиновые
отблески пламени. - Спросишь - почему?
   - Буря слишком сильная.
   - Я и в худшие бури находил дорогу. Ее грудь сжалась - как будто тело
ее знало то, чему разум все еще отказывался верить. Движимая инстинктом,
она забилась как можно дальше в угол.
   - Ну, так почему же?
   Он сел поудобнее, сложив ноги, и привалился к стене.
   - Я хочу с тобой потолковать.
   - О чем?
   Он улыбнулся и покачал головой:
   - Ну, у нас  же  никогда  не  было  случая  просто  так  побеседовать
наедине...
   Бурный порыв ветра ворвался в их убежище, струи снега били им в  лицо
и с шипением таяли  в  огне  костра.  Пляшущая  Лиса  закрылась  руками.
Вороний Ловчий зябко закутался в плащ, а потом опять легонько  подул  на
пламя.
   - Что ж, поведешь ты меня обратно? - спросила  она,  силясь  говорить
твердо и уверенно.
   - Я еще не решил.
   - А когда решишь?
   - Ты так торопишься? - Он удивленно развел  руками.  Потом  он  снова
взглянул на нее, и на сей раз взор  его  был  как  никогда  серьезен.  -
Кстати, я всегда тебе удивлялся. Разве ты  не  помнишь,  как  твой  отец
отдал тебя Кричащему Петухом - в начале Долгой Тьмы?
   - Как я могу забыть об этом?
   Он огляделся. Струи снега все продолжали свою безумную пляску. Вокруг
воцарилась  черная  ночь  -  Долгая  Тьма  опять  взяла   мир   в   свою
безраздельную власть.
   - А я бы смог позабыть.
   Она подобрала ноги и поежилась. Ее мутило от голода, и запах горячего
мяса путал ее мысли.
   - Что ты...
   - Помнишь, как я вернулся?
   - На тебе была шкура Дедушки Белого Медведя. Того, что  убил  и  съел
Брошенную Кость. Он кивнул:
   - Это было для тебя... Для твоего отца. Я... хотел попросить  у  него
тебя в жены. - Она увидела, как задрожали его губы,  но  он  совладал  с
собой и сжал их. - Если бы... ну, если бы ты согласилась стать моей.
   Слова застряли у нее в горле. Неужто он это всерьез? Да они с ним  за
всю жизнь, хорошо, коли два-три добрых слова сказали друг другу!
   - Но ты уже жида в чуме Кричащего Петухом. Что оставалось  делать?  -
Он хмыкнул и отклонился назад. - Забавно все происходит! Особенно  между
мной и моим братом. Ты  его  любишь.  Родители  наши,  Чайка  и  Меченый
Коготь, любили его. А за что? Хм... Все,  что  он  делает,  -  это  ведь
только одна половина. Понимаешь? И сам он - только половина мира.
   - За это ты так его и ненавидишь? Вороний Ловчий кивнул.
   - Да, - тихо сказал он. - Только мы еще  поборемся!  Все  изменилось.
Летящей-как-Чайка больше нет. А я убил Дедушку Белого Медведя. И скоро я
стану первым в Народе!
   - Ну ты и наглец!
   - В самом деле стану. - Он взглянул на мясо и затем  вновь  посмотрел
на нее. - И я хочу, чтобы ты была со мной.
   Она прикусила язык. Сердце вздрогнуло  у  нее  в  груди.  Он  говорит
искренне, ошибки быть не может. От него исходит явная Сила. Он понимает,
что говорит.
   - Но Кричащий Петухом... Он...
   Вороний Ловчий неторопливо покачал головой:
   - Мне он ничего не сделает. А что он сделал тебе, я знаю.  Я  слышал,
как он приходит к тебе ночью. Слышал,  как  ты  плачешь.  Я  никогда  не
сделаю тебе больно.
   Она тяжело вздохнула, теряя самообладание. Дыхание пресеклось у нее в
груди.
   - Я... я не понимаю...
   - Я хочу, чтобы ты стала моей, Пляшущая Лиса. Я убил для тебя Дедушку
Белого Медведя. Кричащий Петухом - просто старый дурень. Он мне, правда,
сейчас нужен. Но все равно он дурень. Я его умею держать в руках!
   - Но его Вещая Сила...
   - Ты что, на самом деле в нее веришь?
   - Я...
   - Подумай о том, что я говорю. Больше я ни о чем тебя не прошу. -  Он
улыбнулся, гордо вскинув голову.  -  Со  мной  ты  будешь  по-настоящему
счастлива. Всегда вдоволь пищи... И у тебя будет голос в совете  Народа.
Лучшего тебе не даст никто.
   - А если я откажусь? Он тяжело вздохнул:
   - Рано или поздно ты будешь моей. Это будет тяжелее для нас обоих, но
я не отступлю. Конечно, я должен отвести тебя назад к Кричащему Петухом,
но...
   - Я не пойду с тобой.
   - Пойдешь, куда ты денешься?
   - Нет. Я уйду отсюда, как только кончится буря.  -  Подумай...  -  Он
сжал пальцы и нахмурился. - У тебя никого не осталось. После смерти отца
у  тебя  не  осталось  никаких  родичей,  кроме  нескольких  дядюшек   и
двоюродных братцев в Роду Бизоньей Спины. Если я приведу тебя обратно  к
Кричащему Петухом, он тебя прогонит и проклянет  таким  проклятием,  что
никто не будет с тобой знаться из страха  перед  ним.  Будешь  бобылкой,
отверженной,  станешь  побираться   из-за   объедков...   Разве   только
кто-нибудь из Народа сжалится над тобой и кинет тебе кость!
   - Может, и так.
   - Ив довершение всего, - продолжал он, как бы не слыша ее, -  мужчина
сможет взять тебя как и где захочет. - Он холодно  взглянул  на  нее.  -
Любой мужчина! В любое время!
   - И все это по твоей милости? Он вздохнул всей грудью:
   - Я могу сделать это. Может, и сделаю. - Он покачал  головой.  -  Вот
что забавно... Мне трудно объяснить это  тебе,  но  чем  больше  я  тебя
люблю, тем для меня невыносимее представить тебя в постели Света.
   - Ты так его ненавидишь?
   - Да. - Он печально улыбнулся.
   - И ты  мог  бы  убить  меня?  Пусть  я  лучше  умру,  чем  достанусь
Бегущему-в-Свете?
   - На самом-то деле я спасаю тебя от ужасной участи. - Вороний  Ловчий
посмотрел на мясо: оно уже оттаяло и шипело от  прикосновения  малиновых
языков огня. - Если ты пойдешь со Светом, тебе придется так солоно,  что
ты будешь в ногах валяться у  Кричащего  Петухом,  чтобы  он  взял  тебя
обратно к себе.
   - Сомневаюсь.
   - Я знаю, что ты не веришь мне. Сейчас не  веришь.  Но  у  меня  тоже
бывают кое-какие видения - так же, как у  моего  скудоумного  братца.  Я
никому не говорил об этом. Все это очень смутно, неопределенно... - Он в
странном молчании уставился на нее. - Но я вижу, как трудно тебе  с  ним
придется. С его завиральными мыслями... Ведь он безумец, ты  же  знаешь.
Совершенный безумец. Он безумен, как  карибу,  в  чьем  теле  поселились
личинки мух. Он точно так же во власти того, что поселилось в нем и  ест
его плоть.
   - Мне все равно.
   - Тогда решать буду я. Я поведу тебя обратно.
   - Я не пойду.
   - Ты думаешь, от твоего  желания  что-то  зависит?  Тревожно  облизав
губы, она произнесла:
   - Да. Ты можешь убить меня, Вороний